Занимательная механика

– Хотите сказать, что я один из тех, кому развал Союза принес удачу?

– Наверное, нет, – подумав, ответила Валентина Сергеевна. – Ты сильный и упорный мальчик, ты бы все равно нашел свой путь. И уж конечно бы не спился.

– Но сильных немного, – понял Федор ее мысль.

Большинство предпочитает плыть по течению.

– Мне понравилось, что вопрос о потерянном поколении привел тебя в замешательство, – улыбнулась Мама Валя. – Ты не прячешься за обстоятельствами, не ищешь виноватых на стороне, просто делаешь свое дело. Упорно. Целеустремленно. Поэтому у тебя все получается… – Она выдержала паузу и вновь улыбнулась: – Очкарик.

Мама Валя крайне редко называла Федора кличкой, и в ее устах она всегда звучала очень нежно.

В любом поколении есть победители и побежденные. Есть те, кто встанет выше сверстников, и те, которые опустятся вниз. Так было, есть и будет. В любом веке, при любом общественном строе. Внешние же обстоятельства, какими бы тяжелыми они ни были, на количество победителей и побежденных влияют не сильно, не катастрофически. Зато у неудачников появляется удобный повод поплакаться в жилетку: эх, кем бы я был, если…

Некоторое время Волков и Валентина Сергеевна молчали, а затем старушка поинтересовалась:

– Яшу давно видел?

И закрыла предыдущую тему.

– Давно, – вздохнул Очкарик.

– Зайди к нему, Федя, – попросила Мама Валя. – Он не такой твердый, как Илья или ты, не такой оптимист, как Лева. Ему нужна поддержка.

– Но он даже…

– Зайди к нему. – В голосе старушки послышался металл.

– Хорошо. – Волков знал, что обязательно выполнит просьбу Мамы Вали. – Вы ни о ком не забываете.

– Как можно забыть о детях?

– Не знаю, – улыбнулся Федор. – Не представляю.

На херес Очкарик не успел, захватил только последнюю рюмку. Друзья не обиделись, понимали, что не поговорить с Мамой Валей Федор не мог. Валентина Сергеевна осталась единственным представителем старшего поколения, ее берегли и никогда не отказывали в общении. Договорились продолжить настоящий мужской разговор ночью и пошли на ужин, который, как обычно, затянулся. Затем детей увели спать, женщины оккупировали веранду, а Илья, Федор и Лева отправились в бильярдную, покатать шары. А потом перебрались в гостиную, где все было готово к настоящему мужскому разговору: коньяк, коньяк, коньяк и сигары. Расположились в глубоких креслах, завели неспешный разговор…

А потом запиликал мобильный телефон, и Волкову сообщили, что в туалете казино найден мертвым известный предприниматель Ариф Гусейн.

* * *

Суета, поднявшаяся вокруг комплекса, не оставляла сомнений в том, что все получилось как надо.

Тараканами побежали из ставшего вдруг опасным заведения посетители. Убийство само по себе раздосадует кого угодно, но ведь это только начало: приедут менты, всех запишут в подозреваемые, начнутся неприятные расспросы… Одним словом, надо уезжать, пока в дверях стоят охранники казино, с которыми можно договориться, а не хмурые люди в форме. Кончился праздник. Во всяком случае, здесь кончился. Задвигались такси, заспешили водители, подавая авто к подъезду, и на несколько минут улица стала напоминать привокзальную площадь.

Но были и те, кто спешил не из казино, а внутрь. Ильгар заметил группу плечистых ребят в темных костюмах и догадался:

«Телохранители Арифа».

Те, что ждали на улице. Теперь они кричали, бестолково толкались и переругивались с охраной заведения – внутрь прошел только один из них. Потом на улицу явились три щеголя, здоровяк и двое хлипких, судя по всему – кто-то из службы безопасности и представители владельцев казино. Все трое – мрачные до крайности. Здоровяк возглавил переговоры с телохранителями, хлипкие не отрывают от ушей мобильные телефоны и беспрестанно курят.

«Хорошую развлекуху я вам устроил?»

Минут через десять примчались первые менты – обычные патрульные – на «Жигулях». Затем – карета «Скорой помощи».

«Поздно».

Следом за врачами появился микроавтобус с оперативной группой, а за ним посыпались машины специальных людей из специальных служб.

«Не пора ли отчаливать?»

Разработчик плана рекомендовал покинуть место преступления как можно быстрее, но перебороть искушение оказалось невозможно.

Ильгар чувствовал себя актером, сыгравшим в грандиозной постановке, и жаждал увидеть реакцию публики. Ведь как ни крути, суету в казино вызвал он. ОН! Все эти телохранители, охранники, менеджеры, врачи, менты – все бегают из-за него. Следователи будут ломать головы, размышлять… и ничего не найдут! Потому что идиотский план сработал на все сто. Безумное предложение старика оказалось изящной комбинацией, приведшей к необходимому результату. И безумие плана гарантировало его надежность.

Но когда от ментов в форме зарябило в глазах и опомнившийся Ильгар собрался покинуть свой наблюдательный пост, его внимание привлек еще один мужчина.

Офицер. Причем офицер высокого ранга.

Почему так решил? Потому что, несмотря на то что прибыл незнакомец на черном «Ауди» последней модели, встречать его бросились не местные громилы, а мент в форме, а стоящие у входа патрульные отдали честь: то ли знали приехавшего, то ли им объяснили, кто явился. Вот и получается – офицер.

Во внешности мужчины не было ничего необычного. Достаточно высокий, но не долговязый. Среднего, можно сказать – обыкновенного сложения. Одет даже не в штатское, а по-домашнему: джинсы, кроссовки, легкий трикотажный пуловер с каким-то несерьезным рисунком, видимо, вызов застал его вне дома, вот и приехал в чем был. На лицо подъехавший оказался не менее зауряден, чем на фигуру: глаза, нос, рот – ничего примечательного, второй раз встретишь – не узнаешь. Короткие волосы, лоб с большими залысинами, никаких особых примет. Не блеклый, не серый – обыкновенный. Заурядный. Но только на первый взгляд. Уже в следующий момент Ильгар понял, что непримечательный вид незнакомца не более чем маска, а вот те, кому доведется узнать его ближе, вряд ли когда-нибудь позабудут мужчину с обыденной внешностью. Почему понял? Потому что увидел, как повел себя незнакомец. Патрульные, первыми подоспевшие в казино, показались безразличными: еще один вызов, мало их, что ли, за день? Им было абсолютно все равно, куда ехать: в коммунальную квартиру на пьяную драку или в дорогой развлекательный комплекс. Настроение оперативников не сильно отличалось от настроения патрульных, для них происходящее тоже было рутиной: осмотр места происшествия, первичный опрос свидетелей. Замельтешившие позднее милицейские и прокурорские чины казались недовольными: мало того, что субботний вечер испорчен, так еще и дело может оказаться слишком заметным, не простой ведь работяга убит, а серьезный человек, известный. Налетят журналисты, начнут трепать нервы ненужными вопросами… И все, все, кто приезжал на смерть Арифа, быстро, «по-деловому» проникали в здание, торопились увидеть труп серьезного человека, торопились поставить галочку: был, видел, принимал участие.

Этот же никуда не спешил. Выбрался из «Ауди», поздоровался с подошедшим ментом, закурил и медленно огляделся. Дом, освещенную часть улицы, припаркованные машины, таксистов, охранников, любопытствующих… Все оглядел, словно впитывая в себя пейзаж или царящее вокруг настроение.

И на мгновение Ильгару показалось, что его незнакомец тоже впитал – увидел и запомнил. Навсегда запомнил.

Ильгар вздрогнул. И понял, что видит очень опасного человека, опасного лично для него. Понял тем самым чувством, что называют «шестым», тем самым чувством, что позволяет зайцу безошибочно определить, что перед ним охотник, а не мирный турист. Тем самым чувством, которое подсказывает индюку, что повар явился именно за ним.

У дверей казино стоял охотник. Неприметный, непримечательный, но цепкий, как бульдог.

Когда он вошел внутрь, Ильгар испытал неимоверное облегчение.

«Черт! Зря я задержался…»

«Испугался?»

«Нет! Пусть он охотник… Да! Но я не жертва! Ему до меня не добраться! Я совершил идеальное преступление!»

Идеальное преступление!

И страх отступил. Вернулось упоительное ощущение победы. Настроение в очередной раз скакнуло: от паники к эйфории.

Ильгар рассмеялся, выбросил из головы непримечательного мужика, повернулся к комплексу спиной и зашагал по улице.

«Никто меня не достанет!»

На ходу вытащил из кармана телефон и набрал номер, Ильгара распирало желание поделиться своей удачей. Он забыл, что это опасно. Он даже не подумал, что на дворе глухая ночь, не вспомнил даже, когда услышал в трубке сонный голос.

– Алло.

– Это я!

– С ума сошел?

– Я все сделал!

– С ума сошел?

– Черт! Извини…

В трубке послышались короткие гудки.

Ильгар остановился. Понял, какую глупость только что совершил. И вспомнил слова старика:

«План идеален. Если кто-то и может его испортить, то только ты…»

* * *

– Ариф Гусейн. – Грушин печально посмотрел на Волкова. – Это действительно тот самый Ариф Гусейн, чтоб его черти взяли!

– Уже взяли, – буркнул Федор.

– Козел, – продолжил Грушин, не обратив никакого внимания на замечание Очкарика. – Не мог сдохнуть в другом месте, сволочь. Теперь все переполошатся… – Подумал и поправился: – Уже переполошились. Журналюги завтра вой поднимут, начальство озвереет и начнет нас прессовать по полной программе…

Грушин тянул свою речь с такой кислой миной на лице, таким жалостливым голосом, что человек несведущий обязательно бы поверил, что именно он, несчастный майор Грушин, будет лично отвечать за ход расследования перед самим министром и собственной карьерой заплатит за возможную неудачу. В действительности же Васенька Грушин, к тридцати пяти годам не растерявший светлых кудряшек, трудился на теплой, уютной должности личного референта генерала Сидорова и никогда ни за что не отвечал. Но любил показать, что «понимает тяготы службы». Его присутствие в казино говорило о том, что начальство расценивает ситуацию как чрезвычайную. Сам Сидоров, естественно, здесь не появится, не того полета птица, но прислал генерал одного из самых доверенных своих людишек, хорошо умеющего слушать, замечать и, самое главное, докладывать. Впрочем, начальства на месте преступления и без Сидорова хватало.

– Кто приехал? – спросил Волков, заходя в казино.

– Все приехали, – буркнул Васенька. – Местные ребята, потом из городского управления подтянулись, потом наши, из министерства. – Грушин почесал в затылке. – Фээсбэшники. Зам городского прокурора. Из Генеральной кто-то…

– Понятно, – перебил перечисление Федор.

Круги побежали по воде… Оставалось найти того, кто бросил камень.

– Дознание на кого повесят?

– Пока местные суетятся, но вряд ли им дело оставят. Гусейн большим человеком был. За ним такие деньги стоят…

– Стояли, – уточнил Волков.

В казино они вошли, но дальше, к месту преступления, пока не торопились. Остались в холле, только в уголок отошли, чтобы не мешать снующим туда-сюда коллегам. Переговаривались вполголоса.

– Меня почему вызвали?

– Разобраться.

– А разве там не заказуха? – Очкарик кивнул в сторону туалетов.

– В том-то и дело, что непонятно. – Грушин поморщился. – Убийство – сто пудов, но не пуля.

И замолчал, выжидательно глядя на Волкова. Васенька не в первый раз пытался заставить Федора проявить любопытство, задать уточняющий вопрос, но неизменно проигрывал.

Секунд через десять майор кашлянул и продолжил:

– Арифа посадили на кол.

– Неужели?

– Честно.

У Волкова вспыхнули глаза:

– Нехарактерно для заказухи.

– О том и речь.

Несколько мгновений Очкарик размышлял, сосредоточенно разглядывая стоящего у дверей заведения милиционера, затем поинтересовался:

– Ариф один в казино приехал?

– Нет.

– Тогда давай сначала на его дружков посмотрим, а уже потом двинем в сортир.

– Как скажешь, – согласился Васенька.

Спутников Гусейна разместили в одной из комнат, прилегающих к главному залу казино. Пара диванов, пара кресел, пара журнальных столиков… здесь можно было без помех поговорить даже в разгар вечера – звукоизоляция позволяла, – и уж тем более сейчас, когда в заведении не грохотала музыка, а установилась непривычная, почти кладбищенская тишина.

Впрочем, входить внутрь и принимать участие в допросе Волков не собирался, ему было важно посмотреть на тех, кто был с Арифом, оценить их состояние, получить первое, «пристрелочное» представление об этих людях. Федор остановился в дверях и медленно огляделся.

Один из спутников Гусейна сидел на диване. Плечистый мужик лет тридцати пяти в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Выглядел он не расстроенным, не обеспокоенным, а… потерянным. Именно так – потерянным. Здоровенный и, без сомнения, когда-то уверенный в себе мужчина отчаянно напоминал маленького мальчика, не только заблудившегося в лесу, но ухитрившегося при этом потерять все и вся: корзинку, компас, флягу с водой, дождевик – все.

Беспомощный бугай, совершенно не представляющий, что делать дальше.

– Телохранитель?

– Сардар, – ответил Грушин, – начальник личной охраны.

– Он был рядом?

– Да.

И недоглядел…

Тем не менее был рядом, в шаге от убитого и, возможно, – в шаге от убийцы. Но не помешал преступлению, не защитил хозяина… Не смог?

«Сардар…» Облик телохранителя отпечатался в памяти Волкова.

– Допросили?

– Да. – Васенька помялся. – Но решили пока не отпускать. Ни этого, ни второго.

– Правильно.

Очкарик еще раз оглядел оплошавшего телохранителя и перевел взгляд на другого спутника Арифа, который занимал кожаное кресло, стоящее в противоположном от Сардара углу комнаты.

Хрупкий белокурый юноша тихонько всхлипывал, то и дело поднося к глазам и носу одноразовый платок. Использованные бумажки он бросал на пол, и, судя по их количеству, слезы у мальчика лились не переставая. Белокурые волосики юноши пребывали в совершеннейшем беспорядке, нос распух, а во взглядах, что бросали на мальчика милиционеры, читалось исключительно презрение.

Ни капли сочувствия.

– Николай Паукин, – сообщил Грушин. – Двадцать два года. Друг покойного.

Мог бы и не уточнять.

– Друг? – Волков нахмурился, припомнив, что совсем недавно читал об Арифе в какой-то газете, и речь в статье шла…

– Гусейн вроде женат?

– Четыре месяца как, – подтвердил Васенька. – Я его жену не видел, но читал, что красавица. И на двадцать с лишним лет его младше.

Тем не менее в казино Ариф отправился с мальчиком.

– Сердцу не прикажешь, – развел руками Грушин.

Федор хмыкнул, но комментировать высказывание коллеги не стал. Да и что тут комментировать? За годы службы Волков повидал многое, в том числе – десятки фиктивных браков, заключенных самыми разными людьми с самыми разными целями.

В последнее время Гусейн активно превращался в публичную фигуру: статьи в прессе, интервью, участие в телепрограммах. Общество потихоньку тянулось к западным стандартам, и большинству обладателей многомиллионных состояний пришлась по вкусу новая игра. Остальным ее навязали. Так что мелькать на экранах приходилось практически всем. Бизнес должен быть честным или, как минимум, казаться честным, а потому вокруг видных представителей деловых кругов появились команды имиджмейкеров, денно и нощно тачающих для народа образ шефа. Но и без специалистов по пиару было понятно, что известному предпринимателю вряд ли пойдет на пользу афиширование нестандартных сексуальных пристрастий, и если актер-гомосексуалист может добиться успеха, то директору солидной компании следует демонстрировать приверженность общечеловеческим ценностям: жена, дети, дом.

– Сардар рассказал, что Ариф подцепил Паукина полгода назад. Мальчик приплясывал в команде одной певицы и охотно пошел к Гусейну на содержание.

– Мечтал стать звездой?

– Кому интересно, о чем он мечтал?

Шесть месяцев Паукин находился рядом с Арифом, знал о его перемещениях, мог обеспечить присутствие Гусейна в нужном месте в нужное время. Содержанки, как правило, тонко чувствуют настроение покровителей и, когда те начинают охладевать, вполне способны пойти на предательство и сдать благодетеля убийцам.

– Надо бы его получше проверить.

– Обязательно, – подтвердил Грушин.

Истерика гламурного юноши показалась Очкарику искренней, но следовало понять, чем она вызвана: потерей кормильца или страхом соучастника?

– Теперь пошли в сортир.

Туалетная комната оказалась именно такой, каким и следовало быть подобному месту в модном и респектабельном заведении. В отличие от некоторых клубов, в туалет этого казино не приходили забить «косяк», разложить дорожку или развлечься с податливой девочкой. Солидные господа отправляли здесь свои солидные надобности, аккуратно и солидно, а потому сортир сверкал прямо-таки стерильной чистотой. Кафельный пол идеально вымыт, во всяком случае там, где не успели натоптать милиционеры, хромированные детальки респектабельно поблескивают в свете ламп, среди которых не замечено ни одной перегоревшей, в мусорных ведерках исключительно использованные бумажные салфетки, максимум – пустые сигаретные пачки. Пахнет приятно. В автоматически включающих смыв писсуарах игриво журчит вода.

Одним словом – благодать.

Нарушали туалетный парадиз лишь выломанная дверца кабинки – телохранитель постарался – да сам виновник торжества. Ариф Гусейн, один из самых богатых людей города.

– Развалился! – негромко, только для Волкова, пробормотал Грушин. Вид мертвого миллионера вызвал у майора очередной приступ уныния: – Не мог в другом месте сдохнуть, сволочь! Поехал бы в какую-нибудь Ниццу да разбился бы на хрен на какой-нибудь «Феррари». Благородно и богато. Так нет, притащился в московское казино и помер в сортире. А нам теперь отдуваться!

– Не мешай, пожалуйста, – попросил Очкарик.

– Извини.

Грушин остался у дверей. Вытащил из кармана пластинку жевательной резинки, засунул ее в рот и принялся усердно работать челюстями. Волков же медленно прошел в глубь туалета и внимательно осмотрел убитого.

Гусейн лежал ничком, уткнувшись носом в плитку. Штаны спущены до колен, рубашка задрана, но обнажившиеся ягодицы стыдливо прикрыты куском ткани. Федор присел на корточки, приподнял тряпицу и прищурился, изучая рану на ягодице. Затем перевел взгляд на подошедшего эксперта:

– Причина смерти?

– Отравление.

– Неожиданно. – Очкарик улыбнулся и потер пальцами переносицу. – А мне сказали, Арифа посадили на кол.

– Так оно и было.

– Поэтому рана на заднице?

– Точно.

– Но смерть вызвана…

– Отравлением. – Криминалист бросил окурок в раковину и присел на корточки рядом с Волковым. – На кол ведь как сажают? Длинную палку в задний проход и вперед. В смысле – вверх…

– Это палка вперед и вверх. А человек – вниз.

– Верно понимаете. Но у нас не кол, а колышек. И не в проход, а в ягодицу. Оцарапал Арифа…

– И убийца смазал его ядом.

– Точно.

– Гм… занятно… – На этот раз Федор почесал кончик носа. – Как в книгах.

– В учебниках по криминалистике?

– Нет, как в детективных романах.

– Ну… можно сказать и так, – согласился эксперт.

– Остается выяснить, почему взрослый не пьяный мужчина уселся на смазанный ядом колышек. Или Ариф думал, что из унитаза торчит что-то безобидное?

– Ариф ничего не думал, – улыбнулся криминалист. – Он ничего не видел.

– Что вы имеете в виду?

– Подойдите сюда. – Эксперт поднялся на ноги и увлек Федора к фатальной кабинке. – Смотрите!

И указал на унитаз.

Окровавленный колышек – вот что увидел Волков в первое мгновение. Он торчал из унитаза, возвышаясь над сиденьем приблизительно на пять сантиметров. В следующий миг Очкарик понял, что в крови испачкано не все орудие, а лишь заостренный кончик. А еще через пару секунд догадался, что не видит основания – его дорисовало воображение, потому что мозг отказывался воспринимать увиденное: окровавленный наконечник миниатюрного копья висел в воздухе.

– Что это? – хрипло поинтересовался Федор.

– Красиво, да? – Криминалист усмехнулся. – Я сфотографировал его со всех сторон, но разбирать это чудо мне жаль. Как вы думаете, позволят забрать всю конструкцию? Вместе с унитазом?

– Да что это такое?

– Совершенство.

– Хватит дурака валять! – взорвался Очкарик. – Я спрашиваю, что это такое?!

Он не мог отвести взгляд от висящей в воздухе окровавленной части колышка. От висящей в воздухе…

– Я думал, вы поняли, – испуганно пробормотал эксперт. – Извините, товарищ полковник…

Но Волков уже успокоился. Вновь потер переносицу. Ему было стыдно за несдержанность.

– Что я должен был понять?

– Краска, – выдохнул криминалист. – Убийца так покрасил колышек, что тот полностью слился с фоном, понимаете? Если смотреть со стороны дверцы, то орудие преступления совершенно незаметно. Превосходная, совершенная ловушка.

Федор наклонился, медленно протянул руку, целясь чуть ниже ставшего видным острия, и почувствовал, что пальцы уперлись в основание оружия.

Краска.

А ведь в какой-то момент Волков решил, что видит нечто необъяснимое.

Краска.

Очкарик выпрямился и сухо, не глядя на эксперта, произнес:

– Прошу меня извинить.

– Честно говоря, я тоже был в замешательстве, – осторожно проговорил криминалист. – Впервые вижу подобное.

– Я тоже. – Федор подумал и закурил. – Что-нибудь еще скажете?

– Совершенство, – повторил эксперт. – Арифа отправил на тот свет не простой убийца, а подлинный мастер. Это, – кивок на унитаз, – настоящее искусство.

– А если без громких фраз?

– Без громких фраз не могу – я в восхищении.

«Ну, что же, еще один человек, которому гибель Гусейна доставила искреннее удовольствие».

Волков в последний раз оглядел место преступления. Чистенький туалет, сломанная дверь кабинки, мертвый мультимиллионер со спущенными штанами и унитаз, над которым висит окровавленный наконечник.

Искусство.

Что ж, все правильно. Если бы Арифу прострелили голову, Волкова бы не позвали, и в ГУВД, и в министерстве, и в прокуратуре есть люди, которые специализируются на стандартных заказухах. Очкарика же держали для расследования сложных дел, запутанных и изощренных. Тех, в которых надо было обязательно докопаться до истины.

Федор посмотрел на Грушина:

– Ты посоветовал Сидорову вызвать меня?

– Когда я увидел, как прикончили Арифа, то сразу понял, что без тебя не обойтись, – не стал скрывать Васенька.

Теперь понятно, кого следует благодарить за испорченные выходные и встречу с необычным убийцей. Впрочем, именно благодарить: Волков душой не кривил, он увлекся новым делом.

– Тебе нравятся загадки, – усмехнулся Грушин.

Очкарик не ответил. Глубоко затянулся сигаретой и перевел взгляд на эксперта:

– Завтра я должен знать, чем отравили Арифа. Успеете?

– Постараемся.

– Договорились.

Федор развернулся и вышел из туалета.

* * *

Старые дома смотрят на мир особым взглядом.

Те из них, кто потерял хозяина, превращаются в неприглядные ковчеги с мрачными лестницами и обшарпанными стенами. Их взор угрюм и тосклив, они не знают, чего ожидать от завтрашнего дня: реставраторов, способных вдохнуть в древние стены новую жизнь, или бригаду гастарбайтеров из солнечного Таджикистана, рекрутированную для сноса надоевшего всем строения.

Те же, за которыми следят, смотрят гордо, иногда – вызывающе, всем своим видом показывая новопостроенным выскочкам, что настоящее проверяется исключительно временем. Именно по таким домам заметно, что эстетика теряется с течением времени. Что в прежние времена люди стремились не просто иметь крышу над головой и стены вокруг, но крышу элегантную, а стены – красивые. Чтобы отдыхал глаз, успокаивалась душа, чтобы, возвращаясь домой, не чувствовать себя в клетке.

И действительно, разве могут сравниться широченные лестницы в огромных подъездах старинных домов с функциональными переходами в современных зданиях? Появившиеся лифты изменили взгляды строителей на лестницы, превратили их в запасные выходы, и теперь немногие из них могут с полным правом именоваться парадными.

Все меняется, все становится другим. Что-то погибает, что-то живет, откусывая очередной кусочек вечности.

За домом, что стоял на престижной Пречистенке, следили с самой его постройки. И следили на совесть. Даже в суматошные девяностые на его первом, техническом этаже не появилось офисов подозрительных фирм или заурядных коммерческих магазинов: с одной стороны расположился тихий ресторан, цены в котором превосходно справлялись с ролью вышибал, с другой – небольшая арт-галерея. Витрины заведений всегда сияли чистотой, тротуар подметался не менее двух раз в день, и даже включающиеся по вечерам неоновые вывески сияли приглушенно, с благородной ненавязчивостью, не зазывали, а указывали направление.

Под стать дому была и квартира. Большая, просторная, ни разу в своей истории не испытавшая прелестей коммунального заселения. Городское жилище, умудрившееся сохранить старинное, дореволюционное великолепие. С главной дверью и черным ходом, с огромной гостиной, пять окон которой выходили на Пречистенку, и еще четырьмя комнатами. Совсем недавно квартиру ремонтировали, но переделка «под современные требования» ее не постигла. Новые окна тщательно – и цветом, и видом – копировали старые, зато гораздо лучше защищали от шума. Новый дубовый паркет был точно таким, как прежний. И наполняли комнаты не произведения современных итальянцев или испанцев, а подлинная антикварная мебель, та самая, что стояла в квартире до ремонта. Отреставрированная, задышавшая с новой силой, но старой грудью. Резной стол, резные стулья, картины в резных рамах… ничего лишнего, только темное дерево, хрусталь и бронза. И никаких бытовых монстров: ни телевизора, ни музыкального центра, лишь мобильные телефоны, которые выложили на стол некоторые из присутствующих.

Пять человек.

Трое мужчин и две женщины.

Искусники.

Они сидели вокруг стола и, несмотря на то что по-настоящему внимательно слушали своего лидера, периодически бросали взгляды друг на друга. Не переглядывались, а осматривались, оценивали. Некоторым из них приходилось встречаться или даже работать вместе, все они были заочно знакомы, однако в одной команде оказались впервые. Да и в Москву они добирались разными путями, так что увидели друг друга только здесь, в квартире своего лидера, шестого участника совещания.

В квартире Гончара.

Который тем временем заканчивал вступительную речь:

– Таким образом, вышеперечисленные факты позволяют мне считать, что она находится в Москве. Более того – в руках Механикуса. Наша задача – забрать ее. – Гончар помолчал. – Надеюсь, никто из вас не изменил свою точку зрения?

Он был настоящим лидером: говорил не громко, но властно, уверенный голос не обволакивал, а буквально захватывал слушателей, заставляя их предельно концентрировать внимание. И вопрос, которым Гончар закончил вступление, вопрос, предполагающий, что кто-то из членов команды может в последний момент отказаться от участия в операции, прозвучал так, что ответить на него отрицательно казалось немыслимым. Не угрожающе он прозвучал, не агрессивно, однако слышалась в нем такая уверенность в себе и помощниках, что выбора у последних не оставалось: только соглашаться.

– Мы летели в Москву не для того, чтобы отступать, – пробормотал сидящий справа от Гончара старик.

– Спасибо, – кивнул лидер.

– Не за что.

Но, разговаривая с Гончаром, голову старик не поднимал, не встречался с хозяином квартиры взглядом. Как смотрел на устроившегося на коленях тойтерьера, так и продолжал смотреть. И медленно поглаживал ушастую собачку по маленькой голове.

Считается, что миниатюрные зверушки нравятся в основном дамам, однако женщина, что расположилась рядом со стариком, периодически награждала тойтерьера презрительными взглядами. Возможно, она не любила всех животных, может – только собак, а если и любила, то питала пристрастие к другим псам. Это можно было предположить по ее внешности.

Женщина предпочитала черное: черный брючный костюм, черное белье – кружева бюстгальтера, скрывающие небольшую упругую грудь, игриво выглядывали из выреза жакета, черные туфли. На столе перед женщиной лежали маленькая черная сумочка, тонкие черные перчатки и блестящий, черный со сталью, телефон. Стоит ли говорить, что ее кудрявые волосы были черными. Глаза – черными. А также губная помада и лак на ногтях. Черные камни едва заметно поблескивали в сережках, на двух кольцах и тонком ожерелье. Однако этих безделушек даме показалось мало, а потому черные бриллианты украшали ее в самых неожиданных местах: мелкие камни переливались на запястьях, с левой стороны шеи, ближе к подбородку и на правом виске.

Черная леди.

Созданный образ не предполагал карликовых песиков. У ног женщины мог лежать разве что здоровенный доберман в ошейнике со стальными шипами. Но собаки не было. Зачем? Исходящая от женщины агрессия чувствовалась и без дополнительных аксессуаров.

– Надеюсь, операция пройдет так весело, как ты обещал, Гончар. – Она холодно улыбнулась. – Я не люблю скучать.

Ответить хозяин квартиры не успел.

– Смотря что понимать под словом «весело», – пробурчал старик.

– То, что понимают нормальные люди. – Черная презрительно скривила губы. И неожиданно изогнула спину, отчего жакет еще больше разошелся, демонстрируя задвигавшиеся полушария груди. И улыбнулась: – Мне нравится получать удовольствие.

Но игривое движение девушки не обмануло ни старика, ни кого-либо из присутствующих, все знали, что основное удовольствие Проказа получает от крови.

– У нас есть цель, – произнес Гончар. – Удовольствия оставим на потом.

Фраза прозвучала с мягкой строгостью; повелительно, но без лишнего железа в голосе. У женщины в черном были самые весомые мотивы для участия в предприятии, она пойдет до конца, и лидер не хотел портить отношения с Проказой.

Старик пробормотал под нос ругательство, кажется, на английском, но раздувать скандал не стал, вновь сосредоточил внимание на песике.

Последовало краткое мгновение тишины, нарушенное мелодичным женским голосом:

– Давайте, в конце концов, распределим обязанности и разойдемся. Я бы не хотела провести здесь всю ночь.

Проказа выглядела эффектно, но не была красивой: маленькие глаза, довольно большой нос и широкий рот не производили отталкивающего впечатления, но и не складывались в изящное целое. Вдобавок женщина в черном была напрочь лишена душевного обаяния, внутреннего шарма, способного оживить любую маску и представить дурнушку настоящей красоткой. Не уродливое и не модельное, волевое лицо уверенной в себе некрасивой женщины.

А вот соседка Проказы выглядела чарующе. Миниатюрная, но не «вечная девочка», фигура отличается не подростковой угловатостью, а утонченным изяществом идеально сложенной женщины. Аккуратная головка, узкое лицо, чуть вздернутый носик, точеные скулы, а самое главное – голубые глаза, возможно, не такие уж и большие, но кажущиеся на маленьком личике просто огромными. И еще – пышные светлые волосы. Прямые, длинные, с элегантной небрежностью стянутые в простой хвост, они привлекали взгляды окружающих, и мало кто из мужчин не испытывал желания прикоснуться к ним. Блондинка была немолода, но ее красота пока побеждала годы, не иссыхала – несколько морщинок не в счет, и на лице ни одного намека на мертвый глянец, который наводят на стареющих прелестниц хирурги.