Ошибка олигарха

© Виктор Васильевич Кабакин, 2020

ISBN 978-5-0051-7276-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ошибка олигарха

Часть 1. Катя

1

Эдуард Матусович терпеть не мог общаться с журналистами. Потому что хорошо знал их натуру. Им только дай повод позубоскалить. Гоняются за сенсациями, грубо вмешиваются в то, что их совершенно не касается, часто извратят все, наворотят груды лжи.

Впрочем, дело даже не в этом. Он не любил публичности, не любил давать интервью, не любил никого впускать ни в свою личную, ни в деловую жизнь. По опыту знал: настоящие, серьезные дела не терпят гласности и суеты, они должны вершиться по-тихому и узким кругом. Не надо высовываться. Едва появляется шумиха – тут же возникают разные сложности. Уже потом, постфактум, можно кое-что сделать достоянием общественности, бросить кое-какой кусок на потеху публики. Причем весьма и весьма дозировано.

Этому правилу он строго следовал еще с того времени, когда только начинал свое восхождение на сложный, опасный, но такой заманчивый Олимп бизнеса и финансов.

Эдуард Аркадьевич поморщился. Нет, этот настырный журналюга явно его достал. Как по-идиотски он сформулировал по телефону вопрос: хочу спросить у вас, зачем вам столько денег?

Матусович усмехнулся. С таким же успехом он мог бы спросить, например, у художника Марка Шагала, если бы тот, конечно, был жив, – зачем он рисовал столько картин? Или скульптора Энтони Гормли…, или музыканта Элтона Джона…? Можно быть гением в литературе, музыке, живописи, архитектуре, науке. Он же, Матусович – гений в бизнесе. Иначе как бы он стал одним из самых богатых людей не только российского уровня, но и в мировом масштабе! Да еще за такой короткий срок.

Нет, настоящий талант не имеет границ и не терпит остановки. Он требует все новой и новой пищи. Застой равносилен гибели. Но быть гением непросто. Хотя бы потому, что ты становишься объектом самого пристального внимания и зависти. А зависть уничтожает в человеке все живое и тесно связана с подлостью. Любой готов поставить тебе подножку. Любой злорадствует, если вдруг у тебя что-то пошло не так. Поэтому гении, как правило, не имеют друзей. Они – одиноки. Да, есть компаньоны, партнеры по бизнесу, временные союзники, есть толковые исполнители, организаторы… Но только не друзья, ибо едва речь начинает идти о больших деньгах, бывшие друзья тут же могут стать непримиримыми врагами. Уж он, Матусович, знает это лучше других.

Конечно вначале, когда только вступаешь на тернистый путь бизнеса, деньги являются самоцелью. А как иначе? Их надо заработать и много, чтобы двигаться дальше. Постепенно из цели они превращаются в средство. В средство для достижения новых целей. Вот такая диалектика. Материальные блага, комфорт жизни? Ну да, конечно. Но не это главное. Основное, несомненно, – это влияние и возможности, возможности и влияние.

Вот вершина, которая доступна единицам. Как в альпинизме – восхождение начинают многие, но пика достигают самые упорные, знающие и опытные. А сколько в процессе восхождения срывается в пропасть и погибает. Стоять на пике непросто, он такой тесный и острый, одно неловкое движение, и ты камнем летишь вниз. Да еще кто-то нарочно стремится тебя локтем подтолкнуть…

Зато, какое упоение охватывает на вершине. Ощущение безграничного простора, осознание того, что перед тобой практически нет преград, неоткрываемых замков и запоров… Тебе доступно и дозволено все. Ну, почти все. Крупные политики, ученые, люди искусства считают за честь общаться с тобой. Самые великие мира сего… И ты один из них.

Как все это объяснить простому журналисту, весьма далекому от понимания жизни гения?

Матусович любил этот утренний рассветный час, когда так хорошо, глубоко и умно думалось. Час, как говорят французы, между волком и собакой. В одиночестве стоял он на носу яхты, которая почти бесшумно раскраивала серебристо-серое полотно моря. Прислуга знала, что в такие минуты попадаться на глаза хозяину, и уж тем более его беспокоить, ни в коем случае нельзя. Иначе… «Опять медитирует, – усмехаясь, шептались они между собой. – Значит, снова какие-то неприятности».

Эдуард Аркадьевич замер в предвкушении предстоящего действа, давно знакомого, но всегда действовавшего на него неотразимо мощно. Он испытывал почти первобытный трепет перед сценой, которая сейчас разворачивалась на его глазах.

Заря на востоке разгоралась все ярче и сильнее. Постепенно розовела и морская гладь, торжественно готовясь к принятию нового дня. И наконец, вот оно – чудо, миг появления из глубинных недр кусочка огненного шара, который по мере подъема пламенел и ширился. Солнце неторопливо поднималось, раскидывая повсюду багровую мантию. Постепенно преображая мир вокруг себя, оно само ярко отражалось в зеркале моря, как бы любуясь собой. Море же, до этого скучное, почти однотонное, словно обрадовавшись долгожданному свиданию, ликуя и торжествуя, начинало искриться и переливаться тысячами красочных оттенков. Проснувшаяся природа заново себя воскрешала.

За миллионы лет до его, Матусовича, рождения солнце вот так же всходило и потом, когда его уже не станет, еще миллионы лет будет создавать свои гениальные рассветные картины. Ах, почему так до обидного коротка человеческая жизнь?! И миллиарды долларов тут ничего не изменят… Эдуард Аркадьевич улыбнулся своей, всем известной, немного печальной и задумчивой улыбкой. В какие-то моменты он любил быть сентиментальным. Вот как сейчас.

Увы, привыкаешь ко всему: успехам и неудачам, к славе, богатству, всеобщему вниманию, даже к самой горячей любви, даже к собственной избранности и начинаешь воспринимать их как заурядную повседневность. А вот к этому чуду Матусович никогда не мог привыкнуть. Ему казалось, что именно он, как повивальная бабка, принимает роды нового дня. И если бы его здесь не было, то и день бы не появился. В такие мгновения он явно ощущал сопричастность с таинством и величием природы и испытывал при этом особое благоговение. Его чувства обнажались и обострялись, разум светлел, а после такого величайшего душевного подъема он всегда находил верное решение самых трудных вопросов. Как будто сама природа давала ему правильный совет.

2

Андрей к завтраку не вышел. Матусович, нервно поправляя на коленях белоснежную салфетку, спросил у официанта, где сын. Официант, который лишь несколько дней назад приступил к работе на яхте, испуганно произнес:

– Он остался у себя, Эдуард Аркадьевич. Велел завтрак принести в каюту.

В полном молчании Матусович закончил трапезу, затем вышел из столовой и направился к каюте сына. Несколько дней назад произошел инцидент, после которого Андрей стал окончательно избегать отца.

Дело было так. Спускаясь по лестнице на нижнюю палубу, Эдуард Аркадьевич вдруг услышал некий подозрительный шум. Под лестницей остолбеневший бизнесмен стал свидетелем весьма пикантной сцены. Юбка у молодой официантки была задрана, хорошо просматривались ее стройные, загорелые бедра, сама же она руками уперлась в стенку, а сзади к красавице очень уютно пристроился Андрей. Увидев отца, он усмехнулся, не спеша оторвался от девушки, поправил брюки и медленно удалился. Побелевшая и онемевшая от ужаса девушка никак не могла поднять трясущимися руками трусики с пола… Матусович молча отвернулся и быстро поднялся наверх.

В тот же день официантка была уволена и отправлена вертолетом на землю.

…Андрей лежал на диване, закинув руки за голову и отрешенно уставившись в потолок. Одет он был в светлые джинсы с дырками на коленях и оранжевую футболку с изображением чайки на груди. На столе стоял нетронутый завтрак. При входе отца он даже не повернул в его сторону голову.

Матусович медленно подошел к окну, долго глядел куда-то вдаль, потом, не оборачиваясь, тихо сказал:

– Давай поговорим, Андрей.

– О чем?

– Может, ты все-таки поешь? – Эдуард Аркадьевич почти просительно взглянул на сына. Тот не отозвался. Молчание явно затягивалось. Матусович чувствовал, как его прежняя решимость поговорить с Андреем куда-то улетучивается, а продуманный план разговора явно ломается. Но тут молодой человек быстро соскочил с кровати и, как угорелый, стал метаться по комнате – туда-сюда, туда-сюда.

– Может, ты думаешь, что я сержусь на тебя из-за недавнего случая с официанткой? Уверяю, что нет, – сказал Матусович.

Андрей резко остановился посередине комнаты.

– Причем здесь официантка. Да она сама типа напросилась на палку.

Матусович терпеть не мог излюбленных словечек современной молодежи – «типа», «короче», «прикинь» и прочих, коими изобиловала речь Андрея, и всегда морщился, когда слышал их от сына. Но сейчас к его речевым особенностям – ноль внимания.

– Неужели ты так ничего и не понял? – сын пристально взглянул на отца. – Или, блин, прикидываешься?

– Ты о чем?

– Так ведь это ты убил Катю!

Андрей бросился ничком на кровать и накрылся подушкой.

– Уйди, уйди. Ни видеть, ни слышать тебя не хочу, – замотал он головой.

– Ее никто не убивал, – мягко сказал Матусович. – Она сама покончила с собой. И ты это знаешь не хуже меня.

– А кто ее довел до этого? – Андрей почти истерично засмеялся. – Ты! Ты! Ты!

– Да я никогда в глаза ее не видел.

– Перестань…, – Андрей чуть не сказал – «отец», но быстро спохватился. – Неужели, я такой дурак и ничего не понимаю. Короче, я тебе этого никогда не прощу. Запомни. Никогда!

На скулах Эдуарда Аркадьевича заходили желваки. Он присел на кровать сына и мягко положил руки на его плечи.

– Послушай меня, сын. Я не меньше твоего переживаю по этому поводу. Но я ни в чем не виноват. Да, мне не очень нравилось, что ты встречаешься с этой девушкой, но… Уверяю тебя, я сделаю все возможное, чтобы инцидент с ее гибелью был тщательно расследован. И, возможно, тогда ты убедишься в полной моей невиновности.

– Я… Тебе… Не… Верю.

Ненависть, с которой юноша посмотрел на Матусовича, поразила его.

3

Мог ли я предположить, что некое, совсем постороннее событие вдруг кардинальным образом повлияет на мою дальнейшую судьбу и перевернет в ней многое? Ну, решила какая-то девушка свести со своей жизнью счеты, ну совершила самоубийство! Известие, без сомнения, является трагичным для родственников, да еще, пожалуй, близких друзей опечалит. Для всех остальных пройдет незамеченным.

Ко мне дело о самоубийстве Кати Бежевой попало спустя месяц после происшествия. Начальник отдела, отпустив подчиненных с очередного совещания, многозначительно, совсем как известный персонаж в известном сериале о советском разведчике Штирлице, произнес: – А вас, Кузнечиков, попрошу остаться.

Я невольно усмехнулся. Полковник Саблин был обычно со мной на «ты». Если же переходил на официальный тон, то тем самым хотел подчеркнуть особую важность вопроса, который собирался озвучить. Вот и сейчас, насупившись, он смотрел на тонкую папку, лежащую на столе, затем постучал по ней согнутым указательным пальцем:

– Что-то мне здесь не нравится. – Николай Николаевич снова помолчал и прибавил с нажимом, вроде как энергично кому-то возражал: – Чтобы там ни говорили, но для самоубийства нужны очень веские основания. Тем более если это касается молодой и весьма преуспевающей девушки. Участковый инспектор списал материал в архив, не найдя состава преступления. Но интуиция мне подсказывает – дело отнюдь не простое. Возьмите его и покрутите с разных сторон.

Всем в отделе известно, что интуиция нашего начальника – словно хороший локатор у подводной лодки: обычно не подводит и дает правильные ориентиры в любой ситуации. И если начальник сослался на свою интуицию, то перечить ему бесполезно.

Я ждал, что Саблин, в заключение, повторит свое любимое изречение: «Запомни, наиболее верное объяснение любой запутанной ситуации, как правило, очень простое. Не лезь в дебри, не усложняй, когда ищешь причину. Но и не забывай, что главная трудность часто состоит именно в том, чтобы найти это самое простое решение».

Однако в этот раз начальник сказал по-другому:

– Не мне тебя учить, но все же учти, – постоянно играй на опережение. Ты должен управлять процессом, а не тянуться вслед за ним. Особенно в этом деле… Ты все понял?

И он многозначительно посмотрел на меня. Ну, разве можно что-то возразить против такого мудрого напутствия.

4

Несведущему человеку трудно себе представить, что значит быть загнанным в угол? Когда не видишь выхода из невыносимого положения. Ужаснее состояния нет. Я размышлял об этом, вчитываясь в сухие протокольные строчки материала. Недостаток информации восполняло воображение.

Вот прижизненные фотоснимки не просто привлекательной, а, вне всякого сомнения, очаровательной девушки. Из нее получилась бы настоящая королева красоты. А рядом фотографии трупа – сначала висевшего в петле у окна, затем снятого с веревки: обзорный снимок, крупный план, отдельные детали… Картинки не для слабонервных.

Тут же следуют протоколы осмотра, медицинского освидетельствования, объяснения… Какие-то два картонных кружочка, на одном из которых стоит короткое «да», обведенное жирным красным овалом, на другом – «нет». Словно брошенный жребий. Короткая предсмертная записка: «Будь ты проклят!». Кому она адресована: любовнику, знакомому, мужу? Судя по справке, имевшейся в деле, девушка в браке не состояла. Почерк ровный, изящный, как будто хозяйка его не предсмертную в отчаянии записку писала, а аккуратно выполняла домашнее задание по чистописанию.

И еще схематичный рисунок: фигурка девушки, смотревшей, как над морем восходит солнце. Или заходит?

И чудом сохранившийся, еле уловимый аромат духов, идущий от клочка бумаги.

О чем Катя Бежева думала в преддверии смерти, что чувствовала? Об этом теперь никто достоверно не узнает. Можно сделать только приблизительную зарисовку.

Вот она за столиком пишет записку. Закончила и несколько секунд сидит неподвижно, уставившись прямо перед собой. За ее спиной, страшным диссонансом к роскошному интерьеру комнаты, покачивается привязанная к массивному оконному карнизу веревка с петлей. Никаких эмоций на бледном лице девушке, все в ней сконцентрировано на том последнем акте, который вот-вот произойдет. Дьявол уже хорошо поработал и до основания выжег ее душу.

Наконец девушка встает и бросает невидящий взгляд на окно – туда, где виднеется угол городской площади, золотистые купола церкви, сверкающие в лучах заходящего солнца, где кипит жизнь, шумят автомобили и снуют озабоченные люди. Какое ей до всего этого дело! Тот мир отныне ей не принадлежит. Так же, как и она ему.

Что ощутила в тот момент, когда жесткая веревка коснулась кожи, а петля обвилась вокруг шеи? Пошли ли от ужаса мурашки по телу, содрогнулось ли сердце? Или все ощущения уже полностью атрофировались?

А самый последний проблеск сознания перед окончательным уходом в небытие, когда уже ничего невозможно исправить! Что в нем: вопль боли, протест, сожаление? Кто может это знать…

Девушка была явно не бедной, о чем свидетельствовали ее со вкусом подобранный гардероб, значительная сумма денег, найденная в сумке, дорогой номер гостиницы, в котором она провела последние часы жизни.

Молодость, красота, достаток и… такая чудовищная смерть – нелепое, необъяснимое с точки зрения здравого смысла, но, увы, реальное явление.

Что еще известно о девушке? Работала Катя в модельном бизнесе, часто ездила за границу. Вела замкнутый образ жизни, близких подруг среди коллег не имела. Недавно похоронила мать, которая сильно болела. Много денег тратила на ее лечение.

Участковый, не мудрствуя лукаво, выдвинул версию о том, что девушку в связи со смертью любимой матери якобы охватили невыносимые душевные переживания, которые и послужили причиной ее самоубийства.

Появление предсмертной записки с проклятиями в чей-то адрес он объяснил следующим образом: она, мол, имеет отношение к врачу, не сумевшему вылечить мать потерпевшей.

Коли так, то следствию конец и делу венец.

5

– Удалось установить, что за журналист мне звонил? – спросил Эдуард Аркадьевич начальника службы безопасности – элегантного, средних лет мужчину, в строгом черном костюме.

– Да, сэр, – коротко сказал Вильямс, ведавший охраной как самого Матусовича, так и членов его семьи. Разговаривали по-английски, поскольку мистер Вильямс еще плохо освоил русский. Еще год назад он доблестно служил ее Величеству королеве Англии, обеспечивая ее покой. Но жалованье, которое предложено было русским олигархом, в конце концов определило выбор безупречного англичанина. Предложение, от которого трудно было отказаться….

Матусович тоже был доволен выбором главы телохранителей, считавшимся одним из лучших профессионалов в своей области. И вообще, у Матусовича была страсть – иметь все самое лучшее. Если яхта – то самая большая и комфортабельная, жена – то самая красивая, замок – то самый оригинальный. Он задумал на острове в Карибском море построить новый особняк, и сейчас собирался посетить свою любимую Барселону, чтобы лучше ознакомиться с архитектурой Антонио Гауди… Наверное, страсть к роскоши у него – своего рода отрыжка от бедного сиротского существования в детстве: в три года он остался круглым сиротой, и дальнейшим его воспитанием занимался дядя в режиме чрезвычайной строгости и экономии…

Тут надо пояснить, что сотовый номер, на который позвонил неведомый журналист, так взволновавший Матусовича, знал только самый близкий круг – его жена и еще несколько доверенных лица. Как этот папарацци сумел до него добраться? Впрочем, о чем тут говорить, если ты живешь в атмосфере неослабного внимания и слежки, в мире подлости, подкупа и предательства! Только за последний год Матусович несколько раз менял номер своего мобильного телефона.

– Кто же он?

– Некто Кузнечиков, сэр. Вы его знаете. Если позволите, я напомню: вы в юности с ним учились на юридическом факультете Московского университета.

Матусович удовлетворенно хмыкнул: нет, не зря все-таки этот долговязый англичанин ест его хлеб – как ни крути, а службу он знает. Надо же, докопался даже до этого, хотя его просили только установить фамилию и место работы дотошного корреспондента. Он с трудом вспомнил своего однокурсника, у него еще прозвище было такое смешное – ну да, Кузнечик.

Разговор происходил в кабинете Матусовича, расположенном в той части яхты, куда совсем не доносился шум двигателя. В соседней комнате находилась его спальня, а чуть дальше – спальня жены. Матусович расположился в кресле, рядом с журнальным столиком. Напротив, на диване сидел мистер Вильямс.

– От какого издания выступает этот Кузнечиков?

– Ни от какого? – невозмутимо ответил Вильямс. – Он вообще не журналист.

– Вот как? – удивился Матусович. – И кто же он?

– Полицейский следователь, сэр. Он расследует обстоятельства смерти Екатерины Бежевой. Сейчас от следствия отстранен. Более того, подозревается в коррупционной деятельности. Вот только странно…

– Что именно странно?

– Вроде, как Кузнечиков ушел в подполье, но… Мой агент позвонил на номер, с которого тот сделал вам звонок. Ответил он сам.

– То есть, вы хотите сказать, что он специально себя раскрывает.

– Похоже, что так, сэр. Я навел справки – он опытный следователь, большой профессионал… Ему ничего не стоило сделать звонок с нейтрального источника, так что никто бы и не догадался, кто и откуда звонил.

– Что же он хочет, как вы думаете? – спросил задумчиво Матусович.

– Он явно ищет контакта с вами, сэр. А вот зачем, – это предстоит выяснить.

– Так…, – задумался Матусович, постукивая пальцами по крышке журнального стола.

– Я уже принял кое-какие меры, – поспешно добавил Вильямс.

– Только, пожалуйста, чтобы не получилось так, как с этой, как ее – Екатериной Бежевой… Чтобы никаких эксцессов, этих дешевых приемов из затасканных боевиков… Терпеть не могу… Докладывайте обо всем, что связано с Кузнечиковым. И еще, – добавил многозначительно Матусович, – очень прошу вас, проследите, чтобы нигде, повторяю, нигде не упоминался ни мой сын, ни я. Ни имени, ни фамилии – ничего. Моя репутация, как всегда, должна быть безупречной.

– У меня есть план, сэр. Если позволите, я доложу.

И оба склонились над столом, голова к голове, пока Вильямс вполголоса рассказывал о своем плане.

6

Знай я заранее, что впоследствии окажусь втянутым в круговерть драматических ситуаций, сплетенных вокруг таинственной незнакомки, отказался бы от расследования ее странного самоубийства? Конечно, нет. Только, наверное, стал бы…, нет, не то, что более осторожным. Ко мне такое определение не подходит. Я сторонник активных действий и взвешенного риска. Хотя бдительность еще никому никогда не мешала. Как говорится в поговорке, знать бы, где упасть, соломки постелить. Тогда, возможно, поворот событий не застал бы меня в какой-то момент врасплох… Однако все по порядку.

Мне впервые досталось дело о самоубийстве, поэтому я постарался выяснить, из-за чего человек обычно решается на страшный крайний исход?

Отбросим психическое помешательство, наркотическое или алкогольное опьянения. В данном случае к потерпевшей все это никакого отношения не имело.

Дальше – несчастная любовь. Среди юных девочек с неустойчивой нервной системой этот мотив может быть определяющим. Наша же «героиня» – взрослая, практичная, сформировавшаяся личность. Хотя, кто знает… Сам я когда-то испытал крушение своего семейного корабля, но, конечно, о самоубийстве у меня мысли не возникало. Впрочем, женщинами любовная неудача воспринимается гораздо острее, чем мужчинами.

Наконец, следующее – неразрешимые жизненные проблемы, к примеру, огромный денежный долг, длительная безработица… Но и такое объяснение к девушке явно не подходит. Внешне у нее полное благополучие: интересная работа, хороший заработок, активная, насыщенная жизнь.

Вряд ли смерть матери, даже горячо любимой, могла настолько повлиять на Катю Бежеву, что она, потеряв голову, сунула ее в петлю. Когда случается подобное печальное событие, мы, конечно, очень переживаем, но в глубине души осознаем его естественность и неизбежность.

Значит, думал я, пока можно сделать лишь самый общий предварительный вывод: произошло стечение неких чрезвычайно неблагоприятных обстоятельств, которые наложились на особенности психической структуры Кати, что в совокупности привело ее к трагическому решению.

Сидя за столом служебного кабинета, я начертил на бумаге простейшую схему: одним квадратиком с буквой «а» посередине обозначил некие, важные для дела и требующие выяснения внешние обстоятельства. Второй квадратик – под латинской буквой «в» – означал личность девушки и ее душевное состояние накануне самоубийства. Наконец «с» – это неизвестный мужчина, проклинаемый девушкой. Соединив их между собой непрерывными линиями, я получил классический треугольник. Внутри него нарисовал маленькую виселицу, она имела символ «d». Затем вывел следующую формулу: а+в+с=d… Рядом поставил жирный знак вопроса.

Я всегда считал, что к процессу следствия надо относиться, как к математической теореме. Из выявленных обстоятельств с неизбежностью должен вытекать только один-единственный вывод, исключающий многозначность толкования. Так-то оно так… Увы, жизнь всегда гораздо сложнее любой, казалось бы, самой правильной теории. Хотя привычка сводить версии, требующие проверки, к неким формулам не исчезла, она придает моей работе последовательность и организованность.

Девушка сознательно оборвала все ниточки, соединявшие ее с жизнью. Теперь по неким признакам мне необходимо восстановить эти нити, воссоздать, так сказать, тот кусочек мира, в котором она когда-то существовала. Эта сконструированная виртуальная реальность должна быть логически стройной и безупречно убедительной, чтобы в нее поверили другие.

Кстати, а почему в ее вещах не оказалось мобильника – этого обязательного атрибута любого современного молодого человека или девушки? То есть, ее последние разговоры, информация о круге знакомых, фотографии, эсэмэски – все куда-то исчезло… Подозрительно? Без сомнения.

И конечно, в первую очередь мне хотелось бы узнать, кто тот мужчина, упомянутый с проклятьем в предсмертной записке.