Недетское кино 2

Пролог

Много лет, переезжая с квартиры на квартиру, меняя одну страну на другую, она таскала за собой один и тот же чемодан, который за всё это время так ни разу и не открыла. В нём хранилось её прошлое, всё то, что помогало быть неотразимой на съёмочной площадке: латексные и кружевные трусики, топики, лифчики, туфли на высоченном каблуке, чулки, платьица с умопомрачительным декольте, косметика, бижутерия, тюбики с лубрикантом и ещё куча всяких мелочей. Всё это помогало её телу долгое время оставаться конвертируемым. Она прекрасно понимала, что этот чемодан ей больше никогда не понадобится, знала, что больше никогда не зазвенит телефон, и в трубке не зазвучит хрипловатый голос Сильвии: «Напоминаю, завтра в 9.00 ты должна быть на студии. В 9.30 садишься на грим. В 10.30 – первая сцена. Не опаздывай…» Всё, этого мира больше нет. Он умер… Умер вместе с ней, хотя земля всё ещё терпит её плоть…

И вот вчера вечером она выволокла этот чемодан из кладовки и, грохоча по ступенькам давно сломанными колёсами, потащила его вниз по улице, оставила возле мусорных баков и, не оглядываясь, вернулась домой…

Глава 1

На кухне было накурено, пахло портвейном, яичницей, не вынесенным вовремя мусором и ещё какой-то гадостью. Из телевизора, стоящего на холодильнике, доносился монотонный голос человека, рассказывающего о гласности и ускорении, прерывающийся бурными и продолжительными аплодисментами. Валерка отхлебнул немного вина прямо из бутылки, достал из упругой пачки десятирублёвок одну купюру, и повертел её перед глазами, любуясь красотой и изяществом линий, после чего положил червонец на табуретку, застеленную газетой, обмакнул кисточку в клей и намазал им ту сторону десятки, где не было портрета Ленина, кончиками пальцев взял её за края и аккуратно уложил на угол стола, сделал шаг назад, посмотрел, прищурившись, немножко поправил, пока клей позволял это сделать, и, довольный результатом, вытащил из пачки вторую купюру.

Приблизительно через час весь кухонный стол был обклеен червонцами. Валерка, слегка пошатываясь от выпитого, снял с плиты кастрюлю, в которой варилась эпоксидная смола, помешал её, и, убедившись, что получилась нужная консистенция, медленно вылил содержимое на стол. Клей равномерно растёкся по поверхности. Валерка ещё немного походил по кухне, любуясь своим творением с разных сторон, после чего взял сумку, валяющуюся на полу, и вышел, чтобы не гонять по комнате пыль. В зале он вывалил содержимое сумки прямо на диван и, усевшись рядом с кучей денег, начал, слюнявя палец, пересчитывать их. Получилось пять тысяч триста семьдесят пять рублей, следовательно ровно тысяча осталась на столе. Вот мама обрадуется, подумал Валерка, и в этот момент сознание отключилось, тело обмякло и медленно сползло по спинке диван по направлению к подушке. Мелодичный храп разнёсся по комнате.

Ему снилась пышногрудая доярка из колхоза «Заветы Ильича», с которой он провёл три счастливых месяца, пока работал в студенческом строительном отряде. Валерка познакомился с Настей в первый же вечер на танцах в Доме культуры, не мог пройти мимо красоты, рвущейся наружу из плена её ситцевого платьица. Чуть позже, что естественно, получил от местных пацанов штакетом по морде, но не отступился, так понравилась ему эта девчонка. Настя тоже была не против, уж очень сильно ей надоели домогательства вечно пьяной колхозной штаны, а тут приехали парни интеллигентные из города, и она размякла, можно даже сказать, влюбилась. Да так влюбилась, что неистово и неумело отдавалась Валерке день в день три месяца подряд в любом удобном месте в надежде, что он не обманет и заберёт её с собой в город.

Последний рабочий день стройотряда совпал с днём выдачи зарплаты в колхозе. Работяги вперемешку со студентами выстроились в очередь у бухгалтерского окошка так, что хвост растянулся аж до самой калитки, ведущей в правление. Валерка был первым из городских, перед ним стоял агроном, который уже расписался в ведомости и демонстративно, чтобы все видели, пересчитал полученные деньги. Аж 150 рублей – пронёсся по очереди завистливый вздох. Ровно через минуту их ждал шок, поскольку даже у Валерки потемнело в глазах, когда он увидел сумму в ведомости, рядом с которой ему нужно было расписаться. Шесть тысяч восемьсот семьдесят пять рублей! Бухгалтерша, делая вид, что ей всё это совершенно безразлично, начала выкладывать пачки перед его носом. Толпа загудела, заколыхалась и начала сплющиваться, заполняя всё свободное пространство комнаты, каждому хотелось это увидеть. Валерка стал поспешно распихивать пачки по карманам, но их было так много, что оставшиеся пришлось просто засунуть за пазуху. Он шёл сквозь толпу, как беременный ледокол. Люди расступались, восторженно и завистливо провожая его взглядами.

Ночь выдалась ещё сложнее. Все его однокурсники, получив деньги, разъехались от греха подальше, а он остался. Нужно было поговорить с Настей. В общаге было непривычно пусто и тихо. Валерка плотно завесил окно одеялом, вставил в ручку двери стул, чтобы никто не смог войти, и только после этого, чиркнув спичкой, поджёг огарок свечи. Настя сидела на кровати совершенно голая, успев, пока он метался по комнате, раздеться. Она смотрела на него с такой вожделенной надеждой, что не устоял бы даже самый твердокаменный и бессердечный. Валерка стал перед ней на колени и погрузился лицом в пучину её необъятной груди. Он так привык к этой мягкости и теплоте, привык к запаху парного молока, которое источало тело Насти, привык к её податливости и готовности отдаться в любой момент, как только он пожелает, и даже тогда, когда он этого не желал, что не знал, как теперь с этим расстаться.

Она, как и все девчонки той поры, вела дневник и каждый из этих девяноста дней, проведённых вместе с Валеркой, подробно описывала. И сейчас, вдыхая запах его волос, Настя очень надеялась, что страница под номером 90 не станет последней. Она отдавалась так неистово и так страстно, что уже к полуночи выбилась из сил и уснула. Валерка осторожно собрал вещи, положил на тумбочку пятьсот рублей и бесшумно вышел из комнаты, так ничего и не сказав влюблённой в него девушке. Больше они никогда не виделись… Разве что во сне…

– Ну и что ты натворил? – услышал он голос матери. – У тебя что вместо мозгов? Придурок!

– Здравствуй, мама, – протирая глаза, невпопад ответил сын. – Тебе что, стол не понравился?

– Ты понимаешь, что там мой заработок за целый год!

– Ма, тебе мало? – Валерка сгрёб в охапку деньги и протянул их матери. – Здесь же больше. Нам хватит.

– Ты же знаешь, я твоих денег не возьму.

– Ну а зачем тогда эти крики. Мои деньги, как хочу, так и распоряжаюсь ими.

– Ладно, спи. Протрезвеешь, тогда и поговорим. А сколько хоть здесь? – мама присела рядом и прикоснулась к куче денег.

– Больше пяти тысяч…

– О, господи! Это же целые «Жигули»…

– Или видеомагнитофон…

– Нет, ты точно идиот! Какой ещё видеомагнитофон?!

– Какой, какой… Японский!

– Ну и зачем он тебе нужен? – умоляюще спросила мама, в надежде разубедить сына от дурацкой покупки.

– Как «зачем»?.. – рассмеялся Валерка. – Порнуху будем смотреть.

Глава 2

Большая картонная коробка, которую притащил отец, застряла в дверном проёме, и он уже несколько минут пытался протолкнуть её внутрь квартиры, но у него ничего не получалось. Обливаясь потом и матерясь, он пнул коробку ногой, уселся сверху и закурил.

– Па, а что здесь? – спросила Вика, и поковыряла картонный бок пальцем, надеясь проделать дырку и заглянуть внутрь.

– Телевизор, – сдерживая себя, чтобы не выругаться, раздражённо ответил отец.

– А зачем нам ещё один телевизор? – продолжала надоедать она, все глубже и глубже засовывая палец в дырку.

– Доча, отстань, позови лучше мать, она что там, оглохла?

– Маааа! – что есть силы заверещала Вика. – Иди сюда, тут папа телевизор принёс.

Мама, вышла из кухни и, вытирая руки полотенцем, оценила ситуацию:

– Я думала ты пошутил, а ты действительно его припёр.

– Это же «Электрон 714», – восторженно произнёс папа, вставая с коробки и делая ещё одну попытку втолкнуть её в квартиру, – теперь Олимпиаду будем в цвете смотреть.

– Ура! У нас будет цветной телевизор! – заорала Вика. – Па, а какого он цвета?

– Ну ты и дурочка, – ласково сказал отец, потом посмотрел на коробку, что-то прикидывая в уме, и задумчиво продолжил. – Придётся дверную лутку выбивать…

– Ты с ума сошёл, – крикнула её мама и схватилась со своей стороны за картонные бока, – а ну, толкай сильнее.

Папа побагровел от натуги, упёршись в неё с противоположной стороны, коробка чуть-чуть двинулась, но вдруг внутри что-то громко хрустнуло, и отец инстинктивно одёрнул руки, после чего разразился очередной матерной тирадой. Виноватой, конечно же, оказалась мама. Она швырнула в отца грязное полотенце и ушла на кухню.

– Ну вот, посмотрели Олимпиаду, – обречённо вздохнул он, и уселся на пол, облокотившись на застрявшую коробку.

Вика расковыряла дырку ещё больше и заглянула внутрь. Там было черно, и как-то странно пахло.

– Пап, а давай её разломаем, – предложила она.

После минутной паузы, видимо обдумывая её бредовую идею, отец встал, пристально посмотрел на дочь, потом на коробку, снова на дочь и хитро так сказал:

– А ну ка, тащи мамкины большие ножницы.

Они расправились с непокорной коробкой очень быстро, разбросав вокруг ошмётки картона и куски пенопласта. И каково же было разочарование, когда папа сорвал с телевизора хрустящую плёнку. Оказалось, что тот вовсе не цветной, а какой-то деревянный, в общем как все, только очень большой.

– Ну ты же говорил, что он цветной, – заныла Вика, сдувая с рук круглые кусочки пенопласта.

Отец не ответил, он обхватил телевизор руками, поднял его, прижав экраном к животу, и, тяжело ступая, пошёл в большую комнату. Там он поставил его на стол и начал ковыряться со старым телевизором, который стоял на тумбочке возле окна.

– Па, а чего он такой большой? – продолжала канючить дочь. – Ну скажи, почему он не цветной? Ты же обещал.

– Викуся, ну ты же взрослая девочка, – наконец ответил ей папа, – ты в кино была?

– Была.

– Там фильмы какие показывают?

– Смешные… А ещё мультики показывают.

Отец повернулся и посмотрел на неё, как на идиотку.

– Там цветные фильмы на экране. Ц-в-е-т-н-ы-е. А в нашем телевизоре какие?

– Серые, – не задумываясь ответила Вика.

– Молодец, – облегчённо вздохнул он, – а то я грешным делом подумал, что у меня дочь отстала в развитии. А вот теперь смотри.

Он вставил в новый телевизор антенный кабель, воткнул вилку в розетку и нажал красную кнопку на передней панели. Телевизор загудел, сзади засветились какие-то огоньки, по экрану пробежали полосы и он начал светиться всё ярче и ярче, пока на нем не появилось мутное движущееся изображение. Отец пощёлкал туда-сюда ручкой переключателя программ, закрыв всё спиной, а когда отошёл в сторону, то Вика увидела чудо – экран светился всеми цветами радуги.

– Вот это называется – цветной телевизор, – подвёл черту папа и, довольный собой, уселся в кресло.

Дочь запрыгнула ему на колени, крепко обняла и поцеловала в колючую щеку. Ей очень понравился цветной телевизор.

– А моя любимая программа тоже будет цветная? – спросила она папу.

– У тебя есть любимая программа?

– Ну да. Там такой толстенький клоун Монти сказки рассказывает смешные. У него есть кубик Рубик большой и смешные лисичка и зайчик. Мне нравится.

– И ты понимаешь, что они говорят?

– Понимаю.

Отец удивлённо посмотрел на неё, видимо то, что дочь понимала венгерский язык, было для него откровением.

Никто Вику специально этому не учил. А что тут такого? У них во дворе полно местных ребят, вместе играли, вместе болтали, они научились понимать её, она научилась понимать их. Но не только детские шалости интересовали детвору, их манила взрослая жизнь, вернее то, чего они в ней не понимали. Не понимали, зачем мамы с папами закрываются по ночам в спальне, кряхтят там, стонут, скрипят кроватью, а потом, завернувшись в простынь, выбегают по очереди в ванную. Не понимали, почему у мамы есть сиси, а у папы нет, и почему у папы есть то, чего нет у мамы. А ещё не понимали некоторые слова, которые часто слышали от взрослых.

Вика как-то пришла домой с улицы и спросила маму: «Что такое блядь?» Та потрепала дочку по затылку, улыбнулась и сказала: «А ты пойди у папы спроси». И Вика вприпрыжку побежала к нему с тем же вопросом: «Па, а что такое блядь?» «Ложись на диван,» – сказал он. Дочь, ничего не подозревая, послушно легла на живот в ожидании узнать тайну секретного слова. Из фантазий её вырвала страшная боль, которая огнём растеклась по всему телу. Она вскочила на ноги и схватилась за попку, обожжённую отцовским кожаным ремнем. «Ты всё поняла?» – спросил он, заправляя ремень обратно в брюки. Вика кивнула, хотя на самом деле ничего не поняла. Осталась только обида, слезы и огромный синяк. С тех пор ответы на свои вопросы она старалась находить самостоятельно.

Утром Вика собрала всю соседскую детвору и гордо сообщила, что у неё теперь есть цветной телевизор, и что все приглашены вечером смотреть «В гостях у Монти». Когда пришло время, детишки расселись в центре комнаты на ковре. Папа включил телевизор и, закурив, устроился в кресле, чтобы не мешать.

– Вот бы туда попасть, – мечтательно произнесла Маринка, не отрывая взгляд от экрана.

– Даааа, – подтвердили все общее желание.

– А мы туда все не поместимся, – деловито сообщил Вовка.

– Поместимся, – парировала Вика, – смотри какие они маленькие. Когда попадаешь в телевизор, то уменьшаешься. Я знаю.

– Ребята, а вы действительно хотите туда попасть? – неожиданно спросил папа.

– Дааа!!! – в один голос закричали все.

Он встал, взял со стола телефон и, собрав с пола длинный шнур, вышел в коридор. Вика знала, что её папа может всё, он ведь был заместителем начальника политотдела части, хотя она понятия не имела, что это такое, но фразу «порешал проблемы» слышала от него почти ежедневно.

– Он порешает, – сказала Вика сидящим рядом друзьям, – точно порешает, я знаю.

Глава 3

В детской редакции, как всегда, было многолюдно и от этого шумно и суетно. Иштван же любил тишину, но приходилось терпеть, ведь он выполнял ответственное задание партии, он формировал сознание будущих строителей справедливого венгерского общества. Придуманная им детская программа была очень популярна среди детворы, поэтому вся редакция была завалена мешками с их письмами и рисунками. И когда на столе Иштвана появилась официальное письмо из штаба Южной группы войск, подписанное майором Тимофеевым, с просьбой принять делегацию советских первоклашек, он даже не удивился, подмахнул и передал секретарше со словами:

– Дорогуша, сделай всё так, чтобы это не отняло много времени. У меня ещё столько дел…

– Не волнуйтесь, товарищ Молнар, – улыбнулась она, кокетливо поправив причёску, – всё организую по высшему разряду, вы даже ничего и не почувствуете.

– Смотри мне, вертихвостка, знаю я тебя…

Секретарша вышла из кабинета, оставив в нём волшебный аромат французских духов. Иштван слегка прикрыл глаза и с удовольствием вдохнул щекочущий нос воздух. Это здесь и сейчас Лили была строга и ответственна, идейно подкована и морально устойчива, а вот буквально прошлой ночью она была совсем другой и в его постели творила такое, что представители священной инквизиции, увидев это, не смогли бы даже придумать пытку, чтобы наказать блудницу по полной программе. Для Иштвана встреча с этой девушкой стала поворотной, ведь благодаря ей он перешёл в новую категорию, в одночасье превратившись из активного онаниста в мужчину, способного на нечто такое, что нравилось не только ему, но и той женщине, которая была рядом. Хотя он отдавал себе отчёт, что его заслуга в этом минимальна.

Лили знала толк в сексе, иногда ей казалось, что она живёт только сексом и что время, которое она посвящает работе, можно считать потерянным. Поэтому она так часто меняла работу, выискивая ту, где потери не казались бы такими существенными. Так, сменив очередную директорскую приёмную, она оказалась на центральном венгерском телевидении. Лили шла сюда будучи уверенной, что общение с творческой интеллигенцией принесёт ей не только новые знания, но и новые любовные приключения. Но, по иронии судьбы, она оказалась в редакции детских программ и в первые дни была шокирована всем тем, что её окружало: визжащая детвора, бесконечные телефонные звонки и бездарные кривляющиеся актёры в дурацких костюмах. Не того она ждала от прихода на телевидение… И ей стало скучно. Именно от скуки Лили и решила охмурить толстого увальня, сидящего в руководящем кресле. Шалость обернулась страстной любовью, по крайней мере с его стороны, она же получила в полное своё владение нетронутое никем тело. Пусть не очень презентабельное, но весьма страстное, что вполне удовлетворяло её ненасытность.

Но больше всего Лили обожала его страсть к фотографии. Иштван с детства увлекался этим делом, мечтая однажды перестать снимать закаты и рассветы и начать фотографировать голых девушек. Но с девушками, желавшими раздеться перед ним, как-то не складывалось, пока рядом не оказалась Лили.

Они оба волновались, словно их ждала съёмка какого-то блокбастера. Иштван оббегал все фотомагазины в округе в поисках лучшей плёнки, импортной фотобумаги и свежих реактивов. Из большой комнаты вынес всю мебель, на окна повесил плотные шторы, расставил по углам штативы со вспышками, раз сто проверил камеру. Даже принял зачем-то душ. Лили тоже не теряла зря время: ванна, кремы, парикмахерская. Она чуть ли не до блеска отполировала своё тело, удалила лишние волосинки, купила у спекулянтов умопомрачительное белье, потратив на него всю свою зарплату; два дня спала голой, выходя на улицу, не надевала лифчик и трусики с тугой резинкой, чтобы не оставались следы, даже джинсы не носила, только свободные платьица на голое тело. Иштван обомлел, когда увидел её.

– Лили, я не смогу работать, – едва выдавил он из себя, когда та сняла платье и стала в центре комнаты.

– Слабак! – рассмеявшись, ответила Лили, и повернулась к нему задом. – А как тебе вот такой ракурс?

– Боюсь, что мне придётся на минутку выйти…

– Дрочи здесь, мне приятно, что у тебя стоит, значит я не зря работала над собой.

– Ну это позор какой-то… Может лучше трахнемся, а потом пофоткаемся? – с робкой надеждой спросил Иштван.

– Нет, толстячок. Я не для этого два дня измывалась над собой. Сначала сделай гениальные фото, а потом будет десерт, но я ещё посмотрю, стоит ли его тебе давать.

Иштван выбежал из комнаты, и вернулся буквально через минуту, застёгивая на ходу ремень на брюках.

– Всё, я готов, – деловито произнёс он, снимая с объектива крышку.

– Какой ты быстрый. Запомни на будущее, пончик, я не люблю скорострелов.

– Больше такое не повторится, – чеканно ответил он и клацнул затвором фотоаппарата.

– Я ещё не готова, – обиженно надула губки Лили, – ты застал меня врасплох.

– И это хорошо, – чуть слышно ответил Иштван, продолжая снимать.

Потом ещё было много постановочных кадров в разных позах и с разным светом. Лили разошлась не на шутку, затребовала шампанское и, допив вторую бутылку, решилась на большее.

– А ты хоть раз видел настоящее порно? – спросила она.

– Видел, конечно. Когда в Германии был.

– И как, возбуждает?

– Как же возбудиться, когда толпа вокруг. Вот если бы дома, на диванчике, да с бокальчиком «Токайского».., – Иштван мечтательно закатил глаза.

– Ну так давай устроим сами. У тебя есть кинокамера?

Он непонимающе посмотрел на Лили.

– Есть… 8-ми миллиметровая. Я свадьбы ею снимаю… Но можно попросить у операторов телецентра Арифлекс 16-ти миллиметровый…

– Вот и прекрасно! Будешь теперь снимать то, что происходит после свадьбы, – Лили уже без всякого стеснения вплотную подошла к нему. – Я ведь смогу? Смогу сыграть роль любящей невесты?

– А как? Я же снимать должен… А ты с кем… тогда?

– Какая разница, найдём кого-нибудь.

– Интересно получается, – недоуменно произнёс Иштван, – ты что будешь трахаться с другим в моем присутствии?

– А что тут такого? – игриво возмутилась Лили. – Это же кино.

Все эти разговоры не могли не закончиться сексом. Иштван хоть и был обижен, но виду не подавал, тем более обещанный десерт был таким вкусным, что думать хотелось всё меньше и меньше. Ему хотелось зарыться в её пахнущее страстью тело и представлять себя античным героем, стройным, красивым, сильным и ненасытным. Ну с ненасытностью всё было в порядке, а вот всё остальное приходилось дорисовывать в мечтах… И не только ему. Лили тоже изо всех сил старалась не спугнуть хрупкое возбуждение, которое она с таким трудом раскачала внутри себя, фантазирую о предстоящей съёмке. Она даже не открывала глаза, чтобы снова не увидеть этот кривой нос, эти противные колючие усищи, скрывающие два неровных ряда жёлтых зубов и этот волосатый живот с бездонной пропастью пупка. Она однажды опрометчиво засунула туда палец. Боже, как это было противно! Палец вонял несколько дней, не помогали ни дезодоранты, ни мыло. Пришлось его забинтовать, а всем сказать, что порезалась.

– Я нашла партнёра, – услышал Иштван щебечущий голосок Лили в телефонной трубке. – Когда будем снимать?

– До завтра потерпишь? – попытался пошутить он.

– Будет трудно, но я постараюсь.

Глава 4

Нора была учительницей русского языка в местной школе и подрабатывала преподаванием венгерского советским офицерам. К майору Тимофееву она приходила по субботам. Они запирались на кухне и обычно часа полтора не выходили оттуда. В это время никто не имел права зайти к ним, даже чаю нельзя было попить. А ещё: не кричать, не грохотать, телевизор не включать, по телефону не звонить. В квартире вводился режим тишины – папа учил венгерский язык. Смешно, с Викой никто не занимался, но она знала больше, чем погруженный в обучение папа. Не желая нарываться на вопли отца, что все, мол, своей постоянной болтовнёй и непрерывным хождением возле двери мешают ему выполнять приказ начальства совершенствоваться в изучении языка братского народа, домашние расходились кто куда – мама шла по магазинам, а Вика отправлялась гулять во двор.

Так продолжалось почти полгода, пока её мама случайно не обнаружила, что отцовские занятия почему-то переместились из кухни в спальню. Вика хорошо запомнила этот скандал, крики, битье посуды, слезы. Запомнила, как отец сложил чемодан и куда-то с ним убежал, через день вернулся, долго валялся у мамы в ногах, а она плакала, гладила его по голове и обзывала блядуном, как после всего этого до самого утра скрипела их кровать, как они утром снова пили чай и ворковали, словно влюблённые голубки.

– Ну что ты в ней нашёл? – попыталась расставить последние точки жена. – Ты видел, какая у неё жопа? Как мой кулачок. А сиськи? Разве это сиськи…

– Софочка, я же извинился, – обжигая губы горячим чаем, начал оправдываться муж. – Бес попутал. У неё черти какие-то в глазах. Не совладал я, прости…

– Неужели она в постели лучше, чем я? – не унималась она. – Паша, ты мне скажи… Ты же попробовал и её, и меня.

– Софа, остановись, дочка всё слышит.

– Да что она понимает, сопля ещё совсем, – ответила она и, повернувшись, крикнула дочке. – Вика, а ну быстро в свою комнату. Не видишь, мы с папой серьёзно разговариваем.

– Знаю я ваши серьёзные разговоры, – фыркнула дочь, вышла из кухни и уже из коридора громко добавила. – Опять тарелки начнёте бить…

Нет, тарелки они больше не били, но напряжение в доме было такое, что можно было спички поджигать без коробка. Но вся эта вновь вспыхнувшая любовная идиллия была зыбка, как утренний туман. Её мама стала походить на сыщика. Она постоянно проверяла вещи мужа, нюхала их, выворачивала карманы, искала что-то, даже трусы, которые он бросал в стирку, подвергались тщательному исследованию. Почти каждый осмотр заканчивался какой-то находкой: то длинный чёрный волос на кителе, то затёртый красный след от помады на воротнике парадной белой рубашки, то едкий запах французских духов, перебитый «Шипром». Хуже всего было, когда на его трусах обнаруживались странные засохшие пятна. И тут Софа не выдерживала. Помаду, волос и духи ещё можно было как-то объяснить, а вот это не поддавалось никакому объяснению… Муж изворачивался как мог, но запах этих пятен нельзя было спутать ни с чем.

И он снова собрал чемодан и ушёл, а жена утром парадно накрасилась, одела своё лучшее кримпленовое платье и пошла к начальнику политотдела части подполковнику Звереву. Она плакала и жаловалась на упавший моральный облик своего мужа, майора Тимофеева, требовала наказать его, но не сильно, а так, чтобы он перестал ей изменять и вернулся домой, наказать серьёзно нужно разлучницу, у него же есть такая власть. А её муж в это время лежал на широкой кровати той самой разлучницы, пил крепкий кофе и заедал огромным бутербродом с ветчиной. Рядом сидела Нора и смотрела на своего мужчину слезящимися от влюблённости глазами.

Не успел майор Тимофеев появиться в части, как позвонил дежурный и передал приказ начальника политотдела срочно явиться к нему в кабинет.

– Да ты шалун, как я посмотрю, – начал издалека подполковник Зверев. – Давно с берёзками не обнимался?

– Не совсем понял, – бодро ответил майор, вытянув руки по швам.

– А тут понимать нечего, – понизив голос произнёс начальник.

Он подошёл вплотную, намотал на ладонь его галстук, потянул на себя, и уже совсем тихо, почти шёпотом, но очень властно, сказал, глядя прямо в глаза:

– Сегодня же вечером ты возвращаешься в семью. О своей сучке забудь. Узнаю, разжалую и отправлю без партбилета дослуживать в самый дальний гарнизон на любимой родине. Ты понял меня? Второй раз повторять не буду.

– Так точно, товарищ подполковник, всё понял, – бодро ответил майор Тимофеев. – Никогда больше подобное не повторится. Разрешите идти?

– Иди, гуляка. Позвони жене, чтобы не волновалась. И скажи ей спасибо… Павел Андреевич.

Он с трудом досидел до конца рабочего дня, постоянно ёрзая и отвлекая себя какими-то делами от мыслей о предстоящем вечере. А когда стрелки часов приблизились к шести, и сослуживцы бодро разбежались по домам, ему стало вообще страшно. Он долго собирался, перекладывал какие-то бумажки, рылся в столе, а потом медленно брёл по улице, оттягивая тягостный момент признания своей слабости. Что такое любовь в сравнении с благами службы в теплом местечке? Сегодня любовь есть, а завтра растает, как снег, даже следа на асфальте не останется. А служба – это всё! Это нормальная жизнь сейчас и нормальная жизнь потом. Он убеждал себя в прописных истинах, хотя в этом не было смысла, он даже не собирался делать выбор, просто боялся признаться Норе, что предаёт её ради собственного спокойствия.

Приободрившись и похлопав себя по щекам, майор Тимофеев воткнул ключ в замок и вошёл в квартиру, ставшую ему в последнее время почти родной. Из кухни вкусно пахло и было слышно, как на плите что-то громко шкварчит. Нора не услышала, как он вошёл, и даже не оглянулась, когда открылась кухонная дверь. Натянув на лицо улыбку, Павел Андреевич подошёл сзади и крепко обхватил Нору руками.

– Как ты меня напугал, – игриво произнесла она, сделав вид, что испугалась. – Проголодался? Садись, сейчас накормлю.

– Давай потом, – сказал он, и развязал узел на её фартуке. – Пошли…

– Ты что, перегрелся на работе? – Попыталась отшутиться Нора. – Я не готова…

– Пошли, – настойчиво произнёс майор, схватил её за руки и потащил за собой.

– Хорошо-хорошо. Только не тяни меня так и дай, я в ванную схожу сначала… На минутку. Тебе тоже не помешало бы помыться, а то воняешь как солдафон…

За окном ещё было светло, и лучи заходящего солнца предательски освещали спальню, превращая желанную романтику в обыденную реальность. Нора стояла на коленях, уткнувшись лицом в подушку и задрав вверх свой роскошный упругий зад. «Она ещё спрашивает, что я в ней нашёл, – подумал Павел Андреевич, касаясь пальцами её нежной кожи. – Это же совершенство, не то что твоя жопа, которую ты постоянно прячешь под одеялом. Понимаешь, что мне неприятно на неё смотреть. А каково мне тебя трахать, если даже смотреть на тебя не хочется?»… И вдруг его рука замерла, почувствовав что-то не то. Майор опустил взгляд и отчётливо увидел прыщик на левой ягодице Норы, такой созревший, с белой головкой и красным ободком вокруг. Руки сами потянулись выдавить его, но нужно было сосредоточиться на другом. Он и так с трудом заставил подняться свой член, который должен был сыграть прощальный аккорд в его любовном приключении. Тот сопротивлялся, и пока Нора была в ванной, ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы встретить возлюбленную привычной упругостью. Получилось. Приятель решил не подводить и теперь усердно трудился, выполняя последнюю волю хозяина. А нужно было сделать много и как можно дольше, чтобы усталое и изнурённое наслаждением тело любимой обмякло, а её сознание отключилось.

– Ты действительно сегодня перегрелся, – томно прошептала Нора, кончив в очередной раз. – Я больше так не могу, дай мне отдохнуть.

Не прошло и минуты, как она уже спала, уткнувшись любимому в плечо. Полежав ещё немного и убедившись, что Нора крепко спит, майор соскользнул с кровати и, прикрыв дверь, на цыпочках вышел из спальни. На кухне он достал из портфеля тетрадку, выдрал из неё листок и решительно взял в руку карандаш… Но красивая фраза, которую он так долго держал в голове, внезапно растворилась, и, чтобы не терять время, он быстро и по-солдатски тупо написал: «Прости. Ухожу навсегда. Больше не звони. Так надо… Паша». Подсунул листок под любимую кофейную кружку Норы, рядом положил ключи и бесшумно вышел из квартиры.

Глава 5

Толпа детишек во главе с Викой шла по коридору телецентра, выстроившись в неровную шеренгу, и с любопытством глазела по сторонам в надежде как можно быстрее встретить любимых персонажей из программы «В гостях у Монти». Вику распирала гордость не только за папу, но и за себя. Тем более папа вернулся домой, и мама его простила. От этого он стал ещё веселее и заботливее. По крайней мере ей так показалось.

И вот эта галдящая толпа остановилась у двери детской редакции, и створки тут же распахнулись, стучать даже не пришлось. На пороге стоял их любимый колун Монти.

– Я же вам говорила, что папа всё порешает! – восторженно зашептала Вика. – Я же вам говорила!

– Моооонтиии! – в один голос заверещала детвора и облепила клоуна со всех сторон.

Эта эйфория могла продолжаться бесконечно, но из-за спины Монти вышла Лили и громко крикнула:

– Néma minden!

Детвора не отреагировала на неё, продолжая тискать любимого Монти и скакать вокруг него.