Земля Обетованная

– Вот бы мне это ощутить пальцами, чтобы понять, что она за женщина, – мечтательно произнес он.

На что Дионис ему грубо заявил:

– Когда дойдет до тебя очередь, тогда её и пощупаешь.

Однако для доктора Даппертутто желание слепца явилось дополнительным козырем в его защите притязаний ветеранов.

– Вы видите? – Демагогически разглагольствовал он. – Неужели мы не предоставим возможность нашему ветерану-калеке удовлетворить свои естественные желания?

Да, нелегко было одиннадцати Адамам поделить между собой единственную Еву. Случай, совсем не предусмотренный Богом. До поздней ночи спорили между собой свежеиспечённые цивилизаторы нового мира, но так ни до чего не договорившись, разошлись по комнатам с твёрдой решимостью продолжить спор на следующий день.

V. Более близкое знакомство с Еленой

На следующее утро, как только начало светать, я прокрался на кухню, где девушка растапливала плиту, чтобы приготовить всем завтрак. Не имея ранее возможности узнать её имя, я спросил шепотом:

– А как вас зовут?

– Лена, – ответила она.

– Как интересно! – воскликнул я. – В таком случае меня зовут Парис, и я собираюсь вас похитить и увезти с собой в Трою.

Девушка засмеялась.

– Я не шучу, – продолжал я серьёзным тоном. – Вам нельзя больше оставаться в этом доме ни на минуту.

– Что такое? Это почему же? – спросила она с тревожными нотками в голосе.

– Эти, – я кивнул головой в сторону двери, – хотят сделать из вас девушку для борделя.

Она побледнела, и её губы чуть слышно произнесли:

– Почему?

– Неужели вы сами не догадываетесь? Каждый из них желает вас. И они сегодня, вероятно, решат, что вы будете принадлежать каждому из них по очереди.

– Я бы этого не хотела.

Как видите, они не очень считаются с вашим желанием. Поэтому нам нужно бежать сейчас же, пока не поздно. Мы доберемся до железной дороги, а там, если нам повезет, к вечеру вернёмся в город. Я не думаю, чтобы все погибли во время катастрофы.

Она послушно кивнула головой и сняла фартук.

– Я готова.

– Тогда возьмите мяса для собаки, а то она может нас не выпустить из усадьбы.

Лена отрезала кусок мяса и завернула в бумагу. Мы на цыпочках прошли по дому, погруженному ещё в утренний сон, и вышли во двор. Уже светало. Мы двинулись быстрым шагом на юг по дороге, которая нас вчера привела к этой странной усадьбе. Собака даже не тявкнула, вероятно, тоже спала.

Над Байкалом и на границах долины по-прежнему стоял густой туман.

– Что будет, если мы опять попадем в безжизненную зону? – высказала своё опасение Лена, показывая рукой на туман.

– Не думаю. Там атмосфера не должна отличаться от нашей, – успокоил я её. – Разве что влажность может быть чуть выше, чем здесь. До села Старая Дума будет километров десять. Нам нужно успеть добраться до границы тумана до восхода солнца, иначе за нами пошлют погоню.

– А сколько до станции?

– Ещё километров тридцать.

– Неужели мы вчера в кислородных масках преодолели расстояние в сорок километров? – удивилась Лена.

– Ещё бы, – усмехнулся я. – Неслись, как угорелые, не помня себя от страха. Но, может быть, не так страшен чёрт, как его малюют.

– Это вы о чём? – спросила Лена, переводя дыхание.

Мы перешли на обычный шаг. От быстрой ходьбы с непривычки в боку у меня закололо.

– Я всё же надеюсь, что произошла локальная катастрофа. Ведь мы не слышали радио и не знаем никаких известий. К тому же, когда вчера мы проходили мимо деревень, то не увидели на дорогах ни одного трупа. Я думаю, что наши постояльцы из санатория специально нагнали на нас страх, чтобы сделать своими пленниками, особенно вас.

Лена пожала плечами и довольно резонно возразила мне:

– Во-первых, мы с вами видели исчезновение атмосферы и испарение воды из Байкала, которое вслед за этим последовало. Как и предупреждал профессор-биохимик, озеро обмелело за несколько часов на пятнадцать метров. Когда произошла катастрофа, было ещё раннее утро, и люди могли задохнуться в своих постелях, а скотина – в стойлах. Помните, когда мы проходили мимо деревень, всё словно вымерло – ни лая собак, ни криков петухов. Я думаю, что всё это серьёзно.

Я не мог возразить и мысленно воздал ей должное за её наблюдательность и аналитическую трезвость. Лена только что продемонстрировала мне несвойственные простым девушкам ум и проницательность. Я всё больше и больше начинал её уважать. Трава от росы была влажной, дышалось легко и свободно, и совсем не верилось, что только вчера мир пережил катастрофу. Мы опять ускорили шаг, и некоторое время шли молча. Несмотря на быструю ходьбу, утренняя прохлада пробирала до костей. Вскоре мы достигли заброшенный бурятский улус Байхайский, примостившийся на южной оконечности небольшого озера Глухой Сор. Западнее его у самой опушки Священной берёзовой рощи затаился другой безлюдный улус Баршерский. Не останавливаясь, мы продолжили наш путь, повернув на юго-восток, и прошли ещё километра четыре между покинутыми улусами Банагаевский и Балтановский. До границы тумана оставалось не более полутора километра. Из-за вершин горного хребта Хамар-Дабана выглянуло солнце, прорезав своими лучами верхние слои густого тумана.

– Солнце – наш друг! – радостно воскликнул я. – Жаль, что мы углубимся в туман, и оно не согреет нас своими лучами.

Подул прохладный ветерок с гор.

– Может быть, ветер разгонит туман, – высказал я предположение.

Вряд ли, – усомнилась Лена. – В начале июня ещё не закончилось таяние льдов на северном Байкале. Всегда в это время стоят сильные туманы, и никакой ветер не в состоянии их разогнать.

У меня опять появилась надежда на то, что мировая катастрофа – плод воображения нашего воспаленного ума. Я стал уставать, ноги болели, сказывался вчерашний сорокакилометровый марш-бросок.

– Доберемся до границы тумана и отдохнем, – решил я. Вдруг впереди раздался лай собаки. Настроение у меня сразу же поднялось.

– Ну вот, – воскликнул я, – а вы говорили, что все собаки в деревнях передохли.

Однако, наша радость была преждевременной. Перед селом Старая Дума неожиданно, словно из-под земли, выросли две мужские фигуры. Это были охотник Грек-философ и сторож Дионис, наши следопыты. К нам, радостно лая, бросился пёс Диоген.

– Мы так и подумали, – улыбаясь, воскликнул Дионис, – что вы решили рано утром прогуляться и заблудились. Вот пришли показать вам обратную дорогу.

Мы ничего не ответили. Попытка побега провалилась. Грек-философ смотрел в сторону, избегая нашего взгляда. Лена развернула из бумаги кусок сырого мяса и бросила собаке.

Обратно в санаторий нас вела надёжная охрана. Меня сразу же заперли в тёмную кладовую.

Вечером того же дня я предстал перед судом первых цивилизаторов нового мира. Меня ввели в ту же столовую, исполненную в викторианском стиле, и посадили во главе стола.

– Ну-с, – произнес тоном прокурора председатель суда неизменный доктор Даппертутто. – Как вы нам объясните ваш поступок, любезнейший похититель лиц прекрасного пола? Вы, что же, решили на всех нас наплевать и устроить себе райскую жизнь с молодой женой где-нибудь в гонконгской гостинице "Южное спокойствие"? А о нас вы не подумали? Вы решили, что с нас хватит любви к байкальским нерпам?

– Отвечайте! – заорал он, срываясь на истерический фальцет.

Я пожал плечами и ничего не ответил.

– Вы же не будете отрицать, что хотели увести у нас из-под носа девушку? – продолжил он допрос, взяв себя в руки.

Все собравшиеся смотрели на меня укоризненно. Я решил защищаться всеми имеющимися у меня способами.

– Напротив, – сказал я, нисколько не краснея. – Я не только не думал её похищать, но собирался уже вернуться с ней в санаторий, чтобы успеть к утреннему чаю, как встретил прогуливающихся там же двух наших отдыхающих с собакой. Вместе мы и пришли в лагерь.

– Ложь! – опять заорал доктор Даппертутто и ударил кулаком по столу, затем уже спокойнее, обращаясь к собравшимся, объявил: – Господа, он ещё над нами издевается. Как только я обнаружил исчезновение беглецов, то тут же послал за ними погоню, которая перехватила их на входе в опасную зону. За то, что он решил обречь нас на вымирание, предлагаю вынести ему приговор – смертную казнь.

Мурашки пробежали у меня по спине.

– Но за что?! – вскричал я, вскакивая со стула.

– Сядьте на место, осуждаемый, и сидите спокойно, пока мы вас не взяли под стражу.

– Но у меня и не возникало желания бежать отсюда, – упорствовал я. – Просто с утра пораньше я решил за ней поухаживать и пригласил на прогулку. Ведь накануне вы сами решили, что никому не возбраняется оказывать ей особые знаки внимания. За беседой мы не заметили, как пролетело время, и мы оказались у села Старая Дума.

– Ввести задержанную, – распорядился доктор Даппертутто.

В столовую вошла Лена, глаза её выглядели заплаканными.

– Что он тебе сегодня утром говорил? – строго спросил её доктор Даппертутто.

Лена посмотрела на меня с сожалением и молвила:

– Он предлагал мне бежать с ним, пообещав осыпать золотом и всю жизнь носить на руках.

Я ушам своим не верил. Так открыто предавать меня при всех в такой критический для меня момент! Разве я мог от неё такое ожидать?

– Что он ещё вам говорил? – следовательским тоном продолжал её допрашивать доктор Даппертутто.

– Сказал, что если я с ним не пойду, то он изнасилует меня тут же, на кухне.

Я задохнулся от такой наглости.

– Бедная девушка, – сочувственно произнес доктор Даппертутто, – понимаю ваше состояние. Вижу, этим утром вы натерпелись страху. Ступайте, отдохните.

Лена, не поднимая головы, вышла из столовой.

– Ну, как, видели, каков голубчик? – злорадно воскликнул доктор Даппертутто, обращаясь к моим судьям. – Помимо того, что он негодяй и лжец, он, вдобавок, ещё и насильник. Силой хотел увести девушку на растерзание. Нет, что ни говорите, но он заслуживает казни.

Я сидел за столом, уронив голову на грудь, избегая смотреть кому-либо в глаза.

– Но, может быть, на первый раз его простим? – робко произнес апостол Константин. – Он, наверное, сам не ведал, что творил.

– Как это простим? – воскликнул доктор Даппертутто. – Разве мы можем с сегодняшнего дня спокойно спать с ним под одной крышей, когда он ночью, крадучись, как вор, спёр у нас, у вас из-под носа самое драгоценное, что мы имеем? И отпустить с миром мы его тоже не можем. Где у нас гарантия, что он не вернётся и не завладеет нашим имуществом?

– Но начинать нашу цивилизацию с казни – тоже не дело, – сказал помрачневший Дионис. – В моей жизни был такой случай. По нечаянности я укокошил одну девушку, так вот за её убийство казнили совсем другого человека. Судьи не разобрались. С тех пор я и начал пить.

Все с ужасом посмотрели в сторону Диониса, но он, как ни в чём не бывало, продолжал:

– Дела давно минувших дней, всё это в прошлом. Но я против любого вида казни.

Его поддержал Леветатор:

– Я тоже против такого приговора. Судьи, выносящие смертный приговор, рано или поздно сами вцепятся друг другу в глотки. За одно убийство меня упрятали в сумасшедший дом, а потом оказалось, что его совершил сам прокурор.

– И что же было потом? – воскликнули все почти хором.

– Этот прокурор повесился.

– А я часто вижу души осужденных по ошибке на казнь, которые взывают к справедливости, – подал свой голос молчаливый слепой.

– В статусе нашего общества казнь не предусмотрена, – твердо заявил математик. – Как мы решили вчера, за одну и ту же провинность члену нашего общества дважды выносится порицание, на третий раз его просто изгоняют из общества. Вот и всё. Ни о какой казни речи не может идти.

– Грешно убивать живое существо, – добавил буддийский монах Золотой Дракон.

– Я тоже против, – сказал Грек-философ.

– Нельзя нам с самого начала зарождения нашей цивилизации скатываться до кровожадных животных инстинктов. Если мы начнем с казни, какой же мир мы построим? Правы были древние римляне, говоря: "Quae fuerant vitia, mores sunt". (Что было пороками, то теперь нравы.)

Почувствовав настроения сограждан новой цивилизации, доктор Даппертутто тут же изменил свою политику.

– Милостивые господа, – начал он примирительным тоном, – говоря о казни, я не имел в виду, что обвиняемого нужно казнить окончательно.

– Как же это? – удивился добродушный Леветатор. – Может быть, вы хотели предложить перебить ему конечности и оставить так мучиться, пока он сам не умрёт?

Впервые в своей жизни доктор Даппертутто растерялся. Было видно по его глазам, как в его мозговой коробке со стремительной скоростью прокручиваются варианты ответа. Но это длилось всего какие-то доли секунды.

– Я просто хотел его припугнуть от нашего имени.

Все облегчённо вздохнули. Я почувствовал, словно гора с плеч упала вместо моей головы. Потерпевший фиаско, доктор Даппертутто тут же объявил:

– Давайте окончательное вынесение ему приговора отложим до завтра, а сегодня препроводим его в темницу и попросим наших любезных охранников стеречь его до утра, как зеницу ока.

Одержавшие над председателем победу судьи не возражали, и Грек-философ с Дионисом под своей охраной отвели меня обратно в тёмный чулан.

Я повалился на груду тряпья, как скошенный сноп, ноги меня не держали, моё сердце погрузилось в тоску и печаль. Как она могла обо мне такое сказать? Обида душила меня, к горлу подступали рыдания. Вскоре, разбитый телом и душой, я забылся тяжёлым сном. Мне снилось, как философы укладывали мою голову на плаху и спорили между собой, вырывая друг у друга топор.

Меня разбудило лёгкое прикосновение к плечу. Я открыл глаза и увидел Лену, склонившуюся надо мной. В руках она держала свечу. Приставив палец ко рту, она прошептала:

– Тсс! Я только что усыпила Диониса, подарив ему бутылку вина. Ты уж прости, что я наговорила на тебя там, на суде. Но я это сделала для того, чтобы они не заподозрили меня и тоже не заключили под стражу. Надеюсь, что наш сегодняшний побег будет более удачным.

Я вскочил на ноги и от радости заключил её в объятия.

– Лена, милая, какая ты молодчинка!

И я хотел поцеловать её в губы, но она легонько отстранила меня и сказала:

– Сейчас здесь не место и не время для этого.

Мы тихонько выбрались из чулана, прошли на цыпочках мимо спящего Диониса и вышли во двор. Стояла глубокая ясная ночь. На небе горели звезды. Луна благосклонно посылала нам свои лучи, добровольно взяв на себя роль нашего проводника-фонарщика.

VI. Побег с Еленой Прекрасной

Лена скормила приготовленный кусок сырого мяса Диогену, и тот, даже не тявкнув, беспрепятственно пропустил нас в поле. Вместо прежнего маршрута мы выбрали более короткий путь до границ тумана, но более длинный до железнодорожной станции. Отправившись на северо-восток, мы намеревались, достигнув бурятского села Оймур, указанного на карте 1834 года, которую Лена обнаружила в библиотеке, в камере-обскуре на втором этаже особняка, повернуть на юг и под прикрытием ночи и густого тумана через русские сёла Дубинино, Инкино, Шерашово и Манжею выйти к селу Кудара, а затем уже двигаться знакомой дорогой до станции Тимлюй.

На этот раз Лена хорошо подготовилась к побегу, она собрала два рюкзака, положив туда еду и всё необходимое.

Мы прошли, не спеша, мимо шаманской юрты. От Петрушек до села Оймур было не более шести-семи километров. С самого начала пути мы берегли силы, не бежали, словно угорелые, как накануне утром, когда пустились в бега, забыв обо всём на свете. Часто останавливались, сверяя свой маршрут с картой. Вся долина до Байкала погрузилась в сон. Спали строители нового мира в своем зарождающемся очаге цивилизации в пансионате "Петрушки", спал шаман в юрте на своём средневековом стойбище. Луна отражалась рассеянным светом от поверхности озёр Глухой Сор, Масовое и Цаган. На северо-западе светились своими водами ещё три озера, расположенные друг за другом: Кислое, Харахойкинское и Курное. Над Байкалом по-прежнему стояла стена плотного тумана. Тени от редких кустов ложились чёрными пятнами на белую солончаковую землю. Травы почти не было видно.

Подойдя к границе густого тумана, мы с Леной переглянулись и, взявшись за руки, как маленькие дети, и набравшись мужества, ступили в неизвестность. Некоторое время мы брели ощупью, как слепые. Предусмотрительная Лена по дороге подобрала палки, которые нам сейчас очень пригодились. Мы ступали по мягким кочкам, спотыкались, падали, поднимались и шли дальше. Вскоре мы ощутили под ногами твердую почву. Диск луны совсем увяз в плотном тумане, и нас окутала белая непроглядная темнота. Боясь, что мы можем начать кружить по кругу, я остановился.

– Что случилось? – спросила Лена.

– Но у нас нет компаса. Как мы дойдем до Оймура? Мы же можем заблудиться.

Лена задумалась. Я пытался рассмотреть её фигуру, но дальше локтя своей вытянутой руки ничего не видел.

– Зря мы отправились с тобой, – сказала она. – Надо возвращаться.

Это меня взорвало.

– Ты, что же, собираешься со всеми спать подряд! – вскричал я, но тут же осёкся.

Лена молчала. Я пожал её прохладную руку и извинился.

– Если ты не хочешь, чтобы я это делала, придумай что-нибудь, – сказала она спокойно.

Я снял с себя свитер, намотал его на конец палки и поджёг, как факел. Темнота чуть-чуть отступила, я мог видеть Лену, под ногами образовался светлый полукруг, идти стало легче.

– Вот видишь, – подбодрила меня Лена, – если ты захочешь, то всё можешь сделать.

Некоторое время, как нам казалось, мы шли по прямой линии, придерживаясь прежнего курса. Вдруг неожиданно факел погас. Я хотел зажечь его снова, но, к своему ужасу, обнаружил, что потерял спички.

– Что такое? – спросила Лена, почувствовав мое замешательство.

– Спички. Пропали спички.

– Куда же они делись?

– Не знаю. Я их положил в карман, но они исчезли.

– Может быть, ты их обронил?

– Не знаю. Не должен был.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что их у тебя украли? – засмеялась Лена.

– Все может быть.

– Ты меня не пугай, – попросила она. – Я и так за эти три дня натерпелась страха.

Некоторое время мы молча стояли в темноте, соображая, что нам делать дальше.

– Ну, придумай что-нибудь еще, ты же можешь, – наконец, в темноте раздался ее голос. – Не стой так, а то я сойду с ума.

Я не знал, что делать, пребывая в полном отчаянии. Вокруг нас царила такая тишина, что звенело в ушах. Вдруг, прислушавшись, мы уловили неясное пенье. Откуда-то издалека доносились то ли детские, то ли женские голоса. Судя по монотонной мелодии, исполнялась какая-то бурятская песня, похожая на ёхор.

– Ты слышишь? – спросила меня, обрадовавшись, Лена. – Значит, не все люди погибли. Похоже, что песня доносится из того бурятского села.

– Оймура, – вспомнил я его название. – Идём.

И мы двинулись по направлению звучащих голосов. Вскоре наша палка уперлась в деревянную стену. Это была рубленая шестиугольная бурятская юрта. Мы ощупью стали обходить ее один угол за другим, но конца-края ее не было.

– Да где же двери? – вскричал я, теряя терпение.

– Похоже, что у этой юрты нет входа, – сказала Лена.

– He может быть! Не могли же буряты, построив юрту, забыть прорубить вход, – сердился я.

Вдруг над самым моим ухом раздался дикий хохот. От неожиданности я вздрогнул.

–Что это? – испуганно вскрикнула Лена.

– Не знаю, – произнес я шепотом, поймав в темноте ее руку.

Я чувствовал, как Лену охватила дрожь. В эту минуту и мне самому было не лучше. Пение и детские голоса доносились со стороны темнеющих на фоне тумана строений. В селе воздух показался мне более разряженным, я задыхался. Так мы некоторое время стояли возле шестиугольной юрты без дверей и окон, напрягая слух и всматриваясь в сторону темных построек, как вдруг на соседней юрте, которая тоже казалась необитаемой, появился квадрат света, и из него вышла странная старуха с седыми волосами. Она была сгорблена в три погибели, но на ней красовалось чудное бурятское национальное одеяние. Длинный халат, вышитый бисером, был подпоясан зеленым длинным кушаком, из ушей, с плеч и ниже подбородка свисали серебряные украшения, носки унтов загибались кверху. Старуха держала во рту серебряную трубку. Какое-то мгновение её освещал квадрат света, затем он захлопнулся, и опять все погрузилось в мрак, только огонек трубки и звук мерно покачивающихся побрякушек выдавали во тьме траекторию ее движения. Но перед тем, как потухнуть свету, я заметил, что она посмотрела в нашу сторону каким-то странным проницательным взглядом, ничего не сказала и пошла, ковыляя, своей дорогой. Пение и детские голоса мгновенно прекратились. Мы слышали лишь шарканье подошв ее унтов и побрякивание серебра. Поддаваясь какому-то инстинктивному чувству, мы последовали за ней. Ни я, ни Лена не проронили ни слова. Старуха пересекла довольно просторный загон для скота, огороженный жердями, обогнула строение, напоминающее общественный амбар, миновала колодец и остановилась возле плетня на окраине села.

– Вы из какой деревни? – спросил ее старческий голос, напоминающий скрип мельничных жерновов.

Мне показалось, что она спрашивает темноту, так как она стояла к нам спиной.

– Мы не из деревни, – ответила Лена. – Мы приезжие.

– Приезжие, значит, разбойники, – ответил ее скрипучий голос. – Вот ты останешься здесь, так как ты сказала первой, а он уберется.

И она расхохоталась, давясь кашлем. Мне стало не по себе от ее слов. Я хотел ей что-то возразить, но не услышал своего голоса. Лена вцепилась мне в руку чуть повыше локтя. Она вся дрожала, как осиновый лист.

– Пришли здесь, все уничтожили и еще суются, куда не надо, – ворчала старая карга.

Она, заслонив ладонью глаза, как от солнца, смотрела через плетень в темное поле, скрытое белым туманом.

– Да что же он не едет? – опять ворчливо проскрипела старуха.

– Кто, бабушка? – наконец, переведя дыхание, спросил я.

– Шаргайн Худун Шумар, сын Шаргая Шумара.

– Вы его ждёте? – пытался я разговорить ее, чтобы немного задобрить. – Может быть, мне чем-то помочь вам?

Старуха резко повернулась ко мне, и я вдруг увидел при слабом мерцании огонька трубки её страшные глаза, лишенные зрачков.

– Помочь, говоришь? – она вдруг захохотала, отчего дрожь пробежала по всему моему телу, а на лбу выступила холодная испарина.

– А пошлю-ка я тебя за ним в Кудару, чтобы ты его поторопил, а то он никогда не соберётся на сходку, копается, копается и приходит последним, когда должен быть первым. Все равно девушка остается здесь.

И вдруг я почувствовал, как Ленины пальцы, сжимавшие мой локоть, расцепились, я повернулся к ней и ахнул. У стоящей недалеко от нас рубленой из дерева шестиугольной юрты открылся квадрат света, и в то же самое мгновение какая-то неведомая сила сорвала с плеч Лены рюкзак, который пулей влетел в сияющие двери. Вслед за этим той же силой увлекло туда Лену. Я пытался схватить ее за руку, но было уже поздно, сияющий квадрат закрылся. Я ощупал все бревенчатые стены юрты, но нигде не нашел ни окон, ни дверей. Я стал стучать кулаками в стену, но не услышал никакого ответного звука. За моей спиной раздался опять скрипучий смех старухи, чередующийся с кашлем.

– Да что вы себе позволяете! – вскричал я, холодея от страха.

Произнося эти слова, я вспомнил о тэнгеринах и восточных духах, враждебных людям, о которых Золотой Дракон рассказывал нам в поезде, и пожалел, что тогда не расспросил его о них подробней. Здесь явно всем заправляла нечистая сила, и из-за этого моя девушка попала в ловушку.

– Подойди сюда, – последовал строгий приказ старухи. Я повиновался. Мои ноги, ступающие по земле, показались мне налитыми свинцом.

– Я же посылаю тебя не в Кяхту к Хилман-ноёну, чтобы ты на спине притащил мне Шара тэхэ – рыжего козла, а в Кудару, в устье Селенги. Я дам тебе провожатого.

– Однако, это не близкий путь, матушка, да и времени у нас нет.

Старуха опять засмеялась беззубым ртом.

– Хочешь получить назад девушку – поедешь.

Она сунула два пальца в рот и свистнула. Откуда ни возьмись, как из-под земли, появился маленький мохнатый уродец, чем-то похожий на чёрта.

– Эй, Арахан Шудхэр, повезешь его в Кудару, – приказала она ему. – Тащи телегу, да прихвати чужаку халат с кушаком, а то он в одной рубашке простудится, а у нас ночи прохладные.

– Слушаюсь, тетушка, – ответил чертенок и побежал к навесу, где стояло несколько телег.

– Это мой племянник с западного побережья гостит у меня, – пояснила она мне.

– Что же вы его одного не пошлете в Кудару?

– Э-э, – махнув рукой, заворчала старуха. – Бестолочь, каких свет еще не видывал! Он только и может, что показывать кукиш громовержцу Хухэдэй-мэргэну и прятаться под хвост скотины. Но тебе он будет хорошим проводником.

– Как же я в таком тумане найду дорогу? – старался я отыскать оправдание моего нежелания ехать. – Ведь вы сами сказали, что он – бестолочь, и к тому же с Западного побережья, наверняка, не очень хорошо знает эти места.

– А ему и не нужно их знать. Я прорублю в тумане дорогу тебе до места. Вам следует только держаться этого коридора и не сходить с пути.

С этими словами она вытащила из-за голенища унта с загнутым кверху носком нож с серебряной рукояткой и бросила его в темноту. Нож улетел по прямой траектории в пространство. Я глазам своим не верил. Через несколько минут нож вернулся, как бумеранг. Старуха ловко его поймала на лету и сунула за голенище унта. К моему огромному удивлению в густом тумане за плетнем открылось чистое пространство, напоминающее коридор, уходящий вдаль.

– Вот по этой дороге и поедете, – сказала старуха. Затем, обернувшись в сторону навеса, крикнула:

– Арахан Шудхэр, что ты там копаешься?

– Иду, иду, тетушка, – раздался голос чертенка.

– Ну, что ты возишься, как Ара-тэнгэри. Не видишь, мы тебя уже устали ждать.

Арахан Шудхэр проворно прикатил из-под навеса телегу, толкая ее оглоблями впереди себя, и поклонился свой тетке. На телеге уже лежали бурятский халат и лошадиная сбруя.

– Вот, тетушка, все готово, можно ехать.

– А лошадь-то где? – удивился я.

– Сейчас и лошадь будет, – сказав так, старуха стукнула Арахан Шудхера по лбу серебряной трубкой.

Он перевернулся в воздухе и превратился в низкорослого длинношерстного коня монгольской породы. Я от удивления чуть не сел на землю, там, где стоял.

– А нельзя ли мне достать другую лошадью? – выразил я свое скромное желание, немного придя в себя.

– Так нету лошадей-то, мой миленький, – ехидно заявила мне старуха. – Вы, люди, всех их извели так же, как и всю другую скотину, и птицу в небе, и зверье в лесах. Где же я тепереча достану тебе лошадь? Вот уж, будь любезен, поезжай на моем племяннике.

Я подошел к лошади и потрепал ее по загривку. Лошадь оказалась спокойной и послушной. Я попытался было запрячь ее в телегу, но не тут-то было. Мне сроду не приходилось выполнять такую работу. Старухе, ехидно наблюдавшей за мной со стороны, надоело ждать, и она сама впрягла лошадь в телегу. Я снял со спины рюкзак, положил его возле кнута, надел на себя бурятский халат, подпоясавшись кушаком, сел на телегу и сказал:

– Ну, с Богом! Лошадь тронулась в путь.

– Ты уж не бей моего племянничка кнутом, – напутствовала старуха, ковыляя на своих кривых ногах рядом с моей телегой. – Да не усни на телеге, а то Шогтой бохолдой уведет лошадь с дороги.

– А кто такой Шогтой бохолдой? – спросил я.

– Наш дух-проказник. Как только зазевается путник на дороге, он тут же начинает с ним шутить.

Проводив меня до входа в свой туннель, проделанный ею в туманной массе, старуха на прощанье проворчала:

– Ну-ну, поработай-ка на нас. Мы долго вам служили, теперь ваш черед служить нам.

Я не знал, что она имеет в виду. То ли она обращалась ко мне, как бурятка к русскому, с какими-то претензиями, забыв, вероятно, что буряты до последнего времени пользовались плодами цивилизации, принесенной с собой русскими, то ли – как заянка к смертному, ставя мне в укор тот факт, что буряты широко использовали в своих делах тэнгэринов. Выбрав произвольно второй вариант, я обернулся к ней и крикнул:

– Грех, бабушка, так говорить. Ведь мы же всегда приносили вам жертвы.

– А сейчас мы сами себе начнем делать жертвоприношения.

Сказав так, она рассмеялась своим беззубым ртом и рассыпалась искрами в ночи, как вспыхнувший и моментально сгоревший сноп соломы. Перед тем, как совсем исчезнуть, она крикнула мне из огня на прощание:

– Если захочешь поговорить с моим племянником, стукни ему кулаком в лоб.

Я передернул плечами, от всех ее фокусов мне было явно не по себе. По всему моему телу пробежала нервная дрожь. Немного успокоившись, я устроился поудобнее на телеге и стал править лошадью, стараясь вписаться в узкий коридор дороги в тумане. Единственное, что меня успокаивало во всем этом происшествии, так это обещание старухи вернуть мне Елену, если я выполню ее поручение.