Читать книгу: «Три судьбы», страница 4

Когда ему начали объяснять, что советские войска вошли по просьбе афганского правительства, он злобно прервал офицера и сказал, что мусульманская страна должна искать поддержки только у мусульманской страны. И если бы пришли войска из Ирана или Пакистана, то война бы уже давно прекратилась.

Подобные высказывания я слышал не только от пленных «духов», но и от некоторых высокопоставленных афганских чиновников. Разговаривая меж собой на арабском, они думали, что я их не понимаю.

– Да-а-а, – только и мог сказать Алексей, – выходит, мы тут зря погибаем, кровь проливаем. Одно радует, что хоть в Союзе как героев встретят. Я видел по телевизору, как после войны на Мальвинских островах Англия встречала своих героев. Смотрел, и сердце замирало. Толпы народа, музыка, пресса, телевидение. Премьер-министр с речью выступил. Вот это да!..

– Не рассчитывай, что и нас так не встретят, – мрачно промолвил Сахиб, неожиданно прерывая его.

Эти слова отрезвили Алексея. Он недоуменно посмотрел на переводчика и замолчал, не зная, что на это ответить. Конечно, он от кого-то слышал, что погибших в Афганистане советских воинов в Союзе хоронят тайно, словно преступников, но не верил этому. Не хотел этому верить. Ведь государство послало его выполнять сюда интернациональный долг. Значит, в случае гибели и государство должно исполнить свой священный долг. Ведь ему всю жизнь говорили, что народ должен знать своих героев.

– Что ты болтаешь? – решил одернуть он Сахиба, но тот, не обращая внимания на реплику Алексея, после минутной заминки продолжал:

– Перед призывом в армию я вместе со своими братьями встречал в Ташкентском аэропорту гроб с телом родственника. На мине подорвался солдат. Начальник аэропорта, хороший знакомый отца, разрешил подъехать на машине к самому трапу «черного тюльпана». Когда мы подошли, разгрузка гробов шла полным ходом. Их, словно дрова, швыряли прямо из раскрытого чрева самолета в кузов бортовой машины. Загрузили с горкой. Потом, чтобы не видно было, что именно везут, накрыли брезентом, и машина двинулась к специальному ангару, где производилась сортировка гробов. Вот так встречают погибших героев афгана в Союзе. Нам не сразу выдали гроб, пришлось немало побегать то в военкомат, то в исполком, то в домоуправление. Помыкались немало. Но на гранитном обелиске власти запретили писать, что брат погиб в Афганистане. Посмотрит кто на обелиск, на дату рождения и смерти – и решит: молодой умер, значит, от водки или наркотиков сгорел, или в хулиганской драке порешили.

– Я не хочу, чтобы и со мной так поступили, – с горечью заключил Сахиб.

6

Вдоволь иссушив землю, солнце спряталось за горы. Вместе с ним уходил последний мирный день. Тяжесть предстоящего неравного боя давила на всех, словно многотонная плита. Даже Сорока, всегда такой неунывающий и шумливый, притих.

Дума была об одном – какая судьбина ждет каждого из них. Останется ли он живым или будет ранен, а может быть, убит. Своеобразно выражал свою надежду на лучшее Степка-художник. Закрепив колышками обрывок плащ-палатки, он самозабвенно рисовал, то и дело посматривая на горы, на заходящее солнце, на растянувшуюся перед ним долину, на помутневшую речушку.

Каждый по-своему угадывал содержание худенковской картины. Но когда он показал свой холст, все были поражены.

На зеленом фоне, в лучах восходящего солнца, плыли два краснозвездных вертолета. Они торопились на помощь. В углу этого импровизированного холста несколькими узнаваемыми штрихами была изображена высота. Внизу, из кишлака, в разные стороны разбегались в ожидании возмездия враги. Может быть, этот рисунок не был еще завершен, может быть, это был не самый лучший рисунок Степана, но он рождал надежду.

Надежду на то, что о них не забудут, что придут на помощь. А с этим чувством и воевать легче.

Солнце уже коснулось седловины высокогорного хребта, когда лейтенант Русаков позвал к себе Алексея.

– Значит так, Алеша, – сказал он, – дорогу до ручья, я думаю, не забыл. Завтра они не дадут нам никакой возможности запастись водой, так что придется еще раз туда смотаться. Возьми еще кого-нибудь из ребят. Вот и Юлдашев хочет с тобой. Не возражаешь?

– Да нет, мне все равно, – ответил Алексей и начал, как и утром, цеплять пустые фляжки на ремень.

Вскоре он, сапер и Мирза покинули лагерь и под покровом быстро сгущавшихся сумерек начали спускаться под гору.

Когда они подошли к спуску в ущелье, где по-прежнему весело журчала горная речка, было уже довольно темно, и потому идти было намного труднее, чем утром.

Пользуясь веревкой, солдаты по очереди спускались с уступа на уступ, с площадки на площадку. Когда наконец-то вышли к ручью, была уже ночь. На чистом, безоблачном небе слепили глаза своим холодным, равнодушным мерцанием звезды.

Солдаты наполнили большую часть фляжек, когда из глубины расщелины послышался звон бубенцов.

– Что это может быть? – встревожился Мирза.

– Пастух, наверное, домой со стадом возвращается, – предположил Алексей.

– Отары по ночам не перегоняют, – со знанием дела заявил Юлдашев.

– Т-с-с-с, – прошипел неожиданно он.

Послышался чей-то говор, но из-за журчания горной речушки, слова трудно было разобрать.

– Давайте перескочим на тот берег и спрячемся у скалы, – предложил Алексей.

– Хорошо! – поддержал его сапер, и вскоре они, изготовив оружие к бою, затаились метрах в десяти – пятнадцати от караванной тропы, петляющей вдоль речки. Вскоре при свете луны, вышедшей из-за горного хребта, показались силуэты людей и животных, растянувшиеся небольшим караваном вдоль тропы.

Впереди, на коне, ехал караван-баши, за ним на расстоянии нескольких шагов плелись пять одногорбых верблюдов, сзади на трех ослах ехали, по всей видимости, купцы и охранники.

– Будем брать, – шепотом сказал Юлдашев.

– На хрена они нам? Только лишнего шума наделаем, – пытался остановить ефрейтора Алексей, но Мирза тут же его прервал:

– Ты что, хочешь с голоду опухнуть? Ведь завтра нас обложат со всех сторон, так что мышь не проскочит. Черт знает, сколько отбиваться придется. Боеприпасов-то в избытке, а вот с продовольствием туговато, сам знаешь.

– Он прав, – неожиданно поддержал Юлдашева сапер, – надо хотя бы попытаться.

– Ну, черт с вами, – согласился Алексей, – только необходимо все сделать тихо, без шума и выстрелов.

– О, это мы можем, – сверкнул глазами Мирза, вытаскивая из-за голенища свой трофейный нож.

Пока солдаты сговаривались о том, как лучше напасть, караван-баши поравнялся со скалой, где они затаились.

Юлдашев кинулся к нему, а Алексей с сапером кинулись в хвост каравана и застали полусонных афганцев врасплох.

Не успели люди опомниться от внезапного нападения, как Алексей уже скрутил веревкой одного, сапер сбил прикладом другого. Третий, не шелохнувшись, сидел в седле и покорно ждал своей участи.

Сапер вытащил из кармана складной нож, обрезал уздечку и начал скручивать руки оглушенному афганцу, потом он вместе с Алексеем связали остальных, а чтобы те не кричали, засунули в рот каждому конец собственной чалмы. Сделав свое дело, они торопливо обследовали содержание караванных хурджинов.

В тюках оказались пряжа и шкуры. Только в одном они нашли продукты – вяленое мясо, рис и лепешки. Там же были и несколько емкостей с водой и каким-то молочным напитком. К радости солдат, в одном из вьюков нашелся и целый ящик с сигаретами.

Перед тем как уходить, Юлдашев развязал пленных и под автоматом потащил их к верблюдам. Он долго втолковывал им что-то по-своему.

Вскоре, добившись своего, он прикрикнул на афганцев, и те забегали, разворачивая караван в обратную сторону. Вскоре они скрылись в глубине ущелья. Трофеев было предостаточно. Триумвират решил, что кроме продуктов и воды надо непременно взять несколько выделанных шкур и дубленок, а также магнитофон и кое-какую хозяйственную мелочь.

Путь наверх был еще труднее, чем спуск, но сознание того, что ребята и сегодня, и завтра, и послезавтра будут сыты, смогут укрыться в шкурах от промозглого предутреннего холода, давало новые силы, заставляло забыть и то невольное преступление, которое они ради общего блага совершили.

Охранение встретило добытчиков радостными возгласами. Лейтенант, узнав об экспроприации каравана, промолчал.

Не отругал. И не одобрил. Война все спишет – так, наверное, думал он, в глубине души, видимо, радуясь тому, что все так благополучно завершилось. И еда есть, и вода есть. И укрыться есть чем, даже покурить теперь в полное удовольствие можно. А главное, ребята целы и невредимы.

«И в самом деле, надо брать побольше от жизни, пока жив, а завтра пусть будет что будет», – думал Алексей, жуя лепешку и запивая ее терпким игристым молоком.

«Утро вечера мудренее», – пронеслась у него в мозгу мысль, когда он, постелив шкуру на дно окопа, провалился в объятия сна.

7

Утро нового дня тянулось медленно и тревожно. Не было обычного лучистого солнечного потока с гор в долину, когда в течение нескольких минут на смену утренним сумеркам приходил яркий, полный живительного буйства день. От горизонта и до горизонта расстилались серые невзрачные тучи, давя своей массой на все живое и в горах, и в долине. Вот почему не было слышно серебряной трели жаворонка, приветствующего восход, не жужжали трудяги-жуки. Вся природа замерла в ожидании чего-то неотвратимо страшного. Даже ветер, словно испугавшись чего-то, замер, не шевеля, как обычно, сухих былинок.

Вот эта-то звенящая и давящая тишина разбудила Алексея, внесла в душу какую-то щемящую ноту, и душа, вместо того чтобы петь гимн пробуждения к новой, радостной и непознаваемой до конца, жизни, как-то нехорошо, не к месту буркнула: «Сегодняшний день будет расплатой за вчерашнее убийство», – и перед глазами Алексея снова возникло бледно-белое лицо караван-баши с перерезанным горлом, и звериный оскал на лице Юлдашева, вытиравшего свой нож об одежду убитого.

Он чертыхнулся и, стараясь смахнуть это страшное наваждение, вместе с остатками сна, резво вскочил на ноги. Его голова лишь на несколько секунд показалась над окопом, и тут же прозвучали выстрелы. Рой пуль зацвиркал где-то высоко над головой, но Алексей тут же инстинктивно втянул голову в плечи, туловище его резко, до боли в пояснице переломилось, и он в мгновение ока снова оказался на дне окопа. Осада началась.

Никакого знака, извещающего о том, что «шурави» положительно отвечают на предъявленный накануне ультиматум, душманы так и не дождались…

Теперь все зависело от действий каждого солдата, от помощи основных сил и в конечном счете от Всевершителя, который ассоциировался у каждого бывалого бойца с удачей.

Алексей осторожно выглянул из-за бруствера.

Конный отряд моджахедов, человек в сто, спешился на берегу горной речушки, рассекающей долину на две части. В бинокль было хорошо видно, как афганцы, окружившие старика в большой белой чалме, видимо, муллы, расстелили свои коврики и самозабвенно били поклоны, призывая на головы шурави кару Аллаха.

Закончив обряд, душманы разделились на три группы, вскочил и на коней и поскакали в разные стороны.

Две группы начали охватывать высотку справа и слева, третья остановилась напротив, на удалении прямого выстрела из автомата, дожидаясь сигнала атаковать в лоб.

– Без моей команды огонь не открывать, патроны экономить, – бодрым голосом скомандовал лейтенант Русаков.

Склон высоты, на которой закрепились десантники, со стороны кишлака был довольно пологим, и потому лейтенант большую часть взвода выдвинул на это направление. Необходимые укрытия и запасные позиции были вырыты еще накануне.

Над позицией воцарилась напряженная тишина, которую вскоре прервал неугомонный Сорока, громогласно, чтобы слышали все, он задорно начал свой очередной анекдот…

– Однажды американцы окружили в джунглях вьетнамский партизанский отряд. Обложили его со всех сторон так, что мышь не проскочит.

– Сдавайтесь, вы окружены! – прокричал американский офицер на английском.

В ответ тишина.

– Сдавайтесь, вы окружены! – прокричал проводник-вьетнамец на своем.

Снова тишина.

И только через несколько минут, притихшие джунгли прорезал трехэтажный мат, и в следующее мгновение американцы услышали:

– Русские не сдаются!

Сначала на русском, потом на английском, потом на местном наречии.

Все, кто услышал этот анекдот, если не гоготали взахлеб, как Мирза Юлдашев, то, конечно же, усмехнулись про себя и тем самым хоть на минутку отвлеклись от тревожных дум.

Новость, которую передал уже перед самым началом боя взводный, укрепила уверенность ребят в том, что они не одни. Из радиопереговоров, которые ему удалось поймать по радиостанции, он узнал, что их исчезновение обнаружено, что ведутся поиски в нескольких районах, в том числе была названа и зеленая долина Ширинтагаб с одноименной горной речушкой, которая вот уже вторые сутки снабжала их водой.

– Хотя бы один день нам надо продержаться, – уверенно промолвил взводный, с надеждой оглядев солдат.

– Продержимся, товарищ лейтенант, мы непременно сделаем «духов» настоящими духами, – бодро поддержал Русакова Сорока, отпустив еще не одну пару жгучих шуток на головы моджахедов, и тем самым приподнял настроение ребятам.

Глядя на неунывающих, несмотря ни на что, солдат, соизволила преподнести им достойный подарок и природа. Шквалистый ветер разогнал угрюмые, темные тучи, и с гор вместе с прохладой потянуло духом цветущих лугов. На мгновение в кишлаке зазолотились верхушки деревьев. Это сквозь остатки туч проскользнул солнечный лучик. Он, словно вестник надежды, зажег в глазах ребят уверенность в том, что они обязательно выкарабкаются из этой страшной переделки.

А душманы, растянувшись в цепь, уже карабкались на приступ. Их поддерживали пара минометов и горная пушка.

Несколько мин взорвались далеко позади. Пушечный снаряд разорвался, не долетев до позиций несколько десятков метров.

– Всем, кроме наблюдателей, залечь на дно окопов, – скомандовал взводный.

Алексей лежал, втиснувшись в землю, и слышал только, как подрагивает она от очередного близкого разрыва.

Повернувшись вполоборота, он видел, как под действием взрывной волны ссыпается в окоп земля, и мысленно умолял:

– Только не сюда, только не на меня.

Он что-то слышал о теории вероятности, знал, что есть небольшой процент того, что снаряд или мина могут попасть в человека. Но теория не давала имени этого человека, а значит, о проценте вероятности можно было думать лишь для самоуспокоения, и то перед боем. А когда вокруг рвутся снаряды, не остается ничего лучшего, кроме того, как бубнить в свое успокоение:

– Пронеси этот снаряд или мину подальше от меня. В этот момент Алексей, если бы знал хоть какую-то молитву, обязательно шептал бы ее про себя.

Мина разорвалась где-то рядом.

– О Боже, спасибо тебе за то, что смертушка минула меня, – прошептал Алексей.

По голове запоздало застучали комья земли.

«Слава богу, пронесло!» – подумал он, стряхивая глину с плеч.

Внезапно афганская артиллерия замолчала, и Алексей явственно услышал где-то совсем рядом холодящие кровь крики:

– Ал-л-л а!

Казалось, что этот клич несся на него со всех сторон.

«Неужели атакуют со всех сторон?» – пронеслось в мозгу.

«Но почему никто из наших не отбивается? Побило всех, что ли, – эта мысль заставила его вскочить на ноги. Палец лежал на спусковом крючке в готовности открыть огонь сразу же, в то же мгновение, как только появятся боевики.

Врагов он увидел не сразу, а лишь после того, как выглянул за бруствер. Они были в нескольких сотнях метров от окопов. Бежали легко, то и дело останавливались и, не целясь, палили вверх. Пули свистели и верещали вразнобой, то выше, то ниже. Иногда цвиркали, пролетая совсем рядом, жаля в бессильной злобе землю.

– Еще далековато, – облегченно вздохнул Алексей и только после этого огляделся. Переводчики сидели на дне окопа, прижавшись друг к другу.

– Что вы там сидите, в штаны наложили, что ли? – грубо прикрикнул он на перепуганных солдат.

Те встрепенулись от столбняка, зашевелились, начали понемногу выпрямлять непослушные, дрожащие колени.

– Не высовывайтесь! На фоне голубого неба мы прекрасная мишень, – со знанием дела предупредил их Алексей.

Абдулла, набравшись духу, выглянул за бруствер и тут же, увидев вдалеке атакующих, вскинув автомат и дал по ним длинную, беспорядочную очередь.

– Ты что, – озлился на него Алексей, – патроны зря расходуешь? Рано еще!

– Почему рано? Почему рано? – испуганно затараторил солдат. – Ведь они уже рядом, совсем близко, – истерично выкрикнул он и заметался по окопу в поисках убежища, не столько от «духов», сколько от леденящего страха, берущего душу в свои цепкие холодные пальцы.

– Лечь! – крикнул Алексей.

Абдулла послушно плюхнулся на дно траншеи.

– Встать!

Солдат вскочил, и в ожидании новой команды уставился на него.

– Вот так-то лучше, – спокойным тоном промолвил Алексей, – нечего здесь истерики устраивать, Воевать надо!

– Командуй, рафик Алеша, я все исполню, – виновато промолвил Абдулла.

Алексей еще раз показал переводчикам, откуда лучше изготовиться, куда целиться, как стрелять, и только после этого взглянул за бруствер.

Моджахеды за это время продвинулись метров на сто.

Они все так же, как и несколько минут назад, двигались вверх, то и дело останавливаясь, чтобы дать очередь по высотке, правда, прыти у них поубавилось, да и устрашающие вопли стали потише.

«Еще метров на сто подойдут, и надо открывать огонь», – подумал Алексей и, выставив ствол автомата наружу, прицелился. Сквозь прорезь прицела выбрал себе цель покрупнее. Это был афганец примерно одного с ним возраста. Несмотря на то, что он преодолел уже довольно значительное расстояние вверх по склону, в его движениях не чувствовалась усталость. Вырвавшись вперед, он, как заведенный, делал десять шагов бегом вверх, останавливался, стрелял, кричал «Ал-л-ла» и снова двигался ускоренным шагом.

Алексей уже мог разглядеть чуть вытянутое, загорелое лицо своей жертвы. Широкая цвета хаки чалма сбилась на лоб, и он то и дело ее поправлял. По тому, как он основательно ставил ноги, устойчиво на них держался и как бережно держал в своих огромных ручищах винтовку, словно лопату или кетмень, Алексей понял, что перед ним простой афганский пахарь и сеятель, тот, кто должен был кормить свой народ, а не размахивать винтовкой.

Хоть и шевельнулась у Алексея в душе мимолетная жалость к этому врагу, но он тут же загнал ее куда-то далеко-далеко, в самый потаенный уголок сознания.

«Слюнтяй, да он, дай ему возможность добежать до окопа, такое с тобой сделает, что родная мать не узнает», – подумал он, внутренне заводясь.

До бегущего впереди цепи афганца оставалось не более двухсот метров, когда Алексей, прицелившись ему чуть ниже пояса, не дожидаясь команды лейтенанта, нажал на спусковой крючок.

– Та-та, – коротко и сухо отозвался автомат. Вырвавшийся вперед боевик остановился, словно наткнувшись на непреодолимую стену, посмотрел вверх, сделал шаг назад, и упал, завалившись на правый бок.

В этот же момент прозвучала команда взводного:

– Огонь!

Замертво упали еще несколько атакующих. Остальные залегли и начали методически обстреливать позиции десантников.

Эта, хоть и небольшая, победа взбодрила ребят. Даже переводчики уже не втягивали в плечи голову при каждом выстреле, а стреляли, тщательно прицеливаясь. Толку, конечно, от их стрельбы было мало, но, несмотря на это, плотность огня хоть и не значительно, но увеличивалась.

Алексей хотел было подойти и еще раз растолковать непонятливым воякам, что патроны надо беречь, но душманы, подгоняемые своим командиром, поднялись и снова ринулись на приступ. Короткими очередями он сбил с ног одного, затем другого афганца. Потеряв еще человек шесть, нападающие залегли и с еще большим остервенением начали обстрел.

Правда, их стрельба десантников мало тревожила. Беспокоило одно, что боевики где ползком, а где и перебежками уже подползли к позициям метров на сто и могли воспользоваться даже самым небольшим замешательством, невнимательностью с их стороны, чтобы последним ударом опрокинуть всю их оборону и перерезать, как цыплят. Эта тактика была известна многим. Душманы находили любую возможность, чтобы, подобравшись как можно ближе к обороняющимся, закидать их гранатами.

Алексею казалось, что моджахедам помогает родная земля, сама природа, так что он был начеку, наблюдая и за себя, и за переводчиков, которые продолжали безрезультатно обстреливать атакующих.

– Шу-шух-шух, – прошелестели над головой пули. Алексея удивил незнакомый, доселе неслыханный свист свинца.

В тоненьком, почти непрерывном нытье пуль: «пью-пить-пить-пью», исходящем от винтовочных и автоматных пуль, пролетающих мимо, новые звуки вызвали у Алексея суеверный страх.

«Неужели у «духов» есть ДШК?»¹ – удрученно подумал он. – Как же я сразу не догадался!» Алексей взглянул назад, туда, откуда велся огонь, и ахнул. Несколько окопов, в которых прикрывали тыл саперы, были разрушены.

Одна из мин, по всей видимости, попала прямо в окоп, стенки которого обвалились. Из-под земли виднелась только рука, безжизненно сжимающая уже не нужный автомат с перебитым осколком прикладом.

И в соседнем окопе не было никого видно.

Только из третьего окопа кто-то вел огонь. Снова, уже почти на уровне вершины, прошипели страшно назойливые и всесокрушающие пули.

– Шу-шу-ша-ша-шам, – послышалось рядом. Пуля пробороздила глубокую полосу в тыловом бруствере его окопа и, шарахнув о стенку, застряла там. По вспышке пламени, вылетевшей из ствола пулемета, Алексей засек позицию, с которой их обстреливали. Позиция пулеметчика находилась в километре, может быть, чуть дальше от них, на высотке, которая была почти на одном уровне с их высоткой.

«Вот гады, – подумал про себя Алексей, вжимаясь в землю, – теперь всем нам крышка. Спрячешься от огня ДШК, нападающие к позициям подберутся, гранатами закидают. Будешь наблюдать и отбиваться от тех, кто спереди, получишь пулю сзади».

– Товарищ лейтенант, – что было сил прокричал Алексей, стараясь перекрыть гул боя, – нас обстреливают с тыла!

– Вижу, – ответил взводный, – ты лучше за атакующими смотри, – и тут же приказал: – Юлдашев, разворачивай свой гранатомет и накрой расчет ДШК!

Алексей увидел, как Мирза, ловко перепрыгивая из окопа в окоп, перебрался на запасную позицию и, установив там свою карманную пушку, начал наводить на цель. Зарядив гранатомет, он навалился всем телом на ручки и нажал на гашетку.

– Бу-бу-бу-бу-бу, – забубнил гранатомет, и в это же мгновение по позициям резануло:

– Шу-шу-ша-шап-шап!

Абдулла вдруг громко воскликнул и начал оседать на дно окопа.

Вместо головы его зияла одна-единственная рана. Ошметки плоти и кровь, брызнувшие в разные стороны, залепили лицо Сахиба, и он, вереща от ужаса, машинально снимал ошметки с лица.

– Ложись! – крикнул ему Алексей. Но оставшийся в живых переводчик вместо того, чтобы упасть на дно окопа, в каком-то бессознательном порыве стоял, вытянувшись, словно бросая смерти вызов. Но это продолжалось всего несколько секунд, в следующее мгновение он, согнувшись в три погибели, рыгал прямо на лежащий в крови труп.

Алексея тоже стошнило. Спазмы то сжимали, то выворачивали пустой желудок, вызывая боль во всем теле. Он отвернулся от этой страшной картины. В это время нападающие предприняли очередной бросок.

Алексей уже отчетливо видел уставшие, застывшие в испуге лица, натыкался на ненавистные кровожадные взгляды врагов и стрелял, стрелял, стрелял. Стрелял за себя, за тех, кто уже не мог стрелять, за всех. Он уже не укрывался после каждой своей очереди, не замечал роящихся со всех сторон пуль. Целился, нажимая на курок, ждал, пока очередная жертва упадет, дернется и замрет навеки. Переводил прицел на другого, и все повторялось снова.

Кое-кто из боевиков вырвался довольно далеко от основной цепи нападающих, был метрах в 60–50 от позиций.

Алексей отложил автомат, взял ручную гранату, разогнул усики чеки и резко выдернул ее. Дождавшись, когда душманы поднимутся в атаку, кинул гранату что было сил под гору. Она упала недалеко от цепи атакующих, и покатилась вниз. Моджахеды в страхе шарахнулись от нее в разные стороны, но было уже поздно. Раздался взрыв, и несколько человек, испытав на себе силу осколков, запричитали, заверещали от боли.

Раздалось еще несколько взрывов. Атака боевиков в очередной раз захлебнулась. Они начали потихоньку отползать назад, стреляя в тех из своих соратников, кто не в состоянии был ретироваться.

Атака была отбита, но теперь даже это не вызывало радости, когда Алексей узнал о потерях. Погибли два сапера, переводчик и художник Степа Худенко.

Степу сразил пулемет, когда тот, будучи вторым номером у Юлдашева, подносил коробку с гранатами.

– Это меня должно было убить. Это меня должно было убить, – повторял Мирза, стоя перед ним на коленях. Пуля крупного калибра расчленила еще не успевшего возмужать парнишку на две части прямо по пояснице. Длинные тонкие пальцы его еще дергались в агонии, а невинная душа уже отлетела, и этим он освободился сразу от всего – и от страданий, и от возможного плена.

А Юлдашев, поклявшись отомстить за Степана, достал все-таки расчет ДШК и уничтожил осиное гнездо.

Только после этого наступило затишье. Оставшиеся в живых знали, что оно будет недолговременным.

Убитых собрали на КНП. Места хватало, чтобы уложить всех ребят в один ряд.

Одного из снайперов накрыло миной, и от его тела остались лишь рваные и кровоточащие куски. Их сложили вместе, те, что нашли, и накрыли иссеченной осколками плащ-палаткой.

У сапера во лбу было чуть заметное, черное от запекшейся крови пятнышко, и больше ничего, ни одной царапины.

«Это сработал снайпер», – подумал Алексей, прощаясь мысленно с каждым из погибших.

Трое были ранены.

Сержант Червинский и третий сапер – легко, их вражеские пули задели вскользь. Сорока – тяжело. Взрывом мины у него оторвало руку. Теперь вместо правой руки торчала туго перебинтованная култышка.

Когда Алексей добрался до КНП, взводный вводил ему промедол, и вскоре говорливый Сорока затих. Его положили рядом с погибшими. Другого места просто не было.

Лейтенант обвел оставшихся в живых усталым взглядом.

– Вот так-то, ребятки, – сказал раздумчиво, – это война…

В помощь саперу для прикрытия тыла он отправил переводчика, который к этому времени пришел в себя. Боевики словно ждали, пока десантники снова займут свои позиции, и тут же продолжили минометный обстрел.

Алексей, оглядев подступы к позициям, отметил, что моджахеды собрались у речки и о чем-то оживленно спорили.

«Спорьте, спорьте», – подумал он. Но в душе уже не было сил для смеха, уж слишком неподходящее было время. В горле стоял непроглатываемый ком, в глазах горючие слезы.

– У-у, суки! – погрозил он кулаком душманам, собравшимся у речки. В это время рядом взорвалась мина, следом другая.

Алексей плюхнулся на дно окопа и взмолился:

– Только не в меня, Господи!

Прогремели взрывы еще трех мин, и наступила звонкая тишина.

«Слава богу, и на этот раз мимо. Я живу!»…

Это была его последняя мысль, потому что в следующее мгновение свист мины завершился душераздирающим грохотом, в нос резко ударил запах тола и – тьма.

Алексей не помнил, сколько находился в беспамятстве.

Очнулся от удушья и навалившейся на него тяжести. Голова гудела так, словно по ней, как по наковальне, колотили молотками.

– Тук-тук-тук, – учащенно стучало сердце, и эти звуки, усиливаясь многократно, били и били по мозгам, методически и неотвратимо. Алексей хотел сжать голову, но не смог. Придавленные землей руки не слушались. Он попробовал встать, но сразу не смог, и только поднатужившись, так, что в глазах замелькали красные круги, смог пошевелиться. Земля чуть поддалась, отпуская его из плена. «Засыпало, но несильно», – заключил он и стал раскачивать тело из стороны в сторону. Пока освободил из земли голову и плечи, раза два терял сознание, проваливаясь в пропасть небытия.

И только после того, как Алексей вдохнул всей грудью чистого воздуха, силы его словно умножились, и он, освободившись наполовину, начал инстинктивно раскапывать себя руками, ничего не видя и не слыша.

Вскоре почувствовал, что ему кто-то помогает, осторожно разгребая землю со спины. Ног не чувствовал. Когда его откопали, ощутил неземную легкость и в то же время при попытке пошевелить левой ногой его обожгла жгучая, невыносимая боль. Он застонал.

«Если нога болит, значит, на месте», – подумал Алексей и снова забылся.

Очнувшись, он увидел, как его левую ногу бинтует лейтенант Русаков. Грудь была уже перевязана. Мягкий обруч бинта чувствовался и на голове. Взводный склонился над ним и в самое ухо что-то прокричал. Алексей напряженно прислушался и с трудом разобрал, что летят вертолеты, что надо продержаться еще немного. Потом лейтенант достал из сумки сложенный вчетверо лист окровавленной бумаги и засунул ему в карман гимнастерки.

– Так будет вернее! – прокричал он.

– Прощай, не поминай лихом! – добавил лейтенант, направляясь к автоматическому гранатомету.

Грохнул взрыв, который поднял его, как кутенка, в воздух и со всего размаха шлепнул о землю.

8

С вертолетной площадки Алексея сразу же повезли в операционную. Огромные прожекторы, зеркала и стерильная белизна ослепили его. Он зажмурился. Открыл глаза, только, когда почувствовал, что его наконец-то вытаскивают из гипсового кокона, даже хотел как-то помочь медикам, поднатужился и тут же провалился в глубину небытия.

Очнулся уже в палате. Сначала увидел прямо перед собой крупное, словно через призму увеличенное, лицо. Огромные, кричащие болью и состраданием глаза, крупный нос, полные чувственные губы. Он подумал, что все ему это только кажется. Закрыл глаза. Открыл, но видение не исчезло, правда, стало четче, контрастней.

Увидев, что раненый пришел в себя, чудное видение отвернувшись к столику с медицинскими инструментами, начало с шумом передвигать их с места на место.

Алексей протер рукой глаза, чтобы четче разглядеть ее лицо, но женщина в белоснежном халате продолжала перебирать инструменты, не обращая на него никакого внимания. Ладно облегающий ее худенькое тельце халат нежно очерчивал округлые плечи, тонкую талию и довольно широкие бедра, дорисовывали в его воображении и тонкое, довольно симпатичное личико.

Алексей скосил глаза ниже. Оттуда выглядывали стройные белые ножки, облаченные в мягкие тряпичные туфельки. Что-то по-детски нежное и незащищенное видел он в озабоченно склонившейся к столу фигуре.

«Ну, обернись, обернись же!» – мысленно гипнотизировал он медсестру.

Та, словно поддавшись его гипнозу, обернулась. Алексей внимательно посмотрел на нее и разочарованно хмыкнул. Для него она была не особенно симпатична, но прекрасно сложена, что он сразу же про себя отметил. Стройной, легкой фигуре девушки явно не шло квадратное лицо. Хотя нельзя было сказать, что широкий нос и чуть припухшие губы делали широкое лицо некрасивым, совсем нет.