Русский прозаический ритм. Динамический аспект

Эту книжку я посвящаю светлой памяти ушедших близких

Предисловие ко второму изданию

С момента выхода в свет этой книжки прошло почти четверть века. Тем не менее она востребована специалистами, студентами, аспирантами. На нее ссылаются, когда принимаются исследовать неуловимую, но ясно ощущаемую ритмику русской речи. Обращение к звуковой стороне языка всегда выдает в человеке надежду найти ответ на вопрос, заданный в середине прошлого века большим ученым и тонким психологом Н. И. Жинкиным: откуда же появляется в тексте смысл, которого нет в отдельной фонеме? От отдельной фонемы до целого текста – путь длинный для исследования и мгновенный для говорящего. В свое время мне показалось, что изучение ритма и приближает нас к разгадке.

Мой интерес к речевому ритму – из разряда вечной потребности поверить алгеброй гармонию. Поэтому главная задача заключалась в том, чтобы разработать такую методику, технологию «исчисления» ритма, которую можно было бы применить к самым разным текстам. Один из моих старших коллег, прочитав книжку, сказал: «Вот бы вы мне Пастернака просчитали! Так интересно!» И я поняла, что в методику поверили. И еще об одной неожиданной пользе от книжки я узнала через своих коллег-переводчиков: оказалось, что сравнение ритмических структур оригинала и перевода помогает им в работе при выборе вариантов.

Одним словом, на книжку есть спрос. Но полиграфические возможности университетского издательства были невелики, и газетная бумага, на которой издана книжка, делает невозможным ее размещение в электронном варианте, а небольшой тираж превратил ее почти в библиографическую редкость. В новом формате она будет доступна и в Сети.

Принимая решение о переиздании книги, я понимала, что список упоминающихся в ней научных трудов произведет на современного читателя впечатление «путешествия во времени». Сегодня, когда многочисленные ФГОСы (Федеральные государственные образовательные стандарты) и регламенты требуют от исследователей и преподавателей использования «новейшей литературы», мой разговор с коллегами почти целого ушедшего века может показаться неактуальным. Но готовя текст книжки к верстке, я снова пережила ощущение живого диалога и с классиками лингвистики (фонетической науки в частности), и с сильнейшими языковедами, которых мне позволено было судьбой знать и слушать лично. Многие труды этих ученых переизданы в более позднее время, но я посчитала правильным сохранить ссылки на те издания, которые появлялись в годы работы над книгой. Кажется, это называется исследовательской этикой. Я думаю, что для многих молодых ученых библиографический список в моей книжке сослужит хорошую службу: они узнают об исследователях, чьи идеи опередили свое время на десятилетия и чьи труды мы называем научными первоисточниками.

К таким ученым относится в полной мере мой учитель – профессор Л. Н. Мурзин. Он был научным редактором этой книжки в 1992 году и тогда еще не входил в число ушедших близких, которым я посвятила ее издание. Сегодня его имя тоже значится как имя научного редактора – переработка книги незначительна и лишь в сторону устранения неясностей и ошибок. Но второе издание книги я посвящаю и светлой памяти Леонида Николаевича Мурзина.

Предисловия мало кто читает. Но надеюсь, взгляд читателя упадет и на эту страницу, где я хочу назвать тех, кому я благодарна не только за то, что тогда, 25 лет назад, эта книжка получилась, но и за то, что они остаются со мной и по-прежнему выслушивают меня. Спасибо моей подруге Оле Максимовой, которая со мной все эти годы – от ученицы до самого близкого человека (без нее не было бы этой книжки). Спасибо моему другу Володе Салимовскому – с ним первым я делилась смутными научными идеями, а он умел разглядеть в них здравое зерно. Спасибо моему брату Борису Бегуну – он сверстал мою первую книжку, и это был совершенно оригинальный макет. За второе издание мне тоже есть кого благодарить. Спасибо моему сегодняшнему «шефу» – Лилии Дускаевой, которая последние годы придает ускорение моей жизни и направляет ее в деловое русло. Спасибо моей подруге Ире Каниной, которая восстанавливала картинки для нового издания по бледным копиям старого. И наконец, спасибо моим студентам, которым, как оказалось, очень нужна эта книжка.

Язык и речь сложнее, чем это обычно представляют, а говорящие люди чаще всего просто не замечают этой сложности. Для того чтобы понять природу сложности, следует рассматривать каждую часть структуры и часть каждой части в аспекте всей системы. Необходимость какой-то точки своеобразно сказывается на устройстве целого. Суждение же о целом без оглядки на части приведет к разрыву системы.

…откуда же появляется в тексте смысл, которого нет в отдельной фонеме?

В просодии, как видно, выражено коммуникативное действие, поступок человека, имеющий смысл. Вот почему значения усваиваются ребенком из просодии – самого высокого уровня человеческого языка.

Н. И. Жинкин

Введение

В последние десятилетия в лингвистике четко обозначился интерес к динамической природе языка. Именно этим интересом обусловлены поиски механизмов, обеспечивающих процессы образования лингвистических объектов, при этом в роли последних могут выступать как языковые единицы (например, слова) или языковые элементы (например, морфы), так и текст, возведенный в статус языковой единицы. Объектом приложения динамического подхода может служить также и фонетическое явление во всем его многообразии, но и в единстве признаков, которые позволяют отнести его к звуковой стороне языка.

Динамический подход к языку лег в основу такого направления в современном языкознании, как дериватология, предметом научного исследования которой стали процессы образования языковых единиц. Понятие производности распространено в рамках дериватологии на такие языковые области, как лексика, синтаксис, семантика. Результатом деривационных процессов (хотя, безусловно, не только их) оказывается и текст, который в то же время является источником всех возможных деривационных инноваций – от лексических до семантических.

Знакомство с научной литературой по данному направлению показывает, что понятие производности не было распространено лишь на область фонетических явлений. Однако очевидно, что в процессе текстообразования не последнюю роль играют и механизмы материального воплощения текста – его звуковой стороны, в которой реализуется вся фонетическая система языка.

В ритмической организации текста находит свое воплощение система суперсегментных (просодических) признаков и конституируемых ими единиц, которые, будучи сложными, производными по природе, являются удобным объектом для первой попытки установления деривационных отношений в области фонетических явлений русского языка. Таким образом, объект исследования – русский прозаический ритм – оказался в точке пересечения интересов двух лингвистических дисциплин – дериватологии как учения о производности и фонетики: рассматривая ритм (точнее говоря, просодический ритм), мы обнаруживаем его деривационную природу; проявляя особый интерес к дериватологии, убеждаемся в возможности распространения ее идей хотя бы на одну область фонетических явлений – область просодии. Иными словами, предмет исследования может быть сформулирован так: динамический аспект ритмической структуры русского прозаического текста.

Ритмическая структура текста, выявленная с использованием предлагаемой в настоящей работе методики, понимается как реализация в тексте просодической системы языка, а сам ритм оказывается формой существования просодии. Такой подход позволяет включить в общую теорию деривации еще один языковой уровень – уровень просодии.

Изучение просодического уровня в деривационном аспекте способствует решению ряда теоретических вопросов: о статусе суперсегментной единицы в русском языке, о понятии ритмической структуры применительно к целому тексту, о самом понятии «текст» как объекте лингвистического описания.

В ходе предварительного анализа материала^[1] было сформулировано следующее рабочее определение: ритм как элемент плана выражения является высшим уровнем суперсегментной системы русского языка, просодическим признаком текста. Организующая роль ритма заключается в манифестации разного рода семантико-экспрессивных составляющих, входящих в содержательную структуру текста, и проявляется через воспринимаемые человеком соотношения суперсегментных единиц между собой и с ритмической организацией текста в целом.

Это определение позволило очертить круг проблем, требующих обсуждения в предлагаемой работе, и наметить задачи, решение которых необходимо как для выявления языкового статуса ритма (первая часть книги), так и для возможного практического применения в ходе анализа текста предлагаемого подхода к ритму (вторая часть книги).

В конечном счете целью настоящего исследования явилось выявление механизмов ритмообразования в тексте. Понятно, что достижение этой цели невозможно без обоснования деривационной – текстообразующей – природы ритма, определения суперсегментного статуса ритмообразующих единиц русского языка, без определения места ритма в системе языковых уровней.

Возможность применения предлагаемой концепции ритма в ходе анализа содержательной стороны текста стала очевидной после разработки методики анализа ритмической структуры, классификации и типологии выявленных ритмообразующих единиц. Статистические данные, представленные в графиках и таблицах, помогут наглядно продемонстрировать результаты.

В заключение дадим рабочие определения основных терминов, используемых для обозначения ритмообразующих единиц, поскольку в лингвистической литературе нет однозначного их толкования.

Фоноабзац – целостный фрагмент текста, вычленяемый в тексте не только на семантических, но и на фонетических основаниях: более длительная, чем внутри фоноабзаца, пауза, резкое повышение тона в начальной фразе – по сравнению с конечной фразой предыдущего фоноабзаца, замедление темпа на конечных тактах фоноабзаца – по сравнению с явным убыстрением на начальных тактах последующего фоноабзаца.

Период – следующая за фоноабзацем единица членения речевого потока, которая характеризуется в первую очередь разрешением всех интонационных противопоставлений, заявленных в ней, например:// и вдруг видит / мимо него / идет по дороге человек без ног / на одних коленках// – изменение тона можно изобразить следующей схемой: //↗/↗/↘/↘//– в данном периоде противопоставлены восходящая интонация первых двух фраз нисходящей интонации вторых фраз, однако повышение тона на второй фразе более существенно, что потребовало разрешения в понижающемся тоне следующей фразы, который, в свою очередь, несколько выше нисходящего тона последней фразы, в силу чего период и оказывается интонационно завершенным;

Фраза – следующая единица, которая характеризуется единым движением интонации (повышающейся или понижающейся), а также одним сильным (акцентновыделенным) тактом, при этом основанием для членения на фразы в случае, когда трудно определить направление, является именно невозможность существования в рамках одной фразы двух равновыделенных тактов, например, период // Только знал я, что Яцек великий человек // может быть квалифицирован как двухфразовый: // Только знал я что Яцек / великий человек // или как трехфразовый при другом варианте чтения: // Только знал я / что Яцек / великий человек //, при этом во втором случае ударными оказываются и местоимение я, и союз что; число тактов во фразе определяется по числу основных ударений, которые квалифицируются как таковые только на слух, вне зависимости от нормы произношения и смысла фразы, например фраза / ничего / может быть квалифицирована как однотактная при обычном нормативном чтении письменного текста и как двухтактная с акцентом на первом такте, что встретилось в нашем материале при особом, экспрессивном ее произнесении: / ни̋чего́ /.