Миссис Марч

Глава III

Мистер и миссис Марч жили в довольно уютной квартире в Верхнем Ист-Сайде ^[3]. Над входом в дом, на темно-зеленом навесе курсивом был написан адрес, причем каждое слово с большой буквы, как в названии книги или фильма  – «Сорок Девятая Улица, Дом Десять».

В здании были маленькие окна, по виду напоминавшие коробки, и маленькие, также напоминавшие коробки кондиционеры. Сейчас в здании был дневной швейцар в форменной одежде. Он вежливо поприветствовал миссис Марч, когда она вошла в холл. «Вежливый, но относится с презрением», – подумала миссис Марч. Она всегда предполагала, что он ее презирает – и, скорее всего, и остальных жильцов. Как он может их не презирать, когда он тут для того, чтобы им прислуживать, подстраиваться под образ их жизни, в то время как они живут в роскоши, и никто даже не удосужился узнать что-то про него? Хотя, подумала она печально, может, другие и прилагали усилия, чтобы познакомиться с ним поближе. Может, его манера поведения с ней объяснялась как раз тем фактом, что она никогда не спрашивала его про него самого, за все эти годы она ни разу не обратила внимание, носит ли он обручальное кольцо, лежат ли у него на письменном столе рисунки его детей. Он явно считал ее недостойной и неподходящей для этого дома, в сравнении с другими проживавшими в нем женщинами – вышедшими на пенсию балеринами и бывшими моделями, среди которых были и наследницы крупных состояний.

Миссис Марч пересекла холл, уже, как обычно, украшенный к праздникам. Рождественская елка стояла в ближайшем к входной двери углу, украшенная звездами и леденцами в форме посоха (никакого хора ангелов или рождественских деревенских сцен), над зеркалом в холле висели венки из искусственной елки. Проходя мимо, она, как обычно, взглянула на свое отражение, нашла его не соответствующим стандартам и попыталась немного взбить волосы.

Она проявляла осторожность, заходя в лифт – великолепно оформленную кабину, – проверяла, не собирается ли кто-то зайти вслед за ней. Иногда ее сильно напрягали и утомляли разговоры с соседями. От нее ожидали комментариев по поводу положения дел в стране, или дел в их здании, или – самый большой ужас из всех возможных – о погоде. Просто сегодня она совсем не была к этому готова, даже больше, чем в другие дни.

В зеркальных панелях в лифте отразилось несколько миссис Марч, и все с беспокойством смотрели на нее. Она отвернулась от них и сосредоточила внимание на пронумерованных кнопках, каждая из которых загоралась по очереди, пока лифт шел на шестой этаж. Она закрыла глаза и вздохнула, прилагая усилия, чтобы взять себя в руки.

Миссис Марч немного расслабилась, дойдя до двери, на которой стояли цифры «606». Она всегда думала, что это очень красивое число, начинается и заканчивается одной и той же цифрой. После такого трудного дня она чувствовала бы себя гораздо хуже, если бы вернулась домой в квартиру «123» или под каким-то другим номером, вызывающим дискомфорт.

Она открыла дверь, и на нее хлынул поток свежего воздуха. Вероятно, Марта проветривала гостиную. Миссис Марч быстро пошла по коридору, желая любой ценой избежать встречи со своей домработницей. Она нырнула в свою спальню, где сквозь стену услышала, как у соседей в быстром ритме играет джаз. Для такой роскошной квартиры стены были позорно тонкими, и миссис Марч не в первый раз задумалась, почему они не решили этот вопрос, когда делали ремонт. Но тогда она могла еще этого не заметить.

Она сбросила шубу и перчатки так, словно снимала доспехи, потом сняла лоферы и вышла в коридор, осторожно ступая по скрипящему деревянному полу, который так любил выдавать ее присутствие. Несколько секунд она стояла неподвижно, освещаемая солнечным светом, который лениво струился в коридор из открытой двери в ее спальню. Другие двери в коридоре были закрыты, включая дверь в кабинет Джорджа. Миссис Марч пошла к нему на цыпочках. Из гостиной послышался голос, вероятно Марты, когда миссис Марч проскользнула в кабинет и тихо прикрыла дверь за собой.

Частично ожидая приветствия и аплодисментов от публики за свою достойную жалости глупость, она вместо этого увидела темно-красные тканевые обои с изображением сцен из китайской жизни, ломящиеся от книг книжные шкафы и модные абстрактные картины. Миссис Марч в глубине души считала, что современное искусство ставит Джорджа в тупик так же, как и ее саму, хотя они оба представлялись его поклонниками. У одной стены стоял огромный диван «честерфилд» ^[4], обтянутый кожей, на нем – пестрое покрывало, похожее на кашемировое, усыпанное крошками и в некоторых местах прожженное сигарами. Джордж иногда оставался здесь в периоды творческого подъема, когда писал и не мог остановиться, засыпая в кабинете.

Окна выходили на ничем не примечательную кирпичную стену. Джордж не хотел, чтобы его что-то отвлекало, когда он пишет. Вероятно, он считал, что даже этот совсем не вдохновляющий вид ему мешает, потому что развернул свой письменный стол так, чтобы сидеть лицом к двери.

Миссис Марч приблизилась к столу почти виновато. У нее раньше никогда не хватало смелости, чтобы одной войти в эту комнату, войти, когда там нет Джорджа, а уж тем более сделать то, что она собиралась сделать сейчас. Если вспомнить словарный запас ее матери, то наиболее подходящим выражением было бы «совать нос в чужие дела», хотя подошло бы и «шпионить».

Она провела рукой по письменному столу, как мог бы сделать слепой, пошевелила ручки с монограммами, сняла крышку с фарфоровой вазочки и перебрала пальцами содержимое (сигары и коробки спичек). Ее взгляд упал на уголок газетной вырезки, торчавшей из блокнота. Она взялась за этот уголок и легко потянула. С черно-белой фотографии, какие обычно делают для ежегодных школьных альбомов или альбомов в колледже, миссис Марч улыбалась красивая молодая женщина. У нее были длинные темные волосы и щечки с ямочками. Улыбалась она добродушно, словно и не позировала специально. «Сильвия Гибблер до сих пор не найдена, предположительно мертва», – гласил заголовок. «Странно, что Джордж сохранил статью о таком мрачном происшествии», – подумала миссис Марч. Внутри у нее все скрутило. Она вспомнила, хотя и не очень четко, что в программах новостей много говорили об исчезновении Сильвии Гибблер из ее родного города в штате Мэн. Она исчезла уже несколько недель назад. Миссис Марч сказала себе, что Джордж собирает материал для книги, и засунула статью назад в блокнот.

Наконец она заметила свою добычу на краю стола – ее взгляд зацепился за насыщенные цвета в стиле барокко, в которых была оформлена обложка, прежде чем ее сознание обработало увиденное. На полу слева от письменного стола стояла коробка, полная книг в этой обложке.

Она взяла в руки книгу со стола. Та показалась тяжелой, а пальцы оставили жирные отпечатки на глянцевой суперобложке. Ее фактура нервировала миссис Марч. Она оказалась странно гладкой, как кожа змеи, до которой ей однажды пришлось дотронуться во время урока по естествознанию. Она нервно открыла книгу и сначала переворачивала страницы медленно, искала посвящение. Пролистала от титульной страницы до первой главы, затем вернулась назад. Она не смогла найти никакого посвящения. Это само по себе было странно, потому что Джордж обязательно посвящал кому-то каждую свою книгу. Много лет назад один из романов был посвящен ей. После его выхода она попросила Джорджа подписывать книги друзьям именно на этой странице, чтобы посвящение не осталось незамеченным.

Она перевернула еще несколько страниц и с раздражением поняла, что посвящения нет. Открыла книгу наугад – так, что корешок затрещал. Она принялась быстро читать, фактически просматривать, но ей все равно удавалось ухватить смысл слов – таких красивых и мягких, что они будто таяли на страницах, как масло.

Проститутка из Нанта. Слабая, с самой обычной внешностью, мерзкая, жалкая, нелюбимая, несчастная. Если брать физическое описание Джоанны, то оно вполне подходило к ее собственному. С другой стороны, в ее внешности не было ничего примечательного, поэтому с уверенностью нельзя было утверждать, что Джордж сделал это преднамеренно. Всегда закутана в меха, на грубых руках перчатки. Миссис Марч пролистала страницы в поисках хоть какого-то упоминания цвета – она бы умерла, если бы он оказался мятно-зеленым. Джоанна регулярно отпаривает и сбрызгивает духами нижние юбки – хотя их редко видят, потому что ее клиенты платят ей из жалости и отказываются к ней прикасаться. И, наконец, неизбежная судьба – нищета, убожество, грязь, а потом смерть, достойная итальянской оперы – открытые раны, кровь впитывается в норковую шубу…

Что-то настолько уродливое описано так красиво. Конечно, чтобы поймать тебя в капкан, заставить читать и медленно убедить согласиться с этим отвратительным портретом. И весь мир узнает или, что еще хуже, предположит. Они заглянут внутрь ее, а это худший из всех видов насилия.

Интуиция подсказала ей следующее действие, хотя это одновременно испугало ее – и она пролистала огромную книгу до самого конца, до страницы с благодарностями, стала просматривать имена – редактор, агент, профессора французской истории, мама, папа («Мы всегда думаем о них и молимся за них»), пока не добралась до последней строчки: «И, наконец, самому важному для меня человеку, моей жене, которая является для меня постоянным источником вдохновения».

Миссис Марч прижала руку к груди, тяжело дыша и смутно осознавая, как у нее по лицу катятся слезы между судорожными вздохами. Потом она потрясла книгу, ударила ею о письменный стол, открыла на фотографии автора на заднем клапане суперобложки, выцарапала Джорджу глаза, вырвала прошитый корешок, а затем стала вырывать страницы, сжимая их в кулаке – и они разлетелись по комнате словно перья.

Только после того, как последняя из разлетевшихся страниц, слегка подрагивая, подобно крыльям птицы, приземлилась на пол, до миссис Марч дошло, что она натворила. Она резко вдохнула.

– О нет, – произнесла она вслух. – О нет, о нет, о нет…

Она сжала руки, начала их заламывать, как часто делала, когда нервничала. Иногда так делала и Джоанна, о чем она теперь узнала, и это было необратимо и непоправимо.

Она заменила испорченную книгу другой из стоявшей на полу коробки – осторожно положила ее на то же место на письменном столе, потом приподняла юбку и стала спускать колготки. Ей пришлось наклониться, при этом волосы лезли в лицо, у нее потекло из носа. Наконец она их сняла, перенося вес с одной ноги на другую и опасно балансируя. Она опустилась на колени и стала собирать все разбросанное по полу в колготки – целые страницы, куски бумаги, остатки твердой обложки, – потом замотала все это бумажное месиво и еще завязала блестящей тканью, чтобы раздувшаяся упаковка не развалилась. Она сказала себе, что это единственный способ перенести улики в мусорное ведро в кухне (куда Джордж никогда не станет заглядывать).

Миссис Марч в последний раз обвела взглядом кабинет перед тем, как выскользнуть из него так же тихо, как она сюда входила.

Она прислонилась к стене в коридоре, слегка дрожа; пробираясь мимо гостиной, она дернулась от звука отодвигаемого стула, а затем проскользнула в кухню. Холодную, выложенную плиткой кухню.

Мусорное ведро было спрятано под раковиной за непрозрачной текстильной шторкой. Миссис Марч пришлось приложить некоторые усилия, чтобы вытащить его оттуда и засунуть получившийся бумажный шар в колготках под промасленную коробку из-под кекса. Она победно вылезла из-под шторки, как раз когда Марта появилась в дверях кухни.

– О, – произнесла Марта, удивившись при виде миссис Марч на кухне.

Они давным-давно заключили молчаливое соглашение, в соответствии с которым миссис Марч полностью отдала кухню во владение Марты, а когда они обе находились в квартире, то прилагали усилия, чтобы избежать встреч друг с другом. Можно сказать, исполняли сложный танец. Они обычно ходили на цыпочках вокруг друг друга, кружа по комнатам, словно в усложненном варианте игры под названием «Музыкальные стулья» ^[5], и никогда не сталкивались в одном месте. По крайней мере, так поступала миссис Марч.

– Все в порядке, миссис Марч?

– О да, – ответила запыхавшаяся миссис Марч. – Я только что подумала, не приготовить ли пасту сегодня на ужин. Джордж любит пасту с колбасой.

– Ну, у нас недостаточно ингредиентов. Да и паста на ужин… Я бы не советовала, миссис Марч. В особенности после вчерашнего пирога с курицей.

Марта была широкоплечей женщиной лет пятидесяти, волосы всегда связывала в маленький тугой пучок так, что ей, по всей вероятности, было больно. На лице – немного веснушек, но никакой косметики, голубые глаза с покрасневшими веками смотрели спокойно. Казалось, она отличалась непробиваемым терпением. На самом деле миссис Марч довольно сильно ее побаивалась. В частности, она боялась, что Марта хочет быть или даже уже знает: именно она здесь главная, а не миссис Марч, которой следовало бы убираться в квартире.

– Я рекомендовала бы сегодня рыбу-меч, – сказала Марта.

– Ну, может быть, – согласилась миссис Марч. – Но Джордж любит пасту…

Марта сделала шаг по направлению к ней. Какая она огромная!

– Я на самом деле перенесла бы пасту на следующую неделю, миссис Марч.

Миссис Марч сглотнула, затем кивнула. Марта улыбнулась почти успокаивающе, лицо ее при этом оставалось серьезным. Миссис Марч попятилась из кухни, надеясь, что Марта не заметила, что у нее голые ноги.

Глава IV

Миссис Марч наблюдала за Джорджем, когда они вечером собрались ужинать. Он вошел в комнату, рассеянно глядя вниз на свои туфли и почесывая подбородок. Миссис Марч напряглась, повесив на лицо улыбку, которую он должен был увидеть при первом взгляде на нее. Но он так и не поднял голову, пока подходил к столу, лишь взялся за спинку стула, отодвинул его и уселся. Улыбка сошла с ее лица.

Они ели в маленькой столовой, соединявшейся с гостиной раздвижными стеклянными дверьми. На заднем фоне звучали ноктюрны Шопена. Стол был изысканно накрыт – это миссис Марч вбила в голову ее мать, и необходимость красиво накрывать стол вошла у нее в привычку. Мать многократно повторяла дочери, что удачный брак строится изнутри, и важно то, что происходит в доме, а не вне его. Мужа, возвращающегося домой после работы, всегда должна встречать жена в пике своей формы, и он должен попадать в дом, где все обустроено так, что он будет им гордиться. Все остальное станет строиться на этом. Мать подчеркивала, что если сама миссис Марч не сможет должным образом вести хозяйство, ей следует нанять кого-то, чтобы им заниматься. Миссис Марч научила Марту правильно накрывать на стол, каждый день и каждый вечер ставить серебряные подсвечники, выкладывать салфетки с монограммами, черный оливковый хлеб подавать в серебряной хлебнице, а вино – в широком графине. И все это ставилось на вышитую льняную скатерть, которая принадлежала еще бабушке миссис Марч (и стала частью приданого, которое ее мать вообще не хотела ей давать, потому что она выходила замуж за разведенного мужчину, да еще и без венчания в церкви – их регистрировали в мэрии).

Стол всегда накрывался так по умолчанию, даже если ужинала одна миссис Марч, что случалось часто. Когда Джордж погружался в написание книги, он очень мало ел, только бутерброды, которые ему в кабинет приносила Марта. В другое время он часто ездил в турне с целью продвижения своих книг или на конференции, встречался за обедом или ужином с агентом или редактором – это были обеды и ужины для гурманов, которые всегда растягивались надолго. В такие дни миссис Марч все равно ставила Шопена, все равно ела из серебряных блюд и дорогого фарфора, потягивала вино маленькими глотками из винных бокалов сложной формы под внимательным взглядом портретов Викторианской эпохи, написанных маслом, которые украшали столовую.

Мистер и миссис Марч по большей части молчали. Похоже, Джорджа молчание успокаивало. Миссис Марч поглядывала на него сбоку – у него уже торчал животик, который не скрывал удобный серый кардиган. Борода росла неровными пучками, которые еще и неравномерно распределялись по челюсти. Он громко жевал, даже несмотря на закрытый рот. Она слышала, как спаржа щелкает у него между зубов, как он слегка полощет вином рот перед тем, как его проглотить. Если Джордж раскрывал губы, то в уголке рта у него появлялась слюна. От этого она испытывала неловкость, и это если не упоминать тот факт, что он время от времени громко шмыгал носом, что всегда получалось неожиданно. Джордж заметил, что она на него смотрит, и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.

– Для завтрашней вечеринки все готово? – спросил он.

– Хм, думаю, да.

Она добавила немного неуверенности в ответ, словно не была абсолютно уверена в том, что держит всю подготовку под контролем. Словно она сама не сломалась бы полностью и непоправимо, если бы это не было так. Затем она осторожно спросила, подкладывая себе добавку рыбы, приготовленной Мартой и выложенной на блюде:

– Как продается книга? Есть какие-нибудь новости?

Джордж проглотил то, что жевал, промокнул рот салфеткой, что миссис Марч приняла за подсказку – поведенческое проявление его внутреннего состояния.

– Хорошо продается, хорошо, – сказал Джордж. – Знаешь, она вполне может оказаться моей лучшей. Или, по крайней мере, самой успешной. Так говорит Зельда.

Зельда была агентом Джорджа. Она много курила, выпуская дым кольцами, говорила хриплым голосом, любила квадратные стрижки и коричневую помаду. Эта женщина понимала под улыбкой оскаливание зубов. Миссис Марч сомневалась, что Зельда, которую всегда окружала целая стая напряженно работающих помощников, прочитала хотя бы одну из книг Джорджа. Точно не от начала до конца.

– Это великолепно, дорогой, – сказала она Джорджу. – А ты хочешь… – «Осторожно!» – Ты хочешь, чтобы я ее прочитала?

Она слышала, как Марта ужинает в кухне, как там звенит посуда, и этот звук эхом проносился по коридору и залетал в столовую.

Джордж пожал плечами.

– Ты же знаешь, что для меня всегда важно твое мнение. Хотя боюсь, что в этом случае я уже ничего не могу изменить. Книга вышла.

– Ты, конечно, прав. Я не стану ее читать. Какой смысл?

– Нет, я сказал совсем не это.

– Да, я знаю, – смягчилась миссис Марч. – Я имела в виду, что в конце концов я ее прочитаю. Когда закончу ту, которую читаю сейчас. Ты же знаешь, что я терпеть не могу читать две книги одновременно. Не могу толком сосредоточиться ни на одной из них. И все начинает сливаться…

Она почувствовала что-то у себя на руке и опустила глаза. Джордж успокаивающе накрыл ее руку своей.

– Прочитаешь, когда прочитаешь, – по-доброму сказал он.

Она немного расслабилась, но не желала сдаваться, зная, что если сейчас не скажет это, то потом будет мучиться.

– Знаешь, я вообще-то немного прочитала.

– Знаю.

– Очень… натуралистично.

– Да. Все так и было в те дни. Я же собрал много материала, как тебе известно.

Она на самом деле это знала: он ездил в Нант, встречался с историками в Bibliothèque Universitaire ^[6], к ним в квартиру присылали книги от готовых помочь специалистов из разных стран, со всего мира – она сама видела, как Джордж целый год занимался сбором материала для книги. Но при этом она толком не обращала внимания на происходящее, она никогда не подозревала, что такое предательство вообще возможно. Миссис Марч поджала губы, готовясь к последнему вопросу.

– А ты занимался исследованием… проституток?

– Конечно, – кивнул он. – Всего.

Он стал невозмутимо есть дальше, ее вопросы его совершенно не тронули. Миссис Марч сделала глубокий вдох. Может, Патриция ошиблась. Может, она сама и не послужила прототипом для проститутки из Нанта, этой несчастной Джоанны. Может, прототипом послужила мать Джорджа – эта внезапно появившаяся мысль принесла ей удовольствие. Миссис Марч сдержала счастливый смешок.

После ужина они попрощались с Мартой, которая ждала у двери, уже сняв форменную одежду, на запястье у нее висела квадратная сумочка оливкового цвета. Они заперли за ней входную дверь, и Джордж отправился к себе в кабинет, а миссис Марч удалилась в спальню, где недавно была разобрана кровать. Белая фланелевая ночная рубашка лежала на кровати, а «Ребекка» в твердой обложке – на прикроватной тумбочке.

Она опустила голову на подушку и вздохнула с облегчением, которое приняла за удовлетворение. Она осторожно взяла книгу кончиками пальцев, чтобы не заляпать ее кремом для рук, но когда переворачивала страницу, большой палец соскользнул, она провела им по бумаге и запачкала слово «трусость» так, что оно стало нечитабельным. Миссис Марч угрюмо посмотрела на книги, наваленные высокой кучей на прикроватной тумбочке у Джорджа. Она всегда ревновала Джорджа к книгам, его отношения с ними казались интимными: он по-особому к ним прикасался, что-то на них царапал, загибал страницы, сгибал сами книги. После него страницы невероятным образом менялись так, что их невозможно было вернуть в изначальное состояние. Казалось, что он все про них знал, находил в них что-то такое, чего не могла она сама, несмотря на все усилия.

Она решительно вернулась к своей книге. Через несколько минут она поняла, что ей сложно сконцентрироваться – каждая фраза на странице прерывалась мыслями о пугающих ее гостях, которые придут на вечеринку, и потенциальном фиаско фирмы, занимающейся организацией банкетов. Они выливались на каждый абзац, заполняли собой все – поэтому она приняла безрецептурные таблетки, которые купила пару недель назад. Фармацевт заверил ее, что таблетки очень легкие, там только травы, но они сработали, и вскоре она уже погружалась в глубокий сон и даже не заметила, когда Джордж наконец лег в кровать – или так и не лег в ту ночь.