Целитель-13

– Мэм, – Добан снисходительно улыбнулся, – я, конечно, университетов не кончал, но карты знаю не только в покере. Гоняет! – фыркнул он с великолепной небрежностью. – А вы вспомните, где нас гоняли месяц назад – по югу Нью-Мексико! А теперь и в Западном Техасе гоняют, и в Аризоне, и в Калифорнии! И я… Только вы никому!

– Ну, ты же меня знаешь, – бегло улыбнулась Синти.

– Ну, да… – смутился Руни. – Я просто думаю иногда о будущем, и… Ну, представляю себя старым дедом, и как я буду внукам рассказывать про то, как от нас драпали нацгвардейцы… И как ополченцы вступали в Вашингтон! Пустой, брошенный, разграбленный… Зато всех гоняли уже мы, и власть была наша!

– Спасибо, Доби, – пробормотала леди Даунинг. – Знаешь, я долго работала в России, а русские говорят так: «Сила – в правде!»

– О! – воздел палец Руни, и вздрогнул, уловив впереди тусклый свет фар. Они мигнули и погасли, затем мигнули дважды.

– Это Меските, мэм!

– Тормози, и на обочину.

– Да, мэм…

М-35 съехал с шоссе, хрустя гравием, и весь караван из шести машин тоже подался на широкую полосу между асфальтом и шипастыми зарослями.

Синти спрыгнула с высокой подножки. Жмурясь, зашагала навстречу широкоплечему, бритоголовому человеку – слепящий свет фар бил ему в спину, смутно обрисовывая широкое плоское лицо с непременной сигарой, закушенной в уголку тонкогубого рта.

Меските Гомес. Отловить эту лысую бестию мечтает даже Интерпол, да все без толку – этот контрабандист щедр, а вот предателей не прощает. Правда, как шепнули Синтиции друзья в ЦРУ, у Гомеса тоже есть свои принципы. Например, он никогда не тащит через границу мигрантов или наркотики. Брезгует.

– Буэнос ночес, амиго, – негромко сказала Даунинг.

– Буэнос! – ухмыльнулся Меските, выплевывая окурок. – Весь товар со мной.

– Оплата после погрузки.

– Хитра ты, сеньора! – захохотал бандит. – Ладно уж, пособим… Мучачос!

Минуты не прошло, а на пустынной ночной дороге, залитой светом фар и фонарей, засновали десятки крепких парней.

– Винтовки «Галиль», автоматы «Калашникова», – комментировал Гомес, – гранаты, мины, патроны… Китайские ДШК – любой грузовик продолбят насквозь! Танк не возьмут, но гусеницу перебьют в момент. О! А вот от-тличные штучки – русские гранатометы. Вот эти с танком справятся запросто!

– Годится, – кивнула Синти. Вернувшись в кабину, она достала припасенный чемоданчик, набитый долларами, и передала Меските.

– Грасиас! – осклабился контрабандист, и пошагал к своим, небрежно помахивая «дипломатом». Он даже не открывал его – зачем обижать недоверием?

Мигнув фарами, конвой Меските, взревывая дизелями, сгинул за поворотом.

– Прямо, Доби, – велела Синти, усаживаясь на свое место. – Миль через десять вывернем на автостраду.

– Да, мэм!

Грузовик заворчал, трогаясь, и повел караван в ночь.

Вторник, 23 января. День

Аризона, резервация Хопи

Громадные, крутые скалы угрюмо чернели по вечерам, а с утра хранили глубокую красноту, словно напитавшись закатным цветом. И на этом фоне эффектно смотрелась посеребренная зелень полыни – кусты росли клочками, раскиданные по склонам, по наметам песка. Пустыня, а сколько в ней таится красоты!

И тишина… Благословенная тишина…

Синти неторопливо прошлась, отчетливо слыша шорох своих шагов. Ощетиненная опунция и окотилло прятались в междурядьях дюн, а вот заросли чоллы, отливавшие на солнце бледно-желтым, лезли на самые гребни.

Чолла, вся покрытая выростами с короткий банан, усеянными лимонно-желтыми шипами сверху и темно-коричневыми, отмершими колючками снизу, была самым коварным растением пустыни. Недаром ее прозвали «прыгающим кактусом» – сам не заметишь, как подлые зазубренные иглы вопьются в тебя, и обломятся в ранках. Замучаешься вытаскивать!

Синти глянула в сторону блокпоста. Бурые мешки с песком, припорошенные красноватой «марсианской» пылью, сливались с вершиной холма. Два крупнокалиберных «Браунинга» держали под обстрелом всю долину. No pasaran!

– Баф! – крикнула Даунинг. – Разведи костер, будь другом!

– Да, мэм! – отозвался Баффало Шэд.

Наломав сучьев кряжистого паловерде, он уложил их на изрядную охапку сухой ослиной колючки, и чиркнул спичкой. Огонь занялся, разгорелся, почти не давая дыма. Эгген Харт, хлябая в не застегнутых кроссовках, ловко подвесил начищенный котелок – воду он нацедил в хилом родничке, едва сочившемся из трещины в скале. У походной жизни свои радости.

Оборачиваясь, словно не доверяя дозорным, Синти оглядела далекое устье долинки. Если что, можно уйти Ленточным каньоном, вот только грузовики там не пройдут. Бросить целый фургон, забитый электроникой? Генераторы? Антенное хозяйство? Передвижную телестудию? Ага… «Щаз-з!», как русские говаривают…

Лагерь «боевики», как их обзывали в «Вашингтон пост», устроили впритык к нависшей скале – ряд утепленных палаток под масксетью. Ну, это передовой лагерь, номер один, а в миле отсюда схоронился лагерь номер два, как у альпинистов. А дальше – номер три, номер четыре…

Явится по их душу бригада Национальной гвардии – устанет догонять. Боевики отступят в лагерь номер два, на готовые позиции, и сколько нацгвардейцев уцелеет, пока они доберутся до лагеря номер четыре? Пусть даже в ход пойдут геликоптеры – парни со «Стингерами» приласкают «вертушки». Как тогда, в Дюранго… Два винтокрылых «Блэк хоука» атаковали колонну фур группы «Запад». Они успели выпустить по «Хеллфайру» каждый, разворотив один из фургонов, а вот второй заход не задался – «Стингеры» сбросили с неба обе «вертушки». Они красиво падали – с оторванными хвостовыми балками. Вращались бестолково, чертя в воздухе чадные спирали, пока не грохнулись, распадаясь в клубах огня и дыма – Синти моментально вспомнила «геенну огненную» в аэропорту Кеннеди…

– Мэ-эм! – заполошно крикнул Табат Чанг. – Там шериф! Говорит, важное дело!

– Иду! – откликнулась Даунинг, и заворчала: – Вот, не мог раньше…

Она быстренько накинула куртку – «на улице» плюс пятнадцать, не душно, и поспешила за Тэбби. Следом увязались двое – Меррием Хадди и Добан Руни, оба огромные и молчаливые, надежные, как валуны. Винтовки М-16 казались в их лапищах игрушечными.

Запыленный «Додж» со звездой на дверце стоял поперек дороги, словно передумав разворачиваться. Смуглый шериф в широкополой шляпе и меховой куртке, наброшенной на плечи, сидел на теплом капоте, а его помощники торчали позади, настороженные и неуверенные.

– День добрый, Хесус, – поздоровалась Синти.

Шериф улыбнулся, топорща усы, и спрыгнул, отряхивая штаны.

– Добрый, миссис Даунинг, – он посерьезнел. – Я был в Тусоне и разговаривал с Вудроффом. Знавал этого рыжего прохиндея еще по Форту-Брегг. Я убедился, мэм, что у вас все серьезно, и никто за вами не стоит – для меня это важно. Знаете, если бы вы просто мстили за мужа, я бы понял, и не стал бы мешать, как человек закона. Для меня все эти политиканы с богатеями – паршивые аутло! Но вы бьетесь за справедливость для всех, и… Короче! – резко сказал Хесус Бердуго, морщась от собственной болтовни. – Я на вашей стороне, мэм. Полиция Финикса, Тумстона, Сьерра-Висты, Соноиты, Грин-Велли тоже с вами. И мы не будем держать нейтралитет! Поможем, если надо. Вот, – он протянул сложенный вчетверо листок, – тут номера надежных людей, кому можно позвонить.

– Спасибо, Хесус, – Синти ощутила приятное волнение.

– Да ладно… – буркнул шериф. – И вот еще что… Мне тут шепнули, что полковник Роуэлл Сабри, командующий 158-й бригадой Нацгвардии, в контрах со своим начальством. Так что… Имейте в виду, мэм.

Козырнув, он запрыгнул в джип, а тот будто ждал – мигом развернулся, швыряясь песком, и потянул вдоль красных скал.

И тишина…

Чак Призрак Медведя приблизился бесшумно, как и полагалось индейцу, ставшему на тропу войны.

– Самая лучшая победа та, которая одержана без крови, – негромко выразился он.

– Мэ-эм! – крикнул Баффало. – Кофе готов! И яишенка с беконом!

– Иду, Баф!

Синти шагала, и щурила без того узкие глаза. Она вспоминала слова Сталина. И будто услыхала глуховатый голос советского вождя: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

Глава 4

Суббота, 24 февраля. Утро

Карибское море, борт АТАВКР «Ульяновск»

К погонам капитана 2-го ранга Гирин привык еще на «Риге». Там же и звездочки обмыл – всё, как полагается. А потом еще и с Настей отмечал – приятным вечерком, вдвоем, под негромкую музыку Таривердиева… Непоседа «Иваныч» лопал «деньрожденный» торт у одноклассника – какая удача…

Иван встряхнулся, поправляя китель перед зеркалом, но рассудок опять увело. Ах, женщины, женщины… Такие капризные, такие вредные, такие милые и желанные!

Иногда, в минуты «депрессухи», кавторанг представлял себя одиноким. Ну, скажем, разведенным… И что хорошего?

Крикнешь в пустые комнаты: «Свободен!» А дальше? А дальше в твою умную голову вползет холодное, морозящее осознание – отныне тобою утрачен смысл жизни…

Да стань ты хоть адмиралом флота Советского Союза! Кто будет гордиться тобой? Кому пищать от восторга?

А ссоры…

Они как гроза – молнии сверкают, ливень хлещет, гром гремит! Зато, стоит прояснеть небу – вся зелень умыта и сверкает росистыми стразами, а воздух со свежим, озоновым привкусом так и льется в грудь… Хорошо!

Гирин ласково усмехнулся, глядя на фото, украсившее каюту – счастливая Настя в красном бикини, в белой офицерской рубашке, накинутой на плечи, чтобы не сгорели, бежит по пляжному песку и хохочет – сверкая зубками, распустив волосы по ветру… А за нею скачет «Иваныч» в великоватых «боксерах» – вихрастый, загорелый… Одной рукой схватился за трусы, чтоб окончательно не слетели, другую тянет к маме, которую никак не догнать…

Это они в Юрмале, в позапрошлом году. Целых три недели только море и сосны…

«Всяко бывает в жизни, – философически подумалось военмору, – но расстаться… Нет, Настенька! Да и что за пораженческие думки?! Развод… Расставание… С чего вдруг?»

Нет, ну бывает, что настроение падает в минус! Так, мало ли… И Настеньку можно понять. Месяцами жить в одиночестве, да еще и тревожиться вдобавок – как он там, всё ли ладно?

Муж в море, жена на берегу… Какая уж тут семейная жизнь…

Но ведь за расставанием следует встреча – и сколько любви, сколько чистой, незамутненной радости окатывает обоих, когда он возвращается из похода! Не расстаются ни на свету, ни в темноте, ходят везде, как школьники, взявшись за руки…

Гирин длинно вздохнул. Ничего… Вот выйдет он в адмиралы…

«Ага! – горькая усмешка скривила губы. – А молодость свою куда адмиральша денет? В камеру хранения сдаст?»

Зычный командный голос, донесшийся из коридора, задул мреющие огоньки воспоминаний.

Иван нацепил фуражку, и покинул каюту. Старшинское рыканье, круто замешанное на отборных матах, долетало отгулами. А матросики-то не шибко и напуганы – отвечают бойко…

Гирин усмехнулся вдогонку своим рефлексиям. Дорожку по жизни он одолел трудную, но прямую – от матроса до капитана 2-го ранга. И так ли уж важен пункт назначения? Суть в самом пути.

Уж такое выпало «дао» – нельзя ему без бурь и штилей, роскошных тропических закатов и суровой заполярной хмари, без этой стальной «коробки» – грозной плавучей крепости!

Настенька это понимает и чувствует. Любит. Терпит. Ждет.

Иван раздумчиво провел ладонью по переборке – сбылось загаданное…

Он внимательно следил за флотскими новостями – как спускали на воду атомный авианосец «Ульяновск», как достраивали, испытывали могучий корабль, как перетряхивали весь Северный флот, формируя экипаж.

Вот тогда-то и встала проблема выбора – Гирина поманили должностью командира БЧ-7, но… как бросить ребят с «Риги»? Да и налаженное хозяйство на кого оставишь?

Всё решил один звонок. Ранний, разбудивший Макса и Настю. Иван прошлепал босиком в прихожку, и телефонная трубка заговорила глуховатым голосом контр-адмирала Мехти, командира АТАВКРа.

«Это я тебя искал, Иван, – пробурчал Тахмасиб Гасанович, подпуская в речь легкий акцент. – Мне нужен «бычок» к эртээсникам. Пойдешь?»

Ну, как тут откажешь?

И кавторанг с чистой совестью поднялся на борт «Ульяновска»…

Ох, и громадина! А еще николаевские корабелы «подправили» проект АТАВКРа – убрали носовой трамплин, наподобие того, что выгибал палубу на «Риге». Да и к чему он, если обе катапульты «Маяк» работают исправно и без нареканий?

А курносый трамплин – тот еще гемор. Бедным пилотам приходилось взлетать в режиме «чрезвычайный форсаж», и двигуны работали на износ.

Но для военмора, ухмыльнулся Гирин, это вторично. Главное, что авианосец разом «постройнел»…

Потом подумали спецы, подумали – и добавили четвертый самолетоподъемник. Чуть позже решили истребители разбавить штурмовиками… Так, «рацуха» за «рацухой», строили, строили, и наконец построили! Заскользил по черноморским волнам новый флагман ВМФ СССР…

Тахмасиб Гасанович рассказывал, похохатывая, как корабль миновал Проливы: на Босфорском мосту столпотворение, машины в кучу, а турки пялятся на диво – гигантский авианосный крейсер плавно скользит внизу, и никак не кончится!

Иван усмехнулся, выходя на необъятную палубу. Сам он спокойно относился к той сдержанной мощи, что скрывалась под броней корабля… ну, или выставлялась напоказ, как вот этот строй Су-30К. Привык.

Со сдержанным гулом раскручивал винты, похожие на ятаганы, «Як-44» с «грибом» антенны наверху. Складывающиеся крылья переведены в режим «Поднято и заблокировано», носовое шасси сцеплено с бегунком паровой катапульты…

Гирин невольно покивал: всё же молодцы – работяги с Пролетарского! Поднатужились, сладили свое «разгонное устройство», довели до ума.

Американцам-то что, у них везде юг, а на Северном флоте ох какой минус! Пар замерзал, покрывая наледью и «взлетку», и цилиндры «Маяков», мешая смазку со снегом…

Отмашка – и самолетик ДРЛО пронесся по угловой палубе, комкая воздух под крыльями. Стал набирать высоту, заскользил в вираже…

– Иван!

Гирин четко развернулся кругом, узнавая голос «контрика», как все ласково величали контр-адмирала, и лихо бросил ладонь к фуражке.

– Вот попробуй только! – пригрозил Мехти, щуря глаза и собирая лучики морщинок у век. – Еще раз назовешь по званию – сядешь на «губу».

– Так точно, Тахмасиб Гасанович! – вывернулся Иван.

– Никто ж не видит, не слышит… – заворчал контр-адмирал, складывая руки за спиной, и неторопливо зашагал вдоль линейки «Су-25К». – Говорил с командиром «Атлантической»… 7-я ОпЭск держится подальше от берегов США, чтобы зря не нервировать «вероятного противника». Там сейчас не хилая заварушка, не будем лишний раз провоцировать, ну их…

– А мы, значит, в Никарагуа, Тахмасиб Гасанович? – подластился Гирин.

– Туда, – хмыкнул контр-адмирал. – Будем помогать товарищу Ортеге охранять… этот его… «Большой трансокеанский канал»! Скромники, чалям пох… Для начала пройдем всю «копанку» до Тихого, там покрутимся, и вернемся в Пунта-Агила. Или в Пунта-Агилу? Ну, не важно… Там сейчас пара тысяч наших из «Зарубежстроя» вкалывают, а местных еще больше. Ну, ты же понимаешь – Штатам этот «Большой трансокеанский», как кость в горле! Они же столько «зелени» вложили в Панаму, всю Зону канала оккупировали, даже тамошнего президента посадили, чтобы не мешал, и нате вам! – он поправил фуражку и оглядел горизонты. – Вот же ж… Сказал бы мне кто, лет …надцать назад, что буду с палубы авианосца Карибским морем любоваться – не поверил бы! М-да… В общем, Америка, как в «Известиях» выражаются, нагнетает обстановку – страшно переживает за бедноту, пугает, что у тех последний клочок земли отберут, а цэрэушники под видом «студентов-экологов» учат индейцев, как самодельные бомбы мастерить… Да еще эти «контрас»… Гиждыллах! Сандинисты, вроде, отогнали банды от трассы, но за всеми диверсантами, да провокаторами не уследишь, сам понимаешь… И приказ такой – отвечать жестко!

– Вот это по-нашему! – довольно крякнул Гирин.

Кривоватая улыбочка изогнула скобку седых усов Мехти. Видно, командир корабля хотел что-то добавить, да рукой махнул.

– Ну-у… – затянул он. – Тебя, Иван Родионович, учить – только портить. Вслушивайтесь, всматривайтесь… Бдите!

– Есть! – отчеканил кавторанг, благоразумно не упоминая званий.

Сверкая пропеллерами, описал круг в небе «Як-44». В полумиле за кормой разваливали синие волны два крейсера – тяжелый «Дзержинский» – пятый ТАКР типа «Орлан», и ракетный «Комсомолец» – четвертый из «Атлантов», самых мощных неатомных кораблей советского флота.

Гирин наметил улыбку. Когда-то он сильно переживал за состав ВМФ, всё ему казалось, что мало у нас боевых единиц. Всё хотелось, чтоб побольше, посильней! А вот сейчас угомонился.

И не в возрасте дело. Просто он рос вместе с флотом СССР. И вот, вырос.

В Николаеве еще два АТАВКРа заложили, однотипных с «Ульяновском» – «Свердловск» и «Харьков». Четвертый, «Тбилиси», строится в Северодвинске.

Спустили на воду последние два «Орлана» – «Жданов» и «Молотов». Уже какая-то основа есть! Могучая основа. Вот, как дослужится до главкома флота, будет ему, чем заняться…

* * *

Сам по себе городок Пунта-Агила размерами не впечатлял, и казался с боку припёкой. Стандартные кубики домов в три-четыре этажа не смотрелись рядом с фундаментальными Восточными Воротами – именно между их циклопических открылков, отлитых в бетоне, заходили в канал суда. А терминалы, пирсы, молы глубоководного порта и вовсе отодвигали жилые районы вглубь суши – пляжи стелились либо к северу, либо к югу от Пунта-Агилы.

В ПМТО, где болталась пара миноносцев проекта «Сарыч», авианосец даже не заглядывал. «Дзержинский» с «Комсомольцем» двинулись к Юкатанскому проливу, а «Ульяновск» терпеливо дожидался своей очереди – в Большой трансокеанский канал плавно заходили гигантские контейнеровозы типа «кейпсайз» или «гранмакс», а за ними тихонько подбирался исполинский балкер, до краев загруженный бразильской рудой. Он сидел в воде так низко, что, чудилось, вот-вот пойдет ко дну.

Пропустив рудовоз, авианосец медленно тронулся следом. Если мерить по ватерлинии, то АТАВКР выбухал в ширину менее, чем на сорок метров, зато палуба раздавалась на все семьдесят пять. Оттого корабль осторожно вписался в канал – с каждого борта до серых бетонных стен оставалось метров семь-восемь.

«Размер шоссе!» – успокоил себя Гирин.

Тем более что «Ульяновск» не продвигался в гордом одиночестве. Впереди распускал буруны чуть ли не весь флот Никарагуа – два стареньких «Корунда» – из советских речных тральщиков, и три сторожевых катера «Дабур».

Ближе к озеру Атланта бетонные стены Большого канала стали опадать, распахивая для глаз не шибко живописные виды – голые пространства красного латерита, перепаханные бульдозерами, да изъезженные «БелАЗами». Опушки тропической сельвы отстояли в полукилометре от «копанки», а то и дальше.

Обочина трансокеанского чуда.

Изредка глинистые пустоши оживляли серые башни и конвейеры цементных заводов, трубы и градирни электростанций, или домики маленьких поселков, где жили смотрители шлюзов и железнодорожники – озеро Никарагуа плескалось выше уровня океана, вот и пришлось строить громады ступенчатых шлюзовых узлов. А проводкой судов занимались электровозы…

Злобным контрапунктом к гудкам и гулам новостройки прозвучал грохот взрыва. В какой-то сотне метров от «Ульяновска» вздыбился красный грунт, мешаясь с курчавым едким дымом. Почти тут же гейзер пенной воды вырос в канале, едва не опрокидывая «Дабур». Взвыла сирена.

– Т-твою ж мать! – прорычал Гирин, рванув с места к надстройке.

Летуны и техники выбегали из недр «острова», перескакивая высокий комингс, и кавторанг едва не врезался в молоденького лейтенанта Пухова из родимой БЧ – русый чуб на голове «лея» трепетал флажком, не упрятанный под пилотку, зато дуга наушников с усиком микрофона болталась, слегка обжимая волосы.

– Товарищ командир! – взвыл Пухов. – Они из гаубиц бьют! И где-то в поселке засел их корректировщик! По нам лупят! Это засада, тащ командир!

– РЭБ! – рявкнул Гирин. – Врубай РЭБ! Чтоб ни один радик не пискнул!

– Есть!

«Як-44» потянул к северу, нащупывая невидимую батарею, а звено «Грачей» уже прогревало турбины, ревя и свистя. Третий снаряд разорвался прямо на палубе, покоцав осколками истребитель, стоявший с краю, а четвертый «подарочек» угодил в бетонную стену шлюза.

Свиристя лопастями, поднялась пара хищных «Катранов» – оба вертолета шли низко, выстригая из воздуха клекочущий рокот.

Иван глубоко дышал, сопя, оглядываясь, ожидая прилетов, но РЭБ сделала свое дело – связь заглохла, и неведомый корректировщик огня безуспешно дозванивался до артиллеристов.

Те продолжали лупить вслепую – вот фугас снес секцию изгороди на задах цементного завода, еще один разворотил пути перед электровозом, загибая рельсы бивнями мамонта…

Гремя и воя, промчался «Су-25К». Взлетел, и тут же заложил вираж, словно догоняя «вертушки».

Выдохнув, Гирин ссыпался по трапу к своим. Он еле удерживал себя несколько последних минут – пускай ребята покажут, на что способны, без его пригляда! И матросы, и старшины, и лейтенант с младлеем… Не девушки, чай, чтоб за ручку водить! И нечего было орать насчет РЭБ, пусть бы сами догадались…

– Товарищ командир! – вскочил старшина Метелин.

Кавторанг жестом усадил его обратно.

– Известно хоть что-нибудь?

– Три гаубицы, тащ командир! 155 миллиметров! Похоже, американские, М-198. Палят километров за пятнадцать-двадцать от нас!

– Товарищ командир! – привстал давешний лейтенант, сдвигая наушники. – «Вертушки» вышли первыми! Те сворачивались уже, цепляли орудия на буксир, а их – НУРСами!

– «Грачи» на подлете! – громко сказал кто-то. – Снесут яички!

– Га-га-га! – разошлось, раскрутилось веселое шумство, изгоняя страхи.

Смутно улыбаясь, Иван вернулся на палубу. Вывороченные взрывом термостойкие плиты уже растаскивали, подтягивали запасные. Летуны хором материли «контру», изрешетивших фюзеляж «сушки». А в дымке, стелившейся над дальним лесом, всё лучше, всё четче узнавались штурмовики. Изничтожив противника, «Грачи» возвращались к родному «гнезду».

Гирин хмыкнул: корабль принял бой на суше – и победил.

«Да кто бы сомневался…» – проворчал Иван про себя.

Вздернув руку, он глянул на «Командирские» – час до вахты. Как раз успеет подкрепиться…

«Война войной, а обед – по расписанию!»

Суббота, 23 марта. День

США, Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди

«Ил-96» плавно снижался, уминая крыльями плотные слои. Уже и ватное одеяло облаков умахнуло вверх, пряча слепящее солнце. Внизу проплывала Новая Англия, будто подставляясь – самолет «Аэрофлота» шел на посадку.

Место у окна я уступил Рите, а сам подремывал рядом, дисциплинированно пристегнув ремень. По салону гуляли голоса, взбудораженные и беспокойные. Шумели, в основном, наши – группа студентов по обмену; дипломаты, замкнутые, как их чемоданчики «Самсонайт»; важная делегация с «Уралмаша» – и киношники.

Седые лохмы Гайдая маячили над спинкой сиденья впереди, с краю потряхивала крашенными кудряшками Гребешкова – могла ли Нина Павловна отпустить непутевого супруга одного в Америку, в это зловещее логово империалистов?!

Напротив скучали Боярский, Смирнов с Крамаровым… Проклова, Инка… Терентьева сидела отдельно. Словно почувствовав мой взгляд, она изящно повернула голову, и улыбнулась. Я отзеркалил ее улыбку.

Этой зимой мне довелось лечить Нонну – поганый рак груди едва не увел ее без возврата.

«Красивая грудь… – вспомнилось мне. – Упругая, как у девушки…»

Прямо перед нами шушукались Наташа Гусева и Харатьян, а сзади мирно посапывал Синицын, приставленный чекистами – во избежание.

Юрий Елисеевич звания не имел, в отличие от опыта – он и в АПН потрудился, и помощником Андропова, когда тот числился секретарем ЦК. И, как мне нашептала Марина Ершова, успел на меня поохотиться, когда я бегал по Первомайску…

– Небоскребы какие-то несерьезные… – пробормотала Рита.

– Ja, das stimmt, – дремотно промямлил я.

– Немчура! – хихикнула «Лита Сегаль».

– Ja-а!

Да, мне пришлось вылететь в Штаты по гэдээровскому паспорту, как Михаэлю Шлаку.

«Мера безопасности лишней не бывает!» – внушительно сказал генерал армии Иванов, а подполковник фон Ливен ехидно хихикнула, смазав серьезность момента…

Если честно, агенты ФБР меня не пугали. В списке разыскиваемых я не числился, а мои похождения двадцатилетней давности касались лишь местного олигаршонка. Следов нет. Свидетелей не осталось. «Никакого бизнеса, только личное».

По-настоящему тревожила «революция», затеянная вдовой Даунинга. Синти разбушевалась не по-детски – «волнения и массовые беспорядки», как выражались репортеры ТАСС, охватили половину Соединенных Штатов.

Меня здорово заинтересовало наблюдение, высказанное в одном из последних выпусков моей любимой «Международной панорамы» – ополченцы совершали налеты на банки, но жестко противостояли чернокожим мародерам и всякому цветному хулиганью, частенько плечом к плечу с полицией. И рейтинг Синти среди добропорядочного белого населения ракетировал к небу. А, стоило только Си-Эн-Эн вякнуть, обвинив Даунинг в расизме, как половина зрителей отключили канал. Конгениально!

Синтиция, заварив всю кашу, поставив Америку на уши, выглядела в глазах обывателя святой и непорочной защитницей, этакой Жанной д`Арк, спасающей нацию от произвола зловещего deep state! Молодчина, сказать нечего. Но нам-то как быть?

Джимми Картер изворачивался, как только мог, лишь бы представить США неколебимой вотчиной свобод, царством стабильности и благополучия. Дескать, всё под контролем, полиция и ФБР бдят, Национальная гвардия отмобилизована и уже подавила мятеж.

Ну, почти подавила… Ну-у, да, в некоторые штаты въезд запрещен… Ну, хорошо, хорошо – в каждом втором штате введено военное положение! Но исключительно для того, чтобы положить конец насилию! А так – всё спокойно, мир и благоволение во целовецех… Не извольте беспокоиться.

Премию «Золотой глобус» вручали? Вручали. Премию «Грэмми» присуждали? Присуждали. Так как же не раздать «Оскаров»?!

Нет, если серьезно, то прок от метаний и ерзаний Джимми был – американские визы мы получили моментально…

– Уважаемые пассажиры! – защебетала стюардесса, метко стрелявшая глазками. – Наш самолет совершает посадку в международном аэропорту имени Кеннеди!

* * *

Надо отдать должное американцам – они буквально вылизали аэропорт. Убрали все обломки, вывезли тысячи тонн битого стекла, скрученного от жара металла, закопченного бетона. Ударными темпами строились новые терминалы, а на огромной стеле из полированного гранита были выложены имена погибших в страшный день «Кровавого Благодарения» – три с лишним тысячи сгоревших, задохнувшихся в ядовитом дыму, распыленных в губительных пике.

– Все равно, – негромко пробурчал Гайдай, – такое ощущение, что пахнет гарью.

– Ой, лучше не напоминай! – Нина Павловна нервно передернула плечами.

Я обнял затихшую Риту, Инна прижалась сама.

– Тяжело здесь, – вытолкнула Дворская.

– Товарищи! – бодрый голос торопливо шагавшего Синицына словно развеял морок. – Самолет в Лос-Анджелес вылетает или вечером, или утром! Есть предложение переночевать в отеле «Хилтон», а завтра, на свежую голову…

– А лететь долго? – перебил его голос из толпы.

– Пять с половиной часов.

– Ну, тогда конечно…

– Остаемся! Остаемся!

– И правильно! – оживилась Рита. – Летели столько… У меня уже голова раскалывается! А тут еще пять часов лёту…

– А давайте, когда обратно соберемся, в Хабаровск вылетим? – загорелась Наташа Гусева. – Потом до Москвы… И выйдет у нас кругосветное путешествие!

– Нет уж! – решительно отрезала Проклова, еще не злоупотреблявшая пластикой. – Хочешь, чтобы я чокнулась в этих самолетах? Меня до сих пор мутит…

– Товарищи, не отстаем! – донесся зовущий голос Синицына.

– Юрий Елисеевич в своем репертуаре! – хихикнула Терентьева, явно злоупотребившая. А то уж больно шикарна…

– Он как экскурсовод! – жизнерадостно подхватила Гусева. – Или старший пионервожатый!

Харатьян глянул на нее с умиленной улыбкой.

– Заметил, – шепнула Рита, – как Димка на «Алису» смотрит?

– Как сладкоежка на пирожное, – ответил я с серьезным лицом.

Инна прыснула в ладошку, а моя «главная жена» рассеянно улыбнулась.

– Пусть у них всё получится, – загадала она желание. – Оба такие романтики…

– Пусть! – согласился я.

Режим «Чего изволите?» продолжал действовать – границу мы пересекли так же, как консульский отдел – мимоходом. Поволокли ручную кладь под новеньким стеклянным куполом, отражавшим и множившим голоса, шаги, дробный шорох чемоданных колесиков.

На стоянке нас ждал трехосный автобус «Пульман» с длиннущим салоном – киношники не заполнили его и на треть. Толстый негр за рулем выпучил глаза, повращал белками, пугая иностранок, передернул рычаг…

Автобус тронулся, и величественно, будто отплывающий корабль, покинул аэропорт. Я, как все, глядел в окно, но словно через некие скептические фильтры. Нью-Йорк оставил по себе недобрую память, так что мне было интересней не глазеть, а высматривать «революционные» приметы.

Целые толпы копов на улицах, причем в «брониках», касках и с карабинами «Кольт М4», были ожидаемы. Однако мне стал любопытен странный маршрут, по которому наш веселый шофер вел громадный «Пульман». Будь он таксистом, я бы заподозрил, что «кэбмен» накручивает километры, дабы вытрясти из пассажира лишнюю десятку. Только все же оплачено!

Чего же черный клоун петли вьет? То на улочки Куинса заедет, то обратно на Бруклин возвращается, удлиняя прямой путь втрое?

Делиться своими подозрениями с Ритой я не стал, но решил, что дело, скорее всего, в закрытых, блокированных районах, где у нацгвардейцев очередная акция. Или, быть может, автобусникам запретили проезд по местам пожарищ, по разграбленным кварталам? Видывал я такие в Интерсети, видывал…

Витрины разбиты, из окон дым, догорают перевернутые автомобили, вся улица завалена битыми телевизорами, разорванными пачками чипсов, россыпями банок с колой… Ветер гоняет мусор, надувает пластиковые пакеты, а черномазые личности, натянув капюшоны, снуют туда-сюда, растаскивают то, что не стяжали раньше, и гадят там, где еще не навалено.

Деволюция.

– Машин мало, – решился сказать я.

– Боятся, наверное, – Рита на секундочку отвернулась от окна, и сказала ласково: – А ты чего, боягуз? Всё будет хорошо, вот увидишь!

– Аллес капут… – пробурчал я.

Автобус пересек Ист-Ривер по Бруклинскому мосту, и выехал на Манхэттен. Ни единой пробки…

Полицейские машины сновали во всех направлениях, иногда под цветомузыку мигалок и вой сирен, а порой в компании «Хаммеров» Национальной гвардии – из верхних лючков широченных джипов выглядывали бойцы, цеплявшиеся за пулеметы.

Легковушки появлялись редко – они или мчались, как перепуганные тараканы, или еле тащились. Огромный мегаполис замер в страхе, выжидая.