Зеркальный паук

Глава 2

– Я тебя ненавижу! Ненавижу всем сердцем, только тебя – одного во всем мире!

Нина Эйлер знала, что ее пациентке тридцать шесть лет. Но если бы не знала, предположила бы, что сорок пять, не меньше. Женщина, сжавшаяся в кресле перед ней, выглядела затравленной, уставшей настолько, что ей и столетие отдыха не поможет. Она рыдала так сильно, что ее худенькое тело сотрясалось, слова выливались из ее горла черным ядом. Вот только этого яда скопилось так много, что ни одна исповедь не выпустит его весь наружу. А хуже всего было то, что после окончания сеанса пациентка снова замыкалась в себе, мусолила одни и те же обиды, наполняясь ненавистью. Замкнутый круг.

Так что обычные методы ей не помогали, нужно было что-то новое, способное раз и навсегда вытолкнуть ее из кокона озлобленности на весь мир. Но Нина пока не придумала, что именно, да и пытаться не собиралась. Она слушала пациентку вполуха, кивала, однако смотреть предпочитала не на нее, а на букет садовых астр, стоящий на подоконнике.

Дивные цветы. Свободные, похожие на всполохи салюта в ночном небе – красные, белые и фиолетовые. Восхитительно неправильные в лохматой небрежности своих лепестков, очень яркие, пахнущие осенним садом и холодной ночью. Нина могла позволить себе любые цветы, но предпочитала эти, в них было что-то честное, превосходившее пластиковую красоту строгих голландских роз.

В букете она видела кусочек своего детства и думала только о нем. Пациентка измотала ее, вытянула всю энергию, и Нина была вынуждена отстраниться от этого разговора. Она найдет способ помочь – но потом. Ей нужно было сохранить себя, она давно усвоила, что для психотерапевта это важнее всего.

Наконец этот долгий, долгий час закончился. Пациентка смущенно вытерла слезы двумя бумажными платочками, высморкалась в третий и еще пять минут благодарила Нину. Нина улыбалась ей в ответ, привычно заверяла, что все в порядке, и тихо радовалась тому, что у нее сейчас перерыв на обед, потом – внезапно образовавшееся «окно» между приемами. Она целых три часа сможет молчать – какое же это счастье!

Но оказалось, что расслабилась она рано. Не прошло и секунды после того, как ее кабинет покинула пациентка, когда дверь снова открылась. Не спрашивая у Нины разрешения, в комнату вошел рослый мужчина в спортивных ботинках, темно-синих джинсах и черной кожаной куртке. Прекрасно знакомый ей мужчина.

– А ты что здесь забыл? – поразилась Нина.

Она не ждала его сегодня – он не звонил, и у него не было ни единой причины приезжать сюда. Но вот он здесь: уже скинул куртку и плюхнулся на диван, всем своим видом показывая, что уходить не собирается. В руках Ян держал кожаную папку на молнии, в таких он обычно носил важные документы.

– Что, я не могу просто навестить сестру? – улыбнулся он, и улыбка была настолько очаровательной, что даже Нина, прекрасно знавшая все его трюки, не была полностью защищена от ее воздействия.

Иногда бывали моменты, короткие и странные, когда ей не верилось, что это – ее брат.

Вроде бы, все логично и правильно, жизнь идет своим чередом, но как же все-таки такое возможно? Как мог худенький мальчишка, смешливый и ласковый, которого она носила на руках, превратиться вот в этого высоченного красавца? Это происходило много лет – и будто бы случилось за миг.

Ян был самым высоким в их семье, тут он неожиданно обогнал даже отца. Старший брат старался делать вид, что это его нисколько не задевает, но получалось слабо. Сколько там у него? Метр восемьдесят пять, не меньше, и при этом – широкоплечий, длинноногий, спортивный. Нина знала, что он держит себя в форме, потому что ему это нужно, профессия такая, но результат все равно один: сложно было найти женщину, которая не обернулась бы, когда Ян Эйлер проходил мимо. Его фигура привлекала – а его глаза завораживали, и если бы он захотел, он без труда стал бы актером или моделью, но само такое предположение способно было вызвать у Яна только взрыв хохота.

Большую часть времени он выглядел отстраненным, высокомерно холодным и безразличным ко всему. Так, по крайней мере, казалось окружающим, и если женщины прощали ему это скучающее превосходство за красоту, то мужчины с трудом выносили его. Но Нина знала, что все это – лишь иллюзия. Ее младший брат был интровертом, каких мало, его мысли и чувства таились где-то внутри, подвластные ему одному. Если ему нужно было получить чье-то расположение, он умел найти нужные слова, правильно взглянуть, вовремя улыбнуться, поэтому обычно Ян получал то, что ему нужно, сразу и без особых усилий.

Нина не собиралась ему подыгрывать. Она прекрасно знала, что он избалован, однако кто-то должен его осадить!

– Ты не приходишь ко мне просто так, тебе что-то нужно, – указала она. – Но что бы это ни было, придется подождать, у меня сейчас пациент.

– А вот и нет, – беззаботно возразил Ян. – Я позвонил твоей секретарше и узнал график приемов. У тебя сейчас обед, а потом еще часа полтора свободного времени. Так что я очень кстати, ты и заскучать не успеешь!

Предусмотрительный маленький хорек… Нине пришлось менять тактику:

– Да, у меня обед. Но я хочу провести обед так, как и нужно: я буду обедать.

– Слишком банально.

– Меня устраивает. Ян, если чего-то хочешь – жди!

Он наконец посерьезнел. Светло-серые глаза, устремленные на нее, казались прозрачными, мерцающими, как лунный камень. Нина знала, что на многих этот взгляд действовал гипнотически, на нее – нет. Ее собственные глаза были точно такими же.

– Нин, боюсь, дело не терпит отлагательств, – признал Ян, расстегивая кожаную папку. – У меня тут дело наметилось… плохое. Гнилое.

– И ты притащил его мне?!

– Мне нужно мнение специалиста, а никого лучше тебя я не знаю.

– Я не криминальный психолог, – напомнила Нина.

– Я им не доверяю. Ты – психотерапевт, причем великолепный.

– Я помогаю жертвам насилия вернуться к нормальной жизни. Подозреваю, ты попросишь меня не об этом.

– Правильно подозреваешь. Я хочу, чтобы ты посмотрела на место преступления и сказала мне, что думаешь о человеке, совершившем это.

Он протянул ей пачку фотографий. Нина не притронулась к ним, не взглянула даже.

– Ян, я не хочу. Понимаю, мои слова звучат эгоистично… Но то, что ты просишь, очень тяжело.

– Поверь мне, я знаю. И я никогда не считал, что это так – мелочь. Я понимаю, что это удар, которому я не имею права тебя подвергать. Но мне нужно знать, кто он такой, с кем я имею дело. Это убийство называют и религиозным, и маниакальным… Я пока не решил, на чьей я стороне, я хочу послушать тебя.

Ей все еще хотелось отказать ему, но вместо этого Нина приняла у него фотографии. Тень полицейской работы всегда висела над семьей Эйлер, так почему она должна стать исключением? Ее с детства учили делать то, что нужно, и не важно, чего ей хочется, чего – нет.

Но рассматривать снимки она все равно не спешила.

– Расскажи мне, что тебе известно, – попросила Нина.

– Пока – немного, тела нашли только вчера, мы почти весь день возились на месте преступления. То, что я с тобой говорю, – это не часть расследования, у меня тоже обеденное время. Я прошу тебя о личной услуге, это останется между нами.

– Как и твой рассказ.

Он не стал говорить, что она никому не должна упоминать об этом деле, за которым сейчас наверняка охотятся журналисты. Нина и сама все прекрасно понимала.

– Сделать тебе чай? – предложила она.

– Нет, спасибо. Когда я все это вспоминаю, последнее, чего мне хочется, – это есть или пить.

То, что потом превратилось в кровавую резню, начиналось банально: четыре подруги решили провести воскресенье за городом. Все они жили и работали в Москве, так что дачный покой вполне мог привлечь их. Они были знакомы много лет, все – в одной возрастной группе, погибшим было от двадцати шести до тридцати. Лишь одна из них была по-настоящему богата, но остальные были вполне обеспечены, так что говорить об остром неравенстве между ними не приходится.

Они собрались на даче в воскресенье утром, делали шашлыки, часто появлялись во дворе, их видели соседи. Их все время было только четверо – никто больше не пришел, никто не ушел. У тех, кто их видел, не было впечатления, что женщины напуганы или насторожены чем-то. Вечером они собрались за ужином, судя по показаниям знакомых, в этот же день они должны были уехать, утром некоторым из них нужно было на работу.

И вот тут что-то случилось. Эксперты установили, что женщины погибли между десятью и двенадцатью часами вечера – то есть, не слишком поздно, многие в дачном поселке еще не спали. Правда, ближайший дом пустовал, но в остальных жили люди, и они не слышали ни криков, ни даже разговора на повышенных тонах.

Создавалось впечатление, что убийца пришел и расправился с ними, а они просто приняли это. Дикая ситуация! Некоторая ясность в ней появилась только после того, как пришли первые результаты анализов.

– Женщину, которую нашли на столе, звали Елена Чайкина, – сообщил Ян. – Ее оглушили ударом по голове. Так же поступили с еще одной погибшей, а вот остальных двух усыпили хлороформом.

– Хлороформом? – недоверчиво переспросила Нина.

Они оба понимали, что метод неудобный и рискованный. Это только в фильмах жертва засыпает, едва сделав вдох. В реальности же, нужно прижимать ткань, намоченную хлороформом, несколько минут, причем очень плотно. А несколько минут – это целая вечность, если жертва сопротивляется!

Убийца был один, жертв – четверо. Тех, которых оглушили ударом, можно списать со счетов, с ними все произошло быстро. Но как он справился с двумя другими?

– Может, он связал их, а потом усыпил? – предположила Нина.

– На телах нет следов. Пока у нас установлен такой порядок: сначала он оглушил или усыпил их, потом – убил, а потом только привязал. Хотя я допускаю, что он мог привязать их, а потом убить, и это не сыграло бы никакой роли, потому что они уже были без сознания и не дергались.

– Даже так, он действовал очень нагло…

– Да, этот тип определенно знал, что делает. Его нападение не было спонтанным, он подготовился и все изучил. Ему нужно было не просто убить их, а устроить какой-то ритуал. А теперь посмотри уже, как он расположил жертв!

Тянуть с этим и дальше не было смысла. Нина сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и перевела взгляд на фотографии. Если бы отец узнал, что Ян притащил ей это, он был бы так зол… Но отец не узнает. Отцу уже все равно.

Пока она рассматривала снимки, Ян продолжил рассказ:

– Там вся команда на взводе была. Это тебе не на поножовщину приехать! Понятно, почему Церевин направил меня на это.

– А тебя Церевин направил?

– Ну не сам же я по всем дачам под Москвой шастаю! Он сейчас в Штатах, ему не до того. Хочет, чтоб я занялся.

Нина понимала, почему Аркадий Церевин этого хочет. Тут нужен человек с предельно устойчивой психикой, холодный и жесткий, да еще и с острым умом. Лучшего кандидата, чем Ян, не найти! И все равно ей было неприятно, что ее младшему брату предстоит возиться со всем этим.

– Я только приехать тогда успел и осмотреться чуть-чуть, версий у меня не было, все это смотрелось каким-то сюрром. И тут в дом вваливается брат одной из жертв и заявляет, что он все знает и готов назвать нам имя убийцы! Я сначала был уверен, что это полный бред. Мужик был не в себе, его колотило, в таком состоянии придумать виноватого – раз плюнуть.

– Но ты не отмахнулся от него?

– Нет, конечно, за кого ты меня держишь? Вывел на улицу, дал отдышаться, поговорил. Все оказалось не так плачевно: никакого имени убийцы он нам не назвал, но важную подсказку все-таки дал. Теперь понятно, откуда танцевать можно.

Свидетель оказался братом той самой богатой наследницы, из-за которой дело оказалось на особом счету. Григорий и Елизавета Давыдовы всю жизнь были довольно близки, он был знаком со всеми ее подругами, неплохо к ним относился – ко всем, кроме одной.

Его всегда раздражала Елена Чайкина, та самая женщина, которая в итоге оказалась на столе. По словам Григория Давыдова, она была «бедовой», вечно попадала в какие-то неприятности, связанные преимущественно с мужчинами. С работой у Елены все было нормально, а вот в личной жизни ей патологически не везло. В свои двадцать восемь лет она не могла похвастаться отношениями, длившимися дольше двух месяцев.

Недавно судьба обрушила на нее особенно страшный удар: ее изнасиловал какой-то сумасшедший, а потом начал преследовать ее.

– Так, стоп! – нахмурилась Нина. – Она рассказала все это брату своей подруги, с которым у нее всегда были напряженные отношения?

– Нет, конечно. Кое-что рассказывала ему Лиза, когда ее саму настолько беспокоили проблемы подруги, что ей нужно было с кем-то поделиться – с кем-то, кто не передаст ее возмущение Елене. Кое-что Давыдов попросту подслушал, когда она говорила по телефону. К сожалению, меньше, чем мне хотелось бы… И в итоге мы знаем слишком мало.

Григорий Давыдов понятия не имел, когда именно на Елену напали, но предполагал, что весной или в начале лета. Она обожала фотографию, часто бродила с камерой одна, в тот день отправилась в лесопарк – благо свободный график маркетолога-консультанта позволял делать это, когда ей вздумается. Со слов Давыдова, Елена была легкомысленной и уверенной в себе, она никого не боялась, ей казалось, что она кому угодно даст отпор, потому что у нее язык хорошо подвешен.

Но в том лесу ей попался человек, который не собирался вести с ней светские беседы или меряться интеллектом. Он был вполне доволен преимуществом в грубой силе. Он оттащил Елену подальше от дорожки, туда, где никто не мог ей помочь, и жестоко изнасиловал. А пока она приходила в себя, преступник порылся в ее сумочке, сфотографировал паспорт, взял визитку. Благодаря этому он теперь знал, где она живет и кем работает. Покончив с этим, насильник просто ушел, оставив ее одну.

Елена решила не писать заявление в полицию. Ей хотелось сохранить образ сильной женщины, с которой ничего плохого не происходит. Да она об мужчин ноги вытирает, какое изнасилование!

– Не факт, что все было именно так, – покачала головой Нина.

– Я тебе пока передаю слова свидетеля. Он думает, что так.

Елена была уверена, что все закончилось, и напрасно. Насильник начал преследовать ее. Всех подробностей Давыдов не знал, он только выяснил, что маньяк мелькал рядом с Еленой, однако старался не показываться на глаза другим людям, близко до поры до времени не подходил. А потом снова напал – дождался, пока она останется одна. На этот раз она вроде как пошла в полицию, хотя Давыдов не был в этом уверен, ему просто показалось, что его сестра говорила о чем-то таком по телефону. В любом случае, Елена отказалась проходить медицинское освидетельствование, и дело просто замяли.

А потом она забеременела. То ли после второго изнасилования, то ли было еще что-то, свидетель не мог сказать наверняка. Насильнику стало известно об этом, и он строго-настрого запретил Елене делать аборт. Но она не была бы собой, если бы стала слушаться чьих-то приказов! Она некоторое время сомневалась, однако не из страха, она просто не решила для себя, хочет ли этого ребенка.

Потом все-таки пришла к выводу, что не хочет.

– Эта информация уже подтвердилась, – сказал Ян. – На прошлой неделе Елена Чайкина действительно сделала аборт.

Она была уверена, что уж теперь-то в истории поставлена точка. Она вроде как отомстила своему насильнику, нанесла ему единственный удар, на который была способна, показала, что она не сломлена и не будет ему подчиняться. Возможно, именно это она хотела отпраздновать, собрав подруг, Давыдов заявил, что приглашения рассылала она, хотя дача принадлежала другой погибшей.

Они собирались праздновать – а оказались на собственной казни. Ритуал с телами, центр внимания на Елену Чайкину, рана у нее на животе – все это намекало на то, что с ней недавно произошло. Она недооценила своего преследователя, решила, что изнасилование – это худшее, на что он способен, раз он до сих пор ее не убил. А его безумие оказалось куда опасней, и он не простил смерть своего ребенка.

Поэтому теперь Давыдов считал Елену виноватой в гибели своей сестры и всех остальных.

– Эта версия тянет на основную, – признал Ян. – Все сходится удачно: мотив, возможность, характер убийства. Я не думал, что мне однажды доведется ловить маньяка – настоящего маньяка. Но это нужно сделать. Если все именно так, как предполагает Давыдов, этот псих уже не остановится. Думаю, Елена Чайкина была не единственной жертвой, которую он преследовал и насиловал, но раньше он не убивал. А если он убил вот так, если он вообще до такого додумался… Хрен его знает, на что он еще способен.

– Обычно убийцы такого рода не делают шаг назад, – неохотно согласилась Нина. – Если он получил удовольствие от убийства, рано или поздно он захочет это повторить.

– Вот именно, и я готов начать охоту. Но сначала скажи мне, если сможешь: мы хоть в правильном направлении двигаемся?

Нина просмотрела фотографии медленно, одну за другой, потом – еще раз. Она не представляла, как Яну удается оставаться таким спокойным. Он ведь видел больше, чем фотографии, он был там! А ее от картинок воротит, и никакое образование тут не поможет. Но Ян всегда был таким, это врожденный дар, которому бесполезно завидовать.

– Да, я думаю, вы двигаетесь в правильном направлении, – кивнула Нина. – Я не могу сказать тебе, маньяк это или нет, каким расстройством он страдает. Но я точно вижу одно: он не был спокоен, когда делал это. Он был сильно возбужден. Улики какие-нибудь есть?

– Ничего толкового.

– Значит, его подготовка была тщательной и грамотной. Он знал, что делает, он наверняка сотни раз прокручивал все в голове. Но когда дошло до нападения, он не смог совладать с собой. Дело не в том, что он боялся разоблачения, думаю, он знал, что ему никто не помешает. Просто вид смерти и крови серьезно на него повлиял, это превзошло все его фантазии. Возможно, он нервничал из-за сексуального возбуждения или из-за злости на женщину, убившую его ребенка, нарушившую его приказ. В любом случае, это не работа профессионала, который просто хотел слепить гротескную картинку для полиции.

– Это все?

– Все, что я могу сказать прямо сейчас.

– А если изучить фотки подольше да повнимательней?

Но Нина уже сложила фотографии аккуратной стопкой, которую поспешно спрятала обратно в папку.

– Этого я как раз делать не буду.

– Почему? – удивился Ян.

– Потому что, если ты не заметил, я не железная! Это ты у нас человек без страха и верный рыцарь справедливости. Я не хочу лезть в эту грязь, тащить ее в свое свободное время и тем более в свой дом.

– Я понимаю, почему тебе это неприятно. Я…

– Да, да, знаю, ты считаешь это необходимым, – прервала его Нина. – Но я и так тебе уже помогла, дальше разбирайся сам! Это твоя работа.

– Люди пострадают.

– А я уже страдаю!

Она хотела, чтобы он ушел. Но Ян не сдвинулся с места, он продолжал разглядывать ее этим своим холодным, проникающим в самую душу взглядом, перед которым ломались любые барьеры.

– Он не уйдет с улиц сам, это ты понимаешь? – спросил Ян.

– Да.

– Он будет жить с тобой в одном городе. Он может оказаться с тобой в одном магазине. Он однажды посмотрит на твою дочь…

– Ян! – От возмущения Нина взвилась на ноги. – Ты забываешься! Как ты смеешь даже предполагать такое!

Но он и бровью не повел.

– Я – полицейский, и я видел всякое. Я предполагаю такое, потому что я видел, как это происходит. Он нападает на молодых красивых девушек, Нина. Мы не знаем, кого он выберет в следующий раз.

Как она вообще могла надеяться, что выиграет у него на его же поле? Ян всегда получает, что ему нужно, все это знают! Поэтому она бросила на него укоризненный взгляд, но все же убрала папку с фотографиями в свой рабочий стол.

– Хорошо. Я взгляну на это еще раз, потом, свежим взглядом… Я позвоню тебе, если обнаружу что-то новое. Но не вздумай меня торопить или давить на меня!

– Не вздумаю. У меня на это и времени не будет! Спасибо, Нина.

Вот теперь он должен был уйти. Он получил, что хотел, не было больше причин задерживаться в ее кабинете. Но Ян почему-то даже не поднялся, он все так же сидел на диване и рассматривал разноцветные астры в глиняной вазе.

Он что?.. Да, ей не показалось, Ян действительно избегал ее взгляда! Ее младший брат, такой сильный, уверенный и невозмутимый, почему-то не мог посмотреть ей в глаза! Что-то повлияло на него, пошатнуло пьедестал, на котором он обычно стоял.

Вот только что? Это было настолько невероятно, что Нина даже предположить не могла. Не помогал ни опыт психотерапевта, ни знание жизни Яна, доставшееся ей на правах сестры. Это точно не работа, о маньяке-убийце он только что говорил равнодушно. Но что еще, если работа – вся его жизнь?

Предположить она так и не смогла, пришлось спрашивать:

– Ян, у тебя все в порядке?

Вопрос был чистой воды формальностью. Если бы все было в порядке, он бы давно ушел.

– Я не уверен, что нужно говорить об этом, – задумчиво отозвался он. – Особенно сейчас, когда расследование важнее всего…

– Нет, – возразила Нина. – Расследование меня не слишком волнует. Для меня важнее всего ты.

– Спасибо, конечно, но и я могу тебя разочаровать. Я не знаю, как это правильно сказать, чтобы ты не сочла меня психом.

Странности продолжались. Ян сомневается, отводит взгляд и смущается… Ян, обладающий выдержкой бетонной плиты! Это ненормально, но вовсе не делает его психом. Зная своего брата, Нина могла предположить, что ему причинили боль, очень серьезную, и это потрясло его так, что он теперь не решается заговорить о случившемся. Но хочет, и это уже хорошо!

Она не желала обсуждать расследование так же сильно, как хотела помочь брату. Теперь уже Нине не хотелось, чтобы он просто взял и ушел.

– Если ты не можешь доверять мне, то кому тогда можешь? – мягко сказала она.

– Да, пожалуй, ты права, но… Я могу быть уверен, что это останется между нами?

– Конечно!

– Нина, я серьезно. Твоему мужу – нет. Павлу – нет. Кириллу – нет. Никому!

– За кого ты меня держишь? – возмутилась Нина. – Это врачебная тайна, в конце концов!

– Надеюсь на это… Вчера я видел Александру.

Она могла ожидать чего угодно, только не этого. Шок был настолько велик, что первое время Нина даже пыталась понять, может ли у его слов быть другой смысл. Не рассказывал ли он ей о другой Александре? Нет ли среди их общих знакомых девушки с таким именем?

Она быстро остановила себя: это было глупо и непрофессионально. По его лицу, по голосу можно было догадаться, о какой именно Александре он говорит. Он был единственным, кто всегда звал ее только так… после ее смерти.

– Как это произошло? – спросила Нина.

Вопрос был не очень удачный, точно не лучший для этого разговора, но исправлять уже поздно.

– На утренней пробежке… На лавке сидела девушка, похожая на Александру. Это было очень рано, солнце било прямо в глаза, вот я и обознался. Но в какой-то миг сходство было обалденным, и меня это здорово приложило. Я застыл там, как баран, уставился прямо на нее. Не знаю, что она подумала, но стреканула от меня будь здоров!

Он сообщал все это со смешком, он сам себе давал шанс свести сложную, травмирующую ситуацию к шутке. Защитный механизм, и это неплохо, иначе Нина и правда забеспокоилась бы за его рассудок. Но даже так, она видела, что Ян пытается сказать ей не все, сделать случившееся не таким важным.

Напрасно. Он мог бы догадаться: она все равно поймет. Не как психолог, а как его сестра.

Тема смерти Александры была чувствительной для любого члена семьи Эйлер, а уж для Яна сложно было представить нечто более болезненное, опасное… разрушительное. Четырнадцать лет назад, когда все только произошло, к нему присматривались все. За ним следили, его никуда не отпускали одного, за него боялись.

Но свое горе, как простуду, он перенес на ногах. Ян не сорвался и не сломался, он продолжил жить, и иногда Нине казалось, что он пережил тяжкую весть лучше, чем все они. Она опасалась, что ее выводы преждевременны. Она следила за братом особенно внимательно – она ведь уже была психотерапевтом, пусть и только-только окончившим обучение! Она ждала рецидива, срыва, которого опасались все.

Но шли годы, а Ян не менялся. Он никогда не говорил о сестре, хотя вряд ли он ее забыл. Ему было проще держать все в себе, однако это не плохо и не хорошо, просто такой уж он человек. Чем больше времени проходило, тем крепче становилась уверенность Нины: он справился, Рубикон перейден, теперь уже опасаться нечего.

И вот это случилось – спустя столько лет, в ничем не примечательный день, в месте, которое никак не могло быть связано с Александрой. Конечно, триггером наверняка выступила девушка, похожая на нее. Но почему это вызвало такую сильную реакцию, что задело даже пуленепробиваемого Яна?

– Это нормально, что ты скучаешь по ней…

– Я не скучаю, – перебил ее Ян. – Я просто думаю о ней каждый день. Каждый день – одинаково, и вчера – не больше и не меньше, чем обычно.

– Это стечение обстоятельств.

– Да, я знаю, но… Я увидел не просто похожую на нее девушку, Нина. Я увидел ее саму. Не ту, какой она была четырнадцать лет назад, и мне вдруг показалось…

Он не смог закончить – даже через иронию, не смог. Но это было не нужно, Нина сама обо всем догадалась.

– И ты невольно подумал: а что, если она? Если ее смерть была страшным сном, а на самом деле Саша все еще жива?

– Вроде того, – неохотно ответил Ян.

– Ты сам знаешь, что это невозможно. Мне очень жаль.

– Дело не в том, что я увидел ее… Я еще почувствовал, что она передо мной… Мне не примерещилось, все во мне говорило: вот же она, сидит и смотрит на тебя! Я знаю, как это звучит и чем кажется. У меня только один вопрос: я сошел с ума?

– Нет, – вздохнула Нина, и она не лгала ему. Она надеялась взять на себя хотя бы часть его боли, но уже знала, что это невозможно.

– Тогда как это объяснить?

– Нервное расстройство, вызванное переутомлением. Я бы порекомендовала тебе пойти в отпуск, но ты ведь от этого дела не откажешься, так что… Постарайся не зацикливаться на том, что якобы видел. Позволь себе забыть.

– Не слишком ли это много для нервного расстройства? Она действительно показалась мне настоящей!

– Нет, это не слишком много. Ты не просто ее брат. Вы ведь были близнецы, это на многое влияет.

– Это ни на что не влияет.

– Ян…

– Это ни на что не влияет, – жестко повторил он. – То, что мы близнецы, не дает мне никаких преимуществ перед тобой или Павлом. То, что говорят про близнецов, – в основном бред. Мы никогда не слышали мысли друг друга. Я не всегда понимал, что у нее на уме. И когда она уехала, это стало для меня таким же шоком, как для вас. Я не знал до последнего!.. А момент ее смерти? Я много слышал о том, что близнецы чувствуют боль друг друга. Смерть тем более должны почувствовать! Но знаешь, что я почувствовал в миг ее смерти? Ни-хре-на! Так что не надо мне заливать тут, что мы – близнецы, поэтому мне простительны глюки.

Сначала Нине показалось, что он просто злится на нее, потому и недоволен. Но она быстро сообразила, что это не гнев – это боль. Та самая затаенная боль, которую он, такой идеальный, обычно не показывает никому – и которая придает его словам совершенно иной смысл.

Он был близок с Александрой. Когда они были маленькими, они вообще не отличались друг от друга и казались окружающим одним человеком. Позже время внесло свои коррективы, но не сильно. У них были одинаковые сияющие глаза, одинаковые улыбки, одинаковые движения, жесты, выражение лица. Они без труда договаривали друг за другом фразы. Они редко разлучались… Он даже теперь не сказал «были близнецы», эти слова предпочла Нина. Ян по-прежнему говорил так, будто Александра все еще существует.

Пока Нина придумывала, как помочь ему, он уже взял себя в руки.

– Прости, – слабо улыбнулся он. – Не следовало орать на тебя. Не следовало вообще говорить об этом.

– Следовало!

– Я просто боялся, что схожу с ума, вроде как не было причин…

– Нет совершенно ничего страшного в том, что это произошло один раз, – заверила его Нина. – Каким бы реальным ни показался тебе опыт. Это ты считаешь, что не было причин, твоему подсознанию лучше знать. Приближается годовщина похорон, плюс та похожая девушка, переутомление – и вот результат. Не копайся в себе, не ищи дополнительные причины, просто прости себе эту слабость, ты ведь тоже человек!

– Я еще и полицейский, у которого лимит на слабости поменьше, чем у других людей.

– Я понимаю, о чем ты. Но вот тебе мое профессиональное мнение: один лишь этот случай не внушает никаких опасений, Ян. Я бы не стала отстранять тебя от работы, даже если бы ты не был моим братом. Отпусти ситуацию и забудь про нее. Но если это повторится – тогда поговорим серьезней.

– Да, ты, наверно, права… Спасибо.

Он поднялся и направился к выходу. Нина понимала, что так и нужно поступить, но чувство незавершенности все равно осталось. Поэтому, когда младший брат дошел до двери, она окликнула его.

– Ян!

– Хм?

– Ты ведь скажешь мне, если это повторится?

– Скажу. Но это не повторится! – Он снова выдал ей одну из своих обезоруживающих улыбок. Момент слабости закончился, Ян стал самим собой.

– Ты не можешь этого знать…

– Могу предположить с большой долей вероятности, что она все-таки не выкопается. Особенно четырнадцать лет спустя.

И он покинул кабинет до того, как Нина успела его упрекнуть. На этот раз у нее не получалось даже злиться на него: она понимала, что Яну сейчас тяжелее, чем ей.

День и без того был не лучшим, а теперь окончательно испортился. Все усилия Нины были направлены на то, чтобы не показать оставшимся клиентам, как ей все опротивело. Кажется, у нее получилось. Она улыбалась им, как обычно, слушала их нытье и даже задавала уточняющие вопросы. Они были довольны – или, по крайней мере, не жаловались. Когда рабочий день наконец закончился, у Нины было чувство, будто она пережила здесь столетнюю войну.

Хотелось домой – в спокойный уют своего убежища, но еще рано, слишком рано. Это в детстве можно позволить себе такую роскошь, как сбежать ото всех и спрятаться под одеялом. Опа – и проблем нет, ты же под одеялом! Но когда тебе тридцать девять, у тебя муж и двое детей, одеяло уже не спасает.

Сегодня была ее очередь забирать Никиту из садика. Можно, конечно, попросить мужа, но спорить с ним придется дольше, чем ехать туда. Лучше уж самой, быстро, как в холодную воду нырнуть! Она думала лишь об этом и едва не забыла про папку, которую оставил ей Ян.

Вспомнила в последний момент, вернулась в кабинет, забрала папку с собой, покинула офис. А уже на улице зашвырнула папку в первый попавшийся мусорный контейнер.