Маньяк и тайна древнего русского клада

Пролог

Подходило к завершению одно из самых жестоких столетий, когда-либо известных со времён существования разумного человечества. Зака́нчивался ноябрь 1998 года; он плавно готовился перейти в декабрь, а затем стремительно ворваться в последний год уходящего в прошлое второго тысячеле́тия. Чем же знаменателен тот переходный период, приковавший к себе столь пристальное внимание?

Не стоит углубляться во все хитросплетения общественной жизни, какие в те далёкие времена происходили в Великой России, а следует остановиться лишь на единственном частном случае. Он вытекал изо всего того немыслимого хаоса, что образовался в некогда могучей стране, теперь же раздираемой на части бессовестными политиками и бандитскими группировками.

Итак, наступил третий вторник на удивление погожего ноября. Двигаясь осторожной походкой, по пустынной ивановской улочке неторопливо пробирается молодой человек, одетый в чёрную ко́жанку и обыкновенный спортивный костюм; на ногах обуты потрепанные, видавшие виды, кроссовки. Угнетённым состоянием и угрюмой, но красивой физиономией он выражает затаённый испуг, заставляя предполагать, что с ним приключились какие-то крутые, неразрешимые неприятности. Озираясь по сторонам, словно бы опасаясь, что из кромешной тьмы покажутся лихие преследователи, мужчина бросает пугливые взгляды на окружающую пустынную местность. Стои́т глубокая ночь; на улице не видится ни единого человека.

Несмотря на позднее время, беглец оказался не одинок – его сопровождает маленькая, шестилетняя девочка. Она напугана ничуть не меньше отца (а молодой человек, конечно же, приходится ей родимым отцом), поэтому периодически жалобно всхлипывает и увлажняет милые щёки непрошенными слезами, обильно сочащимися из ярко-зелёных, поистине изумрудных, глазок. Не стоит говорить, что девчушка тем привлекательнее, чем её маленькая головка украшается пышными белокурыми волосами, а продолговатое личико, нежное и прекрасное, выглядит практически безупречно.

– Папа, – обратилась она к встревоженному мужчине, не в силах скрыть явную дрожь, появляющуюся в совсем ещё юном голосе; вопреки необычной ситуации она продолжает сохранять мелодичные и звонкие интонации, – я очень боюсь. Когда мы уже придём?..

Куда именно они собирались, дочка не уточнила, потому что (если уж быть правдивым) и сама не знала, куда ее увлекает беспечный родитель. Хотя она была ещё достаточно несмышленой, но по тому подавленному состоянию, в каком последние часы пребывал обеспокоенный, удручённый отец (казалось бы, всегда жизнерадостный и обычно спокойный?), малышка (каким-то невероятным детским чутьем!) отчетливо понимала, что случилось что-то очень серьёзное и что их жизни подвергаются вполне реальной опасности. Наверное, поэтому она и была всецело уверена, что сообразительный молодой человек обязательно найдёт какой-нибудь приемлемый выход и что он сможет сделать так, чтобы они надёжно спрятались, избежав сгустившихся над ними неведомых неприятностей. Именно по той надуманной причине она и задавала тревожный вопрос, и с надеждой поглядывала на озабоченного родителя, и дожидалась утвердительного, прямого ответа.

– Прости, Наташенька, – печальным голосом ответил смущённый спутник, опускаясь пред ней на колено, – но, видимо, сейчас нам отправиться некуда… Твой папа втянул тебя, милая детка, в нехорошее, весьма и весьма опасное, дело, а как из него удачливо выбираться – он просто не знает. Меня, скорее всего, убьют, – Наташа всхлипнула гораздо сильнее, – поэтому я поведаю тебе одну жуткую, страшную тайну, которой я сделался случайным свидетелем и из-за которой с нами и случились все последние немалые неприятности.

– Какую тайну? – сквозь слёзы промолвила рыдавшая девочка.

– Недавно мой босс, – начал грустную повесть угрюмый рассказчик, увлажняя тоскливые очи струившейся влагой, – раздобыл одну секретную карту, где с достоверностью было указано, как можно найти спрятанное древними русичами редкостное сокровище. Я имел большую неосторожность – завладел той ценной находкой, и именно из-за моего непродуманного поступка наши с тобой жизни и подвергаются сейчас нешуточной, едва ли не самой ужасной опасности. Так получилось, что оригинал той карты был уничтожен, но я вовремя успел нарисовать с него поддельную копию – ты же знаешь, как я отлично рисую? – заплаканная девчушка кивнула белокурыми локонами; мужчина тем временем продолжал: – Я разделил ее на́ две равные части и спрятал их в двух маленьких медальонах: один отда́л твоей маме, другой оставил себе.

Молодой человек достал из кармана простенький овальный предмет, нажал на миниатюрную кнопочку и открыл его верхнюю крышку. Внутри оказалось изображение привлекательной девушки, очаровательной улыбкой «смотревшей» с имевшейся в основании корпуса глянцевой фотографии.

– Здесь, – продолжал смятенный повествователь, не перестававший плакать, но и стремившийся взять себя в руки, – между вставленной фоткой и металлическим корпусом как раз таки и спрятан тот злосчастный клочочек. Я отдаю медальон тебе. Храни его как зеницу ока… до поры до времени, пока не станешь достаточно взрослой. Тогда вы с мамой соедините две половинки и добудете то несметное богатство, которое сможет обеспечить вам полностью безбедную жизнь – вплоть до самого скончания века! Никому не говори про имеющуюся частичку – даже собственной матери! – потому что никто на свете не должен быть в курсе, что тебе известна та жуткая тайна. А иначе?.. Не останется тебе на спасение совсем никакой надежды. Я-то, уж точно, едва лишь прознал о чужом великом секрете, сразу сделался обречённым на глупую смерть, но тебя я попробую выручить – попытаюсь отвести от любимой дочки неминуемую большую опасность! Пока я тебя куда-нибудь спрячу, а когда из родильного дома – где, как известно, наша мама рожает младшего братика – её немного попозже выпишут, вы оба друг друга отыщите. Дальше станете просто жить, насовсем избавившись от тягостных, мучительных неприятностей. Меня к тому времени «по-любому» не будет, то есть вы перестанете подвергаться суровому риску.

После последних слов зеленоглазая малышка разразилась безудержным рёвом и, не в силах промолвить ни слова, бросилась к ближайшему родственнику на сильную шею; она крепко прижалась к нему и хрупким, и маленьким тельцем. В то же самое время отец прятал бесценный кулон в карман её верхней куртки; закончил он как нельзя более вовремя, так как именно в последний момент (словно из ниоткуда!) возникли три мужские фигуры, разгоряченные быстрым бегом и одетые в утеплённые костюмы, больше пригодные для спортивного тренинга.

– Ага, поганый мерзавец! – проговорил тот, что выглядел представительнее всех остальных. – Попался, «паскудная гнида»! Долго мы за тобой пробегали, но, как водится, «Бог не Никита-Харинский», и он отлично видит, кому воздать по всем его паршивым заслугам, – настал и тебе, «прогнивший братан», черёд сполна расплатиться.

– Хватит с ним лясы тупые точить, – резким окриком оборвал говорившего маленький, плюгавенький человечишка, хотя и не обладавший значительной силой, но среди остальных выделявшийся и сильным духом, и мужественной натурой (явно он обладал в той группе безграничным авторитетом), – босс сказал, что «валить» его нужно сразу: он узнал некую ужасную тайну, неподвластную нормальному пониманию. Понятно, жить с таким тяжким грузом ему стало попросту не под силу, хи-хи! – он злорадно хихикнул.

И тут же!.. Достал из кармана дореволюционный револьвер, приставил дуло напрямую ко лбу опешившего мужчины (как известно, стоявшего на правом колене) и произвёл один, единственный, выстрел, оборвавший бренное существование предавшего человека.

– Убей малу́ю девчонку, – бросил отмороженный бандит грубо, кивнув второму бандиту, заговорившему первым, – нам велено сделать всё аккуратно и не оставить за собой совсем никаких «следов».

Громила, к которому обращались сказанные слова, поражённый безграничной жестокостью, открыл было рот… однако возразить ничего не посмел, а только молча подня́л испуганную малышку и понёс её в затемнённую неизвестность глухого проулка.

– Правильно, – с усмешкой прокричал ему главный, – а трупик девчачий выбрось в сточную канаву, да понадёжнее спрячь – чтобы искали подольше.

Он беззастенчиво рассмеялся (как считал) удавшейся шутке, а его могучий товарищ, отошедший на приличное расстояние, в то же самое время зажимал огромной ладонью трепетный ротик и опускался перед беззащитной малюткой на оба колена.

– Послушай-ка меня, ма́лая детка, очень внимательно, – говорил он повелительным полушепотом, – от того непреложного условия, как ты себя сейчас поведёшь, будет зависеть серьёзное обстоятельство – останешься ли ты в живых или же нет.

Не в силах сдерживать беспрестанно струившихся слёз, маленькая девчушка (какой-то не по-детски развитой интуицией!) нежданно-негаданно осознала, что странный большущий дядька почему-то питает к ней исключительно добрые чувства. Сама не зная, как получилось, она перестала хныкать и молча внимала, что ей теперь говорилось. Сердобольный мужчина настойчиво продолжал:

– Я сейчас выстрелю вот из «ентого» пистолета, – он показал оружие модели ТТ, – чтобы ты нисколько не пострадала. Тебе до́лжно тупо молчать и ни в коем случае не реветь, иначе сюда придёт тот дядька, другой, а он-то тебя ужо, не «сумлевайся», не пожалеет.

Наташа утвердительно кивнула белокурыми волоса́ми, отчётливо подтверждая, что понимает предельно ясно. Тем временем обильные слезы, лившиеся по дрожавшим щекам, увлажняли гладкую, нежную кожу, не забывая проникать и в приоткрытый, но молчаливый роток. А сострадательный бандит подводил милосердное напутствие к логичному завершению:

– Я оставлю тебя здесь, в придоро́жной канаве. Ты непременно дождёшься, пока мы все не уйдём. Потом выбирайся наружу и сразу же отправляйся домой. Тут ни в коем случае не задерживайся, над убитым родителем ни разу не плачь. Всё ли тебе, мала́я деточка, ясно?

– Да, – дрожавшим голосом проговорила понятливая малышка, совсем как взрослая собрав воедино всю детскую волю.

В тот ключевой момент раздался грубый окрик (того!), кто отдавал в преступной группе категоричные приказания:

– Ты чего, Буйвол, так долго? «Застрял», что ли, в хлипкой девчонке? – на чудовищной фразе послышался злорадный смешок, возвещавший, что говоривший выродок, а заодно и его беззаботный спутник довольны сильнее обычного; однако длилось дурашливое веселье недолго, и маленький человек, просмеявшись, визжавшим голосом крикнул: – Если решил позабавиться, то мы здесь вовсе не для того – найдёшь себе кого-нибудь после! Давай кончай маленькую «стервозку», да пора уже сваливать, а то мы и так уже основательно задержались.

– Всё, дольше медлить нельзя, – пробурчал доброжелательный незнакомец, направляя воронёное оружие кверху, – зажмурься – и… тогда я стреляю.

Наташа то́тчас же исполнила нехитрое указание, и в то же мгновение прозвучал пистолетный выстрел, для остальных возвещавший, что грязная миссия закончена полностью. Как и обещал, человечный бандит спустил перетрусившую малышку в придоро́жный кювет, где она, обливаясь нескончаемыми слезами, продолжила беззвучно рыдать; сам же он вернулся к циничным подельникам и неестественно грубым тоном отчитался о якобы совершенном отвратном убийстве:

– Как всегда, мне достается наиболее «затхлая» работёнка: никто не хочет мараться и убивать совсем ещё маленького ребёнка. До чего же мы все докатились – с детьми безвинными начали воевать?! Тьфу!

Он смачно сплюнул на чёрную землю и пошёл стремительно прочь, увлекая за собой преступных сообщников, радующихся удачно выполненному кровавому поручению.

***

В то же самое время во втором родильном отделении молодая белокурая девушка, обладавшая удивительными глазами, изумрудными и бездонными, готовилась к сложным, преждевременным родам; её уже положили на хирургический стол и склоняли делать предродовы́е по́туги. Вокруг столпился медперсонал, одетый в белые спецодежды. Облаченные в одинаковые халаты, с лицами, закрытыми одноразовыми повязками, все они имели внешнюю схожесть и, за исключением различных фигур, не представляли существенного отличья. По-видимому, работники здравоохранительной сферы озаботились чем-то необычайно серьёзным, поскольку, переглядываясь между собою, полушёпотом обсуждали создавшуюся неоднозначную ситуацию.

– У неё началось обильное кровотечение, – говорил мужчина, казавшийся много более старшим, – а в существующих условиях мы навряд ли его сможем остановить – надо принимать какое-то ответственное решение.

– То есть, – переспросила моложавая медсестра, помогавшая при проведении родовы́х операций, – получается, надо спасать нерождённого малыша… а несчастная девушка?.. Пусть она остаётся попросту обречённой – так, что ли?..

– Похоже на то, – согласился опытный врач, беря блестящий острозаточенный скальпель, – я сделаю ей кесарево сечение, вначале достану младенца, а дальше будем пытаться спасти и молодую мамашу. Хотя?.. Если быть до конца откровенным, лично я не вижу никакого определённого смысла.

– Постойте, – взмолилась истекавшая кровью прекрасная пациентка, наполняя зелёные глаза обжигающей влагой, – перед тем как я скоро умру, окажите мне маленькую услугу…

Она замолчала, вероятно пытаясь на что-то непростое решится, а после того как доктор ответил: «Говорите, мы сделаем всё, что находится в наших силах», трепетно продолжала:

– Видите: у меня имеется простенький медальончик, – измученная роже́ница показала на болтавшуюся на шее дешёвую (даже не серебренную) вещицу, – я бы хотела, чтобы он в любом случае оказался у родившегося ребёнка. Пусть он и не дорогой, зато будет служить ему долгой памятью о безвременно ушедшей родительнице. Пожалуйста, сделайте так, как я вас прошу: для меня это очень и очень важно.

– Хорошо, – любезно согласился профессиональный целитель, не видя в обыденной просьбе ничего сверхъестественного либо невыполнимого, – мы поступим соответственно, как Вы и просите, – прикре́пим означенный предмет к сопроводительным документам. Сейчас же я советую Вам расслабиться: мы начинаем сложную операцию.

Безропотная девушка кивнула белокурыми ло́конами, обозначая полное немое согласие; и в то же мгновение острый скальпель, ведомый заправским мастером, медленно надрезал упругую кожу, словно бы вздыбившуюся на неестественно большом животе. Бедовая страдалица тихонечко вскрикнула – и той же секундой лишилась сознания. Больше оно к ней никогда уже не вернулось: медленно, но бесповоротно молодая жизнь покинула прекрасное тело, так и не познавшее всех удивительных прелестей земного существования.

Глава I. Девичий труп и отделенная голова

Градов Денис Арсеньевич родился в конце ноября 1998 года. Вырос он в обыкновенной, ничем не примечательной, российской семье. После окончания средней школы, а затем срочной военной службы, как отличник боевой и политической подковки парень определился на полицейскую службу. Он сразу же поступил на заочное обучение в нижегородскую академию, а служить его перевели в один из захолустных поселков, который располагался на краю Ивановской области и именовался интересным названием Нерша (обозначен условно). Ему поручалось занимать незавидную, но почётную должность младшего оперуполномоченного уголовного розыска.

Шёл апрель 2019 года. Молодому человеку только-только исполнилось двадцать лет, и он был полон безграничной энергии, вкупе с амбициозными планами, шедшими в далёкое будущее. Его подтянутая внешность выглядела складно, уверенно, стройно; периодические занятия спортом и ведение здорового образа жизни нашли немалое отражение в коренастой фигуре, казавшейся и сильной, и ладной, и ра́звитой. Привлекательное лицо представлялось молодым, поистине юношеским, но и передавало небывалую внутреннюю уверенность, общую стойкость волевого характера; виделось оно не по-мужски красивым, точно у миловидной девушки. Среди общих очертаний особенно выделялись следующие черты: серо-карие очи, наполненные въе́дливой проницательностью и горевшие задорной весёлостью; прямой, чуть крючковатый, нос, передававший необходимую долю нарочитой суровости; плотно сжатые губы, тонко очерченные и украшенные негустыми, аккуратно подстриженными, усами; тёмно-русые волосы, коротко остриженные и уложенные в прическу, сведённую на бок; круглые уши, чуть оттопыренные, но не выдававшие значительной лопоухости; смугловатая кожа, выдававшая отдалённые южные корни. Поскольку Градов находился на полицейской службе всего-навсего первый год, то он никак не зарекомендовался, а конкретными делами особо не проявился: на оперативную должность его назначили месяц назад, и он только-только вникал в основные сыскные обязанности.

В то апрельское утро, пришедшееся на середину месяца, Дениса разбудил телефонный звонок, прозвучавший в съёмном домике ровно в половине шестого утра́.

– Собирайся, – грубо буркнул местный начальник, – и выдвигайся в поле, находящееся сразу же за улицей Красноармейская. Следуй по городской дороге, ведущей на выезд: там обнаружили излишне подозрительный труп.

Посёлок не считался слишком большим, но в нём присутствовал собственный полицейский участок, а потому руководитель подразделения, по сути являвшийся человеком амбициозным, предпочитал полагать, что несёт повседневную службу не в глухой, отдалённой провинции, а в развивающемся маленьком городе. Не раз успев столкнуться с высокомерной натурой самовлюблённого человека, Градов не стал особенно спорить – опровергать неверное изречение; наоборот, он ответил, что порученное задание отчетливо понял и незамедлительно выдвинется на место. Точно так же он не рискнул выяснять, в чём выразилась странная тру́пная подозрительность, упомянутая более старшим сотрудником (по его мнению, сам факт, что мёртвое тело находится в чистом поле, является ненормальным, совсем неестественным).

Молодому человеку, недавно завершившему почётную воинскую повинность, потребовалось пять с половиной минут, чтобы собраться по полной выкладке, требуемой в неординарных, экстренных случаях. Как заведено служебным уставом, оперативному сотруднику необходимо носить одежду, никоим образом не передающую принадлежность к внутренним органам. Денису не составило большого труда облачиться в удобные чёрные джинсы и непродуваемую болоньевую ветровку, оказавшуюся однотонного цвета; на ногах, в отличии от молодёжных правил, предполагавших фирменные кроссовки, помещались лёгкие, но прочные туфли. Прекрасно понимая, что наступивший день изрядно затянется, он (пока прогревалась машина, купленная в подарок отцом) по-быстрому соорудил отдалённое подобие сэндвича и выдвинулся к жуткому происшествию.

Естественно, Денис при́был много позднее непосредственного руководителя, подполковника полиции Карелина Германа Петровича. Являясь человеком среднего роста, тот выделялся тучной фигурой, делавшей его необычайно огромным; впрочем, независимо от лишнего веса (и как не покажется странным?), он слыл и подвижным, и энергичным, и непоседливым (очевидно, сказывались долгие годы службы и укоренившаяся привычка – всегда быть в полной готовности). По своенравной натуре он угадывался человеком властным, высокомерным, непримиримым к мнению, не совпадавшему с его единоличными мы́слями. Недавно зрелый мужчина достиг сорокалетнего возраста и считался состоявшимся, имевшим для занимаемой должности все нужные качества. Из внешних особенностей можно отметить привлекательное лицо, обладающее серо-голубыми глазами, излучающими непомерную глупость, деспотическое самодурство и чопорное упрямство; вздёрнутый нос создавал банальное впечатление, что перед тобой находится тип, отличающийся детской капризностью. Остальные признаки ничем особо не выделялись: пухлые, выпиравшие в стороны, щеки выдавали большого любителя вкусно покушать; тонкие губы, по-деви́чьи чуть вздернутые, прикрывались густыми усами, однотипными с русыми волосами, аккуратно зачёсанными назад и начинавшими легонько седеть; лопоухие уши широко топорщились по разные стороны; гладкая кожа выглядела слегка маслянистой. На срочный выезд он при́был, облачённым в форменное обмундирование.

Когда подъехал Градов, растерянный руководитель нетерпеливо ходил по двухполосной дороге, удалившись на двести метров от дорожного знака, обозначавшего окончание населенного пункта; по внешнему виду он казался неестественно озабоченным – создавалась немаленькая уверенность, что суровый мужчина видел (ТО!), ради чего и переполошился весь поселковый личный состав. Судя по его взволнованной физиономии, ему представилось нечто такое, с чем бывалому офицеру если и приходилось когда-то, в прошлой практике, сталкиваться, то, уж точно, нечасто.

– А-а, приехал, – сказал он дрожавшим голосом, когда Денис припарковал хотя старенькую, но резвую иномарку (как и положено, он поставил её к ближайшей обочине), – ждём остальных, а потом начнём разбираться. Вот, «…мать его», чудовищный случай?! Служу уже долгие годы, но, честно скажу, подобного мне видеть покамест не приходилось.

– Случилось что-то серьёзное? – поинтересовался молодой полицейский, желавший побыстрее посмотреть на (ТО!), что так разволновало опытного, всякого повидавшего, офицера.

В ответ тот взглянул на любопытного сослуживца, как на человека, произнёсшего очевидную глупость. Презрительно усмехнувшись, он передал ему личное превосходство, а следом пренебрежительно пояснил:

– Скоро узнаешь, а пока подожди, да, гляди, ничего не затопай… Хотя, нет – отставить! – махом изменил он прежнее указание. – Чего зазря прохлаждаться да тянуть драгоценное время? Ступай-ка лучше опрашивать местных жителей: может статься, кто чего и видел, и захочет с тобой поделится. А иначе?! Удачи нам не видать.

То была излюбленная фраза полицейского подполковника, означавшая, что он находится в исключительно затруднительном положении. Оспаривать непреклонное решение здравого смысла не было, поэтому молодой оперативник, не возражая против озвученной расстановки, отправился выполнять прямые обязанности. Он последовал к ближайшему двухэтажному дому, (как и дорожный знак) означавшему окончание населённого пункта. Хотя время случилось раннее, но в многоквартирном доме никто не спал: кто-то собирался на работу, кто-то просто вставал, в силу сложившейся давней привычки, а кого-то будили рано поднявшиеся соседи. Вопреки удачному (вроде бы?) обстоятельству (не приходилось неистово барабанить по закрытым дверям, привлекая к себе излишнее внимание и вызывая ненужное недовольство), открывали недовольные хозяева не слишком охотно (не говоря уже, чтобы они выказывали большое желание чересчур откровенничать). Обойдя в недобром ключе семь соседствующих квартир и не найдя никакой интересующей информации, молодцеватый сыщик остановился перед ветхой, обшарпанной дверцей, изготовленной в далёкие советские годы (когда на дополнительной прочности достаточного внимания особо не акцентировали).

На настойчивый стук открыла старая женщина, достигшая не меньше чем девяностолетней отметки. Она смотрелась и худощавой, и высохшей, и немножечко страшной. Скрежетавшим голосом она попыталась выяснить, зачем к ней пожаловал незнакомый молодой человек:

– Слушаю Вас. Вы, что ли, из местного «жека»?

Вероятно, на старушечий ум никто другой не пришёл, а потому она и открыла спокойно дощатую дверь и свободно впустила нежданного гостя. Не являясь закомплексованным, а ещё и будучи от природы несколько нагловатым, полицейский сотрудник вошёл в двухкомнатную квартиру, где, долго не раздумывая, направился на непросторную кухню. Оказавшись в искомом пространстве, он без стеснения уселся на одну из трёх табуреток и принялся ожидать, когда неторопливая старушка «дошаркает» тоже. Она появилась ровно через минуту, преодолев входное расстояние, равное чуть более пяти метров. Едва престарелая владелица появилась, прилежный оперативник тот ча́с же и обозначился:

– Скажите, пожалуйста, уважаемая хозяйка, Вы ведь постоянно находитесь в доме? – сказал, а наблюдая целевое сомнение (чтобы внести законную принадлежность) побыстрее добавил: – Я Градов Денис, работаю в уголовном розыске – мне необходимо прояснить у Вас некоторые ключевые моменты.

Только тут до смущённой женщины начало́ доходить, что перед ней находится никакой не представитель жилищно-коммунального хозяйства, который обязан обслуживать отдалённый провинциальный посёлок. Переваривая услышанное, она на короткое мгновение стушевалась, но почти сразу (вероятно сообразив, что год сейчас вовсе не тридцать седьмой, а нежданный гость не представляет службы НКВД и ни несёт с собой никакой опасности) обрела душевное равновесие, глубокое равнодушие.

– Чем могу содействовать внутренним органам? – допытывалась пожилая хозяйка; она присела, оказавшись прямо напротив сотрудника правоохранительных органов, и назвала и фамилию, и полное имя: – Аникина Екатерина Афанасьевна – я… давно здесь живу.

– Вот и отлично, – перебил её нетерпеливый оперативник, желавший поскорее закончить скучное дело и приступить к познавательному осмотру криминального трупа, – мне необходимо получить у Вас несколько простых разъяснений, после чего я сразу уйду, – заранее предупредил, а следом одним потоком выложил все базовые вопросы: – Вы ведь ничего не видели сегодняшней ночью? Вам, точно, не показалось ничто подозрительным? Может, слышали какие-нибудь посторонние звуки либо же громкие крики? Или кто-нибудь призывал на помощь?

Торопливый сотрудник, не набравшийся служебного опыта, разом замолк и уставился на престарелую собеседницу настойчивым взглядом. Та с пару минут помолчала, словно что-то в старческой памяти восстанавливала, а потом, собравшись с насущными мы́слями, изложила их непоседливому представителю полицейской структуры:

– Я, мил человек, ночами тёмными сплю очень чутко, а если быть точной, то практически не засыпаю совсем – так только… погружаюсь в недолгую полудрёму. К чему это я? Ага, вспомнила! Сегодня мне практически не спалось, и я слонялась одна-одинёшенька, не представляя, чем бы ещё заняться. Понятно, ходить мне наскучило, и я остановилась перед передним окошком, бесцельно поглядывая на близлежащую улицу.

– Хорошо, – вновь прервал её Градов, желая проявить блестящую эрудицию и показать престарелой женщине, как он умеет складывать строящуюся логическую цепочку, – как я понимаю, Вы, Екатерина Афанасьевна, кого-то увидели?..

– А ты, голубок неугомонный, лишний раз не встревай, – недовольная хозяйка перекосилась сердитой гримасой, – и непременно узнаешь.

Она по новой замолкла, как будто в горемычной головушке что-то нечаянно выключилось, и надолго задумалась, опустив книзу дряхлый, старушечий образ. Денис уже пожалел, что прервал её гладкий устный рассказ; наперёд он давал себе твёрдое слово – подобного больше не делать. Когда минуло пять минут, а сникшая женщина всё ещё тупо молчала, он вдруг не выдержал и подтолкнул «старую вредину» к дальнейшему продолжению:

– Уважаемая, Вы, кажется, хотели сообщить нечто очень и очень важное, касательно того обстоятельства, что Вы видели в ночное окошко?

– Да, – словно очнувшись от глубокого сна, промолвила престарелая хозяйка квартиры, поднимая поседевшую голову и старческим взглядом оглядывая дотошного собеседника, – я, и взаправду, лично улицезрела, как по уличной дороге идёт человек, одетый в пугающее, чёрное одеяние.

Странноватая старушка опять замолчала, внимательно изучая бойкого сыщика и словно бы к чему-то примериваясь. Через пару минуток Градов почувствовал, что непутёвую рассказчицу необходимо подначивать снова, и то́тчас же пытливо промолвил:

– Он был один?

– Нет, – престарелая владелица резко выдохнула, точно бы на что-то (такое!) решилась, – он нёс на плече что-то слишком тяжёлое; но сразу скажу – то была непростая ноша.

– Интересно?.. И что же им перетаскивалось?

– Он тащил безвольного человека, – гордо выпрямив спину, заключила Ани́кина, – но не простого человека, а молодую мёртвую девушку.

– Что?! – полицейский невольно вскрикнул от полного удивления. – Что Вы хотите сказать?

– Только то, мил человек, – вдруг съежившись и начав озираться по всем сторонам, словно боясь, что их случайно подслушают, продолжала Екатерина Афанасьевна, – что тот моложавый мужчина переносил на себе убиенную, покойную жертву, – она не стала дожидаться, когда её прервут наводящим вопросом, а озвучила его самолично, – ты спросишь: почему я решила, что она являлась особой юной и что она непременно была убита? Так я тебе, неугомонный милок, правдиво отвечу: её густые длинные волосы безвольно спускались до са́мой земли, а главное – голова её, безжалостно отделённая, переносилась тем жутким, таинственным человеком. По одежде яркой обезглавленная деви́ца походила на развратную потаскуху, не склонную к общественной нравственности.

– Даже так? – искренне подивился Денис, тронутый ужасным повествованием; отдаваясь служебным обязанностям, он попробовал допытаться до личностных сведений: – Вы смогли разглядеть предполагаемого убийцу? Как он конкретно выглядел?

– «Окстись», голубок неуёмный, – сморщилась и так-то некрасивая женщина, сделавшись страшной, похожей на старую ведьму, – ночь же была, непроглядная, – не виделось совсем ничего. Хотя, нет, постой… – внезапно она оживилась, как будто в старческой памяти всплыло́ какое-то важное, едва ли не ценное обстоятельство, – вспомнила, точно! Идя по дорожному покрытию, он вышел под фонарное освещение…

– Ну и?.. – не выдержал Денис нервозного напряжения, посещавшего каждого сыщика, перед тем как удавалось приблизиться к закономерной разгадке. – Вы его распознали?

Престарелая женщина как-то странно взглянула на напористого допросчика, не то увидела нечто призрачное, не то на удивление небывалое, не то, возможно, и чего-то более сверхъестественное. От пронзительного взора у Градова сильно похолодело внутри и как-то необычайно помутилось в недоумённых глазах, будто он находился в преддверии каких-то непредвиденных, чудовищно страшных, событий. Не в силах объяснить себе странного состояния, психологически натренированный сотрудник внутренним напряжением взял себя в руки… Однако не до конца, что стало понятно по дрожавшему голосу, когда он следом заговорил:

– Так кто же всё-таки он такой?

Отвечая, Аникина долго не думала; напротив, озабоченным голосом она разъяснила, что, как бы не захотела, внести в незнакомую личность ясность, к сожалению, никак не получится.