Москва Михаила Булгакова

«Сегодня вечером получил от Петра Никаноровича свежий номер (альманаха) "Недра". В нём моя повесть "Дьяволиада"».

19 октября 1924 года:

«"Н(акануне) " в этот последний период времени даёт мне мало (там печатается мой фельетон в 4-х номерах о Выставке). Жду ответа из "Недр" насчет "Диаволиады". В общем, хватает на еду и мелочи, а одеться не на что. Да, если бы не болезнь, я бы не страшился за будущее».

Булгаков публиковал свои фельетоны и в газете «Известия», редакция которой находилась на Тверской, рядом со Страстной площадью. Здание было построено по заказу книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Своё издательство Сытин организовал в 1883 году, преобразовав его затем в «Товарищество печатания, издательства и книжной торговли И.Д. Сытина и К°». Дом, построенный в 1904 году, предназначался для редакции газеты «Русское слово», а на первом этаже разместили книжный магазин.

1900-е гг. Дом Сытина на Тверской. С 1927 года здесь размещалась редакция газеты «Правда».

Во дворе находился еще один корпус, где в первые годы советской власти находились редакция и типография газеты «Правда». Членом редколлегии и секретарем ее редакции служила Мария Ильинична Ульянова, сестра Ленина. В 1927 году, когда рядом было выстроено специальное здание для «Известий», бывший дом Сытина целиком заняла газета «Правда».

Булгаков рассчитывал и на публикацию своих фельетонов в еженедельной антирелигиозной газете «Безбожник», которая размещалась в доме № 35 по Тверской, в начале Столешникова переулка, а позже переехала в дом № 21 по Неглинной улице. Но вскоре он убедился, что ни о каком сотрудничестве не может быть и речи.

Вот что Булгаков написал в дневнике «Под пятой» 5 января 1925 года:

«Сегодня специально ходил в редакцию "Безбожника". Она помещается в Столешн(иковом) пер(еулке), вернее, в Козмодемьяновском, недалеко от Моссовета. … В редакции сидит неимоверная сволочь».

Было время, когда Булгаков надеялся, что путь в большую литературу ему откроет участие в Никитинских субботниках.

1900-е гг. Вид на Газетный переулок с Тверской улицы. В третьем доме по левой стороне переулка в 20-е годы прошлого века размещалось издательство «Никитинские субботники».

Из справочника «Вся Москва» на 1927 год:

«Изд-во «НИКИТИНСКИЕ СУББОТНИКИ». Ул. Огарева (Газетный п.), 3, кв.7. Коопер. изд-во писателей. Сущ. с 1922 г. Издаёт беллетристику, книги по истории и теории литературы и художественные издания. Правление – предс. Никитина Евд. Фед.; чл. Правления: Розанов Ив. Никан., Козырев Мих. Як., Новиков-Прибой Ал-ей Сил., Яковлев Ал-др Степ.

Коммерч. Отд., ул. Герцеиа (Б. Никитская),10. Магазин – ул. Герцена (Б. Никитская), 10 (угол Газетного переулка)».

А вот впечатления Булгакова, изложенные в дневнике «Под пятой» в ночь на 28 декабря 1924 года:

«Вечером у Никитиной читал свою повесть "Роковые яйца". Когда шёл туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда – сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьёзное? Тогда невыпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30, и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература. <…> Эти "Никитинские субботники" – затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев».

1914 г. Большая Никитская у Газетного переулка. Магазин издательства «Никитинские субботники» открылся в 1922 году в доме, где прежде размещался обувной магазин.

Ещё в 1914 году Евдоксия Никитина организовала субботние встречи, посвященные литературе. Их посещали и литераторы, и филологи. Во время Гражданской войны собрания кружка происходили в Ростове-на-Дону. Позже Никитина вернулась в Москву, возобновила эти встречи, а в 1922 году организовала при кружке своё собственное издательство, которое в 1931 году вошло в состав более крупного издательства «Федерация».

Есть версия, что «Никитинские субботники» были легальной формой встреч московских масонов в двадцатые годы – второй муж Никитиной принадлежал к этому сообществу. На субботних посиделках бывали член ложи Великого Востока Франции Анатолий Луначарский, глава розенкрейцеров Зубакин, другие масоны. Это было в первой половине 20-х годов, до разгрома масонских кружков.

Известный актёр Михаил Чехов также не избежал этого увлечения:

«Тайных обществ в Москве оказалось больше, чем можно было предположить. Я стал посещать некоторые из них и увидел, как легко люди, соблазнённые эгоистической радостью пассивного пребывания в «мистическом тумане», ослепляются и теряют способность критического отношения к окружающему. Умные, образованные, уважаемые люди, часто с громкими именами, собираются в группы, совершают ритуалы и искренне верят, что они истинные хранители тайн и традиций розенкрейцеров, тамплиеров и других славных своих предшественников. И всё это ради "мистического тумана"».

Евдоксия Никитина жила в то время на улице Огарёва. В 1924 году «Никитинские субботники» стал посещать Булгаков – он читал отрывки из «Белой гвардии» и других своих произведений. Булгаков надеялся на помощь в публикации своих рукописей, но не сбылось. Поэтому завсегдатаи «субботников» и заслужили от него весьма едкую характеристику.

Со второй половины 20-х годов субботние встречи стали проходить в квартире Никитиной на Тверском бульваре. Дом № 24 до революции принадлежал князю Феликсу Юсупову-старшему, сын которого участвовал в убийстве Григория Распутина в декабре 1916 года. За это преступление Юсупова-младшего выслали в имение отца под негласный надзор, а ещё через год его семья эмигрировала во Францию.

Дом московского градоначальника (№ 22). Левее – дом князя Юсупова (№ 24). Правее – дом Ольги Васильевны Кутайсовой, дочери Василия Андреевича Дашкова, директора Румянцевского музея. В 20-х годах в одной из квартир этого дома проходили «Никитинские субботники».

Помимо заботы о пропитании, перед Булгаковым в начале 20-х годов встала ещё одна проблема – рукописи рассказов и повестей нужно было перевести в машинописный текст, прежде чем отдать их в газету или в издательство. Однако денег, чтобы оплатить работу машинистки, у него не было, да и времени, чтобы переписать текст набело, не хватало.

Из воспоминаний Семёна Ляндреса:

«В сентябре 1970 года Ирина Сергеевна Раабен рассказала нам, как поздней осенью 1921 года к ней пришел очень плохо одетый молодой человек и спросил, может ли она печатать ему без денег – с тем, чтобы он заплатил ей позже, когда его работа увидит свет. "Я, конечно, согласилась", – сказала Ирина Сергеевна. Теперь, спустя полвека, она впервые рассказывала об этом: её племянник, профессор-историк А. А. Зимин, уговорил её поделиться с нами своими воспоминаниями».

Вот отрывок из воспоминаний Ирины Раабен, записанных Александром Александровичем Зиминым:

«Я жила тогда – с родителями и мужем – в доме № 73 по Тверской, где сейчас метро «Маяковская». Муж был студентом последнего курса, я работала сестрой, а по вечерам подрабатывала перепиской на машинке. Внизу помещался цирк. Артисты, братья Таити, печатали у меня свои куплеты. Может быть, они направили ко мне Булгакова. Первое, что мы стали с ним печатать, были «Записки на манжетах». Он приходил каждый вечер, часов в 7–8, и диктовал по два-три часа и, мне кажется, отчасти импровизировал. У него в руках были, как я помню, записные книжки, отдельные листочки, но никакой рукописи как таковой не было. Рукописи, могу точно сказать, не оставлял никогда. Писала я только под диктовку. Он упомянул как-то, что ему негде писать. О своей жизни он почти не рассказывал – лишь однажды сказал без всякой аффектации, что, добираясь до Москвы, шел около двухсот верст от Воронежа пешком – по шпалам: не было денег».

Ещё один отрывок из воспоминаний Ирины Сергеевны Раабен, дочери Сергея Николаевича Каменского:

«Мой отец был командир дивизиона, генерал, брат кончил Пажеский корпус; оба перешли на сторону советской власти, но в то время, когда появился Михаил Афанасьевич, мы ещё, как бы сказать, не перековались. <…> Отец был необыкновенным по доброте человеком, его любили все – дети, прислуга, солдаты».

После революции Каменский преподавал в Академии Генштаба, работал в Высшей военной инспекции Рабоче-крестьянской Красной армии, но уже с середины 20-х годов оказался не у дел.

1926 г. Тверская улица в сторону Триумфальной площади. В крайнем доме слева (бывший дом страхового общества «Россия», третий от площади) жила Ирина Сергеевна Раабен вместе с мужем, Евгением Валентиновичем Раабен, сыном инженера-путейца из Петербурга.

В 20-е годы нумерация домов по Тверской ещё не изменилась по сравнению с 1916 годом, поэтому можно утверждать, что Ирина Раабен жила в третьем доме от угла с Триумфальной площадью. Это был доходный дом, принадлежавший страховому обществу «Россия» – вполне приличное место жительства для дочери бывшего генерала.

Глава 7. Роман с театром

Камергерский переулок был назван так в память о владельце дома на углу с Тверской – князе Сергее Михайловиче Голицыне, камергере императорского двора. Самое известное в переулке здание в 80-х годах XIX века принадлежало богатому нефтепромышленнику Георгию Мартыновичу Лианозову. По его инициативе дом перестроили под театр. Здесь давал свои представления «Русский драматический театр» Фёдора Адамовича Корша, затем его место занял частный оперный театр Саввы Ивановича Мамонтова, и только в 1902 году здание взял в аренду Московский Художественный театр.

Московский Художественный театр.

3 апреля 1925 года Булгаков получил приглашение прийти в театр для разговора, в ходе которого ему предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия».

Из воспоминаний заведующего литературной частью театра Павла Маркова:

«МХАТ узнал Булгакова в 1925 году. <…> Его роман "Белая гвардия" появился в одном из толстых журналов, и театр задумался над возможностью сделать из романа пьесу. Булгаков охотно принял предложение театра».

В августе Булгаков закончил первый вариант пьесы, а вслед за этим получил записку следующего содержания:

«Глубокоуважаемый Михаил Леонтьевич! Завтра, в воскресенье, в 3 часа дня, Вы должны читать Вашу пьесу К. С. Станиславскому у него на квартире в Леонтьевском пер. д. № 6. Уваж. Вас И. Судаков».

Нравы и лексика некоторых деятелей из МХАТ позже нашли отражение в «Театральном романе».

Дом № 6 в Леонтьевском переулке, где в 20-е годы жил Станиславский.

Один из основателей Художественного театра в 20-е годы прошлого века жил в доме, накануне революции принадлежавшем купчихе Вере Богдановне Спиридоновой. На втором этаже, в просторном зале со сценой иногда проводились репетиции спектаклей.

Детство Константина Сергеевича прошло на Большой Алексеевской, где когда-то располагалась золотоканительная фабрика семьи Алексеевых. В 20-х годах XIX века владелец фабрики по выработке золотых и серебряных «позументных, плющильных и канительных изделий» Сергей Алексеев купил усадьбу бывшего городского головы Москвы. Здесь в 1863 году родился его сын Костя.

Станиславский одобрил пьесу Булгакова, и вскоре у писателя появился свой режиссёр. Однако, согласно предварительным оценкам, спектакль не уложился бы в приемлемый временной интервал, поскольку в пьесе было слишком много действующих лиц, которые перекочевали из романа. Поэтому руководство театра потребовало «коренным образом» переработать пьесу. Следует учесть и то, что МХАТ вёл борьбу за выживание с другими театрами, в частности, с театром Мейерхольда. Неудача с новой пьесой грозила непоправимыми последствиями.

Всю осень Булгаков переделывал пьесу о Турбиных, выбрасывая персонажей или объединяя нескольких в одном лице – так появился совершенно новый Алексей Турбин.

Борьба за эту пьесу не ограничивалась беседами Булгакова с руководством МХАТа. Накануне генеральной репетиции, 22 сентября 1926 года, Булгакова доставили на Лубянку. В ходе допроса он объяснил, каким образом оказался «на территории белых» в 1919 году, признался в своих симпатиях к ним в то время и рассказал, как начал «работать с Соввластью». Видимо, руководство ОГПУ не нашло убедительного повода для ареста, однако потребовало запретить пьесу. После вмешательства Луначарского Политбюро приняло решение не отменять прежнее решение о постановке пьесы в МХАТ.

5 октября 1926 года состоялась премьера спектакля «Дни Турбиных», а на следующий день началась травля автора в газетах – в этом участвовали и литературные критики, деятели РАПП, и представители комсомола, и даже на собраниях рабочих коллективах принимались постановления с протестом против «белогвардейской» пьесы.

1926 г. Спектакль по пьесе «Дни Турбиных» в МХАТ. Алексей Турбин – Н. Хмелёв, Елена – В. Соколова, Лариосик – М. Яншин, Мышлаевский – Б. Добронравов, Шервинский – М. Прудкин, Студзинский – Е. Калужский, Николка – И. Кудрявцев.

Попытки запретить пьесу предпринимались в течение нескольких лет. В 1927 году руководство МХАТ мотивировало просьбу о снятии очередного запрета тем, что сборы позволяют театру держаться на плаву. Если бы не Сталин, которому нравился спектакль, роман Булгакова с театром закончился бы уже осенью 1926 года, и мир так и не узнал бы Булгакова-драматурга.

Впрочем, надежды на продолжение сотрудничества с МХАТ постепенно улетучивались. В 1926 году Булгаков начал работать над новой пьесой для МХАТ, которая первоначально называлась «Рыцари Серафимы», а позже была переименована в «Бег». В марте 1928 года Булгаков заключил договор с МХАТ, но вскоре Главрепертком запретил постановку этой пьесы, охарактеризовав её как «талантливую попытку изобразить белогвардейское движение… в ореоле подвижничества русской эмиграции». Пьесу одобрил Максим Горький, но после его отъезда за границу заместитель заведующего Отделом агитации и пропаганды ЦК представил в Политбюро справку, где было написано, что «Бег – это апофеоз Врангеля и его ближайших помощников». В январе следующего года Политбюро своим решением поставило крест на этой пьесе.

Ещё в 1926 году Булгаков, решив покончить с профессией фельетониста, ушёл из «Гудка», чтобы полностью посвятить себя драматургии. Однако после триумфа «Дней Турбиных» его начали преследовать неудачи. Вслед за вынужденным отказом МХАТ от постановки «Бега» Вахтанговский театр снял с репертуара спектакль по пьесе «Зойкина квартира», а в апреле то же самое произошло со спектаклем «Дни Турбиных» в МХАТ. В жизни Булгакова началась очередная чёрная полоса.

В апреле 1930 года, после телефонного разговора со Сталиным Булгакову удалось поступить на работу в Театр рабочей молодёжи (ТРАМ) в качестве консультанта, а чуть позже он получил и должность ассистента режиссёра в МХАТ.

Из письма брату Николаю в Париж:

«Деньги нужны остро. И вот почему: в МХТ жалованья назначено 150 руб. в месяц, но я и их не получаю, т. к. они мною отданы на погашение 1/4 подоходного налога за истекший год. Остаётся несколько рублей в месяц. Помимо них, 300 рублей в месяц я получаю в театре, носящем название ТРАМ (Театр рабочей молодежи). В него я поступил тогда же приблизительно, когда и в МХТ. Но денежные раны, нанесенные мне за прошлый год, так тяжки, так непоправимы, что и 300 трамовских рублей как в пасть валятся на затыкание долгов (паутина). Пишу это я не с тем, чтобы наскучить тебе или жаловаться. Даже в Москве какие-то сукины сыны распространили слух, что будто бы я получаю по 500 рублей в каждом театре. Вот уж несколько лет как в Москве и за границей вокруг моей фамилии сплетают вымыслы. Большей частью злостные. Но ты, конечно, сам понимаешь, что черпать сведения обо мне можно только из моих писем – скудных хотя бы».

В ТРАМ Булгаков стал заведовать литературной частью, поставил спектакль по пьесе Фёдора Кнорре «Тревога», однако убеждениям Булгакова мало соответствовал девиз театра: «ТРАМ не театр, трамовец не актер, а взволнованный докладчик, агитатор, спорщик».

Это напоминало принципы «революционного» театра Мейерхольда, которого Булгаков невзлюбил. А денег на жизнь не хватало, несмотря на переводы, которые приходили от брата Николая за постановку пьес Булгакова в Европе. Впрочем, крупные суммы денег в то время не разрешалось получать из-за границы.

Купеческий клуб на Малой Дмитровке, где позже давал представления ТРАМ.

Здание, в котором разместился ТРАМ, было построено в 1909 году для Купеческого клуба, прежде обитавшего на Большой Дмитровке. Четыре года новый театр существовал на полупрофессиональных началах, и только в 1931 году коллектив получил статус профессионального театра. На следующий год в ТРАМ была приглашена группа мастеров МХАТ – Илья Судаков, который стал главным режиссёром, а также Виктор Станицын, Николай Баталов, Николай Хмелев.

И всё же в марте 1931 года Булгаков покинул ТРАМ.

Мясницкая улица, дом № 42. Мясницкая городская больница. После революции – Дом врача. Здесь же давал свои представления Театр Санпросвета Мосздравотдела.

В мае того же года Булгаков обратился с очередным посланием к Сталину. Вот отрывок из этого письма:

«За последние годы я сделал следующее: <…> служил в ТРАМе – Московском, переключаясь с дневной работы МХТовской на вечернюю ТРАМовскую, ушел из ТРАМа 15.III.31 года, когда почувствовал, что мозг отказывается служить и что пользы ТРАМу не приношу, взялся за постановку в театре Санпросвета (и закончу её к июлю). А по ночам стал писать».

Работа Булгакова в Театре Санпросвета ограничилась постановкой пьесы Натальи Венкстерн «Одиночка» о социально-психологических проблемах женщин в обществе.

Осенью 1931 года ситуация казалось бы начала изменяться к лучшему. Главрепертком дал разрешение на постановку пьесы Булгакова «Мольер», а Вахтанговский театр заинтересовался пьесой «Адам и Ева». Впрочем, чтение пьесы в театре закончилось катастрофой – глава ВВС Красной Армии, присутствовавший на чтении, заявил, что пьесу нельзя ставить, поскольку по ходу действия гибнет Ленинград.

И всё же намечались радужные перспективы. Булгаков заключил договора на постановку «Мольера» не только с МХАТ, но и с Ленинградским БДТ. А в феврале следующего года МХАТ в соответствии с решением правительства возобновил «Дни Турбиных». Более того, МХАТ согласился поставить спектакль по инсценировке романа Льва Толстого «Война и мир».

В течение нескольких месяцев Булгаков в качестве сорежиссёра занимался постановкой «Мёртвых душ» в МХАТ. В письме своему другу литературоведу П. С. Попову в мае 1932 года Булгаков написал:

«Одного взгляда моего в тетрадку с инсценировкой, написанной приглашенным инсценировщиком (Д. П. Смолиным), достаточно было, чтобы у меня позеленело в глазах. Я понял, что на пороге ещё Театра попал в беду – назначили в несуществующую пьесу. <…> После долгих мучений выяснилось то, что мне давно известно, а многим, к сожалению, неизвестно: для того, чтобы что-то играть, надо это что-то написать. Коротко говоря, писать пришлось мне».

Премьера «Мёртвых душ» состоялась в ноябре 1932 года. Тем временем Булгаков работал над инсценировкой «Войны и мира». Там же, в МХАТ, продолжались с перерывами репетиции «Мольера». Спектакль был готов только через четыре года после начала репетиций – случай уникальный! За это время Булгаков пережил немало унижений, упрёков в том, что пьеса плохо написана, поэтому и репетиции так затянулись. Но самое обидное состояло в том, что спектакль запретили после седьмого представления – в газете «Правда» появилась статья, где пьеса была названа фальшивой, реакционной и негодной. Булгаков не смог вынести очередных нападок, претензий руководства театра к тексту пьесы о Мольере и осенью 1936 года навсегда покинул МХАТ.

Роман Булгакова с Вахтанговским театром был гораздо короче. Осенью 1925 года театр предложил написать комедию. Идея сатирической пьесы «Зойкина квартира» возникла у Булгакова после того, как он прочитал в газете о притоне Зои Шатовой в доме № 15 по Никитскому бульвару. Пьесу он написал довольно быстро и уже в январе следующего года прочитал её работникам театра. А в октябре состоялась премьера – спектакль имел большой успех у публики, хотя нашлись и те, кто увидел в нём клевету на социалистическую действительность, поскольку на сцене не было ни одного положительного персонажа, кроме сотрудников уголовного розыска. Видимо, эти упрёки и стали основанием для запрета пьесы в ноябре следующего года. Но чехарда с запретами и разрешениями продолжалась ещё некоторое время – театр свои просьбы о возобновлении представлений аргументировал тем, что «Зойкина квартира» стала основным источником дохода для работников театра.

Менее удачно сложилась судьба пьесы Булгакова о Пушкине, которую Булгаков начал писать совместно с Викентием Вересаевым осенью 1934 года, а закончил примерно через год. Но вахтанговцы так и не приняли пьесу к постановке – помимо претензий к тексту, пришлось учесть мнение представителей Главреперткома.

История дома, где до 1941 года размещался театр имени Вахтангова, оказалась гораздо интереснее, чем описание взаимоотношений Булгакова с этим коллективом. В 1873 году золотопромышленник Василий Никитич Сабашников построил дом для своей семьи. После его смерти сыновья решили поработать на ниве просвещения, создав «Издательство М. и С. Сабашниковых» – для этого были использованы средства, доставшиеся им по наследству от отца. Главную контору издательства они устроили в своём доме. Позже дом перешёл в собственность Василия Павловича Берга – видимо, братья Сабашниковы нуждались в деньгах на развитие издательского дела, взяли кредит у Берга и в итоге лишились своего дома.

1934 г. Арбат, дом № 26. Здание 3-й студии МХТ (бывший дом Сабашниковых, позже принадлежавший братьям Берг)

Павел Васильевич Берг был самым богатым из совладельцев Зейской компании – в его собственности находились ещё и Шайтанские металлургические заводы, которые достались ему от тестя, горнозаводчика Ивана Матвеевича Ярцова. Однако в отличие от братьев Сабашниковых, сыновья Берга не горели желанием употребить свалившийся им на голову капитал для благого дела, а предпочитали тратить деньги на строительство своих особняков. А вот издатели Сабашниковы продолжали свою деятельность и в 20-е годы.

В 1921 году в доме № 26 по Арбату обосновалась 3-я студия МХТ под руководством Вахтангова – позже театр был назван именем своего создателя. Но в 1941 году дом № 26 был разрушен после попадания авиационной бомбы. Позже на этом месте построили новое здание театра.

1923 г. Тверской бульвар. Очередь безработных у Богословского переулка в филиал Биржи труда на Большой Бронной. Слева за деревьями – Камерный театр Таирова.

Булгаков сотрудничал и с Камерным театром. В январе 1926 года он заключил договор на постановку пьесы «Багровый остров», созданной на основе фельетона «Багровый остров. Роман тов. Жюля Верна. С французского на эзоповский перевел Михаил А. Булгаков». В 1924 году этот фельетон был опубликован в газете «Накануне». Пьеса имела подзаголовок «Генеральная репетиция пьесы гражданина Жюля Верна в театре Геннадия Панфиловича с музыкой, извержением вулкана и английскими матросами». Постановка была осуществлена Таировым в 1928 году. Спектакли пользовались успехом у зрителей, но скоро эту постановку изъяли из репертуара.

1930-е гг. Слева, в начале Большой Садовой – театр Сатиры. Справа – кинотеатр «Межрабпом».

Неудачей закончилась попытка Булгакова наладить сотрудничество с Театром Сатиры. В марте 1934 года был подписан договор на постановку пьесы Булгакова «Блаженство». Однако вскоре у руководства театра возникли возражения. Автору было предложено переработать пьесу, изменив её название. Осенью 1935 года пьеса под новым названием «Иван Васильевич» была разрешена Главреперткомом к постановке. Но после генеральной репетиции в мае следующего года на постановку был наложен категорический запрет.

Булгаков без раздумий соглашался на работу со многими театрами – не только в Москве, но и в Ленинграде, и в Харькове. А в мае 1927 года он получил письмо от Всеволода Мейерхольда:

«Глубокоуважаемый! К сожалению, не знаю Вашего имени-отчества. Прошу Вас дать мне для предстоящего сезона Вашу пьесу. Смышляев говорил мне, что Вы имеете уже новую пьесу и что Вы не стали бы возражать, если бы эта пьеса пошла в театре, мною руководимом».

Однако «неистовый Всеволод» получил отказ – Булгаков не хотел сотрудничать с театральным новатором.

Осенью 1936 года, после разрыва с МХАТ Булгаков получил предложение поработать либреттистом-консультантом в Большом театре. Согласно договору, Булгаков был обязан писать по одному либретто каждый год. Среди его работ в театре можно отметить либретто опер «Минин и Пожарский», «Чёрное море», «Пётр Великий».

1932 г. Большой театр на площади Свердлова, где Булгаков работал либреттистом с октября 1936 года.

Яркое воспоминание о Михаиле Булгакове тех лет оставил Чарльз Боолен, советник американского посольства в Москве, которое Булгаков посещал не раз в середине 30-х годов:

«Одним из русских, с которым я познакомился и в определенной степени подружился, был Михаил Булгаков, в то время – выдающийся драматург России. <…> Он без колебания высказывался по поводу советской системы. Его карьера в советском театре была необычайно успешной, но противоречивой, а пьесы сохраняли стойкую популярность, хотя он непрерывно конфликтовал с советской цензурой. <…> Он умер, будучи либреттистом и консультантом в Большом театре в Москве. В более свободном обществе Булгаков, несомненно, был бы признан великим драматургом».

Чарльз Боолен был не прав. Спектакль по пьесе Булгакова «Дни Турбиных» ещё при его жизни был показан на сцене МХАТ восемьсот раз. Это ли не признание таланта драматурга?