– Ну, так распроститесь и с планом. Таких договоров у меня несчетное число; одним больше или меньше – для меня мало значит. Для вас же впереди или почет, или позор.

– Да ведь у нас нет ни пера, ни чернил… – пробормотал зодчий.

– Вот перо, – сказал незнакомец, снимая большое красное перо с своей шляпы. – А чернила – ваши собственные.

Царапнув руку зодчего до крови длинным когтем своего указательного пальца, он окунул перо в свежую ранку.

– Распишитесь внизу; кроме вашей подписи, ничего мне не требуется.

Зодчий расписался и, взамен расписки, принял сверток. В тот же миг над самой головой его грянул гром, как из тысячи орудий, а в землю перед ним ударила молния. Земля треснула, и из трещины взвился огненный столб с смрадным дымом и охватил незнакомца. Ослепленный пламенем и едким дымом, зодчий закрыл глаза рукой. Когда же он отнял руку, ни незнакомца, ни пламени уже не было. Кругом стояла прежняя тьма кромешная, да в воздухе пахло серой.

После долгого плутания по густому лесу, зодчий, до смерти усталый, выбрался наконец под утро к берегу Рейна.

Укрывшийся здесь от ночной бури в заводи рыбак принял его в свою ладью и благополучно доставил в город. Когда зодчий доплелся до своего дома, то, не раздеваясь, повалился на постель и заснул тотчас, как убитый.

Проспал он так беспросыпно двое суток, да и тогда еще не проснулся бы сам, не растолкай его посланец архиепископа со словами:

– Вставайте, ваша милость, вставайте: владыка зовет вас к себе.

– Владыка? – пробормотал зодчий с трудом собираясь с мыслями. – Да разве уже срок?

– Надо быть что так: – «скажи, – говорит, – что я жду план собора».

Зодчий огляделся: на столе лежал столь памятный ему пергаментный сверток. Значит, все это был не сон, а правда!

Приведя в порядок свой наряд, он отправился к архиепископу с неразвернутым свертком: у него недостало духу еще раз взглянуть на план; будь, что будет!

Высокопреосвященный, при виде свертка в руке зодчего, принял его еще милостивее прежнего.

– Ты, вижу, тверд в своем слове, – молвил он. – Но что с тобой, сын мой? Как ты бледен, как печален! Или сам ты недоволен своей работой?

– Мастеру, владыка, трудно судить о своей работе, – уклончиво отвечал зодчий.