Читать книгу: ««Присутствие и временность» Хайдеггера глазами читателя», страница 4

Трактовки и библиографические источники

1. Ключевая интерпретация: Смерть и временность

· Трактовка: Основная мысль параграфа – что смерть не биологическое событие, а конститутивный элемент экзистенциальной временности. Dasein временно не потому, что оно «протекает во времени», а потому что его бытие есть саморастягивание между рождением и смертью. Будущее как забегание-вперед возможно только потому, что оно забегает к собственному концу.

· Источники:

o William Blattner. Heidegger’s Temporal Idealism. – Cambridge University Press, 1999. – Блаттнер подробно разбирает, как временность, и особенно будущее, определяемое бытием-к-смерти, формирует горизонт для понимания бытия у Хайдеггера.

o Joanna Hodge. Heidegger and Ethics. – Routledge, 1995. – Ходж показывает, как бытие-к-смерти высвобождает Dasein из власти «Man» и делает возможным подлинное, ответственное существование.

2. Критика метафизических понятий целостности

· Трактовка: Хайдеггер проводит деконструкцию традиционных западных понятий целого (целое как сумма частей, целое как завершенная энтелехия). Он показывает, что они укоренены в онтологии присутствия (Vorhandenheit) и неприменимы к экзистенции.

· Источники:

o Jacques Derrida. Aporias. – Stanford University Press, 1993. – Деррида прямо отталкивается от этого параграфа, анализируя апории (безвыходные противоречия) понятия «конца» и «смерти» у Хайдеггера, углубляя его критику.

o Сергей Николаевич Братусь. «Парадокс иерархии целостности» (в различных работах по психологии личности). – Отечественный автор, который, хотя и не комментирует прямо Хайдеггера, развивает идеи о том, что целостность личности – это не завершенность, а постоянное становление и устремленность к смыслу, что очень близко хайдеггеровской мысли.

3. Отечественные интерпретации:

· Вадим Валерьянович Бибихин. Хайдеггер: Введение в философию (лекции). – Его лекции – один из лучших путей вхождения в мыслительный мир Хайдеггера для русскоязычного читателя. Бибихин мастерски объясняет, почему «Dasein никогда не бывает целым как предмет», и как его целостность ухватывается в решимости.

· Пиама Павловна Гайденко. Экзистенциализм и проблема культуры. – М.: Высшая школа, 1963. – Классическая работа, помещающая анализ смерти у Хайдеггера в broader контекст экзистенциальной философии и показывающая его связь с проблемой времени.

· Михаил Михайлович Бахтин. К философии поступка. – Хотя Бахтин работает в другой парадигме, его идея о том, что личность обретает свою целостность не в себе самой, а в событии-поступке, отвечающем на другого, представляет интересный диалог с хайдеггеровской идеей целостности через бытие-к-концу.

Таким образом, §48 – это ключевой поворотный пункт, где Хайдеггер, очистив поле от неподходящих понятий, готовится позитивно раскрыть связь заботы, смерти и временности, что и станет главной темой следующих разделов «Бытия и времени».

§49 «Разграничение экзистенциального анализа смерти от других возможных интерпретаций этого феномена»: Взгляд изнутри Dasein

Ключевая задача параграфа: Четко очертить границы того, что МОЖЕТ и чего НЕ МОЖЕТ дать экзистенциальный анализ смерти. Хайдеггер хочет избежать путаницы и показать, что его подход – фундаментальный и методологически первичный по отношению ко всем другим (биологии, психологии, теологии), но при этом он не подменяет их и не дает «экзистенциальных рецептов» для жизни.

Шаг 1: Что экзистенциальный анализ НЕ делает (и не должен делать)

Я, как читатель, понимаю, что Хайдеггер здесь проводит жесткие методологические границы. Его анализ – это не про:

1. Биологическую смерть («Verenden» – оканчиваться, умирать как организм): Он признает, что Dasein как живой организм подчиняется биологическим законам. Но это – лишь один аспект, причем не самый важный. Смерть как прекращение жизненных функций – это конец жизни как процесса, но не конец экзистенции как понимающего бытия. Он вводит термин «Ableben» (отживание, кончина) для обозначения этого биологического аспекта смерти Dasein’а. Важный вывод: «Dasein никогда не просто „оканчивается“ (verendet nie)». Его смерть всегда больше, чем биологический факт.

2. Психологию смерти: Изучение переживаний умирающего человека, страха смерти, «типологии» смертей – все это, по Хайдеггеру, говорит больше о «жизни» умирающего, чем о феномене смерти как таковом. Психология имеет дело с онтическими (конкретными, эмпирическими) проявлениями, но не вскрывает онтологическую структуру бытия-к-концу.

3. Теологию, метафизику и спекуляции о «загробной жизни»: Здесь – ключевой момент для читателя. Хайдеггер категорически заявляет, что его анализ «чисто посюсторонний» («rein diesseitig»). Это значит:

o Он не отрицает и не утверждает возможность бессмертия, загробной жизни, реинкарнации или существования Бога.

o Он просто выносит эти вопросы за скобки. Его задача – понять, как феномен смерти уже сейчас, в самой структуре моего бытия, определяет мое существование.

o Вопрос «Что после смерти?» методологически вторичен. Чтобы его вообще осмысленно задать, нужно сначала понять, что такое смерть для меня как для Dasein’а.

4. Этику или «наставление» о том, как правильно умирать: Анализ не говорит, должен ли я встречать смерть мужественно, смиренно или как-то иначе. Он описывает структуру, а не предписывает поведение.

Шаг 2: Иерархия подходов: почему экзистенциальный анализ – фундамент

Хайдеггер выстраивает четкую иерархию:

1. Экзистенциальная аналитика (онтология Dasein’а) -> Фундамент для ->

2. Онтология жизни (которая понимается лишь в «привативном» порядке, т.е. как ущербный, лишенный модус бытия Dasein’а) -> Фундамент для ->

3. Онтические науки: биология, медицина, психология, история, этнология.

Вывод для читателя: Все другие науки уже используют какие-то (часто неявные и непродуманные) понятия о жизни и смерти. Задача Хайдеггера – прояснить самый фундамент, на котором стоят эти науки. Без понимания бытия-к-смерти биолог не может понять, что такое «кончина» (Ableben) человека, а не просто животного, а психолог – что он изучает именно «жизнь» существа, для которого смерть есть определяющая возможность.

Шаг 3: Что же он ДЕЛАЕТ? Фокус на «как»

Экзистенциальный анализ задается единственным вопросом: «Как смерть, как возможность бытия, „входит“ в само бытие Dasein’а?».

Он описывает смерть не как событие, а как способ бытия. Я есмь свое бытие-к-смерти. Это нечто, что конституирует мою временность здесь и сейчас, а не ждет меня в будущем. Это возможность, которая раскрывает мне мою собственную ** конечность** и, следовательно, мою индивидуальность (никто не может умереть за меня).

Таким образом, §49 – это методологическая «чистка территории». Отбросив все, чем анализ смерти не является, Хайдеггер готовится к позитивному раскрытию феномена в его чистоте в следующем параграфе.

Трактовки и библиографические источники

1. Ключевая интерпретация: Методологический строй «Бытия и времени»

· Трактовка: Этот параграф – блестящий пример хайдеггеровского феноменологического метода: редукции (вынесения за скобки всего, что не принадлежит сущности явления) и поиска изначального опыта. Он показывает, как онтологический вопрос первичен по отношению к онтическому.

· Источники:

o Stephen Mulhall. Heidegger and Being and Time. – Routledge, 2005. – Малхалл подробно разбирает метод Хайдеггера, показывая, как разграничение онтического и онтологического является стержнем всего проекта «Бытия и времени».

o Taylor Carman. Heidegger’s Analytic: Interpretation, Discourse, and Authenticity in Being and Time. – Cambridge University Press, 2003. – Карман анализирует, как Хайдеггер строит свою аргументацию, последовательно отсекая нерелевантные интерпретации, чтобы добраться до экзистенциального ядра феномена.

2. Критика научного и обыденного понимания смерти

· Трактовка: Хайдеггер проводит критику сциентизма и психологизма, показывая, что они не способны схватить экзистенциальный смысл смерти, так как заранее помещают его в неподходящую онтологическую рамку (бытие как присутствие или субъективное переживание).

· Источники:

o Hubert L. Dreyfus. Being-in-the-World: A Commentary on Heidegger’s Being and Time, Division I. – MIT Press, 1991. – Дрейфус комментирует, как Хайдеггер «обезвреживает» традиционные подходы, чтобы показать уникальность экзистенциального анализа.

o Михаил Михайлович Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. – Хотя Бахтин не комментирует Хайдеггера, его концепция «не-алиби в бытии» и ответственности, вытекающей из уникальности моего места в мире, перекликается с хайдеггеровской идеей «никто-не-может-умереть-за-меня» как основания экзистенциальной ответственности.

3. Отечественные интерпретации:

· Алексей Викторович Ахутин. Поворотные времена. Статьи и наброски. 1965—2003. – СПб.: Наука, 2005. – Ахутин, один из лучших интерпретаторов Хайдеггера в России, в своих работах часто подчеркивает этот «посюсторонний» характер его аналитики, видя в нем не отрицание трансцендентного, а радикально новую постановку вопроса о смысле бытия здесь.

· Вадим Валерьянович Бибихин. Другое начало. – СПб.: Наука, 2003. – Бибихин глубоко прорабатывает хайдеггеровское различение онтического и онтологического, показывая, что «посюсторонность» анализа смерти – это не материализм, а требование мыслить из самого бытия, а не из спекулятивных конструкций.

· Сергей Александрович Коначёв. Онтология и теология: философия Мартина Хайдеггера и становление теологии XX века. – СПб.: Изд-во РХГА, 2016. – Эта работа важна для понимания, как хайдеггеровский «посюсторонний» анализ, несмотря на свое воздержание от суждений, оказал огромное влияние на протестантскую теологию (Бультман, Тиллих), заставив ее переосмыслить свои основания.

Диалог: Хайдеггер и русские интерпретаторы

Хайдеггер (обращаясь к троим): Ваши усилия помыслить вместе со мной дороги мне. Вы избегаете главной ошибки – вы не превращаете мои слова в философемы, в учение. Вы пытаетесь проделать тот путь мысли, на который я лишь указывал.

Ахутину: Вы, Алексей Викторович, верно уловили суть моего раннего замысла. Да, это «посюсторонность» (Diesseitigkeit). Но не в смысле позитивистского закрытия горизонта, а как радикальное вопрошание о здесь-бытии этого самого «здесь». Вы правы, это не отрицание трансцендентного, а попытка найти для него почву иначе, чем через метафизическое удвоение мира. Однако в вашем акценте на «новой постановке вопроса» кроется опасность остановиться на методологическом уровне. Вопрос о смысле Бытия – это не «постановка», а событие с самим вопрошающим. Бытие не является объектом вопроса, оно захватывает вопрошающего, делает его своим заложником. Ваша интерпретация точна, но, быть может, слишком академична для того пожара, что должен был разжечь этот вопрос.

Бибихину: Вадим Валерьянович, ваш голос был одним из тех, кто слышал в немецкой речи отзвук иного начала. Ваше «другое начало» – это ведь и есть то, что я искал в противовес первому началу европейской метафизики у греков. Вы абсолютно правы: «посюсторонность» смерти – это не биологический или психологический факт. Это онтологическое условие возможности конечности как таковой. Думать из самого бытия – значит освободиться от «спекулятивных конструкций», да. Но и это лишь подготовительный шаг. Само «бытие», о котором я говорил вначале, позже потребовало от меня иного языка – языка события (Ereignis), при-своения, дара и отказа. Ваше прочтение «Бытия и времени» – одно из самых глубоких, но оно, как и сам этот труд, есть лишь путь к…

Коначёву: Сергей Александрович, ваш труд показывает парадоксальную судьбу мышления. Да, я настаивал на том, чтобы теология не использовала философию как служанку для обоснования своих догматов. Но именно этот строгий, «посюсторонний» анализ Dasein, его заброшенности, его бытия-к-смерти, – именно он освободил теологию XX века. Он заставил ее вернуться к изначальному экзистенциальному опыту веры, к керигме, отбросив спекулятивные наслоения. Вы brilliantly показываете, как мой метод, будучи феноменологически нейтральным, стал катализатором для теологии, ищущей аутентичности. Это доказывает: мысль, верная своему делу, не говорит «о» Боге, но, расчищая место для подлинного вопрошания, может косвенно подготовить возможность для того, чтобы услышать зов божественного. Это не теология, а пред-варительная работа (Vorarbeit) на её пороге.

Синтез его ответа

Хайдеггер (обобщая): Вы все трое верно поняли мой жест воздержания от спекулятивной трансценденции. Вы увидели в «посюсторонности» не отрицание, а углубление, радикализацию вопроса.

· Ахутин увидел в этом новый метод.

· Бибихин – онтологическую строгость.

· Коначёв – косвенное теологическое воздействие.

Но я бы добавил: эта «посюсторонность» Dasein есть лишь обратная сторона присутствия самого Бытия. Аналитика Dasein была необходима, потому что метафизика забыла место (Da), в котором только и может разыграться вопрос о Бытии. Говоря о «посюсторонности» человека, я на самом деле указывал на «близость Бытия», которое нуждается в человеке как в своем просвете.

Таким образом, вы говорите о следствии (посюсторонность Dasein), в то время как мой вопрос был направлен на причину этого следствия – на само Бытие, которое дарует себя в этом «здесь» и требует от человека «хранить» эту истину.

Ваши интерпретации – верные и глубокие спутники на пути к «другому началу». Но они останавливаются на полпути, описывая карту местности. Задача же – пройти её до конца, к тому молчаливому источнику, откуда берёт начало сама мысль. И этот источник – не «потустороннее», а самая что ни на есть «посюсторонняя» тайна здесь-присутствующего Бытия.

Мы подходим к кульминационному моменту – экзистенциально-онтологической структуре смерти. Это сердцевина всей аргументации Хайдеггера о временности Dasein’а.

§50 «Предварительное прочерчивание экзистенциально-онтологической структуры смерти»: Взгляд изнутри Dasein

Ключевая задача параграфа: Позитивно раскрыть, что такое смерть как способ бытия Dasein’а, исходя из его фундаментальной структуры – заботы (Sorge). Показать, как именно бытие-к-смерти конституирует целостность Dasein’а.

Комментарий читателя: После методологической чистки в §49 Хайдеггер наконец переходит к сути. Мне важно помнить, что он описывает не событие, а саму структуру моего существования. Речь идет о том, как я уже сейчас существую, зная (пусть и беготно), что я смертен.

Шаг 1: Смерть как «Забегание-вперед» (Sich-vorweg) к собственной возможности

Я, как Dasein, – это не вещь, а возможность. Моё бытие – это постоянное «уже-бытие-в-мире» как «забегание-вперёд-к». Смерть – это не что-то внешнее, что со мной случится, а предельная и самая собственная возможность моего бытия.

Хайдеггер дает смерти три определяющих характеристики:

1. Собственнейшая (eigenste) возможность: Смерть всегда моя. Её нельзя переложить на другого, делегировать или пережить за меня. В смерти я радикально индивидуализирован. Она обнажает моё бытие как мое собственное (Jemeinigkeit).

2. Несоотносимая (unbezügliche) возможность: Вступая в отношение к собственной смерти, я разрываю все свои обыденные «соотнесения» (Bezüge) с миром заботы (Besorgen) и с другими (Fürsorge). Перед лицом смерти всё это теряет свою значимость. Смерть – это возможность бытия-в-мире как такового, а не бытия-при-внутримирном-сущем.

3. Непревзойдённая (unüberholbare) возможность: Это возможность, beyond которой нет других возможностей. Это возможность самой невозможности бытия-в-мире. Я не могу «обогнать» свою смерть, пережить её и двигаться дальше. Она – абсолютный предел и horizon всех моих возможностей.

Размышление читателя: Это ключевой момент. Вся экзистенциальная структура, которую Хайдеггер описывал ранее – забота, вина, решимость – теперь оказывается модусом именно этого бытия-к-концу. Моя временность – это не просто «течение времени», а напряжение между моим заброшенным «здесь-и-сейчас» и этим предельным горизонтом, который придает всем моим проектам окончательность и вес. Не «у меня есть время», а «я есмь время», и это время конечно. Это переворачивает всё с ног на голову.

Вывод для читателя: Смерть – это не событие в будущем, а то, к чему я уже нахожусь в отношении. Я есмь свое бытие-к-смерти. Это не пассивное ожидание, а активное (хотя чаще всего беготное) принятие этой возможности как конституирующей моё бытие.

Шаг 2: Смерть и структура заботы: Экзистенциальность, Фактичность, Падение

Бытие-к-смерти раскрывается через все три модуса заботы:

· Как Sich-vorweg (Забегание-вперёд – экзистенциальность): Смерть – это самая крайняя точка, в которую я забегаю вперед. Моё бытие – это проект, устремленный к собственному концу. Это не биологический конец, а ** horizon понимания**, который придает смысл всем моим меньшим проектам.

· Как Schon-sein-in… (Уже-бытие-в… – фактичность): Я заброшен в это бытие-к-смерти. Я уже нахожусь в отношении к смерти, хочу я того или нет. Это не я «приобрёл» это отношение; оно дано мне вместе с самим фактом моего существования. Это раскрывается в фундаментальном настроении ужаса (Angst). Ужас – не страх перед чем-то конкретным (например, перед болью умирания – это страх), а ужас перед самим бытием-в-мире, перед моей собственной конечностью как свободой быть.

· Как Sein-bei… (Бытие-при… – падение): Поскольку ужас перед этим осознанием невыносим, я, как Dasein, бегу от него. Я погружаюсь в повседневность мира «Man», где смерть – это просто «случай», который всегда происходит с другими, а не со мной. Это «незнание» о смерти – не отсутствие информации, а экзистенциальный способ бытия: бегство от собственной возможности.

Комментарий читателя: Вот оно! Триада заботы теперь обретает свой полный, экзистенциальный смысл.

· «Забегание-вперёд» – это не просто планирование отпуска, это мой побег ВПЕРЁД, к концу, который придает смысл всем маленьким «вперёдам».

· «Заброшенность» – это не просто факт моего рождения в такой-то стране, это моя заброшенность в ситуацию СМЕРТНОСТИ. Я приговорен к смерти с момента рождения.

· «Падение» – это не просто отвлечение на соцсети, это фундаментальный механизм бегства ОТ этого ужасающего знания в болтовню «Man» о смерти.

Ужас (Angst) – это не психология, а онтология. Это способ, каким моя собственная конечность заявляет о себе, прорываясь через повседневность. Это чувство, что земля уходит из-под ног, потому что все привычные опоры (работа, семья, статус) в свете смерти оказываются условными. Они есть, но их значимость держится на том, что я её придаю, будучи смертным.

Вывод для читателя: Бытие-к-смерти – это не часть заботы, а сама забота в её тотальности и целостности. Забота есть бытие-к-концу. Именно поэтому забота может быть онтологической основой целостности Dasein’а: она изначально и необходимо включает в себя свой конец как конституирующую возможность.

Шаг 3: Итог: Смерть как основание целостности

Целостность Dasein’а – это не сумма всех его «моментов» от рождения до смерти. Это бытие-целым-в-становлении. Я могу быть целостным не тогда, когда я «завершен» (это невозможно, так как с завершением меня нет), а только когда я полностью принимаю свою конечность и проецирую себя на свою самую собственную возможность – смерть.

Только осознавая, что моё время конечно и что мои возможности не бесконечны, я могу решительно (это тема следующих параграфов) выбрать себя, взять на себя ответственность за свою жизнь и придать ей подлинность (Eigentlichkeit).

Заключительное размышление читателя: Теперь ясно, почему это «сердцевина». Вся экзистенциальная аналитика вела к этому. Временность Dasein’а – это не нейтральный поток, а напряженное, конечное бытие-к-смерти. Забота – это временность. Совесть – это зов этой конечности. Решимость – это ответ на этот зов.

Целостность – это не итог, а способ жизни. Жить целостно – значит жить, постоянно держа в виду свой конец не как угрозу, а как то, что делает мою жизнь моей, уникальной и невозможной для повторения. Смерть делает жизнь жизнью, а не просто биологическим процессом. Без этого горизонта конечности все мои проекты были бы лишены окончательной серьезности, они могли бы быть отложены «на потом». Бытие-к-смерти придает им urgency – срочность и настоятельность.

Хайдеггер предлагает не этику, а онтологию. Он не говорит «помни о смерти, чтобы хорошо себя вести». Он говорит: «ты уже всегда помнишь о смерти (беготно), и это „помняние“ есть структура твоего бытия; осознай её, и ты поймешь, что значит быть собой».

Таким образом, §50 – это философский прорыв. Хайдеггер показывает, что именно смерть, понятая экзистенциально, делает временность Dasein’а конечной и, следовательно, делает возможной его целостность как протяженного во времени существа, понимающего свой бытие.