Читать книгу: «Игра в «Анкор». Ответ. Книга сороковая», страница 2

Немного о Мелихове

 
Был полон солнца день, октябрь хмурый
Решил нас напоследок удивить
И Чехова поместье, что близь Тулы,
Решили мы с друзьями навестить.
 
 
Хотя оно давно и всем известно –
Писалась «Чайка» в нем, «Вишнёвый сад»,
Но каждый раз, наш путь спросив у местных,
Мы ехали вперёд и вновь назад.
 
 
Возможно, это осень ленью сонной
Внушала им: «Ваш путь нам на черта?» –
Скорее всё ж, что неосведомленность
В округе равнодушия черта.
 
 
Как будто многим здесь не интересно,
Что привлекло сюда, скажу я вам,
Но всё ж нашли мы Мелихово место,
Хотя с трудом и скрипом пополам!
 
 
Не яркая, неброская равнина,
Чуть видимые домики, дворы,
Вполне могли бы мы проехать мимо,
Если б не шум идущей детворы.
 
 
Ограда, вход, билеты, план усадьбы,
Скульптура в бронзе Чехова, Чернов
Ее лепил, и спереди, и сзади
Вполне похож, хоть образ и не нов.
 
 
Сказали, что когда приехал Чехов,
Встречали: «Барин, так тому и быть!»
А он ответил: «Я не барин, лекарь,
Приехал вас от бедности лечить».
 
 
Лечил, писал, болел, гулял по саду,
Растил цветы, знобило летним днём,
И кутался от холода, отраду
Найдя здесь в одиночестве своём.
 
 
Во флигеле рождался «Дядя Ваня»,
Сад вишен взор и пьесу услаждал,
А он все ждал, когда же перестанет
От скуки и бессмыслицы тоска.
 
 
Был полон дом, схлестались в спорах острых
О зле, обратной стороне добра,
Прогрессе, а в вопросах философских –
И мудрость, и житейская мура.
 
 
Простейшее вдруг оказалось сложным
И путало, нелепый смысл тая,
Пугала «любомудрия» возможность
На «финдесьекль» абсурдом бытия.
 
 
За ним поздней вилась актёров стайка,
Спешил к премьерам «с корабля на бал»,
А в Камергерском поселилась «Чайка»,
Чтоб занавес во МХАТе вечным стал.
 
 
Перечислять я все места не стану,
Которые смогли нас удивить,
Мы видели и Ясную поляну,
И Клин, и Тверь, где гений мог бы жить.
 
 
А в Мелихово мучился писатель
Вопросом вечным: быть или побыть,
И выезжал в двуколке врачеватель
Мир от высокомерия лечить.
 
 
В ночь лиственница в огненном сиянье
В златой отлив окрасила закат,
Как будто обещала на прощанье:
«Весной здесь расцветёт вишнёвый сад».
 

Осенний ноктюрн

 
Вновь осени романтика не зря,
Поэтов скольких пылкие признанья,
И потаённый шёпот октября
Промолвит мне «простите» на прощанье.
«За что простите?» – я его спрошу,
Ответит он: «За листьев побежалость,
За то, наряд что сбросить я спешу,
Чтоб ветви оголить, какая жалость,
Для осязания и зренья твоего».
Узоры крон растают в светлой дымке
Ленивых облаков, неясным снимком
Останутся лишь в памяти твоей
До новых дней. «Но доживу ль до них?» –
Мне хочется спросить, ведь жизнь лишь миг
Вселенского судеб круговорота.
Молчит октябрь. Вопрос к нему мой что-то
Иль тягостен, иль задан мной впросак,
В раздумья грустные он погружён и так,
Не жди ответа, нет терпенья коль,
А тут ещё и я в своих сомненьях,
В октябрьской тиши листвы круженье
Щемящую мою приглушит боль.
 

Конец октября

 
Всё сильней с каждым днём тянет к холоду,
Звуки стынут, и ветер притих,
Так октябрь рассчитается золотом
За игру своенравий своих.
 
 
Солнце встанет с ленцой в дымке розовой,
Чуть согреет в сердцах иногда,
Вновь ворона на кроне берёзовой
Прохрипит, что бредут холода.
 
 
Был с природою близок я сызмальства,
Знал, октябрь чудит невзначай,
По утрам ляжет россыпью изморозь
На забытый капустный кочан.
 
 
Без разбора, а может и сослепу,
С кем встречался, и в том не везёт,
Огородами скрыться б к Котовскому,
От врагов, как гласит анекдот.
 
 
Побродить в тишине и с надеждою,
Что покой я найду только там,
И скучают озёра Медвежии
По моим незвучащим стихам.
 

О Переславле Залесском

 
Въезжаю в Переславль Залеский,
Что рассказать о нем смогу?
Улыбки лестные прелестниц
И хвоя хрупкая в снегу.
 
 
Декабрь. Снежно, Трубеж рядом,
Вот в рань приехали не зря,
По-над кремлем и над посадом
Пылала алая заря.
 
 
Алеют щёки дев беспечных,
Цветами пёстрые платки,
А в темноте, над руслом речки,
Звёзд догорают огоньки.
 
 
И потеряли те немало,
Кто здесь ни разу не бывал,
Где кружит кольцами устало
Старинный и заросший вал.
 
 
Близь чудо-церковь с она лета,
Объемы легки и просты,
Стоит с двенадцатого века
Как давний верный страж Москвы.
 
 
Благая Русь, все беды стерпит,
Лесов порублены главы,
Но если б не было пред церковью
Литой преславной головы.
 
 
То Александр Невский строгий,
Псам-рыцарям поддал под хвост,
Был добр к несчастным и убогим,
Хоть князь – в общении был прост.
 
 
С врагами милостив по вере,
Предупреждал: «Иду на вы,
Но доведёте коль до гнева,
То не сносить вам головы».
 
 
Так написал давно об этом
Нам летописец-книгочей.
И золотятся главки светом
Небес всевидящих огней.
 

Игра в «Анкор»

 
Ноябрь заплутал в тепле. Затишье,
Бесснежно. Что-то не возьму я в толк,
Он всё ещё не может сбросить листья,
Чтоб золотом покрыть осенний долг.
 
 
Ленивы всплески Раменки бессонной,
По берегам и глухо, и темно,
И кажется, что, прячась от закона,
Ночных растрат там скрылось казино.
 
 
Возможно, это только сон приснился,
Пугающий, которому не рад,
А может, кто в похмелье припозднился
За картами своё бы отыграть.
 
 
Наверно, что пишу, сюжет затёртый,
Не шулер я в игре, замечу вам,
К семёркам льнут убогие шестёрки
Как в спутники, а дамы к королям.
 
 
И я за эту ночь не отыгрался
Своими снами от забот дневных,
Наверно, прикуп мне не тот достался,
Сорвать бы банк для прихотей своих.
 
 
А в чём они? Ведь смысл в покое, воле,
И счастья нет, мудрей не может быть,
Сказал давно поэт, но я «не в доле»,
А далее про козыри забыть.
 
 
И это прочитав, мне скажет кто-то,
Мол, веришь, значит так тому и быть,
Во тьме ночной пригрезился Федотов
Мне легче с ним печали разделить.
 
 
Ноябрь. Туман и только в семь светает.
Цепь фонарей дрожащий свет свой льёт,
Мои ночные призраки играют,
«Анкор, анкор», но утро не встаёт.