Саяны. Ангел «Большого» порога

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗАТЯНУВШИЙСЯ ПРОЛОГ

Начиная с весны 1969 года, когда Вовке – моему однокласснику, другу и напарнику по охоте в тайге – купили двигатель «Вихрь», на его не очень длинную лодку «Акулу», – наши ангелы хранители, видимо, крутились – как волчки, чтобы сберечь нас в постоянных походах через Енисейские пороги и дебри Саянской тайги.

Вовкина «Акула»

Куда только нас черти не носили! Двигатель на лодку его отец покупал, конечно, для себя; – Но! Начальник Управления Строительства Саянской ГЭС – Александр Иванович Карякин, возглавивший в начале 1968 года Управление – видимопредвидел, Енисей

(или уже тогда гуляли мысли в верхах, что бы – «По решению партии и правительства был намечен пуск Саяно-Шушенской ГЭС – по временной схеме.» С временных отметок уровня воды, временными рабочими колесами, временными генераторами – чтобы начать вырабатывать электроэнергию ещё в процессе строительства ГЭС). – И все руководители, всех подразделений ордена Ленина «Красноярск ГЭС Строя» забыли про отдых и поездки в тайгу. – Вовкин отец, руководитель «СанТехМонтажа» – не был исключением.

Мы были предоставлены сами себе, – с мощным двигателем, бесплатным социалистическим бензином, с родителями, занятыми на стройке, – мотались по порогам, по горным рекам, по отдаленным уголкам – там, где нет егерей! Где можно было спокойно ходить с ружьём, стрелять рябчиков, и ловить рыбу, собирать дары Саянской тайги. Три года школы  и два года института мы

 прожили,  как братья – близнецы,

носимые «нелегкой» и «поддерживаемые» своими ангелами – хранителями.

Закончив, второй курс электротехнического факультета, сдав экзамены, наши пути резко расходились! Начали расходиться они еще прошлым летом – я поехал в «Енисейский» стройотряд «Энергия» электрофицировать деревню Абалаково, а Вовка, по каким то причинам, летом не смог, и поехал с басмачом, ( такой позывной получил парень из далекого Казахстана, приехавший поступать в Красноярск), на осенний трудовой семестр – убирать урожай с полей Даурского отделения, Балахтинского совхоза. Даурск уже подтопило водохранилище Красноярской ГЭС и деревню подняли на гору, назвав её «Приморск». Там он встретил простую деревенскую красавицу, которая сразила его наповал. Но с созданием семьи возникли какие то проблемы, и он решил пойти года на два – в армию. Мы учились сразу в двух высших учебных заведениях – Красноярский Политехнический Институт, на электротехническом факультете, и «Красноярское Высшее Командное Училище Радио Электроники». По окончанию – получали звание офицера отдельного рода войск КГБ СССР, особого назначения. И шли в армию – отдавать долг Родине. Он решил сначала отслужить в армии, а потом – не получать, офицерского звания и не ходить отдавать долг, когда надо будет работать и растить детей.

А передо мной встал вопрос – Куда поехать летом в стройотряд, зарабатывать большие деньги. Понятно, что в Енисейском строй отряде поясной коэффициент выше – зарплата там будет больше. Но – нюанс! Мест свободных в этом отряде осталось только для вокально – инструментальной группы, – веселить людей в деревне! Я нашел себе коллегу по образу мышления – Ваню Филипова, с которым мы в прошлогоднем стройотряде очаровывали бабушек и ребятишек в деревенских кинозалах на двух простых гитарах, бардовскими песенками. Потому что, – другой культуры для масс , у нас в отряде – не было. А взрослому населению летом в деревне – от зори до темна – в кинозал ходить, в обесточенной деревне, без электричества – «мест не хватает».

Мы уже знали по первому строй отряду, что в наших отрядах нет электромузыкальных инструментов, нет времени ни на репетиции, ни на концерты, – работать надо световой день, А в гнилых северных деревеньках отключают электричество – когда мы приезжаем строить новые ЛЭП. Но ректорат и деканат считают, что студенты должны нести культуру местным аборигенам. Наверно они не знают, что мы выходцы из этих глухих деревенек севера и юга Красноярского края? Попасть в хороший строй отряд было проблемой – а мы хотели эту проблему преодолеть!.

Чтобы изобразить себя вокально-инструментальной группой – нам не хватало соло гитариста. Мы узнали, что в одной из параллельных групп есть соло гитарист – парнишка с чисто сибирской фамилией – Криштоп. Учится в параллельной группе и не выпячивается. Мы пошли к нему, предложили поехать стройотряд соло гитаристом. Он обалдел и спросил

– а вы играть то умеете? Хоть в руках умеете держать инструмент?

Нарукавная нашивка формы всесоюзного стройотряда «Энергия»

Потом взял гитару и забабахал такую партию соло гитары из композиции группы «Венчурис», что у нас челюсти отпали – мы так с открытыми ртами и слушали все его речи. Он сказал, что если мы сможем выучить партии этой группы – тогда может с нами что-то и изобразит. Нам некогда было учить, да и неспособны мы на великие подвиги! А он, оказывается, играл до института ещё, учась в школе, – во взрослой группе, почти профессиональной, в городе «девятка». У нас назывался девяткой – город, в котором обрабатывают Уран. А может – хранят. Не знаю. В общем – закрытый город. Мы поняли, что нам за ним – «не по пути». Пошли договариваться с группой, которая играла на танцах, в нашем общежитии. Договорились с Хетом – такой позывной был у руководителя этой группы, что Ваня возьмёт «ритмушку», с ними побрякает. А я спою пару песен на танцах, у нас в общежитии – и этим мы продемонстрируем, что у нас есть группа «вокально-инструментальная», что бы нас записали в стройотряд. Так мы и сделали, и нас записали в стройотряд.

Вскоре мы, на теплоходе «Ракета», ехали всем стройотрядом своим, в низ, по Енисею, до деревни Галанино, и оттуда – на автобусах и грузовых машинах нас развозили по выделенным для работы деревням, – то есть, разные бригады ехали в разные населённые пункты. Нас – человек девять, еще с какой – то большой бригадой, на пароме переплавили через Енисей, да и повезли на запад – всего километров тридцать. Там большую Бригаду высадили, поселив их в домике смотрителя кладбища, прямо на входе на кладбище. А в отряде пацаны были и девчонок было много – человек пять, мне кажется. Как они там, на кладбище, будут жить и работать, по ночам ходить в туалет – не знаю!

Ещё километров через десять, на запад, – и нас выгрузили на какой-то пятак на болоте, отсыпанный гравием. Поднятый метра на три над уровнем болота и размером метров триста на пятьсот. Название этой деревни я уже и не помню. Оказалась, – деревня каких-то ссыльных чувашей. У меня в родной деревне, в Балахте, за речкой, жили ссыльные чуваши. Я сколько знал в жизни чувашей, они были людьми мягкими, заторможенными, как бы – без стержня, без злобы на судьбу. За что их могли сослать – я не знаю. Потому, что там войны не было, быть какими-то предателями они не могли… Вот и здесь, тоже, посреди болота пятак, на нем домов пятнадцать или двадцать. Покосившихся – не домов, а домиков! И всё! И они что-то где-то сеяли, пахали на болотах. Я не знаю. Чуваши раньше активно принимали участия в движении «молокане». Это верование преследовалось Христианской церковью и правительством России, как и Староверы, как и Староскопеческое движение, – считалось сектой. Молокане пропагандировали идеи духовного христианства. Это движение вызвало озабоченность царской власти и православной церкви, с ним повели беспощадную борьбу, проповедников ссылали и казнили. – «1830 года, октября двадцатого, высочайше утверждённое мнение государственного Собрания о духоборцах-молоканах, иконоборцах молоканах, иудействующих молоканах, и других, признанных особенно вредными ересях!».

Один из нас.

  Наверно, прабабушки и прадедушки этих чувашей, как и старообрядцы – или бежали от властей, или были сосланы сюда, на севера и болота. А эти потомки не имеют ни денег, ни воли, – уехать в Сыктывкар. Но я этого не успел ни чего у них разузнать…

2

Нас поселили в столярке, – в деревенской колхозной столярке. Кровати и постели мы привезли с собой. А у местного столяра мы сразу же взяли в аренду бензопилу «Урал». Новая разработка Советской техники. Он нам показал чулан с замком, куда можно было на ночь спрятать эту бензопилу, потому, что – «оставлять её не спрятанной – нельзя, местное население быстренько найдёт ей хозяина». Переночевали первую ночь в этой деревне, – пока обустроились, кровати расставили, матрасы растащили и прочее… – Себе и девчонкам. В каждом строй отряде давали врача – из мед института: студентку третьего или четвертого курса отправляли, в качестве врача, в стройотряды, и «поварёшку», – чтобы готовила еду. «Поварешками» ездили наши девчонки. Жили «поварёшка» и медсестра – вместе,– отдельно от мужиков. Итого – первый день ушел на заселение и обустройство. Утром, мы как проснулись, первым делом пошли узнать как переночевала бензопила, – хотели попробовать – как её заводить, как с ней работать, потому что мы после школы, -пацаны. Год – два отучились в институте – нам по восемнадцать, девятнадцать лет. Как правило – никто с бензопилами не работал. В данном случае – надо всё осваивать самостоятельно. И к своему удивлению, увидели, что слова столяра сбылись! Открытый замок висит на месте, бензопилы нет. Мы срочно к столяру – не забирал ли он ее? Нет, не забирал, – « а он теперь будет – как без рук, и мы должны отдать ему деньги за пилу в тройном размере, как договаривались»… пошли мы в контору – искать телефон – вызывать милицию из Галанино, наверное, или из Казанцева, – точно не помню. Милиционер приехал к обеду. Посмотрел – что, как произошло, место преступления, и первым вызвал на допрос столяра. Столяр колхозный рассказал, что деревня вся жуликов. Не успеешь оглянуться – что-нибудь сопрут и пропьют! Что у каждого в бане, в огороде стоит самогонный аппарат. (А тогда это было запрещено – подсудное дело!) Ну, в общем, – люди плохие! Милиционер попросил столяра пойти с ним по деревне, поинтересовался – где живёт столяр. Зашли к нему в дом, Пошли в баню – там стоял самогонный аппарат! Милиционер пред ложил этому столяру, что если он вернёт пилу, то самогонный аппарат он заберёт, но оформлять не будет. Под суд не будет отдавать этого вора и самогонщика. Повел нас хозяин в огород, в копне какого-то прошлогоднего сена откопал бензопилу и отдал нам. Вот так начиналась наша работа в этой деревне. Это был второй день. До темноты ещё осталось часов пять или шесть, нужно было работать. Меня отправили вязать анкера – две или три электро опоры связанные головами и раздвинуты ногами. Потому, что я в Абалаково занимался строительством, вязкой анкеров, прошлым летом, и – знал, как это делается. В данном населённом пункте в качестве электро опор были не креазотные* с завода, а самодельные, вырубленные листвяжные столбы, метров по девять – десять. Они были тяжеленные, сырые, не ошкуренные. Мне нужно было их тащить два столба головы вместе хвосты врозь – на четыре – пять метров разнести, отпилить пол столба – четыре с половиной метра на траверсу поперечную, всё это сложить и подготовить к сверлению, чтобы потом шпильками стянуть. Я корячился с этими столбами, таскал их, перетаскивал, поднимал перекладину на два этих столба – в общем, поработал я в этот день – на поднятие тяжести. Это был второй день, как я уже говорил, в деревне, и оба дня поварешка нас кормила, – брала в колхозе по ведру молока! Молоко было вкуснейшее, жирное, настоящее! Коровье и в неограниченном количестве – ведро на 10 человек! Ну пей сколько влезет! Мне голодному студенту было – как за счастье! Я отрывался молоком, хотя и подозревал, что этого делать не стоит. На следующий день – то есть, это уже будет третий день в деревне, и мы разглядели, что старые сгнившие опоры электрической линии стоят на бетонных пасынках и спилить их бензопилой, свалить, – не получится. Это было для нас неприятным сюрпризом.

Решили – попросить в колхозе трактор и попробовать свалить крайнюю опору не снимая проводов, чтобы завалить все столбы по деревне. Меня отправили искать трактор в колхозе, договариваться. Нашёл управляющего этим отделением и он разрешил мне взять трактор. А их в деревне было два штуки – ДТ-75. Оба бордового цвета, красивые, И в данный момент они стояли возле домов Трактористов, на полях не работали. Пошёл искать тракториста. У кого-то спросил – где можно найти тракториста? Мне показали – третий дом от края, – «Скорее всего он там». Дом невысокий, маленький, слегка подопревшие брёвна. Дверь выходила на улицу, без палисадника, без забора. Постучался. Несколько голосов разнобой что-то сказали. Я открыл дверь и в темноте избушки с одним оконцем – ступеньки опускались вниз сантиметров на 50—60. Пол был земляной. Дощатого пола не было! Пол был засыпан окурками самокруток, какими-то костями, плевками; по полу бегали несколько щенков, несколько поросят и несколько ребятишек. У оконца, как в наших охотничьих избушках, стояла из досок сколоченная столешница. За столом сидело человек пять, сбоку мостились не влезшие – еще двое, и два или три стояли в темноте за их спинами. Мужского и женского рода. На столе стояли четыре или пять стаканов с жирными отпечатками грязных рук. Свет шел от оконца через четкие отпечатки и беловатую мутноватую самогонку, налитую в эти стаканы. Ошарашенный всем увиденным, я сбивчиво объяснял, что строй отряд, что… – «пей» – протянули мне грязный стакан с мутной, вонючей жижей! Я судорожно передергивал в голове мысли – «пить не могу» – я вообще не пил спиртного в том возрасте, и в отряде – сухой закон, и из этого грязного стакана… , и … «Если не выпить, скажут- „брезгуешь, сучара“ – и не пойдет тракторист, подведу всю бригаду». «Что делать то, как „отмазаться“?» Взял в руки грязный стакан, поднёс ко рту, отвернулся от стола, сделал вид- что сделал пару глотков, – и поставил стакан на стол. Сказал – спасибо мужики, и объяснил, что мне надо. Тракторист парень молодой, года двадцать два, встал, пошёл со мной. Завёл свой красивый трактор, шмыргалкой – из кармана, подъехал к столбу, на углу поворота линии, который, казалось мне, быстрее свалится под тяжестью двух пролетов проводов и – радиатором кинулся на бетонный пасынок. С первого раза – опора устояла! Уехал назад метров на пять, поехал опять «мордой» на столб! Я просто одурел от подобного! – Ну каким надо быть идиотом, что бы радиатором машины наезжать на бетонные препятствия? Или быть очень умным, специально это делать? С третьего раза облицовка продавила радиатор, и тот – наехал на вентилятор. Ударил столб пара, из – под капота. Тракторист заглушил двигатель, не отъезжая от опоры, спокойно вылез, и пошёл в третий дом от поворота – допивать свою самогонку. Ошарашенный, раздавленный произошедшим, я пошёл к управляющему. Объяснил – что произошло. Он отправил меня ко второму трактористу. К моему ужасу, второй тракторист сделал тоже самое! Спросил, какую опору надо свалить, сходу, как ехал, ударился «мордой» оранжевого, красивого трактора об указанную мной опору. Пошёл пар из – под капота, затрещало – затарахтело! Он заглушил трактор, пошёл куда-то, – по своим делам. А других тракторов в этой деревне не было. В этот день, значит, работа закончилась. После обеда приехали врачи санэпидемстанции, из районного центра – читать нам лекцию. То, что они прочитали, у нас в головах не укладывалось. Они объяснили, что восемьдесят процентов людей в данной деревне болеет хроническим сифилисом! (Мы тогда считали, что сифилис – вообще смертельная болезнь, неизлечимая. Наверно, в то время, – так и было?)      И – сорок процентов жителей этой деревни – болеют хронической дизентерией! Не излечимо. Зачитали пофамильно, – с кем не надо вступать ни в какую связь! Нас шокировало и то, что эти врачи не считают за людей – жителей этой деревни: по – фамильно, поименно, с номерами домов, выдавая медицинскую тайну, и не лечат этих людей. В то же время, меня передёрнуло от того, что я пил из грязного, заразного стакана или хотя бы брал в руки этот стакан, а может быть, – даже «коснулся губами» к этому стакану с самогоном, в такой эпедемичной ситуации. И с этой мыслью у меня, наверное, что-то в психики повернулось слегка! К вечеру я стал посещать наш туалет регулярно и на всю ночь. Утром пошёл врачу отрядному, – рассказал, что со мной происходит: что начались боли в животе, что ночь просидел в туалете, что брал в руки стакан вместе с местным населением. Она мне дала какие-то таблетки. Вечером поинтересовалась – как у меня дела. Дела не пошли на лад. А к утру у меня началось покрываться тело волдырями и неистово чесаться. Врач без анализов ничего не может сказать. Она меня выписывает из стройотряда и отправляет в город, в студенческий городок, нашу поликлинику,– студенческую.

3

Стали созваниваться с командиром отряда. Тот объяснил, что на завтра приходит машина с грузом, – я должен с нею выехать в бригаду, в десяти километрах от нас. Там машина переночует, загрузится, потом, выезжают на паром и едут до Большой Мурты. Поскольку праздники – (не помню, какие праздники) – там надо заночевать. У наших старших коллег, из мехколонны «Енисейск- Энерго», какие то вагончики стоят в Большой Мурте. В них переночую. Утром другая машина пойдёт в Красноярск. И на ней мне ехать – до Красноярска. В тот день машина не стала грузиться в соседней бригаде и прямиком пошли до Большой Мурты. В кабине было жарко! На улице – тоже, было жарко. Я весь покрылся волдырями, весь чесался. На руках и ногах, в пахах и на ягодицах волдыри стали вообще большими, чесались неимоверно. Я руки высовывал в окно, что бы немножко их остужало. Мысли у меня в голове крутились самые отрицательные. В Большую Мурту приехали к вечеру. День был праздничный. Водитель оставил меня в вагончиках, из которых народ уехал по домам. Осталось два человека из Бригады, которые бурно справляли праздник. Торжество дошло у них уже до выяснения обстоятельств – кто кого уважает. Я постарался объяснить им, что коллега из строй отряда, переночую и уеду… залез на второй этаж нар, чтобы подальше от них быть и пытался лежать, дожидаясь утра. Они, в поисках истины, время от времени, катались по толстому слою сухой грязи на полу вагончика, долетали до нар. На первом этаже нар шли тяжелые бои без правил. Потом кто-то из них вставал, видел меня, мои ошарашенные глаза, которые в сумеречном свете, наверно, светились от неприязни, и с удивлением спрашивал в очередной раз – ты кто? Я в очередной раз объяснял ему, что я студент, что мне надо переспать, что я утром уеду. Они уходили за стол, отмечать праздник до следующего раунда поисков истины, опять кувырком докатывались до «шконок», и опять спрашивали, – кто я. Утром, действительно, пришла за мной машина, заехала! На ней добрались до Красноярска. А потом, на общественном транспорте – через весь город – до студенческого городка, до родной «общаги».

4

Общага оказалась не такой приветливой, как я ожидал; – «право проживания в общаге закончилось для народа вместе с учебным годом! Списки новых жильцов деканат обнародует к началу нового учебного года»! – Пояснила мне вахтерша пенсионного возраста, на входе в заветное здание. Я никогда не задумывался, почему одна и та же вахтерша, весь год, сидит на вахте, не меняясь, не имея выходных и праздничных дней? К тому же – и день и ночь. Вахтерша не любила жильцов этого здания. Студенты не любили эту старую, не приветливую женщину с некрасивым лицом, но относились к ней как к старому шкафу, стоящему в фойе, мимо которого ходишь каждый день, протискиваясь боком и привыкнув к этому неудобству.       Объяснив, что вышел из этого здания – всего пять дней назад. Что у меня вещи – стоят в комнате, что надо лечиться в нашей поликлинике, что другого жилья у меня в городе – нет! – Получил разрешение на проход внутрь здания, и раздумья вахтера – о возможности ночевки на голой сетке, т. к. – все постельное сдано на склад, акт подписан. Наша комната оказалась открытой, и пустой. Ни матраца, ни одеяла, ни коврика – тряпки на стенке, ни боксерских перчаток, ни гитары, ни фотографий! Ушел куда – то и мешок с мелкими личными вещами, скиданными туда второпях, и чемодан с одеждой… Это открытие еще раз окатило меня хладом, как помоями из тазика. Присел на голую пыльную сетку кровати. Мы жили, – имея два законных метра квадратных жилплощади, так же законно и неотвратимо – поехали на третий трудовой семестр. Куда бы мы дели свои личные вещи? Потащили бы все с собой? – Оставили на своих квадратных метрах.       Вылетев из колхозной столярки – как из временного, но «своего» аэродрома, я стал бумажным самолетиком, выброшенным в окно, к тому же – в аварийном состоянии. Меня несло по неизвестным мне дорогам, машинам, населенным пунктам, строительным вагончикам, незнакомым людям. А человеческому сознанию необходимо приземлиться на родной аэродром, ощутить под ногами знакомую твердую основу, снова обрести корни, прочно вросшие в грунт, – что бы расслабиться и вдохнуть спокойный воздух. Лет через сорок – Олег Митяев споет – «мы пробьем Шереметьевский сумрак – и окажемся в море огней! Я по милой земле прошагаю, – потеряв свой последний рассудок!!!». Мне эти его слова очень понятны и дороги, – как молитва.

Но совершенно неожиданно, моего пристанища тут, уже вроде, как и нет. Моя невеста, как принято было говорить в те прекрасные и чистые времена, или – моя подруга – как сказали бы современные молодые люди, моя Наталия училась со мной на одном потоке, хоть и на другой электрической специальности. Это она «протащила» меня в институт, сидя рядом со мной на вступительных экзаменах, исправляя ошибки в моем сочинении. Имея твердую двойку с плюсом по русскому языку, я сам, никогда бы не сдал вступительных экзаменов. Да я бы и не поехал поступать, – сам. Мыслей таких даже не было, – поступать! Был глубоко уверен, что в институт поступают очень умные ребята, каких в нашем классе было – почти все, а не такие посредственности, – как я. Перед выпускными экзаменами в школе мне приснилось, что я поступил в институт! Я был счастлив во сне, как в жизни никогда не был. А когда проснулся – хотелось биться головой об угол, за то, что проснулся и нарушил свое счастье… На третий день после выпускных экзаменов в школе, Вовка, вдруг объявил, что уезжает поступать в институт, в Красноярск. Я был ошарашен – он учился чуть лучше меня, и с этим уровнем знаний – в институт? Он пояснил – полтора месяца подготовительные курсы, платные и … экзамены. Я подумал – а вдруг?! И рискнул поехать с ним вместе. Получив за жизнь три высших образования, я убедился, что поступают разные люди, и заканчивают – разные. И умные, и средние, и вообще – без знаний, и даже – олигофрены. Был такой в соседней группе – Коля Горниконов, Родился музыкантом, до тридцати лет – где то музыкалил. В тридцать, поступил в институт, на очное отделение. Среднего роста, полный, с огромной головой. Брал в руки любую детскую свистульку, трубу, пикульку в магазине «детский мир» и играл интернационал. Играл на всех инструментах… Но в учебе… Он не мог сам ни одного задания выполнить, ни одного курсового сделать. Брал чей ни будь прошлогодний чертеж, совсем чужой вариант, и ходил сдавать его пять раз, десять раз, – преподаватели понимали, что он «не адекват», но, в конце концов, ставили ему зачет, и так он переходил с курса на курс. В общем – каждый студент, в зависимости от уровня своих знаний, выбирает стратегию, как получать зачеты и получает диплом. Ребята, кто раздумывает – поступать – не поступать? – Однозначно – поступать! Наталия, на летний – трудовой, осталась в городе, на ремонте нашей общаги. Конечно, сегодня ей сразу сказали, что «её приехал», и она прилетела в мою пустую комнату. Всем известно, что мужчина может поднимать штанги, переворачивать горы, – когда он здоров и полон энергии. Но когда он заболел гриппом или не много «затемпературил» – он уверен, что умирает! И он тащит свое обессиленное тело к своей женщине- жене, матери, сестре и сбрасывает его на руки женщины, как бы объявляя – теперь ты несешь ответственность за мою жизнь! И она соглашается, начинает искать аспирин и парацетамол, наводить полоскание содой и солью, понимая, что ни хрена с этим жеребцом страшного не происходит. Разумеется, и я – «тянул на одном крыле и остатках топлива до родного аэродрома» уверенный, что Наталья трезво рассортирует мои болячки по врачам и здравпунктам. Но я с первых слов увидел и услышал, что она тоже, оторвана от привычной общаговской жизни, висит в воздухе, без твердой опоры под ногами. Их, оставшихся на отработку, так же выгнали из своих комнат, перетаскивают с этажа на этаж, селят временно кучей, ни каких авансов не обещают. Буфет, которым вся общага ужинала и вечеряла, – не работает. Антисанитария и грязная черновая работа. Деньги с последней стипендии все работники отложили на билеты, – ехать до дома. На оставшиеся копейки надо полтора месяца прожить. А что заплатят – не заплатят за ремонт своей общаги – ни кто не знает. Вещи мои она перетащила в нашу этажную фотолабораторию, которой я заведовал. Там есть чайник и наверно – сахар, хлеба она принесет. С ночевкой помочь – не знает как. Как сейчас у студентов принято – жить гражданским браком – у нас не было разрешено. Мы были и оставались до свадьбы – жених и невеста, поехали за тестом. Поэтому и показывать ей свои болячки я не мог. Застелив сетку кровати ковриком, я прокрутился ночь, на утро отправился в городскую больницу.