Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Ольга Барковец. Император Александр III. Партитура власти

Тринадцать лет царствования тринадцатого русского императора Александра III стали самыми благополучными в многовековой отечественной истории. Развитие экономики, усмирение революционного экстремизма, стабилизация рубля – за короткий срок Россия вошла в число мировых лидеров, а население испытало неведомое прежде чувство порядка и покоя.

Все годы царствования Александра III Россия не знала страшного слова «война». «Царь-миротворец», как его прозвали в народе, сумел одним из первых политиков понять и убедить соседей в том, что мирное решение споров между державами – наиболее рациональный и разумный способ ведения дипломатических отношений. Впервые в русской истории авторитет России в международных делах поддерживался не штыками, а взвешенной внешней политикой. Годы правления Александра III связаны с расцветом русской национальной культуры, искусства, музыки, литературы и театра.

И при этом ни одному монарху России в советской историографии не досталось так много унизительных эпитетов, как Александру III: «царь-самодур», «реакционер», «солдафон на престоле»… Сам император был готов к таким оценкам еще при жизни. «Пусть меня ругают и после моей смерти еще будут ругать, но, может быть, наступит тот день, наконец, когда и добром помянут…» – писал Александр III своему наставнику К. П. Победоносцеву^[1].

Увертюра

Будущий император родился в эпоху расцвета царствования своего деда, императора Николая I. Отец, великий князь и наследник престола Александр Николаевич, имел первенца-сына великого князя Николая Александровича. Александр Александрович был вторым сыном, то есть третьим в наследовании престола, и никто всерьез даже не рассматривал его шансы занять российский трон. Круг будущих обязанностей был обозначен довольно скромно. Ему было уготовано быть правой рукой императора, которым после смерти деда Николая I и отца Александра II стал бы старший брат, наследник русского престола цесаревич и великий князь Николай Александрович. Никса, как его звали в семье, искренне любил младшего брата и видел в нем его лучшие качества: «В нас всех есть что-то лисье, Александр один вполне правилен душой»^[2]. Многие преподаватели отмечали у Александра «практические направления способностей», «светлый и здравый» ум, не поддающийся «теоретическим умствованиям», интуитивную хватку. Профессор Ф. Г. Тернер, обучавший двадцатилетнего Александра политэкономии, писал: «…уже и в эти молодые годы в нем проявились те черты характера, которые впоследствии выступили у него с еще большей ясностью. Чрезвычайно скромный и даже недоверчивый к себе, государь наследник проявлял, несмотря на то, замечательную твердость в отстаивании раз сложившихся у него убеждений и мнений. Он всегда спокойно выслушивал все объяснения, не вдаваясь в подробное возражение против тех данных, с которыми он не соглашался, но под конец просто и довольно категорически высказывал свое мнение»^[3].

Эти качества, проявленные еще в детстве, станут основными чертами характера будущего императора Александра III: наложенные на политические убеждения, которые возникнут потом, по мере взросления и приобретения опыта государственной деятельности во время царствования отца, они определят дальнейший вектор развития страны и стиль правления тринадцатого императора России.

Неожиданная смерть цесаревича Николая Александровича в 1865 году полностью изменяла жизнь Александра. «Я лишился брата, друга, и что всего ужаснее, это наследство, которое он мне передал», – записал он в своем дневнике 12 апреля 1866 года^[4]. От цесаревича Николая он получил не только невесту, датскую принцессу Дагмар, но и трон, что и было для него «всего ужаснее». Он совершенно не был готов к такому повороту событий. Разрываясь «между долгом и страстью» – он был в то время отчаянно влюблен в фрейлину императрицы княжну М. Э. Мещерскую, – после жесткого разговора с отцом императором Александром II новый цесаревич сделал свой выбор. Александр Александрович подчинился родительской воле и, как он писал год спустя, «остановился на самой пропасти, не попадя в нее, как следовало, и чем я горжусь и счастлив»^[5].

Новый цесаревич стал постепенно погружаться в политическую и государственную жизнь страны. «При твоей неопытности в делах и малом знании людей и тех скрытых пружин, которые большею частью заставляют действовать на этом свете, тебе должно быть вдвойне осторожнее, не относительно меня, перед которым обязанность твоя говорить вещи, как ты их понимаешь, даже когда ты и ошибаешься, но относительно тебя окружающих и в особенности тогда, когда тебе уже известно, что дело мною решено, может быть, и вопреки твоего собственного мнения», – наставлял сына в письме от 9 августа 1868 года Александр II^[6].

После возвращения с Русско-турецкой войны 1877–1878 годов цесаревич Александр Александрович, командовавший Рущукским отрядом, постепенно начал приобретать все больший политический вес. «Гатчиной последнего столетия» назвал П. А. Валуев тогдашний Аничков дворец, в котором вокруг цесаревича объединялись консервативные силы^[7].

Император Александр II с грустью вынужден был признать, что либеральные реформы не привели Россию к желаемому благоденствию: среди крестьянства не утихали смутные слухи о грядущем «черном переделе»; все громче заявляла о себе либерально-земская оппозиция, ширились студенческие беспорядки; из Третьего отделения поступали тревожные сведения о революционных террористических группах, готовящих покушения на самого царя. Тем не менее Либерально-прогрессивная партия, возглавляемая младшим братом императора великим князем Константином Николаевичем, военным министром Д. А. Милютиным и председателем Комитета министров П. А. Валуевым, настаивала на продолжении реформ. Они были убеждены, что только проводимое сверху – с царского престола – преобразование феодальной России в современное европейское капиталистическое государство способно сохранить сам институт монархии, избежать революционных потрясений и вывести страну из экономического тупика.

Цесаревич Александр Александрович настаивал на ином варианте решения внутриполитического кризиса в России – на установлении временной диктатуры ответственного перед императором лица, который будет всеми средствами бороться с нарастающим революционным движением. Вокруг такого диктатора смогли бы, по мысли цесаревича, консолидироваться все здоровые монархические и патриотические силы. Одним из лидеров Консервативной партии стал бывший наставник цесаревича, обер-прокурор Священного синода Константин Петрович Победоносцев. Острый публицист, прекрасно владеющий пером, Победоносцев в своих статьях пламенно выступал против введения в России даже минимальных начал парламентаризма. Мнение Победоносцева тогда еще являлось для цесаревича одним из самых авторитетных, и он охотно прислушивался к советам учителя.

Пока Александр II пребывал в сомнениях о выборе дальнейшей стратегии, а его консервативные оппоненты в кулуарах осуждали нерешительность императора, реальные противники самодержавия предприняли невиданную ранее атаку на существующую политическую систему. Страну захлестнула волна политических преступлений. Террор становился основным средством революционной борьбы, а политическое убийство – обыденной реальностью российской жизни. До этого Россия знала многочисленные дворцовые перевороты, жертвой убийц пали императоры Иоанн VI, Петр III и Павел I, но впервые целью покушения ставилась не попытка изменить династический порядок, а некая абстрактная политическая идея «социальной справедливости». Россия замерла в состоянии напряженного беспокойства, страха и неуверенности в завтрашнем дне. «Полиция, сознавая свою беспомощность, теряла голову; государственный аппарат действовал лишь рефлекторно; общество чувствовало это, жаждало новой организации власти, ожидало спасителя», – писал в те дни из Петербурга французский дипломат виконт де Вогюэ^[8].

На чрезвычайном совещании у императора, которое состоялось в феврале 1880 года, цесаревич Александр Александрович предложил давно вынашиваемый им «самый решительный и необыкновенный путь»^[9] – создание Верховной следственной комиссии с особыми расширенными полномочиями. «Милый Па… – написал Александр отцу в этот же день, – ты приказал всем присутствовавшим сообразить и представить свои соображения. Смело могу сказать, что они ничего не сообразят и ничего путного не представят. К сожалению, мы это видели за все последние годы, потому что зло все больше и сильнее распространяется повсюду и никакие предложения не принесли пользы… Нужны новые люди, свежие силы… Время слишком серьезное, слишком страшное, чтобы не принимать самых энергичных мер, а не то будет поздно и правительству уже не справиться с крамолой. Убедительно прошу тебя, милый Па, подумай об этом, и я уверен, что ты согласишься окончательно на это предложение. Я так уверен, что другого исхода нет и быть не может»^[10]. Отец был вынужден впервые согласиться с предложением сына. Указом Александра II была учреждена Верховная распорядительная комиссия по охране государственного порядка и общественного спокойствия с широкими репрессивными полномочиями. Председателем комиссии был назначен генерал-адъютант граф М. Т. Лорис-Меликов, наделенный практически диктаторскими полномочиями. Для наведения порядка в стране он мог принимать любые меры, которые считал необходимыми, имел право отдавать приказы любому должностному лицу государства, самолично определяя степень ответственности и меру взыскания за неудовлетворительное исполнение его распоряжений.

Но Лорис-Меликов уже не мог остановить волну террористического насилия… 1 марта 1881 года, после шести неудачных покушений, император Александр II был убит. В тот же день Исполнительный комитет «Народной воли» выпустил прокламацию. «Напоминаем Александру III, что всякий насилователь Воли народа есть народный враг… и тиран», – говорилось в напечатанной на гектографе листовке^[11].

Акт 1. «Мы призваны утверждать и охранять»

Вся отечественная история – свидетельство того, как велико сопротивление различных слоев общества любым переменам в жизни государства. Политический маятник, раскачивавшийся от консерватизма к либерализму, не останавливался все XIX столетие. Консерваторы считали реформы Александра II отходом от основных принципов самодержавия, революционеры называли его преобразования «бутафорскими». 1 марта 1881 года стало днем, когда этот маятник остановился. Новый император Александр III сделал ключевой вывод: к таким коренным преобразованиям Россия еще не готова, нужны другие решения, которые позволят, «не расшатывая лодку», вытащить Россию из политического и экономического кризиса. Он пошел другим путем, выбрав в качестве ключевого инструмента в управлении империей жесткий подход к любым попыткам дестабилизации общества, искоренение различных либеральных идей и революционных течений^[12].

Александр III стал императором в 36 лет, до этого 16 лет пробыв наследником прес тола, готовым, по словам отца императора Александра II, «заступить его в любую минуту». Он взошел на трон уже зрелым человеком с устоявшимися политическими взглядами и нравственными принципами. Для него роль самодержавного царя в России была ясна и понятна. Отныне он – главный «драматург» и главный «дирижер» империи, и в репертуаре его народного «театра» будет только та «музыка», которую он выберет. Ему достался в наследство огромный «оркестр», плохо сыгранный и расстроенный плохим управлением. Теперь он решает, кто будет среди «первых скрипок». Он сам будет писать «партитуру» своей власти, и она будет твердой и решительной, без колебаний и сомнений. Преисполненный чувством долга, Александр III взял в свои руки «дирижерскую палочку».

Лейтмотив его «партитуры» был заявлен в манифесте от 29 апреля 1881 года, в котором монарх недвусмысленно и грозно заявил: «Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления, в уповании на Божий Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народа Нашего от всяких на него поползновений». Верноподданные призывались к искоренению «гнусной крамолы, позорящей землю русскую», к водворению на ней порядка и правды, к утверждению нравственности, к доброму воспитанию детей. С первых недель царствования главной задачей было «исправить ошибки прошлого», чтобы «упрочить будущее»^[13].

Знаменитая триада «самодержавие, православие, народность», сформулированная в 1832 году министром народного просвещения С. С. Уваровым во времена царствования Николая I, осталась незыблемой. Более того, она усиливалась национальным смыслом и духом. В манифесте Россия была названа не Российской империей, а «землею Русской», что указывало на историческую наследственную связь монарха с ее историей, традициями, культурой. Эта связь будет пронизывать все царствование Александра III, начиная от внешнего облика монарха^[14] до формирования нового направления в архитектуре последней четверти XIX – начала XX века – «русского стиля».

Александр III вступил на престол убежденным противником любых либерально-демократических преобразований. Разочарование в реформах 1860-х годов; глубокая и искренняя религиозность, усвоенная Александром от матери императрицы Марии Александровны; несомненное влияние К. П. Победоносцева; знакомство и духовная близость с И. С. Аксаковым и славянофилами – эти и многие другие причины привели наследника престола к некоему романтическому консерватизму, убежденности в исключительности «русской идеи», в наличии особого национального пути России в истории мировой цивилизации. Романтическим этот вид консерватизма являлся уже потому, что он не основывался на каких-либо глубоких философских размышлениях или конкретных идеологических выкладках. Для его реализации следовало, согласно рекомендациям К. П. Победоносцева, придерживаться традиционных православных обычаев и «отличать добро от зла и правду от неправды в людях и делах человеческих»^[15].

Кроме того, романтическая разновидность консерватизма не требовала от цесаревича немедленных конкретных действий, являясь в то время лишь любимой темой душевных разговоров с людьми из ближайшего окружения в Аничковом дворце. Но с годами, с нарастанием политического и экономического кризиса в России, Александр Александрович перерос в консерватора практического, вся сущность которого протестовала против поспешных действий, неоправданных иллюзий, политического прожектерства: процесс укрепления государственности должен был, по его мнению, проходить без резких скачков и ненужной ломки традиционного уклада жизни всего русского общества. «Убежденный сторонник здоровой, национальной политики, поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, государь вступил на престол предков, готовый к борьбе», – писал великий князь Александр Михайлович^[16].

Реальные политические события и требования государственного управления заставили Александра III всегда оставаться «себе на уме», определяясь с новым политическим курсом, преодолевать влияние как либеральных, так и крайне консервативных кругов высшей петербургской бюрократии. Все меньший вес теперь для него имели мнения вчерашних авторитетов. Даже отношения с К. П. Победоносцевым принимали принципиально иной характер: отныне императора и обер-прокурора Синода связывала общность взглядов на положение в стране, ощущение опасности, подстерегавшей государство. Их переписка приобрела характер деловых контактов союзников по общей борьбе. Они были единодушны в оценке того, что «вся тайна русского порядка и преуспеваний – наверху, в лице верховной власти»^[17]. К. П. Победоносцев неоднократно заверял молодого императора в полном бескорыстии, отсутствии честолюбивых претензий на награды и чины. Но Александр научился неплохо разбираться в людях: в душе «смиренного христианина» он разглядел затаенную гордыню. Впрочем, император не только легко прощал своему союзнику эту человеческую слабость, но и спокойно игнорировал советы обер-прокурора, как только они вступали в противоречие с его собственными интересами. Например, Александра III всегда мало интересовало мнение К. П. Победоносцева о человеке, в талантах которого он лично был убежден. В доверительной беседе с министром финансов С. Ю. Витте император предупреждал, чтобы тот не поддавался влиянию обер-прокурора Синода. «Победоносцев человек очень ученый, хороший, бывший его профессор, но что, тем не менее, из долголетнего опыта он [Александр III] убедился, что Победоносцев отличный критик, но сам никогда ничего создать не может. С этой точки зрения в смутное время Победоносцев принес много пользы тем, что помог временно остановить смуту 1881 года и дать России опомниться, но что все-таки одной критикой жить нельзя, а надо идти вперед, надо создавать, а вот в этом отношении К. П. Победоносцев и другие лица его же направления более не могут принести пользы… и во всяком случае, – сказал император, – я уже давно перестал принимать во внимание их советы»^[18].

К великому огорчению К. П. Победоносцева, финансово-экономическую политику правительства Александра III всегда определяли сильные профессионалы, предпочитавшие дистанцироваться от консервативных лидеров. «Главный дирижер» империи понимал, что основную партию в его «оркестре» должны играть «первые скрипки». Министр финансов Н. Х. Бунге, известный своими демократическими высказываниями; министр путей сообщений князь М. И. Хилков; С. Ю. Витте, сменивший, благодаря своим способностям и умению императора разбираться в людях, место скромного чиновника управления Юго-Западных железных дорог на министерское кресло; разработчик финансовых реформ профессор И. А. Вышнеградский – все они отнюдь не пользовались симпатиями обер-прокурора Синода.

Но Александра III вполне устраивал такой порядок вещей. Исповедуя вечный принцип «разделяй и властвуй», самодержавная монархия во все времена была готова жертвовать любой, даже самой верноподданнической доктриной ради собственного существования. Однако способных, профессионально подготовленных, а главное, порядочных, честных людей, готовых самоотверженно служить государству, оказалось не так уж много. Зачастую, когда сановник по каким-либо причинам не устраивал императора, расставание с ним было недолгим. Когда однажды чрезмерно честолюбивый министр вздумал угрожать отставкой, Александр III заметил: «Когда я захочу вас выбросить, вы услышите от меня об этом в очень определенных выражениях»^[19].

27 апреля 1881 года он написал в письме брату великому князю Владимиру Александровичу: «Я давно об этом думал, но многие отсоветовали, и министры все обещали мне своими действиями заменить манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них – а, между прочим, шатание умов продолжается все более и более и многие ждут чего-то необыкновенного, – то я решился обратиться к К. П. Победоносцеву составить мне проект манифеста, в котором бы высказано было ясно, какое направление делам желаю я дать и что никогда не допущу ограничение самодержавной власти, которую нахожу нужной и полезной России!»^[20]

Общество, смертельно уставшее от террористов, революционной агитации, напуганное взрывами, политическими убийствами, испытывавшее неуверенность в завтрашнем дне и разочарованное в слабой верховной власти, с воодушевлением встретило заявление нового монарха. Россия истосковалась по твердой руке, способной обуздать смуту и шатание. Об этом говорили и в столичных либеральных собраниях, и в провинциальных помещичьих усадьбах. Народ, по обыкновению, безмолвствовал, доверяя царю-батюшке свою судьбу. «Сама жизнь вступила в роль охранителя, и инстинкт самосохранения заговорил почти везде громче всяких писателей, либеральных и консервативных», – писал в «Гражданине» еще один старый приятель и соратник царя князь В. П. Мещерский^[21].

Акт 2. Смена декораций – контрреформы

В сентябре 1881 года Александр III утвердил «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», вводившее чрезвычайные меры на территориях, объявленных на «исключительном положении». Местные генерал-губернаторы получали особые полномочия: в их власти теперь было без объяснения причин закрывать общественные и частные собрания, промышленные предприятия. Уголовные дела по желанию генерал-губернаторов или министра внутренних дел передавались военному суду, действовавшему по законам военного времени. Полицейские власти в любое время дня и ночи могли производить обыски, арестовывать подозрительных лиц сроком до двух недель без предъявления обвинения. «Положение», с переменным успехом, действовало до 1917 года^[22].

Одним из первых практических шагов нового правительства по предотвращению «брожения умов» и прекращению либеральной пропаганды стало усиление цензуры. «Опыт показывает, – писал К. П. Победоносцев, – что самые ничтожные люди – какой-нибудь бывший ростовщик, жид-фактор, газетный разносчик, участник банды червонных валетов, разорившийся содержатель рулетки – могут основать газету, привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве органа общественного мнения. Нельзя положиться и на здоровый вкус публики. В массе читателей – большею частью праздных – господствуют, наряду с некоторыми добрыми, жалкие и низкие инстинкты праздного развлечения, и любой издатель может привлечь к себе массы расчетом на удовлетворение именно таких инстинктов, на охоту к скандалам и пряностям всякого рода…»^[23] Приведенные Победоносцевым доводы показались Александру III убедительными, и несколько изданий, в числе которых оказались популярные «Голос», «Страна», «Порядок», «Молва», «Дело», «Русский курьер», «Отечественные записки», были закрыты. В то же время некоторые авторитетные издания консервативного направления получили право выходить без предварительной цензуры.

Не оставила цензура без внимания и публичные библиотеки и общественные читальни: прошедшая в 1884 году ревизия библиотек сочла недопустимым наличие в их фондах 133 названий книг и периодических изданий. Тем не менее, несмотря на строгости цензуры, к концу царствования Александра III в России выходило около 400 периодических изданий, из которых четверть составляли газеты. Значительно выросло число научных и специальных журналов, достигнув 804 наименований.

Для нового правительства другим важным направлением борьбы с нигилизмом стало наведение порядка среди студенчества. Именно в этой социальной среде Александр III и его ближайшие сподвижники видели источник наиболее стойкой и сплоченной оппозиции правительству; именно в университетах и академиях революционеры на протяжении многих лет с успехом рекрутировали наиболее отчаянных террористов. Для искоренения подобного положения было необходимо принимать радикальные меры. В ход пошли «лекарства», приготовленные по рецептам известного своей строгостью «доктора» – министра внутренних дел графа Д. А. Толстого. Его «медицинские» методы были хорошо известны: «лечение» должно быть скорым, неотложным, эффективным. Заняв в 1882 году пост министра внутренних дел, он принялся наводить порядок в своей прежней вотчине – Министерстве народного просвещения. Толстой считал, что высшая школа должна служить интересам государства и готовить профессиональных чиновников, научные кадры, лояльную правительству интеллигенцию, а не служить кузницей по ковке бойцов подпольной террористической армии.

Вызывало у Александра III недовольство и состояние судебной власти. Слишком многое здесь казалось ему не свойственным русским традициям, привнесенным в Россию из Европы. Принципы несменяемости и независимости судей, институт присяжных поверенных – все эти новшества, как результат судебной реформы отца, по мнению Александра III, были чужды русскому человеку, не соответствовали национальному характеру. Стремясь исправить ситуацию, Александр III на протяжении ряда лет принимал указы, призванные привести органы судопроизводства в строгое соответствие с действиями государственного аппарата, контролируемого верховной властью. Учрежденное в 1885 году Высшее дисциплинарное присутствие, в состав которого входили сенаторы, получило право сменять судей; в 1887 году последовали указы, ограничивающие гласность и публичность судопроизводства, вводя в практику закрытые слушания дел. Постепенно принижалась и роль суда присяжных заседателей: к 1886 году дела политического характера были окончательно изъяты из их ведения. Закон от 7 июля 1889 года еще более сузил компетенцию судов присяжных заседателей, для которых, помимо всего прочего, значительно повышался имущественный ценз. Ряд постановлений и циркуляров последовательно повышал уровень надзора министра юстиции за судами. Несмотря на строгость существовавшего порядка и введение карательных мер при Александре III, с 1881 по 1890 год по политическим делам было вынесено всего 74 смертных приговора, из которых только 17 было приведено в исполнение, а на каторжные работы было направлено 106 человек^[24].

Открытый отказ от политики реформ отца произошел в 1886 го ду, когда правительство Александра III приняло решение не праздновать 25-ю годовщину освобождения крестьян, чтобы в обществе не возникало ненужных иллюзий о возможности новых преобразований.