Читать книгу: «Hannibal ad Portas – 3 – Бронепоезд», страница 2

– А?

– Что?

Ван сдвинул шляпу, как свою офицерскую фуражку на затылок, и от ужаса даже забыл, зачем ее надел, хотя кроме того, что хотел по-хорошему:

– Жениться, – пока здесь никого нет.

– Паровоз угнали, если вас там нет – вот что!

– Чтобы его угнать, надо, чтобы его там не было, – выразился я.

– Не думаю, – возразил Маш.

– Почему?

– Чтобы его угнали – надо: чтобы тебя здесь не было!

– Ты думаешь, кроме меня больше некому?

– Ты имеешь в виду того, который сбежал? – И тут же сделал открытие: – Его никогда не было.

– Ну, это вряд ли.

– Почему?

– Я не он, а ты?

– Естественно.

– Вывод – мы оба не он – значит, он не только существует, но и до сих пор есть.

– Нужно устроить облаву на него, как на медведя, которого никак не могут поймать.

– Какой предлог, что он – это шпион? Боюсь не все согласятся на поимку: слишком опасно.

– Надо объявить приз, – сказал я.

– К сожалению, здесь только один приз существует: приказ зам по тылу Вана, – который как раз и вошел опять.

– Ты че?

– А что, зайти уже нельзя на производство продуктов питания до их удобоваримого состояния. Кстати, я никого не нашел, – ответил Ван.

– И знаешь почему? – ответил я, а Машинист пояснил:

– Все дома.

– Серьезно? – немного, но всё равно ужаснулся Ван.

И, кажется, побоялся даже спросить про исчезнувшего бывшего машиниста, тем более, что по своему первому основному образованию:

– Он машинистом никогда не был! – рявкнула, входя Лиговка.

– Ты вернулась? – просто спросил ее Ван. – А зря.

– Почему? – не поняли мы, ибо сами могли кое-что изобразить, но даже для изготовления шашлыков – если они здесь хоть когда-то водились – мне требуется предварительно повторить про себя его рецепт.

Тем более, если здесь бывает Бараний дансак.

Лиговка, наконец, сообщила, что нашла концы этого дела:

– В начале его пути.

– Напишешь мне лично, письменно, – сказал Ван.

– Я хочу сказать при Них, – она показала носком резинового сапога, снятого, скорее всего, с найденного ей только что в лесу покойника, ибо был этот сапог такого размера, как туфелька для Золушки:

– Никому больше не подойдет, кроме великана, – как подытожил Маш – Машинист.

– Хорошо, я могу один снять, чтобы ты померил.

– Мне будет велик, – спокойно ответил Маш.

Я удивился:

– Этому гусю тоже? – показал зачем-то даже пальцем на опять появившегося укротителя местного населения Вана. И он как зараженный моим вниманием, как назло опять вспомнил:

– Мерить будем после свадьбы.

Все переглянулись, а Лиговка ответила:

– Я согласна, если ты сможешь надеть мою туфельку.

У многих защемило под ложечкой, если считать ее поджелудочной железой.

– Пусть кто-нибудь подаст ему диетической гречки, – сказала Ли – Лиговка, – сейчас он будет мерить мой сапог.

– Он тоже диетический? – спросил я.

– Как и гречка, – ответила она, и я не мог понять ее шутку юмора, пока она не выставила на стол большую – на литр – железную, в смазке, банищу, как было на ней написано, хотя не по-русски:

– Гречка с тушеной говядиной с добавлением небольшого количества вкусного мягкого, как масло, сала и лаврового листа с черным перцем.

– Про душистый там ничего не сказано? – спросил меня Маш, намекая, что сам читать не умеет, а так только, догадывается, что такое количество информации не уместится на этикетке, тем более, если ее нет.

– Я читал это раньше на такой же банке, пока война не кончилась и был еще в наличии лэнд лиз.

– Лэнд Лиз, как переводится? – спросила даже сама Ли, и сама же поинтересовалась:

– Страна Лис?

– Это не имя, чтобы писать его с большой буквы, – вступил в разговор и Машина, подумав, что тушенки не может быть всего одна банка, значит, ее будут когда-нибудь делить, и подписаться на это дело надо уже сейчас.

– Тебя, как звать, кстати? – спросила его Лиговка, – Маш, Машина или Машинист?

– Я не переношу два вопроса сразу с одном, – ответил Маш, понимая, что лучше пока не перебегать дорогу начальнику местного поселения Вану, пока он решил жениться на Лиговке, которую раньше считал засланной сюда шпионкой, чтобы следить за ним, за исключением одной неувязки:

– Утверждал, что она заслана не местными органами неизвестно каких дел, а еще немцами.

– На случай?

– На тот одиозный случай, мил херц, если война еще не совсем кончилась.

– Так бывает?

– В линейных уравнениях нет, но, начиная с пятой степени и выше – однозначно.

Я понял, они на полном серьезе считают, что немцы прорвали где-то нашу круговую оборону, и все – значит, здесь еще есть люди – находятся на строительстве, как минимум, противотанковых укреплений. Что больше танков? Нет, не самолеты, но это может быть, на самом деле:

– Бронепоезд!

Начали мерить сапог, и пока непонятно, почему один и тот же, и, о ужас!

– Он подошел именно тебе! – ахнула Ли.

– Что, сегодня рыбный день? – спросил я, не совсем догадываясь, чем здесь можно быть лучше других.

– Этот сапог она сняла с мертвого немца, прорвавшегося сюда во время войны на бронепоезде, – спокойно пояснил Ванов.

– И именно поэтому ты решил на ней жениться? – спросил, нет, не я, а Маш.

– Спасибо, что выручил! – хлопнул я его по коленке. – А то он уже навострился повесить на меня этот, найденный ей в захолустной тайге бронепоезд.

– Нет, нет, нет, – рявкнул, но довольно спокойно, как давно ожидавшего явления Ванов, – теперь тебе не удастся уйти далеко даже в этом сапоге, – он кивнул на второй сапог местной мадам Бовари, но она только покачала головой:

– Второго не было.

Я вынужден был обрадоваться и объявить:

– Один сапог – это не доказательство, что он мой.

– Почему?

– Второй мог не подойти.

– Так не бывает, этот подходит, а другой, как будто снят с покойника.

Более того, – разгорячился я, – она шпион!

– Почему не ты?

– Ей этот сапог подошел первой.

– Если я шпионка, зачем мне надевать его, и, более того, предлагать Машине, чтобы он его померил, пока ты сам, как дурак не напросился?

– Это логично, – ответил Ван.

– Пошли вы знаете, куда?

– Куда?

– В любом случае, пока не будет второго сапога, который мне подходит, как пришельцу с уже закончившейся для кого-то войны, а для меня до сих пор, нет, я буду здесь всё пить и есть, пока мне самому не надоест.

– Никаких Есть! – рявкнул Ван, и добавил: – Если не считать того, что ты знаешь, где находится второй сапог, а значит и:

– Сам склад этой тушенки, замаскированный на случай следующего вторжения.

– Хорошо, дайте мне отдельный бокс в вашей сараюшке, эту Лиговку, чтобы готовила то, что я найду повсеместно, и я даже согласен работать пока машинистом.

– Что это значит: пока?

– Пока не найдете второй сапог, который больше никому не подходит, кроме меня, – я посмотрел на Ли, – ей, и – возможно – Машинисту и вам, кстати, мистер Икс, – прямо показал я пальцем на Вана.

– Я?! – Но в создавшейся ситуации и он, и Маш побоялись мерить сапог, поверив – по наитию – что и им он может подойти.

– Да, друзья мои, – резюмировал я, – Ман, когда приедет, может всех вас ткнуть мордой в землю, а потом отравить туда, куда никто больше не хочет, гаркнув:

– А лагерь недалеко! чтобы его так сильно бояться!

Но оставшись один, в ожидании, когда придет Лиговка, задумался:

– Почему этот сапог подошел мне? – не подстава ли.

Хотя с другой стороны, были люди, которые его тоже надевали, например, Ли.

Было уже около часу ночи, когда я думал – уже почти во сне – что она, к счастью не придет в мою уже теперь отдельную комнату два на два с половиной метра – намного больше, чем могила, если считать на одного, а на двоих – как раз, чтобы отправиться в дальние края. Но она поскреблась, как будто просто так, как будто нечаянно проходившая мимо крыса.

– Хлеб на лавке, – сказал я негромко, чтобы другие крысы не услышали – молока, к сожалению, не осталось:

– Сам всё выпил? – и я понял: она ответила согласием.

– Что ты говоришь? – спросила она уже с верхних нар, после всего.

– Кем я буду на бронепоезде?

– Ась?

– Я кочегаром не буду.

– Поваром?

– Нет.

– Хочешь комиссаром?

– Русским или немецким?

– Ты уверена, что мы пойдем в тыл к немцам?

– Нет. И знаешь почему?

– Почему?

– Ты и так уже сюда приперся, а докладную мне о своей прошедшей жизни так и не составил.

– В любом случае я не могу взять тебя с собой.

– Почему?

– Ты не врач.

– Тебе нужен врач?

– Мне? Не обязательно, тебе нужен.

– Мне?

– Да.

– Зачем, ребенка принимать?

– Нет, так быстро не рождаются даже на краю света. Но, думаю, нужен.

– Но, наверное, не очень?

– Не буду тебя обнадеживать, но ты залезла – сама не зная того —по уши.

– По самые, ты думаешь?

– Зачем, спрашивается, тебе надо было лезь за этим сапогом в болото?

– Он был не в болоте.

– Где?

– Не скажу.

– Говори, я не буду смеяться.

– Я сняла его с покойника.

– Да ты что?!

– А что? В принципе, да, было страшно, но не больше, чем трахаться с тобой.

– Со мной, что, гонконгский гриб?

– Не знаю уж, что там было у него, но точно что-то не то.

– Ты в своем, так сказать, уме?!

– Я что-то не то сказала?

– Ты сама пропедалирова, что существовало что-то непохожее на местные грибы и ягоды, включая сюда и медведя.

– Ну, я тебе и говорю, что это был бронепоезд.

– Да? Про бронепоезд – впервые слышу.

– Не знала. Тогда, о чем с тобой разговаривать.

– Есть о чем, дай координаты – я один съезжу.

– Зачем?

– Посмотрю, правда или нет.

– Без меня ты его не найдешь.

– Если точно знать буду – найду.

– Я поезду с тобой.

– На чем?

– На чем и ты.

– Ты не удержишься на дрезине.

– Почему, ветер?

– Ты как попала туда?

– Первый раз?

– Естественно, – ответил я, пропустив мимо ушей, что мог быть и следующий.

И вышло:

– Пешком-м.

Ночью я встал, и пошел, не одеваясь полностью, чтобы не подумали:

– Надо привязать его к кровати в случае чего:

– Пусть трахается – посмотрим, сколько получится.

И, оглянувшись незаметно, понял: две увязались-таки посмотреть:

– Как это будет? – И:

– Я растерялся – честно.

И я пошел через рельсы куда нет – не глаза глядят, ибо было мало что видно, и:

– Заблудился!

Не звать же, на самом деле, медведя можно накликать. Он, хотя и не диверсант, но тоже поиграть любит. Накликать можно кое-что похуже. Хотел даже крикнуть для смеха негромко:

– Ну! Кто со мной в разведку, – и, так сказать, добавил: – Боем. – Но. видимо, слишком тихо – мало кто услышал, но кто-то, несмотря ни на что:

– Присутствовал:

– Если вам на бронепоезд – это туда, – и махнул лапой – хотя я понял, что это не медведь – туда! – но настолько тихо, что понять можно было только по немому шевелению губ – даже лицо и то:

– Не было обозначено.

Едва я вскочил на подножку и упал в кресло в первом попавшемся кабинете, как в дверь постучали:

– Чай, кофе, квас? – спросила довольно одиозная девушка, что я даже попросил ее не слушать краем уха, а повернуться ко мне лицом к лицу.

– Как, простите, в профиль?

– В фас.

– Так я уже, мил херц, в фасе, – и проскользнула в купе почти как змея подколодная. Но уж очень хороша была шаролесская.

Я ее съел, как апельсин при диабете. Заодно с зеленым яблоком, но тоже: красный бо-чок у него намечался довольно отчетливо. Что значит:

– Хорошо то всё новое, но – так получается – это было тоже самое, что забыл.

– Ты меня изнасиловал, как забытое старое, – мяукнула она, проваливая, и до такой степени не сдержался, что не стал спрашивать, когда она придет опять. – Что означало:

– Теперь припрется обязательно.

– Давай, – сказал я припершемуся от машиниста кочегару, – к мосту.

– К мосту? Он занят.

– Кем, белыми или красными?

– Белыми или красными, – повторил кочегар без знака вопроса, как человек всё понимающий, но сомневающийся, что поймут и его заодно.

– Да безразлично! – рявкнул я, – если мост занят – надо его взять!

– Может не обязательно пока?

– Почему?

– У нас недостаточно угля для паровоза, чтобы чирикать, как настоящий бронепоезд.

– Хорошо, выведи всех незанятых на сторожевой вахте на лесозаготовку.

– Вряд ли кто меня послушает, ибо там снег и такая холодища, что еще не одеты до такой степени.

– Снег? Откуда? Намедни, что ли, выпал, прямо в ноябре?

– Вопросов много, сэр, но сейчас лето, а оно похоже почему-то на зиму, я и пришел вас спросить: вы не знаете?

– Я должен всё знать?

– Ну, если вы командир этого бронепоезда, а нет, так шлепнут вас за даже не помин души.

– Хорошо, передай машинисту, что нам надо только проскочить несколько десятков километров, а там опять будет лето долгожданное вместе с мостом, однако – вот только не пойму – кем он занят, но то, что не нашими – это точно.

Я сам это сказал, но всё равно удивился, когда зимний пейзаж кончился, и, более того:

– Сам я стоял у кочерги этого паровоза, как его машинист.

– Да, скажи спасибо, что не ты кочегар, а я.

– Это так важно?

Тем не менее, удалось прийти к консенсусу, что командир этой летяги всё-таки я, но это означало, что уголь таки кончился и, значит:

– Выходи все, а не только те, кто ничем не занят на поверку среди деревьев и, почему-то, опять заснеженных.

Удивительно было то, что я никак не мог по-настоящему удивиться происходящему, – а:

– Почему?

Скорее всего, потому, что не мог найти тот вопрос, который мог произнести шокирующе:

– А это, что за крыса? – как она появилась.

– Ты мне не поможешь? – спросил, – а то валю лес, но почему в полном одиночестве – не понимаю.

– Они боятся идти на мост, – крякнула она сверху и только тогда я удивился, почему вижу ее только в профиль.

– Эй!

– Ты где?

– Очнись, я на дереве, – постучала по сучку своей двустволкой двенадцатого калибра, что бежать врассыпную не получится – шрапнель, как воздушный шарик будет только надуваться.

– Ты думаешь, они знают, что ты здесь, поэтому боятся?!

– Они принимают меня за – нет, не за медведицу того медведя, который здесь часто пробегает, – а:

– Почти за призрак замка Морриссвиль? – закончил за нее я.

– Да, но боятся не настолько, чтобы бежать без оглядки, а стреляют из ружей.

– Почему не попадают?

– Боятся подходить близко.

– Если ты местная баба Яга, не можешь ли ты как-то помочь мне напились и наколоть дров для моего бронепоезда, пока у меня еще есть силы?

– Могу.

– Что я должен для этого сделать – трахнуть тебя?

– Боюсь, ты не умеешь.

– Почему?

– И знаешь, почему? Я не немка.

– На самом деле, что ли, ведьма, или, как это в песне про весовую кору, которую Леший носил своей Ольчихе?

– Нет, нет, нет, – это совершенно антинаучно, ты всё равно не поймешь.

– Понял уже почти, но – жаль – это ты меня не узнала.

– Хорошо, трахни меня, но только один раз.

– В течении какого времени час, два, сутки?

– Пока за недорого.

И скоро объяснила, что меня обманули:

Глава 3

– Ты не с этой кочегарки, а с настоящего бронепоезда, который стоит на другой стороне этого пролива Лаперуза.

– Этого, но не такого далекого, как прошлый?

– Ничего не знаю про прошлый, но на этот ты возьмешь меня с собой?

– Несмотря даже на протесты того комсостава, который там будет?

– Когда ты его возьмешь с боем, там уже не будет комсостава – так только зеки-шмеки напополам с штрафбатом.

– Те, что были на Ле-Штрассе тоже там уже?

– Не знаю никакого Штрассе.

– Ну, Кот Штрассе, нет?

– Прости, но даже мне такой смехотворной ерунды никогда не снится.

Я посмотрел на нее – уже спрятавшуюся среди редких ветвей сосны, и добавил:

– Я тебе не верю.

– Могу сказать, веришь, – и:

– Слезла вниз, – предложив вместе построить мост на Ту Сторону.

Я оглянулся, почти все играли в карты, как будто здесь был Лас Вегас, и мы прибыли на турнир по покеру.

– Не переживай чрезмерно, – сказала она.

– Почему?

– Не все играют в покер, некоторые только в трынку.

– Тогда другой вопрос: на что?

– Не на одежду, как, авось, ты подумал.

– На ужин?

– На жизнь.

– Серьезно?!

– Да, некоторые должны быть принесены в жертву, как захваченные в плен немцы.

– Почему?

– Потому что к мосту на этом теплоходе не прорваться, а, значит, они должны вернуться назад только так, как это здесь и можно сделать.

– Как, простите, мэм, я не совсем понял?

– Покойниками.

– Почему?

– Это ты какой раз уже спрашиваешь, третий? Последний, запомни, что три здесь не просто так погулять вышло, а:

– Значение имеет.

Их переоденут в немцев и скажут, что так и было.

– Теперь понял: на поселении были не только русские, но и немцы в роли русских.

– Ты даже не удивлен, как это могло произойти?

– Может быть, немцы купили своё право выйти на Химию, или, что у них есть еще там? Но как?! Обещали, что передачи с сардельками пойдут теперь на имена русских, остающихся в лагере?

– Скорее всего.

– Ты тоже так думаешь?

– Ну, ты сказал – значит, я должна подчиниться, а не думать перед тем:

– Как они будут получать эти передачи: через посольство прямо, или опосредованно, через комендатуру.

– Получается, как сказал Лев Толстой:

– Я приказываю вам быть безмерно счастливым.

– Вы думаете, здесь так?

– Как?

– Будет людям счастье – счастье за все прошедшие века, так как:

– Ну, же ж мы уже намучались, не правда ли?

– Или было принято уже еще какое-то решение?

– Два вопроса – это уже не ответ – не правда ли?

– Не я это начал, миледи.

– Как хочешь, я тебе предложила перед походом – ты, нагло отказался, теперь вынуждена повторить еще раз: будешь?

– Естественно, мэм.

А что, будешь, так и не понял до конца, поэтому продолжал смотреть в даль, туда, где за шумящим проливом была еще одна земля, может быть, даже остров. Такой, как Новая Зеландия, набитый золотом на сорок процентов своего собственного веса.

Но что-то всё-таки получилось.

Мы с ней вдвоем начали строить мост через этот пролив Лаперуза, несмотря на то, что в виду была Картина Репина – нет, не Приплыли пока что еще – а:

– Так и не начиналась без меня колка напиленных мной дров для паровоза.

– Что они делают так самозабвенно?

– То, что ты им завещал, – ответила эта Ольчиха.

– Играть в карты?

– Сидеть неподвижно.

Я не стал еще более подробно с ней изъясняться, чтобы не набивалась за ней бегать во время рабочего времени. Хотя и вроде:

– Жопы почти нет, чем виляет – непонятно.

Хотя с другой стороны, если человек хоть когда-то мылся часто, то забыть это уже не может даже в лесу, несмотря на то, что:

– Даже без одежды на нее смотреть хоть и хочется, но как на Мону Лизу:

– Как она может дать, даже если захочет, находясь под пуленепробиваемым колпаком? – по крайней мере, не совсем понятно.

– Ты на расстоянии никогда не пробовала?

– Что? – чуть не сорвалась она в бушующие воды, как сама рыба-кит, но забывшая о своём умении плавать – до невозможности выплыть самостоятельно.

И тут же сорвалась на второй уже перекладине.

– Небось, небось, – закричал я от растерянности, что боюсь без посторонней помощи прыгать за ней.

Я сейчас подам тебе дерево.

– Ты мне или я тебе?

И побежал к возможному месту ее заноса течением, но оно повернуло в противоположную сторону.

– Я не знаю, что мне делать! – крикнул в надежде, что не услышит, и тогда удастся принять самостоятельное решение.

– Дранк нах остен!

– Вот ду ю сей?! Я ничего не слышу, тем более по-немецки!

– Ты чё орешь, как ненормальный?!

– Ты тоже не подарок, – ответил он, понимая, что она не понимает, так как кричит очень громко: не понимая этого абсолютно.

– Скорее всего, звуки над водой распространяются быстрее, чем обычно, – сказал он.

С другой стороны, что значит, он, если это я? Тоже что-то не однозначное.

– Я построю мост и спасу тебя на том берегу, когда ты уже станешь настоящей красавицей.

– Без ответа.

– Русалкой, я имел в виду, прости.

– Я хочу быть медведицей.

– Нет, чтобы я стал медведем, потому что не хочу.

– Могу тебе сообщить, что у тебя осталось только две секунды на размышления для решения вопроса о том, хочешь ли ты на самом деле, или так и будешь дальше стараться быть машинистом, но, увы, только в мечтах.

– Хорошо, живи там пока, я тебя найду.

– Ладно, но потом лучше и не проси, чтобы я из тебя сделала человека.

– Прости, последний вопрос можно?

– Нет, время уже близко к тому, чтобы кончиться.

– Ладно, тогда я ухожу не солоно хлебавши.

– Ты принимаешь меня, что ли, за медведя?

– Ты думал, кого, себя, что ли?

– Естественно.

– Почему?

– Потому что немцы – это медведи, а не русские, как распространенно нас заставляют мечтать, в надежде, однако, на ошибку.

– Или ты хочешь быть волком?

– Хорошо, я подумаю, но дают тебе минуту, чтобы сообщил – а то уже теряю разум из-за боязни утонуть – как мне причалить к берегу?

– Греби обеими руками в одну и ту же сторону, а ноги держи наоборот, не поднимай их слишком высоко, как будто тебе там медом намазано.

– Ладно! А то сбрось мне какое-нибудь дерево, хоть то, которое ты срубил, когда я на нем от тебя пряталась из-за того только лишь, чтобы на тебя не работать всю войну.

– Какую войну?

– Прости, поняла, но я не знала, что она уже кончилась.

И я попробовал найти брод, и нашел его, но она уже, к сожалению, скрылась из глаз:

– То ли утонула, то ли, наоборот – теперь уж быстро узнать не удастся.

На попутной дрезине я вернулся на место на своём Штрассе.

– Ты зачем пришел? – сразу спросила Лиговка, как будто я не с ней и хотел бежать за эту границу сломанного моста.

– Да ты что?!

– А что?

– Я с тобой никуда не поеду.

Я решил про себя:

– Надо проверить ее знание немецкого: есть – значит – не притворяется.

Хотя не исключено, что имеет врожденный чип предательства:

– Как назло сейчас еще может не знать, и даже букву Э:

– Р-р-р, – начнет так выговаривать, как будто только ворон и слышала в детстве, но именно потому, что сама была мур-мур-мурмур-ки: цап за что-нибудь хорошее, а потом будет перед всеми оправдываться:

– Мы не знали, что это так вкусно.

– Можно, я буду звать тебя Лара?

– Я тебе не лось, приученный на забой.

– Здесь есть лоси?

– Не видела, но должны, наверное, быть.

– Сегодня сколько супов?

– Всегда только один: щи.

– Не знал, что это тоже суп.

– В нем есть картошка.

– Мясо?

– Ты убил медведя?

– Руками, один на один?

– Ты будешь есть?

– Что-то слишком много вопросов.

– Хорошо, вон, я уже через щель вижу, идет Ванов, думаю, доверит тебе новый паровоз.

– Кто-то умер?

– Почему?

– Просто так паровозы не освобождаются.

– А, нет, его только что пригнали.

– Откуда?

– Прекрати спрашивать, я тебе сказала.

– Хорошо, буду знать, что его пригнали с ремонта.

– Нет. Между прочим, если с трех раз не угадаешь – его тебе не дадут.

– Спасибо за предупреждение, но ты меня уже сбила со спонтанного моцартовского вдохновения. Теперь я вынужден предположить, что Ман – умер.

– Хорошо, возможно, это тебе засчитают за правильный ответ.

– Заболел?

– Считай, что я этого не слышала.

– Всё равно отвечать после первого промаха надо Вану, а один промах ты уже сделал.

– Ладно, спасибо.

– Должен будешь.

– Что ты хочешь?

– Потом скажу.

– Всё равно я тебе скажу, пока не забыл правильный ответ.

– Я тебе сказала, слушать даже не буду, молчи, правильный ответ приходит только в решающий момент!

Как и следовало ожидать, Ванов вошел, а я, наоборот, вышел – можно сказать – из себя, так как не только забыл, что надо говорить, но и вообще забыл, что умею говорить, поэтому только пролаял:

– Не буду я читать тебе морили, а перехожу сразу к решающему поединку на паролях-пе.

И к моему ужасу, Ванов подтвердил:

– Военное положение на транспорте, а ты украл паровоз и более того, даже не знаешь, где он теперь.

И даже второе – картофельное пюре с шишкой, сделанной очень похоже на рыбу или мясо – не дали, даже не предложив, хотя, конечно, отказаться от такой вкусной подделки невозможно. Но всё равно спросил Ванова, который его ел:

– Из чего сделана шишка?

– Не могу сказать.

– Почему?

– Сам попробуешь.

– На Химии, или меня куда?

– Сразу на Зону, – не на шутку разозлившись прокукарекала Лиговка, не высовываясь из окна, как обычно, а только, прозвенев сковородками:

– Хоть бы трахнул, прежде чем уходить в тыл на личном, практически, бронепоезде.

Ван даже не понял, что это она сказала, и добавил:

– Возьми ее к себе поваром, на меня она всё равно не похожа, ибо не только знаю, что засланная, но верю: предаст при первом чп Ману.

– Я сегодня с ним не поеду, – прозвенело из окошка раздачи.

– Завтра заедешь, – посоветовал и Ван, – а то упрется, вообще трахать некого будет.

– Мне всё равно.

– Почему, стесняешься?

– Да.

– Почему?

– Боюсь узнают.

– Другая есть, что ли?

– Да.

– Здесь все к этому привыкли – больше одного вечера никто не переживает, что он или она уже не с ним. И знаешь почему? Очень верят, что жизнь всё равно уже кончена.

– У меня другой вариант приближения к страху.

– А именно?

– Я уже ездил за одним паровозом с одной Прохиндиадой.