Квартира

Дальняя

Раньше в ней жила сестра, так давно, что будто в прошлой жизни, и на то время комнату в шутку можно было называть моей игровой. Сейчас я подрос, игрушки тоже, и игровая стала комнатой для больших мальчиков.

Обману ли я, сказав, что имею собственный тренажёрный зал? Нисколько не преувеличу. Разборные гантельки по 18, турничок и скамья для жима – рай под боком. Три по восемь разведение, поменять угол и ещё два, потом на турничок широким хватом до отказа, передышка и время понапрягать бицепс тремя подходами с десяткой в каждой руке, осталось добить трицепс, отдыхая на скамье, и можно растягиваться. Так прошла половина дней моего лета. Собирался с друзьями, ставил рекорды, пил только протеин, а банки только качал.

В остальном комната без воспоминаний. Могу рассказать интересности от имени сестры: в комнате происходило что-то недоступное детскому уму, когда сестра попросила не заходить к ним с парнем, пообещав дать круассан с клубничной начинкой, – но, вспоминая и своих девчонок на этом диване, расскажу о куда более интересном балконе.

На нём частенько кашляли и много смеялись, что подтверждает текст моей единственной песни: «Забираю огонёк, вылетаю на балкон, поджигаю стафф, пока все пьют пивон», – булькающие звуки были классическими для этого балкона. На нём было и улыбчиво, и страшно. Из-за расположения на углу дома он просматривается из окон напротив и на два этажа выше, что добавляет паранойи излишне проверяющему утюг человеку.

Опять же, в остальном комната как комната, с полками и шкафом. Так почему же мама лежит в ней, а не у себя в комнате? Для разнообразия. Живя в большой квартире, хочется ценить каждую комнату и каждой отдавать своё назначение. Спальня – она для сна; зал для свободного времени и фильмов; кухня – чтобы готовить и кушать; дальняя комната для отдыха от других комнат; а квартира-студия – ну, я бы там в туалет сходил.

Родительская

Родительская (или просто мамина, после переезда отца) выглядит как музей гордости за детей и внучку. Это там висит десяток фотографий со всех отдыхов и, наверное, по утрам на них смотрит пара глаз. Вдохновившись, их обладатель идёт работать за деньги для новых путешествий и фотографий. Посередине стоит кровать, привезённая из прошлой квартиры (см. Квартира 2), со скрипучими пружинами и подушкой, набитой не пухом, а гречневой скорлупой, чтобы чувствовать трудность бытия даже во сне. И в этой комнате есть балкон, но не оскорблённый дьявольским дымом.

Шкаф в их комнате интереснее, чем в других: его тайна не разгадана мной и сейчас. После того, как родители заметили по оставленному мной каналу, что их наказанный ребёнок смотрит телек, я за 2,5 оборота научился не только выключать телевизор и бесшумно убегать, но и переключать на предыдущий канал. Но было поздно… Мама придумала прятать провод, без которого смотреть получалось только на синий экран. Приходящий с работы отец не скрывал звуки открывающегося шкафа перед тем, как выйти с проводом, так что я знал где он. Но сколько бы не искал, провода не было: смотрел под каждой вещью и не находил, а потом приходил отец, открывал дверцу и успешно смотрел новости. После этого я с ещё большим усердием искал провод в их шкафу, а потом отец так же неизменно открывал шкаф и через секунду шёл с проводом в зал. Разгадки я не дам, потому что так и не нашёл секретного места. Обидно. Это как не собрать кубик Рубика, до того, как он попал в красную книгу и вымер.

Однажды я соберусь духом, наберу мамин номер и задам всего один вопрос: "Куда ты прятала провод? ". Такие фундаментальные темы – высокая гора для моей решимости. В прошлое такое «однажды» я позвонил сестре сказать, что люблю её, и это было не спонтанным решением, а долгой дорогой к скале, на которую раньше не поднимался. Ладно я, прошедший этот путь за месяцы, а удивлению сестры пришлось уложиться в две секунды неловкой паузы, длиной в полпути до: "И я тебя", – без ломающего язык «люблю». Так что да, как-нибудь спрошу у мамы и начну легче засыпать.

Зал

Из родительской до зала можно пройти в узкий проход в стене. Больше такого нет ни у кого, потому что отец-строитель предусмотрел не предусмотренное в проекте. Благодаря этому же проходу можно провести прямую линию от края моего дивана до телевизора и смотреть его даже с двойками.

При входе в зал видно гигантский ковёр на полу – изюминка квартиры при взгляде изнутри. На нём 6-ти летний я целовал икону при освещении квартиры, на нём 20-ти летний я спал, тренируясь перед ночью на скамейке, на него "Я Сейчас" положит подушки и ляжет читать, воткнув лампу в розетку рядышком. На нём можно приятно подремать и остаться, благодаря жёсткости, на грани сна, проснуться здесь и сегодня с трезвой головой, а не с помятым лицом и онемевшим осознанием себя, как после дневного сна на кровати. С него можно смотреть телевизор, когда тело чувствуется настолько бодрым, что проваливаться в диванную яму – означает оскорблять само движение. На ковре можно медитировать, скрестив ноги и оставив разум таким же свободным, как и комната. Вообще, из всех предметов в зале я оставил бы именно его, перетащил бы на середину и приходил бы в новый зал не реже чем в старый. Ковёр является ничем и поэтому одновременно всем, как чистый лист бумаги может быть и рецептом бутерброда и любым нерецептом небутерброда.

К сожалению, иметь пустую комнату, даже в своей будущей квартире, – утопия. Не более чем в мыслях, особенно в вечерних, появляются мечты сделать что-то концептуальное, выходящее за рамки обычного. Пустая гостиная с ковром посередине, спальня с матрасом на полу и мебелью из картона, кухня с высоким барным столом на месте подоконника – так выглядит моя идеальная (на момент мысли) квартира. Потом мысль столкнётся с социумом в виде гостей, с очевидным неудобством для жизни не в мысли, и от мечты останутся лишь цензурированные обрезки: стол на кухне, матрас на кровати и ковёр под журнальным столиком. И фраза: «Будь как дома», – напомнит, что у меня действительно как у него и у него. Фраза станет шумом белого флага, напоминающим о том, что больше не могу.

Пустое пространство ковра я заполняю героями и историями из книг, догадками и найденным смыслом. Вдруг стало заметно, что в 21:00 – привлекательное время отдыха и телевизора – я выбираю книгу и усиленный бег глазами по ней. Все 14 лет до этого у меня была традиция: в девять вечера, несмотря на наличие дел, завершать день прямым взглядом в телевизор. С дивана своей комнаты, с отцом за новостями, или – самое приятное – с пультом в моих руках. Наступало законное время сочетать телевизор и кефир, отдыхать за весь день. Этот особенный отдых не мог быть ни в какое время дня, кроме как с 21:00 до 23:00. Только эти два часа в день, потому и особенные. Личностный рост нещадно растоптал традицию, которую хочет пронести во взрослую жизнь, в свою семью, любой ценитель Симпсонов.

Второе важное место в зале – диван. Он такой большой, что, привыкнув сидеть на одном месте, можно подвинуться на пару метров в любую сторону и поймать приятное ощущение новизны. Иногда сажусь в непривычное место, и в голове появляются мысли, каких не было раньше, вокруг предметы, которых не замечал – не приходится долго ходить за разнообразием. У дивана, как положено, есть ямка, в которой утопаю большую часть времени. Она расположена в центре всей жизни и провалилась только потому, что часто там бываю. Напротив телевизор; под левой рукой подушка; на полу удлинитель, который для кого-то – просто три розетки, а для меня – доступ в мир света, музыки и фильмов; слева видно окно, и в нём, опять же, весь мир; наконец, перед ямкой стоит стол, который окажется удобным продолжением для ног, если включить воображение. В квартире нет места, дающего столько возможностей, поэтому и бываю тут часто. Легко понять, что притягивает к себе не мягкость дивана, а возможности, открывающиеся при утопании в нём. И меня – автора диванной ямы, очевидно следует считать не лентяем, а человеком, нашедшим функциональность коворкинга на своём диване.