Боярин Николай Ильич Шубин, юный Одаренный, только что победивший в магическом поединке, который тут называли Божьим судом, стоял посреди пятачка зеленой травы диаметром в десять метров, и разглядывал синее, чистое небо. В котором не было ничего, кроме летнего солнышка, заметно слепившего глаза. Ну, это для обычного человека, не наделенного Даром.

– Нет, – поправил он себя, – не наделенного именно той гранью Дара, которая сейчас…

Сейчас он совершенно машинально создал над собой объект, который по сути являлся воздушной линзой; самой главной частью телескопа, или бинокля. Повернутого к глазу пользователя, или – если хотите – создателя этого чуда обратной стороной. Так, что светило превратилось в крохотный, четко очерченный светлый круг, ничуть не мешавший зрению. Которое и отметило, самым своим краешком, какое-то движение в той стороне, что была представлена трибуной с застывшими на ней зрителями. И было от чего им замереть! Никто, кроме пожалуй, двух-трех человек, знавших… а скорее только догадывавшихся об истинной силе Дара Николая, и его способностях применять эту Силу, не верил, что опытный, прошедший не одну войну Одаренный, граф Стрешнев Борис Николаевич, потерпит поражение. Да еще какое – исчезнет с лица земли без всякого следа!

Вообще-то след он после себя оставил, но Шубин уже пообещал себе, что никому об этом не расскажет. Потому что чревато было… Не совсем материальный след, если уж быть до конца честным. Тот новый орган, Источник, который теперь «поселился» в груди Николая, прямо под родным, уже хорошо изученным, и ставшим неотъемлемой частью самой сути боярина, разглядеть обычным зрением невозможно было даже под микроскопом. А вот внутренним, при медитации; или вот так, «нырнув» уже привычно внутрь себя…

– Да-а-а, – проворчал Николай, делая первый шаг в сторону трибуны, – как раз сейчас ничего разглядеть и не получится. Искры, то есть Сила внутри так возбудилась, перебаламутилась, что даже настоящих, физических органов сейчас не разглядеть. И это, черт побери, хорошо. Очень хорошо!

Потому что были среди Одаренных, собравшихся на трибуне, умельцы, которые могли вот так «нырять» не только внутрь своего, но и чужого тела. И рассмотреть там…

– Кое что, скажем так, – думал Николай, наполняясь какой-то тревогой, – лишнее. Которое при вдумчивом использовании может оказаться очень даже полезным. Вроде этой самой линзы… Игрушка, конечно.

Очевидно, интенсивные тренировки Дара в последнее время не прошли бесследно. Ступив с плотного газона, выращенного явно с использованием Силы нужной направленности, на еще более плотный грунт, сейчас превратившийся в твердую, сравнимую с каменной, поверхность, он машинально повернул «бинокль». Или, точнее, огромный, диаметром на метр, не меньше, «монокуляр» – так, что трибуна, с важными лицами на ней, буквально скакнула ему навстречу. И прежде всего лицо Владимирского князя Александра Сергеевича Столетова, на которого и был направлен взгляд Николая.

Князь не сидел; не стоял на месте. С самым невозмутимым выражением лица, в котором боярин Шубин сейчас мог различить даже мельчайшие поры, он спускался с трибуны, а вслед за ним и супруга его, и многочисленная свита, в которой Николай, двигая на ходу перед собой созданный на голых инстинктах магический прибор, разглядел еще два лица, которые ему были нужны.

– Прямо сейчас, – добавил он с усмешкой, – хотя сами вы еще об этом не подозреваете. Но куда вы денетесь, вместе со своей важностью, и немалой властью в этой части российского государства?! Если я, конечно, правильно понял то немногое из законов и неписаных правил Великого русского княжества, которые успел изучить за… два месяца с небольшим. Княже! Александр Сергеевич!

Он так же машинально «растворил» линзу в воздухе, и остановился как раз на краю выжженного, утоптанного и идеально ровного поля, недавно радующего глаз свежей зеленью. Остановился напротив князя, уже спустившегося с последней ступени трибун, и буквально вонзившего тяжелый взгляд в юнца, посмевшего не только расстроить его планы (ага – не умер, как было задумано), но и вставшего у него на пути; явно с какими-то претензиями. Почему с претензиями? Да голос боярина, не громкий, направленный разве что как раз на нужную троицу – ну, и нескольких посторонних, ненужных сейчас для Николая лиц – был требовательным! Оскорбительно требовательным! Так, очевидно, мало кто разговаривал с хозяином владимирской земли.

– Чего тебе…, Николай Ильич? – выдавил из себя князь.

– Поговорить надо, Александр Сергеевич, – чуть сбавил градус требовательности парень, – с тобой, да с отцом Гермогеном. И с его Светлостью графом Бочкаревым Николаем Фомичевым.

– Так говори, – так же недовольно бросил князь, оглядывая названных лиц.

Едва видное под головным убором, которому Шубин не знал названия, да сквозь густую, полностью седую бороду лицо митрополита было напряженным; даже… потрясенным. И это – понял Николай – не было вызвано победой юного боярина в поединке. Главный же маг княжества, граф Бочкарев, напротив – безмятежно улыбался, и разглядывал победителя с заметным любопытством; как какую-то диковинную зверушку.

– Только с вами, – все так же твердо и требовательно, – заявил Николай, – ну… или с майором Никитиным Юрием Федоровичем.

Майора, руководителя местной «охранки», не подотчетной князю, рядом не было видно. Но в том, что он растворился где-то среди зрителей, и может вмешаться в любой, нужный для него момент, Николай не сомневался. Пока не вмешивался. И это было на руку боярину. Хотя и несколько напрягало – привык уже Николай, что майор оказывается рядом… в самый ненужный момент. Но пока опричник никак своего желания включиться в разговор не проявил. Что, очевидно, в большой степени устраивало и князя Столетова. Да и граф Бочкарев чуть посерьезнел, практически незаметно скосив глаза направо, и налево – искал, очевидно, Юрия Федоровича. Митрополит же еще больше потемнел лицом, и первым шагнул вперед. Парень же повернулся, и пошел туда, откуда и начал свой короткий путь. К той точке, на которой провел весь этот поединок. Короткий? Не знал пока – в той круговерти магических сил, которыми был заполнен сам поединок, и тяжкий процесс уничтожения даже мельчайших его последствий, время текло с другой, не познаваемой обычным восприятием скоростью.

Еще один прием, или конструкт из подвластных Одаренным Воздухом не удался; рассмотреть с помощью этой грани тех, кто шагал за ним следом не получилось.

– Пока не получилось, – чуть заметно улыбнулся Николай, – ну, и ладно. Какие мои годы! Слух-то, обостренный благодаря Дару никто не отменял. А он подсказывает, что именно три человека и шлепают за мной. А, нет – четверо! Неужто опричник не выдержал?

Сам боярин удержался; повернулся к следовавшим за ним, только достигнув намеченной точки.

– Ага, все же не майор, – выпустил он из себя воздух, который почему-то задержал в груди, – один их мулатов охранников. Ну, и правильно – не гоже князю без охраны шастать. Тем более, за таким мутным типом, как я! А где второй «из ларца, одинаковый с лица»? Ага – вон он.

Второй смуглокожий здоровяк, которого парень, неведомым для себя способом получивший обширные знания – в том числе опытного вояки – определил как вполне профессионального телохранителя, сейчас стоял за спиной княгини Столетовой, внимательно оглядывая окрестности, и едва заметно морщась.

– Ну, это понятно почему, – решил Николай, – слишком много постороннего люда рядом с охраняемым лицом. Да еще напарника рядом нет. Ну, да ладно – их проблемы. А я сейчас свои решать буду.

– Говори, боярич, – все же не выдержал, «подколол» парня князь, – не ради разговоров сюда приехал. Мне, знаешь ли, дела за все княжество делать надо…

– Силен, – ухмыльнулся внутрь себя боярин, ничуть не обидевшийся на оговорку Столетова, – за все княжество. За все княжество (это он уже вслух повторил, и продолжил)! Так и я за княжество сказать хочу. Граф то Стрешнев большим… затейником оказался. Не только сам к небесам вознесся, или под землю, ближе к огню адову провалился, но и нас всех захватить туда пожелал. Если бы не Сила, дарованная мне Господом богом нашим, то…

Ответил ему, как и ожидалось, граф Бочкарев. Митрополит по жизни, или в силу возраста и положения был человеком неторопливым, вальяжным. Сейчас же только кивал, вслед каждому слову Одаренного; кстати, произнесенным вполне серьезным тоном.

– Чем докажешь, Николай Ильич? Здесь, – он обвел руками закаменевшую, мертвую площадку, – ни частицы угрозы не вижу. Ни природной, ни с Силой Одаренного связанной.

Вот на это митрополит кивать не стал. Посреди седой, ухоженной бороды обнаружился провал, а в нем ровные, вполне здоровые зубы. Ну, и слова, которыми священник наградил мир – тяжелые, и от того убедительные:

– Зато я вижу… точнее, видел, Николай Фомич. Еще до начала суда, да вмешаться не успел. Была, была в этом месте Сила Смерти. Теперь же… Подойди ко мне, отрок…

Отрок, с некоторым стеснением в груди, не стал чиниться – сделал три шага вперед, остановившись перед митрополитом на расстоянии вытянутой руки. Руки священника; у самого парня конечности были куда длиннее. И митрополит, как и ожидал боярин, повторил ритуал, проведенный им над парнем до начала поединка. И так же облегченно вздохнул; как и сам Шубин, кстати, стоявший с безмятежным видом. Черноты, или Силы Смерти, в нем не оказалось. Хотя…

– По самому краю прошел, – признал свою ошибку Николай, – надо быть аккуратней, в этой гонке за Силой. Как бы чего ненужного не подцепить… по случаю.

– Ну так что же, – перевел на себя внимание чуть нетерпеливым тоном князь, – разрешилось все… ко всеобщему удовлетворению? Так?

– Нет, княже, не так, – покачал головой Николай, – уничтожен носитель зла. А если говорить прямо – то граф Стрешнев, Одаренный Силой Смерти. Но как-то ведь он ее получил? И где? Причем недавно. На встрече во дворце твоем, княже, такой у него не было. Так ведь, отче?

Митрополит, помедлив, кивнул.

– И где он ее получил? – почти выкрикнули следом синхронно митрополит с графом Бочкаревым.

– Я думаю, надо спросить у хозяйки… нынешней здешней хозяйки. Графини Стрешневой Елизаветы Матвеевны.

– Ну, так давайте спросим ее! – нетерпение князя вылилось в выкрик, громкий приказ.

Митрополит с княжеским магом переглянулись. Очевидно на ступенях иерархической лестницы они стояли примерно вровень, так что…

– Я сбегаю, – кивнул, чуть улыбаясь, Шубин, – мне не трудно.

Он действительно пробежался к подножию трибун, где в одиночестве стояла графиня Стрешнева. Николай этому обстоятельству ничуть не удивился. Детей, очевидно, увели, как только стал понятен результат дуэли; остальные же, приглашенные самим графом, пока никак не могли определить своего отношения к вдове.

– До тех пор, – решил парень, – пока его не проявит сам князь; а пока, – Елизавета Матвеевна. Князь Столетов Александр Сергеевич желает, чтобы вы присоединились к нашей беседе.

– Идемте, Николай Ильич.

Боярин чуть не споткнулся – на первом же шаге. А все от того, что в голосе вдовы, только что лишившейся защитника по жизни, что говорится – оплота, надежного плеча – не было ни грана печали. Больше того, Николай отчетливо читал в нем облегчение, как будто женщина сбросила с плеч немалую такую горушку. И к себе Николай не чувствовал особой злости. Разве что некоторая опаска была, причем связанная большей частью с предстоящей беседой. А именно – участием в ней боярина Шубина.

Завершив своей особой, и приведенной женщиной небольшой кружок, из которого выбивался неслышной тенью лишь телохранитель, стоявший за спиной князя, Николай спросил первым делом у Одаренного, графа Бочкарева. Реакцию Столетова, недовольно дернувшего бровью, он проигнорировал:

– Ваша Светлость, вам не кажется, что слишком много там, – махнул он в сторону трибуны, – греют сейчас уши…

– «Греют уши»? – хохотнул граф, окидывая взглядом пространство, на которое указал юный Одаренный, – интересное замечание. А, пожалуй, вы и правы, Николай Ильич.

Ничего объяснять он не стал, как и творить какие-то видимые жесты. Но в следующую секунду вокруг малой компании возник купол, теперь из чистого… воздуха – плотного, не пропускающего ни единого звука. Грани его, кстати, как раз совпали с границами круга изумрудного газона, так контрастирующего с мертвой землей вокруг. Сам же маг и допрос начал; очень вежливый, и продуманный.

– Не иначе, он у князя еще и внутренней безопасностью заведует, – решил Николай, которому такие вот приемы преподавали… качественно, но очень давно, – куда уж тебе трепыхаться, женщина?!

Графиня улыбалась, больше частью кося при этом взгляд на Владимирского князя, и отвечала охотно. Как понял Николай, ничего при этом не скрывая.

– Но и лишнего не говорит, – определил Николай, непроизвольно анализируя эту, на первый взгляд, великосветскую беседу, – но я-то знаю чуток побольше; благодаря прежде всего старому казаку Белкину. Его, кстати, не видел сегодня. Но чувствую – где-то он тут затаился.

В результате этой беседы стало очевидным – все зло, что привнес на эту поляну граф Стрешнев, исходило от его мастерской, или лаборатории. Где главным был Одаренный, привезенный Борисом Николаевичем Стрешневым из германского похода.

– Это все он, он! – чуть не плача, заявила графиня, показывая парню (ну, и всем остальным тоже), что значит на самом деле «заламывать руки», – я уж говорила Борису Николаевичу, говорила. Отговаривала.

От чего именно отговаривала графиня супруга, интересоваться никто не стал. Главное по итогам короткого допроса было определено – место, где, быть может, злокозненный граф проводил жуткие ритуалы. И где, очевидно, ждал их тот самый алхимик; маг с Силой Смерти.

– Ага, как же, – хмыкнул про себя Николай, пряча саркастическую улыбку, – стал бы граф оставлять такую улику. А впрочем, кто его знает?! Пойдем, что ли, поглядим?

Это предложил первым граф Бочкарев. Не так, конечно, по простонародному. Предложил в виде одобрения со стороны своего сюзерена, Владимирского князя. Видно было, что Александру Сергеевичу жутко не хотелось куда-то идти; больше того – он сейчас больше всего желал оказаться в уютном салоне своей самобеглой коляски, и катить отсюда подальше; в не менее уютные палаты княжеского дворца. Но – положение обязывало. Как и митрополита Владимирского и Суздальского, который первым шагнул вперед в направлении, указанном графиней. Шагнул с отрешенным, и каким-то торжественным лицом. И даже борода его подалась чуть вперед, словно это она показывала ему путь.

Тут проводником мог быть и сам Николай; расположение построек в центральном поместье Стрешневых он знал, что называется, назубок.

– Даже лучше, чем в своем, – с некоторым изумлением констатировал парень, – на свою то усадьбу все времени не хватало, а здесь – хочешь, не хочешь, надо знать до последней тропки. Потому как враждебная территория… пока. Ага – вот тут конюшня, как бы не больше, чем у меня самого; тут… какой-то сарай, в последнее время ни разу не посещаемый, а вон там как раз и зданьице, которое определенно имеет немалой глубины подвал. Это Белкин удачно одного из строителей разговорил. Того, что тут еще лет шесть назад в бригаде шабашников подвизался. Ага – пришли.

На самом деле – не пришли. Митрополит, все так же возглавлявший процессию, пусть и внутри Купола, которым без видимых усилий управлял Бочкарев, вдруг остановился. Словно на стену невидимую наткнулся. Повернул голову к остальным, и проговорил, осенив прежде смертельно побледневшее лицо крестным знамением:

– Все, чада мои. Дальше я не пойду. Или найду там свою Смерть. Или что похуже.

Короткая пауза показала, что желающих проверить здание особо и нет. Князь бросил взгляд на Николая, но тот отрицающе покачал головой: «Нет уж, батюшка-князь! Ты сам признал, что это дело княжества. А не хочешь – давай все таки позовем опричника».

Князь никого звать не захотел. И повернулся к другому Одаренному; своему подчиненному. Уровень подчиненности которого Николай не знал. Но очевидно, что тот оказался достаточно высоким. Потому что граф Бочкарев глубоко вздохнул и, тоже перекрестившись, двинулся вперед. Причем купол, который он создал, отпочковал от себя еще один, гораздо меньший размером. На что юный маг завистливо вскричал внутри себя:

– Я тоже! Я тоже так хочу! И не только так! Где тут настоящие магические школы и академии? Где наставники, не скрывающие своих знаний, а напротив, щедро наделяющие ими учеников? Хочу такого!

Граф, между тем, добрался до дверей; трансформировал купол над собой в другую фигуру – облегающую его словно скафандр, только на несколько размеров больше необходимого. И скрылся за дверью лаборатории, не издавшего – вот странно, да? – при открытии-закрытии зловещего скрипа. Находился маг внутри долго; минут пятнадцать по внутренним часам боярина. И появился так неожиданно, что все, не исключая самого князя и его телохранителя, вздрогнули. А может, это от того, что был граф Бочкарев неестественно бледен? Больше того, едва оказавшись снаружи, под яркими лучами солнца, граф согнулся, и излил из себя…

– Ну, наверное, не только сегодняшний завтрак, но и вчерашний ужин, если не обед, – определил Шубин, чувствуя, что и его самого тянет присоединиться к графу в таком вот не… самом аппетитном деянии, – это что же он там такого обнаружил.. неприятного? Или ужасного?

Граф, между тем, несколько оправился, и зашагал к основному куполу уже вполне твердо. А вот юный боярин напрягся. Здесь, в мире Одаренных, он пока не слышал, и не читал о противодействии бактериалогическому или химическому оружию. Разве что про проклятия знал; и то только со слов Анфисы Никаноровны. Теперь же совсем не горел желанием «познакомиться» с чем-то смертельно опасным. В тот момент, когда два купола соприкоснутся, а потом и сольются воедино. Он уже готов был наложить поверх того купола, внутри которого находился в компании с благородными, и не очень людьми, свой; очищающий, состоящий из мириадов электрических икр. Только вот как переживет их воздействие граф Бочкарев?

Раньше него предпринял предупредительные меры митрополит. Ухватившись левой рукой за крест на груди, он забормотал что-то неразличимое, и направил другую руку вперед – навстречу медленно подступавшему к куполу Бочкареву. Что именно, какая благодать, или Сила, истекала сейчас из ладони священника? Боярину Шубину было неведомо – не одарила природа, или высшие силы его таким Даром. Но вот изменения в Силе Воздуха теперь ему были подвластны. Пусть даже трансформированного чужой Силой. Потому он и почувствовал, или понял, что купол, в котором они находились, изменился; причем кардинально. Что в него вплелась другая Сила, сквозь которую ничто чуждое Жизни прорваться не могло.

– А может, это она и есть, чистая Сила Жизни! В первозданном, так сказать, ее виде, – думал боярин, лихорадочно пытаясь запомнить свои ощущения, которыми щедро делился купол, – кажется, что-то получается. Эх, напроситься, что ли, к батюшке на пару уроков? Сила то такая, благодаря Анфисе, у меня есть. Ага, тут напросишься… А впрочем, может, свой батюшка, Иоанн, чем-то подобным владеет? Вот сегодня же… нет, уже завтра и поговорю с ним.

Граф Бочкарев преодолел обновленный купол, чуть вздернув брови, и улыбнувшись митрополиту. Остановился напротив князя, глубоко вздохнув, и поклонившись.

– Ну, что там, Николай Фомич?

Теперь в голосе князя Столетова любопытство и нетерпение превалировало над… нетерпением же, но совсем другого рода. Князь явно желал оказаться подальше отсюда, но только после того, как утолит свое любопытство.

– Ну, и убедиться, что этот крошечный филиал ада на земле ликвидирован. Полностью и окончательно. Вот уверен почему-то, что не хочет князюшка огласки. А вот почему тут не присутствует майор Никитин? Или… ему тоже достанется, если узнают там, наверху, что проморгал такое безобразие на подотчетной земле?

– Там… там сущий ад, Александр Сергеевич, – после некоторой заминки ответил граф, – настоящий! Мертвые тела, части тел. Все в крови. А еще…

– Говори же! – словно молотом пристукнул графа по темечку голосом князь.

– Ритуал там творился, черный. Распятие на полу, все в крови; животные… черные – и козел, и петух с котом, и пес… иных даже и не распознал. Но все по шерсти черные, – граф истово перекрестился, – я ничего там трогать и не стал. Только прошелся по подвалам, да назад, к светлому солнышку.

– И правильно сделал, сын мой! – неожиданно громовым голосом громыхнул митрополит, – сжечь! Сжечь все это! Дотла!

И повернулся к Николаю с требовательным взглядом. И другие тоже, что называется, воткнули в него свои гляделки.

– И «хотелки» тоже, – ухмыльнулся Николай, сам достаточно напряженный от слов графа, – кажется, все идет именно так, как и планировалось. Жути на всех нагнали; теперь будет торг. Совсем уж обирать вдову не буду. Возьму лишь, что нужно. Как там у Ильфа с Петровым говорилось? «Не корысти ради…».

Первым запустил «пробный шар» граф Бочкарев.

– Николай Ильич, – спросил он вполне доброжелательно, – ты ведь от… недавнего использования Дара… не сильно притомился?

– Во, как?! – восхитился Николай, – это так теперь поединок до смерти называется? Ну что ж – кивнем для начала.

– А повторить сможете… вон с тем объектом? – продолжил граф после его кивка.

– Повторить то можно, – протянул неопределенно боярин, – попытаться…

И опять первым уловил, и отреагировал на эту неопределенность граф Бочкарев:

– Что хотите за это, Николай Ильич?

– Что хочу? – Николай даже плечами не пожал, показывая, что ответ был очевидным, – виру хочу? От рода Стрешневых.

– Виру?! Какую виру?! – вдруг вызверилась графиня, только что являвшая собой образец смирения, – мужа угробил до смерти, теперь и сиротинушек его по миру пустить хочешь? Не дам! Ничего не дам!

Николай аж залюбовался женщиной; ее эмоциональным взрывом. В ярости графиня, казалось, сбросила десяток лет, если не больше. И морщины в уголках глаз исчезли, и лицо румянцем покрылось – на вид совершенно здоровым. Но любоваться было не время; пора была «ковать железо, пока горячо». Вот Николай, и ковал – пока только словами.

– Николай Фомич, – спросил он у графа, не обращая внешне никакого внимания на Елизавету Матвеевну, – а что будет с родом Стрешневых, если… «убираться» здесь будет Тайный приказ?

– Понятно что, – разом посмурнел граф, – ничего хорошего. Прежде всего для рода. Род вычеркнут из Книги; всех причастных, да даже просто знавших, да не донесших, казнят. Малых деток по семьям раздадут… в холопском звании, да в другом княжестве. Ну, а сама земля Великому князю отойдет. А кого он ею наделит, то…

– А как же мы?

Озадачиться, или даже испугаться боярин не успел. Как и задать этот вопрос вслух. Граф Бочкарев ответил раньше.

– А мы, если общими усилиями, да велением Его Сиятельства князя Владимирского Столетова Александра Сергееича, да благословением митрополита Гермогена уничтожим эту заразу, то… честь нам и хвала!

– Общими усилиями, – усмехнулся про себя Николая, приводя в состояние покоя нервную систему, несколько покореженную после первых слов графа, – а работать-то мне. Ну, если за приличную плату, так и не жалко.

– Итак, Николай Ильич…

Боярин вместо слов «отключил» действие одного из артефактов.

– Ох! – прикрыла рот ладошкой, и отступила на пару шагов графиня.

– Ага! – словно торжествуя, и подтверждая какой-то свой вывод, крякнул граф Бочкарев.

Митрополит еще раз перекрестился; три раза подряд. Ну, а князь просто отвел в сторону руку, останавливая бросившегося было вперед телохранителя. Боярин и этот обозначивший хорошую подготовку мулата бросок, и реакцию самого Столетова оценил. А потом снял с пояса один из элементов проявившейся для всех воинской амуниции. А именно – арбалет, сейчас не заряженный. Телохранитель еще раз дернулся, но уже на месте.

– Вот из этого, и подобного ему оружия, – негромко, но весомо начал предъявлять свои претензии боярин Шубин, – люди графа Стрешнева пытались убить меня. И не только меня. Только провидением Господа бога нашего, у храма которого и была эта попытка злодеяния, никто не погиб. Потому обозначу свои претензии к тем, кто причастен. Это – сам граф Стрешнев Борис Николаевич, ныне усопший. Его холоп-алхимик, промышлявший Черным, смертным Даром. Думаю, тоже провалившийся в сам ад. А еще – мастер, что изготовил этот самострел, и артефактный мастер, который нанес на него нужные узоры. Сам же граф Стрешнев Борис Николаевич признал виновными в нападении на меня еще и жителей деревеньки Переборово. Вот всех этих виновников…

– Мастера иноземного с детьми, да тварь, что узоры нечестивые творит, забирай, – прервала его графиня, – в холопы, да пожизненные. А с Переборовым… нет у меня над ними власти. Свободные…

– А мне люди и не нужны, – усмехнулся боярин, – своих хватает. А вот земли, которые граф Стрешнев отвел им в аренду, да дома с утварью, которыми наделил… тоже временно, я хотел бы забрать.

– А?!…

Графиня явно хотела сложить из пальцев фигу, да сунуть ее под нос зарвавшемуся юнцу – вон как правая ладонь дернулась. Но, видимо, вспомнила, чем недавно грозил этот самый отрок. Который, кажется, и не брился еще в своей жизни ни разу, но смел вот так спокойно и настойчиво торговаться. Нет – не с ней, не с вдовой графа Стрешнева. Здесь и сейчас все решал владимирский князь! Он и кивнул, соглашаясь. Боярин же поспешил добавить:

– И все свое имущество, которым означенные мастера пользовались, или могли пользоваться в злодейских намерениях, тоже отходит мне. А насчет земли, да деревушки Переборова, которая с моими землями общей границы не имеет, так к ним еще прирезать прибрежную полосу вдоль Нерли – до моего замка. Шагов на сто с правого берега по течению. Вот тогда я буду полностью удовлетворен. И все силы приложу… вон туда.

Он мотнул головой в сторону лаборатории. А остальные переводили взгляды с одного лица на другое; словно спрашивая друг у друга: «Откуда этот малец вылез, наглый такой?». И во всей этой компании, кажется, только граф Бочкарев был доволен этим торгом. Наконец, все взгляды остановились на лице графини, опять вернувшим прожитые годы.

– Я… согласна, – вымучила она из себя; потом почти яростно выкрикнула, – только похолопить мастеров прямо сегодня, здесь, при мне!

– Отчего не угодить вам в малом, Елизавета Матвеевна, – пожал плечами Николай, – там как раз и подполковник Стрельцов нас ждет. Точнее, обещал дождаться. А нет – так и послать кого не трудно за ним. Вот клятвою с холопами… бывшими холопами графа Стрешнева и обменяюсь – честь по чести. Но тогда и грамоту с картою в обмен потребую тут же. Или это долгое дело?

Вместо графа Бочкарева, к которому повернулся Николай, ответил сам князь.

– Давай, Николай Ильич, завершай уже. Все твои… претензии, высказанные здесь, учтем. В том мое слово. Оставлю за себя графа Разумова; он в княжестве такими делами заведует. Вот с ним все дела и порешаете. Как документы составите, так мои подпись и печать будут. Начинай уже.

– Ну, на слово, значит, на слово, – молча кивнул Николай, – а тебя, Елизавета Матвеевна, я прочитал правильно. Артефакторшу тебе, быть может, и жаль. Продать можно было, под благовидным предлогом. Или удавить потихоньку, вместе с сыном. Который – что ни говори – конкурент твоему собственному. Уж это-то в законе прописано. А вот побывав сыном холопки… шалишь – тут для парнишки и его матери все концы отрубаются. Жалко их? Как ни странно – ни капли. Потому как у меня будут жить нормальной жизнью, а здесь – хорошо, если неделю проживут…

Вместе с этими словами Николай священнодействовал. А точнее, повторял ту самую процедуру, которую провел недавно; на поле, перед зрителями. Единственным, и кардинальным отличием для Одаренного было то обстоятельство, что работал он теперь со стороны, используя хорошо видимый жгут Силы, состоящий из частичек Электричества. Жгут как-то неторопливо преодолел воздушный купол, не разрушив его, дотянулся до конька крыши лаборатории – в метре над ним. Там чуть замер, словно принюхиваясь, и обрушился вниз кончиком «хобота», почти мгновенно образовав свой купол, сквозь который никто не мог видеть, что творится теперь внутри здания.

Никто, кроме самого Николая. Теперь и он увидел то, что так смутило опытного Одаренного. Впрочем, вглядываться в адскую картину боярин не стал. Убедился мельком, что на самом деле все в подвалах обстоит еще ужасней, и сконцентрировался на собственной Силе. Которой – учитывая подросший Источник, и полученный (в виде сдачи, ага!) еще один дополнительный – стало у него куда как больше. Внутри электрического купола бушевал ураган, сметая, и стирая из реальности все, что творилось прежде в нем. И само здание, и странного вида приборы и емкости с зельями внутри, и мертвую плоть… кажется, саму память о них. По крайней мере, сам Шубин предполагал, что недавняя картинка не будет возвращаться к нему в жутких сновидениях. А как у остальных…

– Это их проблемы, – решил он, не отвлекаясь от руководства Силой.

Которой теперь у него оставалось ровно столько, сколько вмещалось в один Камень. Резерв, который Николай установил для себя на самый крайний случай. Такого здесь не было. Энергии, что сжигала, а вернее трансформировала материю в подобие самой себя, хватало с избытком. С таким, что опять проявилась проблема – куда этот избыток девать?

– Куда-куда? – чуть нервно спросил у себя Шубин, – жалко, конечно, но – в небо, конечно. Еще один фейерверк для оставшихся. Или… в землю? А что – надо попробовать!

Первый «кирпичик», который Николай создал буквально из ничего – по собственному мнению из чистой энергии – лег на самое дно котлована, уже образованного на месте подвалов. Николай при этом «заставил» себя забыть о хорошо известной формуле «Е равно эм це в квадрате»

– Если считать по «чистой» физике, так ничего и не получится, – решил он, – мозги просто не дадут Дару сработать как надо. А тут – гляди ка – один кирпичик к другому! Ну, прям как тротуарную плитку в Москве укладываю. А аккуратно-то как. Считай, теперь могу и за Одаренного Земли поработать. На других принципах, конечно. Но главное ведь результат?

Наконец боярин решил, что бушевавшая до сих пор внутри купола Сила вполне уместится внутри артефактных Камней в Источниках. Обратный процесс прошел куда как быстрее. Не за мгновение, конечно – тут никакие магические каналы не справились бы. Но вот – перед глазами изумленных зрителей вместо достаточно большого здания, и подвалов под ним зияет котлован идеально ровных очертаний. Да еще вымощенный аккуратными плитами.

12 3 4 След.

Боярский сын. Книга вторая: Сотня специального назначения

Глава 1

С этой книгой читают

Другие книги автора