–Я сколько раз буду ещё спрашивать? Что мы тут делаем? Зачем нам здесь оставаться? Я хочу умереть там, где умерла моя мама и мой дед, и мои бабушки, я хочу, чтобы меня похоронили рядом с ними, и я не хочу перевозить их прах сюда, и куда мы его здесь будем девать, и где наши потомки похоронят нас? Я хочу домой! Я хочу домой!

Она заплакала. Без слёз. За годы, прожитые здесь, она выплакала их все до сухого остатка. Она разучилась всхлипывать, и даже плечи её не способны вздрогнуть. От плача она не могла дышать. Её фигура становилась каменной, ни малейшего движения. И когда отсутствие дыханья приводило к удушью, она переставала плакать, улыбалась морщинистым лицом, вставала и будто стряхивала с себя всю печаль. Жизнь продолжалась. И сегодня всё было также.

–Ты знаешь. Я решила. Ты сегодня купишь билеты. И мы срочно летим домой, в Россию, в Одессу. Мы полетим чтобы… потому что наша земля там.

–Ой, только не надо мне делать весело! У самого вся голова давно в положении. И там, где мы жили, уже много лет совсем не Россия.

–Да перестань сказать, Россия теперь не Россия! Чтобы через пять минут горло было вымыто, Гриша с супругой едут в билетную кассу.

–Суса, Сусанночка, ты сегодня необычайно красива на лицо, но перестань крутить пуговки, разве прежде не надо устроить совещание с дебатами и прениями? Разве нам не интересно услышать, что скажут на этот демарш наши потомки?

–А шо такое? Мы разве много их слушали когда ехали судой?

В очередной раз Сусанне засвербело в мягком месте, она хочет вернутся туда, куда возврата уж не может быть, вернуться в прошлое, в относительную молодость… Она, забыв обо всём на свете, расхаживала по комнате, уперев руки в бока, трясла своими бренными телесами, в такт шагам прихлопывая ушами спаниеля. Её понесло. Она вспомнила своему мужу всё, попутно упрекнув его во всех смертных грехах. Когда же выбилась из сил, снова плюхнулась на тумбочку, в этот раз несколько неловко и, чтобы не упасть, схватилась за изголовье кровати и широко расставила ноги. Она никак не могла отдышаться, на завершение монолога у неё не хватило сил. Супруга, повернувшись лицом к одинокому слушателю и созерцателю псевдоэротического спектакля, продолжала бухтеть что-то невнятное. Не дождавшись, когда будет доигран эпилог, зритель разразился аплодисментами. Он уже в сотый раз слушал эту галиматью в её исполнении, и если бы не его любовь к ней, он бы её давно убил, ну или как самое страшное, потребовал бы развод. А так, был единственный способ прекратить этот спич, точнее направить его в другое русло, где обычно этот бурный поток быстро иссякал.