Жизнь и неудивительные приключения Модеста Аристарховича

© Валерий Железнов, 2020

ISBN 978-5-0051-8088-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Homo obycnovenicus

Ещё до своего рождения Модест Аристархович знал, что бог даёт (что именно он даёт, конечно же, не догадывался) тем, кто рано встаёт, а потому решил рождаться рано утром, чем доставил своей матушке очень неприятную предродовую ночь.

За такую решимость и твёрдость намерений мама Модеста Аристарховича на него не только не обиделась, но ещё больше полюбила. Она, вообще, была уверена, что её сын будет гением, ибо отец будущего гения совершенно не обладал никакими талантами и служил фининспектором в «Райторге».

Сразу же после появления на свет Модест Аристархович громогласно принёс всем присутствующим, и своей матушке, в том числе, искренние извинения за причинённые неудобства, но тут же предупредил, что неудобства будут повторяться регулярно и довольно часто. А чтобы предупреждение не выглядело голословно, продемонстрировал одно из неудобств прямо на халат врача-акушера.

Уже в роддоме Модест Аристархович усвоил главную жизненную истину: «Не верь, не бойся, не проси». Не верил, когда с ним сюсюкались: «А кто это у нас такой красавчик?», ибо, ни разу не видев себя в зеркало, подсознательно догадывался, что родители его и предки по обеим линиям красотой не отличались. Не боялся потому, что в роддоме и бояться-то нечего было. И не просил, так как всё равно раньше времени не накормят. Когда младенцы вокруг него орали, чего-то требуя, на что-то жалуясь, он откровенно, но молча, их презирал за непростительную наивность.

В бога Модест Аристархович поверить не успел. Неверующими были и его родители. Но креститься ему всё равно пришлось. Истово верующая бабушка отказывалась водиться с некрещеным внуком. Впрочем, Модест Аристархович не стал безропотно терпеть обряд, проводимый без его собственного одобрения. Для начала он заявил о несогласии истеричным воплем, а когда действия это не возымело, просто взял и нагадил в купель. Батюшка, возмущённый таким неслыханным богохульством, выругался матом прямо в святом храме и убежал блевать. И сие обстоятельство ещё более укрепило Модеста Аристарховича в его безбожии.

Впрочем, детство Модесту Аристарховичу досталось очень даже счастливое, ибо родился он не в нищей африканской стране, не в государстве богатого, но «загнивающего» капитализма, а в «самом прогрессивном» социалистическом сообществе мира. Правда, название несколько смущало – СССР, ну да ладно, не в названии дело. Лишь бы жить было хорошо. А жилось Модесту Аристарховичу и вправду замечательно. Государство бесплатно заботилось о его здоровье и оберегало от морального разложения, ограничивая потребление всяких очень вредных лакомств, включая и продукты зарубежной культуры. Родители его любили и заботились по мере своей скромной зарплаты. Как только подошёл срок, определили в ясли, потом в детский сад. С семи лет перед ним распахнулись гостеприимные двери школы, а впоследствии и института. И всё это, заметьте, практически бесплатно.

В ясельном возрасте Модест Аристархович очень любил мечтать в компании своих приятелей, оседлав горшок в санитарной комнате дошкольного заведения. От затянувшихся мечтаний на горшке часто происходило забавное прилипание к оному. Модест Аристархович быстро сообразил, что можно развлечься сим явлением. Однажды он встал вместе с горшком на заднице и стал пугать своих «коллег», пятясь на них задом. Сначала веселился он, а когда горшок внезапно отлип, испачкав содержимым одежду, ноги и пол, смеялись уже над ним. Все хохотали и кричали: «Фу, фу! Засеря!» Нянечка, ругаясь, вымыла его бледную попу с круглым ярко-розовым следом от горшка, застирала испачканные вещи, и повесила их сушиться. А самого Модеста Аристарховича воспитательница поставила в угол, где он спокойно отстоял двадцать минут, продолжая мечтать уже в одиночестве.

В детсадовском возрасте Модест Аристархович познал ещё одну нелицеприятную сторону жизни. На одном из семейных застолий, когда взрослые уже не могли его контролировать, он по-взрослому «принял на грудь» целую рюмку портвейна. Сначала почти ничего не произошло, просто уснул быстро, а вот уже в садике приключился настоящий «бодун», или по-простому «отходняк». Блевал Модест Аристархович тоже по-взрослому, спрятавшись в зарослях барбариса. Впрочем, запойным алкоголиком он так и не стал, а первый опыт винопития быстро забылся.

В детском саду Модест Аристархович очень любил пряники с молоком. Впрочем, любил он их и потом. Правда, молоко давали кипячёное, и многие дети его не пили из-за противной пенки. Но Модест Аристархович быстро понял, что если пенку выбросить, то молоко вполне даже приятное, а с пряником тем более. Так что за раз он мог осилить до трёх стаканов молока с пряниками своих приятелей, не обладавших таким аппетитом, а потому отдававших ему лакомство добровольно.

Кстати сказать, Модест Аристархович всегда отличался завидным аппетитом, и потому его первым словом было слово «исть», что означало кушать. А тех, кто хорошо кушает, любят нянечки, повара и мамы друзей, которые ставили его в пример другим детям: «Смотри, как Модя хорошо кушает. А ты?» Впоследствии, «исть» за государственный счёт, но уже в более широком смысле, стало самым главным занятием Модеста Аристарховича. Как, впрочем, и многих его сограждан.

Когда Модест Аристархович ходил с мамой в баню, ни один мускул в его теле не напрягался при виде обнажённых женских тел.

Иногда Модесту Аристарховичу доводилось оставаться в детском саду на «круглые сутки», то есть ночевать. Мама его в это время работала в вечернюю смену, а папа уезжал, как часто бывало, куда-нибудь с инспекторской проверкой. Когда всех оставшихся детей, укладывали спать, Модест Аристархович долго не засыпал и «смотрел кино». По улице проезжали машины, и свет их фар, проникая сквозь кустарник и незашторенное окно, создавал причудливые световые пятна на противоположной стене. Это и называлось «смотреть кино».

Вообще, Модест Аристархович любил ночевать в гостях. Иногда папаша его, воротясь из очередной инспекторской поездки в состоянии далёком от трезвого, устраивал дома скандал со сценой ревности. Чтобы избежать эскалации конфликта и избежать физических оскорблений, мама хватала Модеста Аристарховича в охапку и бежала ночевать к подругам. Пробовали ночевать у папиной мамы, но она не очень осуждала действия сына. Однажды осенью даже пришлось ночевать в новой районной библиотеке. Здание уже подключили к отоплению, а сама библиотека туда ещё не переехала. Ну, а как проникнуть внутрь Модест Аристархович со своими друзьями уже разведал заранее.

С беззаботным пребыванием в детском саду Модесту Аристарховичу расставаться было грустно. Что ни говори, а в этих стенах прошла большая часть его жизни. Нянечка, которая когда-то мыла ему попу, даже уронила старческую слезу и поцеловала его в русый чубчик. А воспитательница, которая когда-то ставила его в угол, подарила всем выпускникам старшей группы коричневые портфели с полным набором школьных принадлежностей.

Впереди смутно маячила новая жизнь, полная неожиданностей и непонятных предчувствий.

Первого сентября в новенькой школьной форме серого цвета Модест Аристархович с тревогой и любопытством взирал из-за огромного букета цветов на происходящее в школьном дворе. На крылечке старой деревянной школы стоял директор и, явно фальшиво, радостно приветствовал новых учеников. Другие выступавшие тоже неискренне чему-то радовались. Без мамы, без нянечки, без воспитательницы стоять в ряду, таких же, как он первоклассников, было немного грустно. Но любопытство, всё же, пересиливало все опасения.

Школа несколько огорчила Модеста Аристарховича своей строгостью и дисциплиной. Собственно ничего страшного не произошло, но кое-какие опасения подтвердились. А, кроме того, одноклассники мгновенно восприняли его фамилию как готовую кличку. Даже Вера Анатольевна сдержанно улыбнулась, прочитав его фамилию. И лишь теперь он понял, что фамилия Лавандов, действительно, очень похожа на прозвище.

Однако самого Модеста Аристарховича удручало не превращение фамилии в кличку, а то, что нормальной клички ему не досталось. Вот у других детей были нормальные прозвища. Например, Машу звали Муха потому, что Мухина. Серёжу сразу окрестили Серым. Толика назвали Тяпа потому, что растяпа. Веру Анатольевну все шёпотом называли Совой за большие круглые очки. А ему только заменили последнюю букву и звали Лавандос.

Учёба в школе требовала от Модеста Аристарховича беспрецедентного самоотречения, но ломать устоявшиеся привычки он очень не хотел. Сидеть долгое время в одной позе было невыносимо. На переменах было запрещено бегать и кричать. А ещё, и о, ужас, учиться надо было даже дома. Это называлось «домашнее задание», или «домашка». Но Модест Аристархович и здесь нашёл выход. На уроках он тихо мечтал, глядя в окно, а «домашку» старался сделать как можно быстрее, чтобы поскорее убежать гулять. Поэтому в начальной школе Модест Аристархович числился почти самым худшим по успеваемости при удовлетворительном поведении. Пожалуй, единственным предметом, который он полюбил, было пение. Пел он с удовольствием.

Лучшим способом «сачкануть» оказалась болезнь. Модест Аристархович совершенно бессовестно пользовался материнской любовью, притворяясь больным всякий раз, когда ему особенно не хотелось в школу. И, надо признать, этот метод часто приносил свои плоды, тем более что и настоящая ангина посещала его чаще других. Болеть Модесту Аристарховичу нравилось намного больше, чем ходить в школу. Это почти как пряники с молоком.

В больнице он бывал почти по расписанию, ангина приходила два раза в год, так что все врачи и сёстры детского отделения встречали его, как родного. Модест Аристархович не оставался в долгу у добрых докторов и по первой же просьбе забирался на табурет, чтобы исполнить очередную популярную песню, заученную по радиотрансляции. Пел он громко, насколько позволяла ангина, и с выражением. Можно сказать, он даже не пел, он играл роль. За это персонал и больные, приходившие на «концерты» из других отделений, награждали его бурными аплодисментами и… конфеткой.

А ещё одним, вполне законным, способом прогулять уроки были морозы. Когда столбик термометра падал до -37°, занятия в школе отменялись с первого по пятые классы, а при понижении до -42° в школу не ходили уже все остальные. По радио в таких случаях раздавались позывные местного радиоузла, и делалось соответствующее объявление. Это для Модеста Аристарховича была самая лучшая музыка. Можно смело забросить портфель и бежать на улицу к друзьям. Для мальчишеских игр никакой мороз не помеха.

По причине неуспеваемости Модеста Аристарховича даже не хотели принимать в октябрята. Пришлось самоотверженно исправлять все двойки, чтобы октябряцкая звёздочка с детским портретом вождя мирового пролетариата засияла на гордо выпяченной груди. И лишь одно огорчало, что у него, как у большинства, была металлическая звёздочка, и он завидовал тем, кому родители достали звёздочку из красного прозрачного пластика с круглой маленькой фотографией кудрявого мальчика Володи Ульянова.

Однажды двоюродный брат Модеста Аристарховича, по-старшинству решил серьёзно взяться за образование своего младшего брата. Как-никак на четыре года старше!

Чтобы никто не мешал, «домашку» они делали в бабушкиной бане при свете керосиновой лампы. Брат строго следил за правильностью выполнения всех упражнений и решений задач. В заключении всё тщательно проверил и, наконец, отпустил измученного, но «просветлённого» братца.

На следующий день Модест Аристархович схлопотал «двояки» за каждое из домашних заданий, выполненных под бдительным контролем старшего брата.

Но школьная жизнь постепенно вытесняла детсадовские привычки, и Модест Аристархович даже начал ощущать некий вкус к учёбе. К третьему классу наметились несомненные успехи в гуманитарных и прикладных науках, таких как, уже указанное ранее, пение, рисование, природоведение, физкультура и уроки труда, на которых Модест Аристархович лучше всех пришивал пуговицы.

Однажды Модест Аристархович попробовал апельсин. Его тётя из города привезла всем племянникам такой гостинец. Апельсин очень напоминал мандарин, однажды полученный с новогодним подарком в детском саду, но был просто огромный, как детский резиновый мячик. Только цвет гораздо красивее, и пах он намного приятнее, чем мячик.

Модест Аристархович не стал есть свой апельсин сразу, а распираемый гордостью, прошествовал через половину села к себе домой, неся в руках невиданный заморский фрукт. Одна тётенька даже поинтересовалась: «Где это продают?». На что Модест Аристархович гордо ответил: «Это апельсин! Его не продают, его дарят!»

Кстати, о подарках. Самым лучшим праздником Модест Аристархович считал Новый Год. Даже день рождения не приносил столько радости. Ведь день рождения празднуется один раз и только дома, а Новый Год целых четыре раза: в детсаду, или в школе, у мамы на работе, у папы на работе, и ещё в Доме Культуры. Четыре дня – четыре подарка!

Но во втором классе Модест Аристархович неожиданно раскрыл страшную тайну. Оказывается, под шубой сказочного дедушки скрывается обыкновенный дяденька, а Снегурочка – это обычная молодая тётенька. И понял это Модест Аристархович, когда обнаружил на левой руке Деда Мороза обычные часы с кожаным ремешком, а Снегурочка, вообще, курила в коридоре. Это был жестокий удар по мировоззрению Модеста Аристарховича. Однако сам праздник ещё долго оставался самым главным.

С чувством полной ответственности за оказанную ему честь, Модест Аристархович с особым выражением повторял слова пионерской клятвы, прежде чем пионерважатый повязал на его шее красный галстук. Это было уже в третьем классе. Это был уже существенный рост.

А кроме всего прочего в школе оказалось много незнакомых девочек, которые игнорировали знаки внимания щупленького и некрасивого Модеста Аристарховича. Нет, конечно, он никогда не забывал свою прежнюю детсадовскую подружку Анечку, но они теперь учились в разных школах, встречались очень редко, а вот Леночка, из параллельного класса, всё больше овладевала его думами. Леночка, несомненно, была самой красивой девочкой в третьих классах, а потому Модест Аристархович очень долго робел перед ней и ужасно боялся предложить ей свою дружбу. В знак особого расположения он дёргал Леночку за косичку и делал вид, что пытается убежать от возмездия, но портфель избранницы обрушивался на спину «обидчика», отчего воспарившая душа Модеста Аристарховича ликовала.

К окончанию третьего класса Леночка снизошла до Модеста Аристарховича и позволила ему присутствовать при своей особе, ибо она была дочерью директора «Райторга» и главного врача районной больницы. Он же был вне себя от счастья, когда провожал её после школы домой, неся сразу два портфеля. Друзья смеялись над ним, едко обзывались: «Жених, Жених! Таскатель девчачих портфелей! Ага, влюбился, влюбился!» – но Модест Аристархович стойко переносил все моральные трудности ради своей «любви».

Когда в одиннадцать лет Модест Аристархович впервые увидел фотографию обнажённой молодой женщины, в детской душе его что-то сладко затрепетало. И пусть это была потрёпанная и не очень качественно исполненная игральная карта, Модест Аристархович заподозрил, что в этой жизни есть вещи намного приятнее пряников с молоком и даже апельсинов. Хотя… одно другому не мешает.

Когда-то в далёком детстве, посещая с мамой женское отделение сельской бани, Модест Аристархович так не считал. Ах, как же он тогда был молод, наивен и неопытен.

Модест Аристархович прятал эту карту в самом укромном месте на чердаке родительского дома и, тайком любуясь красотой обнажённого женского тела, мысленно подставлял лицо Леночки вместо изображённого на фото.

Увы, ни стать женихом Леночки, ни влюбиться в неё по-настоящему, ему было не суждено. Жизнь, распорядилась Модестом Аристарховичем по-своему. Его грандиозные планы на будущее бесцеремонно разрушила жестокая размолвка родителей. Матушка забрала сына и отправилась к своим родителям в далёкий таинственный город Ленинград. Когда-то, в далёком сопливом детстве Модест Аристархович уже побывал в гостях у маминой мамы и папы, но это было так давно, что подробности того путешествия лишь обрывками всплывали в памяти. Теперь вновь предстояло длительное путешествие на поезде почти через всю огромную страну, и Модест Аристархович решил, что во всём происходящем, кроме неприятностей можно найти множество положительных моментов.

За окном поезда мелькали поля, леса, с грохотом мостов проносились реки. Поезд неожиданно нырял в тёмные тоннели, и так же неожиданно вырывался на свет. Модест Аристархович с нескрываемым любопытством разглядывал незнакомые города и полустанки, на перронах которых бабушки продавали горячую варёную картошку и солёные огурцы.

Всё было интересно и необычно. Кстати, непонятно было, почему мама говорила всем, что ему только десять лет, хотя на самом деле он был гораздо старше – целых двенадцать. Что-то там с билетом связано, но это интересовало Модеста Аристарховича гораздо меньше, чем виды за окном.

Пересадка в Москве ошеломила Модеста Аристарховича. Такого количества народа, как на «площади трёх вокзалов» он не видел никогда. Даже на первое сентября у школы собиралось меньше! Пожалуй, все жители его родного села не смогли бы составить такой толпы. Но во всём этом скоплении людей сильнее всего поразил один человек. «Модя, смотри!» – осторожно сказала мама и направила взгляд сына в нужную сторону. Там стоял огромный негр, чёрный, как уголь, с выпуклыми белыми глазами и толстыми коричневыми губами. На голове этого гиганта мелко кучерявились чёрные проволочные колечки.