Как я училась быть любимой

Сашенька немедленно побежала к воде, и слилась с крикливой компанией сверстников. Она удивительно быстро заводила знакомства. Это качество верно унаследовала от своей бесшабашной мамули. Наблюдая краем глаза за плюхающейся в лягушатнике Сашенькой, я с превеликим удовольствием вытянулась на полотенце, предоставив своё бренное тело на растерзание солнцу. Испытывая невероятную благодать от тёплых ласковых лучей, я почувствовала себя почти или даже совсем счастливой. Сон подкрался мягко, суля неимоверное наслаждение. Очнулась я от крика тётьки.

Семейная пара устроила небольшой пикник, и с платонической жадностью поглощала съестные припасы, в огромном количестве разложенные на газете. Поразительно, но практически все российские граждане, заботятся о наполнении желудков, едва отойдя от дома далее чем на три метра. Особенно они расположены это делать на природе.

Пара, расположившаяся с правой стороны от меня, была не исключением. Сваренные вкрутую яйца, сочные сардельки, колбаса, селёдка, редиска, помидоры, чёрный хлеб, листья салата и веточки петрушки обильно запивались горячим чаем. И вот идиллию вкушения пищи нарушили дети, которые играли в мяч, да этим самым мячом угодили случайно в импровизированный стол. И вот поэтому тётька орала как потерпевшая. А бедная моя Сашенька, прибежавшая за мячом, стояла и слушала откровенную площадную брань.

– Обалдели совсем! Мать… мать… мать… – с набитым ртом вопила дама, – поесть спокойно не дадут. Ублюдки, арестанты! Недоноски проклятые! Изверги! Ты чего стоишь? Пошла отсюда! Сучка малолетняя.

– Тётенька извините, мы не хотели, чтобы мячик попал в вас, попыталась оправдаться Сашенька.

– Не хотели они. Придурки безмозглые! Помидоры помяли, песок натрясли. Убирайся, не отдам мяч.

Я решила вмешаться.

– Простите детей, они и вправду нечаянно. Отдайте мяч, а я постараюсь стрясти песок с вашей газеты.

О! наконец-то, у хамки нашёлся достойный объект для оскорблений, и она принялась чихвостить меня с энтузиазмом способным без ракеты улететь в космос.

Честно говоря, я опешила и не знала как вести себя дальше. Мне никто не говорил таких слов да ещё с такой злостью. Тётька с упоением оскорбляла меня, перечисляя всё физическое несовершенство моей фигуры и лица. Я никогда не думала, что произвожу на людей такое отталкивающее впечатление. Со слов честной женщины выходило, что я просто урод. Внимание всего пляжа было приковано к этой безобразной сцене, даже дети перестали возиться на берегу, и раскрыв рты слушали грязные бесконечные ругательства. Не дожидаясь финала словоизвержения, я направилась в стан врага с твёрдым намерением забрать мячик. Но лишь я приблизилась, тётка вскочила на ноги, и усилила громкость. Её супруг, доселе молчавший и не без удовольствия следивший за происходящим, поднялся и по-Ленински прищурив глаз, ласково осведомился у Сашеньки:

– Деточка, ты мячик хочешь?

Саша испуганно, кивком головы подтвердила. Тогда милый дедушка, взяв в руки мяч, пульнул его ногой далеко в кусты.

– Иди лапушка, там твой мячик.

До Саши не дошёл смысл произошедшего. В её понимании женщина, которая кричала и только что оскорбляла меня, была плохой, а вот дяденька, тихо и ласково разговаривающий – хороший. Дедуля вновь уселся на полотенце и повторил:

– Беги, там твой мячик.

– Но там же крапива! – испуганно прошептала девочка.

– Вот ты и беги в крапиву, самое тебе там место, – и заржал придурок.

Добрая тётенька, затряслась всем телом. Она то сгибалась пополам, то разгибалась, запрокидывала голову, давясь смехом, хрюкая от удовольствия, мощная грудь колыхалась, грозя выпасть из бюстгальтера.

Сашенька заплакала, а я абсолютно деморализованная, отправилась за мячом. Доставая его, я обожгла ноги о крапиву. Не то от боли, не то от оскорбления, нанесённого ни за что ни про что, я заплакала. Возвращаясь, вдобавок наступила в глубокую лужу, не высохшую после недавнего дождя. По краям лужи, свисала комьями грязь, и это натолкнуло меня на мысль о мщении.

Застопорившись возле лужи, я положила мяч на траву, и нагнулась. Грязь была знатная. Отломив один кусок, начала методично, как заводная, пулять комками грязи в противников. Сколько времени продолжалась моя бомбардировка, не знаю, я видела лишь грязь и слепящие лучи солнца. Остановил меня не вполне трезвый мужик синий от татуировок, украшающих всё тело:

– Хорош, детё напугаешь.

Это подействовало на меня отрезвляюще, и я, наконец, смогла обозреть поле битвы. Всё вокруг смолкло. Поверженные вороги, с ног до головы были забросаны противной жижей. От импровизированного стола, не осталось и следа. Собственно я выглядела не лучше деморализованных неприятелей. Руки, ноги, купальник также были забрызганы. Очки я потеряла в пылу битвы, волосы торчали в разные стороны.

Когда я гордо прошествовала мимо обстрелянных супостатов, тётка попыталась, было открыть рот, но я, подойдя вплотную тяжело дыша и дрожа, прошипела:

– Ещё вякнешь, убью. Поняла?

Возможно, мой вид, тон которым я пообещала осуществить расправу, заставили поверить в серьёзность моих намерений, и злющая тётка закрыла пасть.

Я нырнула в речку, и поплыла. Холодная вода полностью охладила мой пыл. Доплыв до середины, я перевернулась на спину и легла на воду. Думать и двигаться не хотелось. Когда выбралась на берег, каждый уже занимался своим делом. Сладкая парочка испарилась, словно их и не было. Я плюхнулась на полотенце, стуча зубами то ли от холода, то ли от чрезвычайного душевного волнения. Подбежала Сашенька и молча уселась подле. Но девочка не могла долго безмолвствовать и потому через минуту шёпотом произнесла:

– Тётя Света, я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – в тон девочке ответила я.

Она наклонилась ко мне, и чмокнула в затылок. Эта милая детская благодарность вызвала в моей душе бурю эмоций, и, обмякнув, я разразилась рыданиями. Сашенька, лишь гладила меня по голове, и приговаривала:

– Не плачь, миленькая, ну не плачь. Всё хорошо же, правда? Не плачь, а то я тоже заплачу.

Она долго уговаривала меня, но слова её вызывали лишь новые потоки слёз. Устав от безрезультатных попыток, она применила последнее успокоительное средство:

– Ты скоро женишься, правда, правда. И вовсе ты не толстая, а просто пухленькая. Это красиво. А тётка жирная и тебе позавидовала. Женихи таких любят. Мой папа, ругает маму, за то, что она худая, и говорит, что женщина должна быть как подушка, тёплая и мягкая. Ты ведь мягкая и поэтому скоро женишься.

Мне стало хорошо от нехитрой детской ласки. Я села, и желая подыграть ей, спросила:

– Ты и вправду думаешь, что я скоро жениха себе найду?

– Конечно, – откликнулась девочка, обрадованная моей перемене настроения, – найдёшь, самого лучшего. Тебя мама научит. Она быстро женихов находит. Вот и сегодня, сказала тебе, что по делам едет, а нас до твоего дома, вёз дядя Слава на своей машине. Они к нему на дачу поехали, шашлыки жарить.

Новость была неожиданной. Моя разлюбезная подруга, обычно дожидалась развода, а уж затем отправлялась на поиски новой любви. На этот раз, судя по всему, дело обстояло иначе. Лёля продолжала жить с Алексеем отцом Сашеньки. Тот факт, что она отправилась на дачу с неведомым мне дядей Славой, говорил о том, что подруга решила сменить тактику.

– Вероятно, дядя Слава сослуживец твоей мамы и они поехали по делам, – неискусно попыталась переубедить я Сашеньку.

– Нет, ты не понимаешь, мама поссорилась с папой, папа пришёл ипимши, она набросилась, била его по спине и кричала: «Ненавижу! Гад проклятый! Всю душу вымотал»! А папа руками закрыл голову, и всё время спрашивал: «А что я сделал-то? Что я сделал?»

У Сашеньки несомненный актёрский талант. Она точно передаёт не только интонацию, но и физические особенности людей. Вот и сейчас, рассказывая о семейном скандале, она гневно трясла кулачками, опуская их на голову провинившегося супруга, и тут же прикрывая голову руками, оправдывалась как отец. Я чуть не расхохоталась, оттого насколько точно были изображены персонажи. Но вслух произнесла:

– Сашунь, только не надо рассказывать всем подряд, что мама уехала с дядей Славой, и побила папу. Хорошо?

– Я не всем подряд. Только тебе, да ещё в садике девчонкам. Да ещё бабушке Марии. Во дворе тёте Клаве и Евгению Борисычу.

– Кто такой Евгений Борисович?

– Дворник наш.

– Ну вот видишь, ты всем выболтала! – воскликнула я. И когда ты всё успеваешь?

– А что, они ведь никому не расскажут. Бабушка Мария пожалела меня и сказала, что родители плохие. Девчонки хохотали, тётя Клава всё время охала, и сама расспрашивала меня. Только Евгений Борисыч ничего не сказал.

– Почему?

– Он немой. Он только ходит и улыбается, да ещё нам конфетки раздаёт. Он добрый, точно никому не расскажет! – успокоила меня Саша.

– Ладно, пойдём домой.

Мы собрали вещи, и поплелись домой. Несмотря на то что Сашеньке удалось-таки привести меня в чувство, я покидала пляж в расстроенных чувствах. Если моя тётка видела меня полчаса назад, она наверняка умерла бы от горя. Елизавета Ивановна никогда не повышала голос, даже тогда когда ей откровенно хамили. Она всегда пыталась оправдать людей и их пороки. Учила меня не отвечать агрессией на агрессию. И это наверняка правильно. Вот только я, несмотря на все её старания, плохо усвоила урок. То и дело хамы провоцируют меня на неадекватные поступки, и я ничего не могу поделать с собой, как ни уговаривай. Вот и сегодня не сдержалась, и устроила безобразную сцену. Вероятно, я ещё нескоро отважусь посетить пляж, думаю, воспоминание о сегодняшнем дне ещё долго будут будоражить меня.

Полдороги мы прошли молча. Глядя на девочку, я подумала, что она абсолютно забыла о происшествии: Сашенька так беззаботно скакала, вывинчивая мне руку.

– Саша, ты уже взрослая девочка, могу я положиться на тебя?

– А что ты на меня хочешь положить? – живо откликнулась девочка.

– Не положить, а положиться, это разные вещи.

– Значит, ты хочешь на меня положить себя?

Беседа зашла в тупик. Я долго подбирала слова, которые будут доступны пониманию Сашеньки. Оказывается, объяснить детям простые вещи, не так то легко. Наконец, я сориентировалась:

– Хочу попросить тебя об одном одолжении.

– Конечно, одолжу, тётечка Света, я ведь сегодня тебя люблю.

– Так вот, я прошу никому – никому не рассказывать о том, что я забросала грязью наших обидчиков.

Сашенька искренне удивилась.

– Почему? Здоровски у тебя это получилось. Земля летит, тетка кричит, а дядечка только руками прикрывается. Я чуть не упала со смеху. И потом, они были такие грязные, как поросята. Моя мама, когда я выпачкаю платье, говорит, что я маленький поросёнок. Но тётя Света, я никогда не была такая грязная, как эти злючки. Не знаю, а мне понравилось, что ты их закидала грязью. Не будут обзываться, а ещё материться нехорошо. Если папа услыхал, что я говорю такие слова, он бы мне ремня всыпал. Жаль, что у тебя не было ремня. Им обоим надо было всыпать как следует, чтобы плохие слова не говорили.

– Это замечательно, что мы их проучили, я думаю, они навсегда забудут нехорошие слова, только всё же прошу, не говори никому. Пусть это будет наш секрет. Ладно?

– Ага, – легко согласилась Сашенька.

Но в моей душе все же возникли сомнения по поводу её умения хранить тайны.

Вечер прошёл спокойно. Мы поужинали, затем долго и бессмысленно хохотали, смотря третьесортную, рассчитанную на людей с низким интеллектом, комедию. Затем, уютно расположившись на диване, читали о проказах толстого человечка с пропеллером, и снова смеялись.

Я расстелила диван, мы улеглись спать, но перед сном, ещё долго разговаривали на разные житейские темы. Сашенька рассказывала о своей жизни в детском саду, о своих друзьях и врагах, о хороших и злых воспитателях. Затем она заговорила о замужестве:

– Я не женюсь на Вадике, он в носу ковыряет, и у него постоянно сопли текут. Представь, как противно целоваться, когда у мужа текут сопли. Я лучше женюсь на Андрюшке. У его папы здоровская машина, и он возит на ней Андрюшку в детсад. Правда, сейчас Андрюха любит Таньку Ивачкину, но ничего, потом меня полюбит, и я женюсь на Андрюшке.

– Женщины не женятся, а выходят замуж, это мужчины женятся, – сделала я замечание.

– Это неправильно. Раз он жених, значит, я должна на нём жениться.

Аргумент был железобетонный. И я умилилась уму и находчивости ребёнка. Но, всё же желая несколько подзадорить её, спросила:

– А вот если ты невеста, следовательно, мужчина должен на тебе невеститься?

Молчание длилось длительное время. Наконец, Саша вздохнула, и вынуждена была сознаться.

– Нет, если я невеста, он должен на мне жениться.

Сон сморил Сашеньку, абсолютно неожиданно. Только что она бодро рассуждала на тему взаимоотношений полов, и вот я уже слышу её мерное сопение. Я улыбнулась, и поцеловала ручку, распростёртую на подушке. От Саши приятно пахло теплом, летом, спелыми фруктами, детским мылом, и ещё чем-то потрясающим, жизнью, наверное. Этот ночной детский запах сводит с ума всех матерей на свете, заставляя забыть все дневные шалости своих ненаглядных чад.

Я тоже благополучно задремала, но в тот момент, когда Морфей был готов окончательно заключить моё сознание в свои объятья, в дверь тихонько постучали. Мне абсолютно не хотелось общаться на ночь глядя, с кем бы то ни было, а с соседями в особенности, но стук тихий и настойчивый, повторялся с упрямством, достойным лучшего применения. Я выскользнула из-под одеяла, и шёпотом поинтересовалась:

– Кто там?

– Светик, это я Нюся.

Анна Коробкова, а в простонародье Нюся, актриса местного драматического театра. Ей пятьдесят. Живёт Нюся, как и я одна. Дети и муж отсутствуют. Первых не дал Бог, мужем же Нюся не обзавелась по молодости. С полной самоотдачей она служила высокому искусству, которое не терпело наличие семьи. Соседка любит вспоминать о своих многочисленных романах. С её слов выходило, что практически всё мужское население города в своё время признавалось ей в любви. По какой причине им было отказано, не упоминалось, но Нюся ничуть не тяготится своим одиночеством, и считает себя свободной созидательной личностью. Нюся душевный и бескорыстный человек.

Актёрская профессия, бесспорно, наложила свой отпечаток на поведение Нюси. В обыденной жизни, она слишком ярко и восторженно выражает свои эмоции, если дело касалось радостного события. Если же обстоятельства были печальны, то Нюся предавалась горю с абсолютным самозабвением, сопровождая бурные рыдания, заламыванием рук, высокопарными монологами о смысле жизни и всего сущего. Лишь один, но значительный недостаток был у этой женщины, она была алкоголичка.

Впрочем, мозги не пропивала, могла противостоять болезни, если того требовали профессиональные обязанности. Театр в городе один, и Нюся была в нём на хорошем счету. Если бы не её пагубная привычка, то наверняка она имела гораздо больше, чем имеет сейчас.

Любимой темой этой неординарной женщины, было упоительное, самозабвенное восхваление своего таланта. Все роли без исключения в исполнении Анны были звездными. Режиссёры практически всех театров страны мечтали видеть её в своей труппе, но Нюся (опять-таки с её слов) никогда, ни при каких обстоятельствах, не променяет свой театр на столичный, пусть даже самый лучший. Вы даже не пытайтесь спрашивать «почему». Нюся глянет на вас, как на лишённое всякой мыслительной деятельности существо – и не ответит.

– Светка открой! Это я Нюся, – шептала соседка заплетающимся языком.

– Нюся, я сплю уже, – ответила я, не открывая дверь.

Как пить дать, у Нюси какое-то очередное радостное событие, и требуется разделить с ней эту радость.

– Открой! Поговорить надо, – не отлипала актриса.

Смирившись, что мне ни за что не отвязаться от прилипчивой соседки, открыв дверь, я юркнула в коридор. Только Нюся была не одна. Рядом блаженно улыбаясь, икая и пошатываясь, стоял мужчина. Я, было, собралась смутиться своего внешнего вида, но поняв, что мужчина пребывает в той стадии опьянения, которая не предполагает объективного понимания действительности, раздумала конфузиться.

– У нас сегодня праздник – сезон закрыли, – в полный актёрский голос информировала Нюся.

– Поздравляю, – зевая, отозвалась я.

Так, понятно, меня сейчас потащат за стол пить водку, закусывая её баклажанной икрой с хлебом. Я не хотела пить водку и икры с хлебом тоже не хотела. Но Нюсе было абсолютно плевать на мои желания:

– Мало того, сегодня мы сыграли премьеру! Успех был колоссальный, публика аплодировала стоя. Нас долго не хотели отпускать. Правда, ведь Коля?

Коля улыбнулся, и приосанившись, выдавил из себя нечто, напоминающее «да». Нюсю вполне устроило это подтверждение, и она продолжила:

– Цветов надарили – море! Я буквально купалась в цветах! Наш главный режиссёр, хочет выдвинуть спектакль на Гос. Премию. Так что пошли, обмоем, не каждый день дают.

– Вы что, премию уже получили? – не поняла я.

– Нет, но получим. Пошли!

– У меня ребёнок спит.

– Лёлька подкинула?

– Да. Сашенька спит, боюсь вдруг проснётся и испугается.

– Испугается, заорет, ты услышишь и вернёшься. Не ломайся, пошли.

Пришлось покориться. Нацепив халат прямо на ночную сорочку, я отправилась праздновать получение Гос. Премии. Коля, вспомнив о том, что он мужчина, галантно, насколько это было возможно в его положении, поддерживал меня под руку.

Комната Нюси, как и все комнаты в нашей коммуналке, была просторной, с высоким потолком. Но, зайдя в помещение, я не сразу смогла рассмотреть присутствующих на торжестве коллег Нюси. Сигаретный дым заволок всё пространство комнаты, намертво застыв под потолком.

– Знакомьтесь, это моя соседка Света. Между прочим, не замужем.

Нюся подставила мне стул, и представила гостей:

– Это Рита, гениальная актриса нашего театра. Ритусик работает у нас всего один сезон, но показала всем нашим бездарям, как нужно работать.

Рита, похвалу Нюси, восприняла как должное. Безучастно куря, она даже не взглянула в мою сторону. Рита была немолода и некрасива. Честно говоря, если я увидела её на улице, то и не догадалась, что эта, внешне ничем не примечательная женщина, актриса. У меня, впрочем, наверняка, как и у большинства людей, представление об актёрах шаблонное. В моём понимании, это нездешние люди, высокодуховные, вне быта и социальных связей. А передо мной сидело совершенно безликое существо, с гипертрофированным чувством собственного достоинства.

– Руслан, – продолжала между тем соседка, – молодой, подающий большие надежды режиссёр. Сегодня мы закрывали сезон, спектаклем, поставленным этим незаурядным человеком. Поверь мне Светочка, город ещё не видел подобного действа!

Руслан, несмотря на удушающую жару, был одет в костюм, и не снял даже пиджак. Неизвестно, то ли он мёрз, при тридцатиградусной температуре окружающего воздуха, то ли опасался утратить презентабельность, лишившись предмета гардероба. Видимо, для солидности же он отпустил усы и бороду. Борода клочками торчала в разные стороны, и он привычным жестом, оглаживал её, пытаясь придать хоть какую-то осмысленную форму. Руслан, лишь только его представили, рванул с места, и галантно чмокнул мою ручку. Затем, проникновенно, глядя в глаза, заявил:

– Светочка, вы просто очаровательны! Право, нечасто приходиться лицезреть подобную красоту. Определённо вы из аристократического рода! Тронут, тронут, поражён!

Пропев дифирамбы моей неземной красоте, он вновь приложился к ручке, и замер надолго. Думаю, его мутило.

– Разрешите за вами поухаживать. Что предпочитаете пить в данное время суток? – справившись с дурнотой, выдавливая из себя капли галантности, суетился Руслан.

Вопрос был праздный, поскольку кроме водки на столе ничего спиртосодержащего, не было. Мне стало любопытно, как он выкрутиться, и я нагло заявила:

– «Мартини».

Нюська, запрокинув голову, громко захохотала. Остальные участники пирушки реакции не выдали. Несмотря на свою молодость и внешнюю не представительность Руслан обладал властью, и его подчинённые не очень то торопились высмеивать вершителя актёрских судеб.

– Несмотря на великолепные внешние данные, вы ещё к тому же обладаете острым умом и тонким чувством юмора, – выкрутился Русик.

– Спасибо, – отчего-то смущённо пробормотала я.

– Надеюсь, – продолжил обольщение режиссёр, – мы с вами подружимся.

Рита, до сего момента сидящая безучастно, отреагировала странно. Выпила залпом рюмку водки, прикурила новую сигарету, презрительно хмыкнула, икнула и вышла вон из комнаты. Нюся осуждающе заметила:

– Однако Руслан Антонович, какой вы непостоянный кавалер. Помниться у вас был роман с Ритусей. Или я неправильно информирована?

– Ах, что вы Анна Валерьевна! У меня и в мыслях не было изменять Риточке. Просто я не могу позволить, чтобы такая интересная женщина оставалась без внимания.

– И всё же мне кажется, что Ритуся обиделась. На мой взгляд, следует её успокоить.

Нюся вышла из комнаты, чтобы блестяще исполнить роль утешительницы.

– За отсутствием «Мартини» могу предложить немного водки. Вы не против?

Я редко выпиваю, и терпеть не могу водку, пьянею быстро, начинаю нести невероятную чушь. Если и есть в моей жизни поступки, за которые искренне и глубоко раскаиваюсь, то практически все они были совершены под воздействием крепких горячительных напитков. Но я прекрасно понимала, что в данной ситуации выпендриваться и отказываться негоже, возникает вполне резонный вопрос: «На кой чёрт тогда припёрлась?» Кивнув, я стала метать на тарелку икру, вернее, её остатки, какая-никакая, а всё ж таки закуска, а то совсем уеду – не догнать. Режиссер, положив руку ко мне на колено, подняв рюмку, предложил:

– А давайте на брудершафт!

Перспектива поцелуя с вязким режиссёром, меня не очень вдохновила, и я решила деликатно отделаться от него:

– С утра зубы ноют, не до поцелуев мне.

Но Руслан Антонович и не думал отступать от намеченной цели, он молча протянул мне рюмку, поддел мою руку на свою, и выпил водку. Мне ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Зажмурившись, я выпила отвратительную тёплую жидкость, и скривилась от омерзения. Пока водка совершала путь по пищеводу, меня перекашивало абсолютно асексуально. Но Руслан выждал, пока закончатся мои корчи, и потянулся губами к моему лицу. Перед тем как поцеловать меня, он провёл дланью по моей голове, и нащупав заколку в волосах, расстегнул её. Сальные пряди упали на плечи, и я смутилась окончательно. После пляжа, конечно, следовало бы помыть голову, но отключили горячую воду, и это послужило хорошим оправданием моей лени. Спасение пришло неожиданно, Коля, до этого мирно дремавший в кресле, проснулся и потребовал:

– Наливай!

Руслану пришлось подчиниться. Он с видимым сожалением выполнил просьбу. Глядя укоризненно на бестактного актёра, самозабвенно кушавшего водку, заботливо справился:

– Коля, тебе не пора спать?

– Не, Руслан Антонович, щас буду как огурец. Выспался же. А где все?

– Девочки вышли проветриться. Не хочешь последовать их примеру?

– Не, мне тут хорошо.

– Тогда пойди, поставь чайник.

– Нюська придёт, поставит. Чего я, главное, должен ставить? Она хозяйка. А я как-никак мужик, не мужицкое это дело чайники ставить. Вот моя жена, твёрдо усвоила истину…

Коля приготовился поведать о своих взаимоотношениях с супругой, но Руслан Антонович остановил его:

– Я вижу, ты непонятливый Коля. Девочки вышли, не захотели нам мешать, а ты вроде как не понимаешь что лишний. Ступай.

До Коли, сквозь пелену замутнённого сознания дошло, наконец, чего от него хотят, и он, гаденько улыбаясь, вышел, матерясь из комнаты.

– Ну вот, наконец-то мы одни. Продолжим?

Руслан Антонович, не сходя с места, взял меня за руку, и резко притянув к себе, усадил на колени, и впился слюнявым ртом в мои губы. Сказать, что мне было неприятно, это ничего не сказать. Да ещё и водка, порывалась выйти обратно. Я едва дождалась конца примитивной ласки. А Руслан, не замечая моего отвращения, проворковал:

– Потанцуем?

Не дожидаясь моего согласия, он подошёл к музыкальному центру и поставил диск. Этот музыкальный центр Нюськина гордость, пожалуй, единственная дорогостоящая вещь в её доме. Зазвучал саксофон. Музыка плавно заполнила пространство убогого жилища, вещая о вечной любви и тоскливом одиночестве.

Режиссер, галантно пристукнув субтильной ножкой, пригласил меня разделить восторг перед вечной музыкой. Лишь только я, подчинившись его воле, выплыла на зов печально – прекрасной мелодии, поняла, что дело не ограничится одними объятиями. Руслан медленно, но напористо, взялся ласкать меня. Крепко сграбастав мою талию, он парализовал мои движения, и ни о каком сопротивлении речи быть не могло.

Неожиданно, мне стали нравиться его нехитрые ласки. В конце концов, я свободная женщина, и никто не вправе осудить меня за мелкое нарушение морали. Часто из-за своего почти пуританского воспитания, я не могла себе позволить близость с мужчиной, считая это неприличным. Разумеется, близкие отношения с дядькой, не являющимся мужем, нельзя назвать добродетелью, но по нынешним временам, не такой это большой грех.

Мы продолжали целоваться, двигаясь в такт музыке. Потная рука режиссёра, расстегнув халат, добралась до бюстгальтера. На мне был надет старенький, купленный на китайском рынке предмет женского в данном случае позора. От ветхости и постоянных стирок, крючки заржавели, и требовалось немало терпения, чтобы их расстегнуть. Промучившись и не достигнув желаемого, Руслан, скинул с меня халат, и снял бюстгальтер через голову. Картинно зажмурившись, случайный воздыхатель поведал:

– Твоё тело просится на полотно. Эта белая мраморная кожа, великолепная почти девичья грудь, рукотворный, в своём совершенстве изгиб бедра, способны вдохновить на создание нетленного полотна талантливого живописца.

Руслан заливался соловьём, придумывая всё новые и новые поэтические сравнения по поводу моей неземной красоты. По правде, говоря, он явно перебарщивал. Красотой я не блещу, грудь маловата, бёдра толстоваты, ноги коротковаты, пузико, вообще, могло быть не таким «пирожковым». Но было приятно слушать хитрого обольстителя. Конечно же, я понимала, для чего так старается перспективный режиссёр, но не мешала Руслану осуществить задуманное.

Моя подруга Лёля, удивляется, как я могу жить без мужчин долго. Подруга даже однажды высказала предположение о моей физиологической холодности. Я не стала разубеждать её, но не потому, что хотела сохранить интригу, а потому, что и сама не была уверена в своей горячности. Малочисленные контакты, не могли свидетельствовать о моём пылком темпераменте, было приятно, но никаких фонтанирующих эмоций я не испытывала. Лёлька объясняла это тем, что мне не подвернулся мужчина способный вытащить наружу спящий до поры до времени вулкан страстей. Ещё дражайшая подружка советовала немного кривить душой, и изображать перед мужчиной в момент близости страсть и неземное блаженство, мужики-де это любят.

Помня наставление сердобольной Лёлечки, я теперь решила сыграть пылкое влечение, в меру своих способностей, конечно. Руслан Антонович запер дверь и, пригасив ночник, потащил меня на диван. По дороге я достаточно громко и утрировано стонала. Режиссёр судя по всему, верил в мою искренность и огромную степень желания.

Очутившись на диване я, продолжала вопить дурниной присовокупив неумелую акробатику. Руслан, возомнив себя страстным любовником способным довести женщину до экстаза одним своим видом, старался держать марку, и его ласки усиливались в геометрической прогрессии. Не снимая одежды, он гладил моё нагое тело, беспрестанно восхищаясь его совершенством.

У меня возникло подозрение. Одно из двух: либо он так перекрыт, что не замечает моей чуть расплывшейся талии, целлюлитных ножек, и пионерской грудки, либо на его жизненном пути попадались экземпляры похуже, и я на их фоне, на самом деле королева. Руслан взопрел, по лицу стекали крупные капли пота, а тело, облаченное в тёплую одежду, излучало тепло способное обогреть не одно помещение. И тогда я, как учила Лёлька, прошептала ему на ушко:

– Милый, разденься, в конце концов. Не томи меня, ты же видишь, я на всё согласна. Бери меня целиком, обещаю, ты не забудешь эту ночь никогда.

По поводу того, что не забудет я, конечно же, погорячилась. Наутро, вытрезвясь, он вряд ли вспомнит случайное ночное пришествие. Но Лёлька говорила, что переиграть не страшно, страшно оставаться равнодушной, вот я и старалась изо всех сил. Ловелас начал освобождаться от одежды. Делал он это крайне суетливо и невыразительно. С пиджаком ещё куда ни шло, а вот с брюками конфузец получился. Чертыхаясь и дрожа от нетерпения, он возился с ремнём минут пять. За это время, даже самая страстная и горящая от желания женщина, способна была заснуть, проснуться, постирушки там разные устроить…

Наконец, избавившись от пут, Руслан предстал передо мной в застиранных трусах, и кинулся в объятия, распахнутые ему навстречу. И в порыве страсти, стукнулся о спинку дивана так, что я всерьёз начала опасаться за его здоровье, прежде всего психическое. Подобный удар, не мог не сказаться на умственных способностях, если, конечно, таковые имелись.

Заорав как пожарная сирена, Руслан облапив голову руками, начал нежно нянчить её. Мне стало скучно. Вот ведь незадача, вместо репетиции оргазма, работа сестры милосердия. Накричавшись вволю, Руслан затих. И через десять минут гений не подавал признаков жизни. Испугавшись, что травма могла повлечь за собой потерю сознания, а ещё хуже смерть, я стала тормошить пострадавшего, но он лишь вяло попросил не тревожить его. Режиссёр блаженно почивал. Нацепив на себя одежду, я уселась в кресло и стала слушать гениальную музыку. От этого занятия меня отвлёк стук в дверь, и голос хозяйки:

– Ну, вы скоро там?

Распахнув дверь, я впустила уже успевшую протрезветь Нюсю. Она опрометью бросилась к столу, налила себе дозу и выпила не закусывая. Она не привыкла быть трезвой.

– Ну, как? – неопределённо осведомилась хозяйка.

– Что как? – решила я подзадорить Нюську.

– Не прикидывайся идиоткой. У вас уже случилось? – горя от нетерпения и абстиненции суетилась Нюся.

– Нет.

– Почему? – почти по-человечески удивилась актриса.

– Он уснул.

– Как?

– Как все люди.

Смех, давивший меня изнутри, наконец, вырвался наружу:

– Представляешь, в самый ответственный момент, он ударился башкой, поныл, поныл, да и заснул благополучно.

– Во, даёт! Нашим расскажу, не поверят, – злорадно смеясь, пообещала Нюська.

– Не надо. Пусть это останется между нами, и потом, с кем не бывает.

– Ну, уж нет! В театре ко всем бабам клеится, а дело кончается одним и тем же, – засыпает понимаешь в самый ответственный момент. Гнёт из себя Казанову, а на поверку, немощен как кастрированный петух.