Браки богов: Астропсихология любви. Астрология: Алгоритм тайного знания. Астрология Каббалы и Таро

8. Солнце – покровитель (мифология знака Льва)

Солнце в мифах поначалу не играло самостоятельной роли, хотя издревле мыслилось оком небесного бога: солнечный свет был столь привычен, что не поражал воображение человека. Когда грек Лукиан посетил храм в Иераполисе в Сирии, он увидел изображения всех богов, кроме Солнца и Луны. Спросив о причине, он получил ответ, что прочие боги невидимы для людей, тогда как светила и без того открыты для всех. Ответ жреца помогает понять идею солнечного архетипа. Солнце – то высшее, что не нуждается в таинствах храма как жизненная энергия, формирующая творчество и самосознание каждой индивидуальности. В мифологии Солнце покровительствует императорам и героям – личностям ярким, как само светило.

Оценка важности влияния Солнца на жизнь становится возможной только в развитых земледельческих цивилизациях: Солнцу посвящена круглая форма каравая.

Почитание светила связано с высоким уровнем жизни, когда вопросы коллективного выживания решены, что позволяет обратить внимание на жизнь и личность отдельного человека.

Так инки вели свой род от Солнца-Инти, который послал на Землю сверкающего героя Манко Капака и его сестру – первых царя и царицу, чтобы они цивилизовали дикие народы. И если в древнейшем обществе царь был полностью подчинен своей социальной роли (его могли убить, если он не воплощал необходимого совершенства), то теперь он получил независимость от нее как особая личность и символ своего народа. С него частично снимается ответственность за происходящее – и ритуальное празднование тридцатилетия фараона в Египте заменяет более древний ритуал смены (убиения) состарившегося правителя.

От лучей Солнца ведет начало царская корона. Другой символ Солнца – грива льва, с которым часто сражаются герои, показывая свою силу – как и сам солнечный бог сражается с силами тьмы. Солнце символизирует мощь энергии, порой чрезмерную, но прежде всего благую. В мифах Солнце может выступать как судья, но обычно не нуждается в том, чтобы быть карателем: мощь его энергии естественным образом исправляет зло. Так индийский Савитар называется широкоруким – он дарит жизнь, лечит и исправляет грехи. Роль дарителя в имени славянского «подателя благ» Дажьбога. Всегда благожелателен к людям шумерский бог солнца Уту. Имени русского бога солнечного диска Хорса родственно слово «хорошо».

Образ жара соотносится с магией и героизмом. В увеличении «тапаса» (слово, родственное нашему «тепло») – смысл воздержания и медитаций в индуистских и буддийских текстах, и в русском издании «Мокшадхармы»^[4] тепло-тапас удачно переводится словом «подвиг»: общий смысл теплоты и подвига – горение. Интересен образ ирланского героя Кухулина, который после подвига вернулся столь разогревшимся, что пришлось окунуть его в три бочки холодной воды. В первом вода мгновенно превратилась в пар, во втором вскипела, а в третьем – просто сделалась горячей, хотя и тогда не все люди смогли к ней прикоснуться. Перифраз того же мифа в «Коньке-горбунке», где Иванушка купается в трех котлах. Его верный конек (конь – архетипический символ движения Солнца по небу) помогает ему справиться с жаром первых двух котлов, и преображение Иванушки, к которому подвела его неумолимая судьба и героическая решимость, довершается в «котле с водой студеной»: охлаждающей героя до разумных границ.

В цивилизациях восточного полушария почитание Солнца усиливается во II–I тысячелетии до н. э. в связи с изобретением колеса. Появляются специальные боги солнечного диска.

Это скифский Колоксай («круг-царь», отсюда название праславян «сколоты»: «объединенные в круг») и славянский Хорс (от его имени произошло слово «хорошо»). Культовые предметы в виде колес относятся к бронзовому веку. И образ Солнца-колеса возводится в ранг покровителя цивилизации, напоминая о роли кузнеца, который стоял у ее истоков. В мифах на Солнце может помещаться кузница или наковальня божественного коваля.

Как колесо, которое катится по Небу, гранью касается Земли и скрывается под землей, освещая как белый свет, так и царство умерших, светило олицетворяет всеохват мира. Наследуя безупречность умирающих и воскресающих богов и зримо воплощая совершенство, солнечные боги равно входят в любой из миров, и их всевидение пронизывает все жизненные сферы. Так семитская богиня Солнца Шапаш помогает отыскать в царстве мертвых тело громовержца Балу. Подобно этому греческий Гелиос, лучезарным взором проникая в глубины Аида, невидимые для других богов, указывает Деметре местонахождение Персефоны.

Всеохват подчеркивается в символе Гелиоса – земном шаре.

Архетип Солнца – точка золотого сечения Зодиака и идеал человека. Но сложно в одном явлении воплотить архетип всеохвата (как и одной героической личности – хотя объединению людей это под силу). Даже древние египтяне, чтобы отразить образ всеохвата, использовали три солнца: утреннее – Хепри, вечернее – Атум и дневное – Ра. Знак трех Солнц находят еще в палеолите в памятниках Европы, Кавказа и Передней Азии. У инков Солнце считалось троичным; индийский небесный бог Варуна может изображаться трехглазым; интересен дагестанский образ крылатого всадника с тройной головой. С Солнцем связаны числа восемь, а также девять (Аполлон в окружении девяти муз), десять и двенадцать – для древних символ множественности, так как смена фаз Луны долгое время побуждала считать только до семи.

Символ Солнца на Земле – свастика: изначально инструмент для добывания огня, а теперь символ счастья. Это символ не только Индии, но и Древней Греции, и уже в VII–VI тысячелетии до н. э. свастику находят в Малой Азии. Ее значение возрастает в эпоху бронзы, и в земледельческой цивилизации она воплощает идею четырех времен года, фиксируя поворот каждой солнечной фазы. У ацтеков свастика в круге обозначает год, а крест в круге – день.

Солнечный архетип воплотил всеохват не только времени, но и пространства. За изобретением колеса последовало распространение колесных повозок, которые позволили охватывать большие территории: завоевывать их и просто расселяться там.

Символом Солнца стали также кони, что ассоциируется и с быстрым движением светила по небу.

Первыми коня приручили хетты – и хеттский бог солнца Эстан, греческий Гелиос, балтийский Сауле правят упряжками коней. В Евразии существовали поверья, что лошадь обладает даром всевидения, характерным для солнечного божества. Для кельтов лошадь была символом солнцестояний. У многих народов лошадей приносили в жертву светилу. В «Упанишадах» Космос предстает как тело коня. По Юнгу, лошадь символизирует физическую природу человека, как и солнечный архетип – но именно эта природа является одновременно и духовной. В теле Солнце – это сердце, средоточие и орган духовной жизни человека, согласно русским православным философам Вышеславцеву и Юркевичу. Энергия сердца, помещаемая во все предметы, создает прекрасные картины. И насколько неприятно видеть убожество мира, когда его не освещает внутренний свет!

Движение Солнца и его годовой цикл также рисует его сопоставление с перелетными птицами, особенно водоплавающими (лебедем, гусем, уткой) – что рисует образ заката над водой. Жар-птица – также характерный образ солнечный энергии, как и индюк, встопорщивший перья, или еж, растопыривший иголки. (Что опять же ассоциируется с короной, а также тем, что энергетически богатая аура человека его защищает – и дает возможность отразить мир своего разума вовне.)

В солнечном архетипе невидимая сила жизни являет себя материально – и так наделяет своей вечностью всю видимую реальность. За счет этой способности человека к одушевлению окружающего возникают символы и мифы, и неслучайно философ знака Льва Э. Кассирер считает собственно человеческим именно символическое мышление. Индивидуализация, связанная с архетипом Солнца, проецируется на развитие предметного мышления, присущего человеку в отличие от животных: полагание центра в каждом предмете и дистанцирование его от себя, что дает возможность видеть предмет как отдельный (животные же воспринимают всю реальность слитно) – идея философа М. Шелера, родившегося под знаком Льва. Вычленение предметов из единства, сохранение в памяти присущего им особенного центра и таким образом созидание «мира» требует энергии (дух сам по себе бессилен) – источником которой для жизни на Земле служит светило.

Воплощение – ключевое слово архетипа Льва, сама жизнь которого становится своего рода произведением искусства, творческим актом.

Греческий Аполлон в окружении муз воплощает все творческие сферы, известные в его время. Лира Аполлона – символ цивилизованного искусства, творимого не на импульсе стихийного вдохновения, но благодаря мастерству владения предметом: так лира, помогая поэту петь, делает его почти независимым от переменчивой божественной гармонии космоса. Солнечные боги покровительствуют героям, которые раскрывают совершенство человеческой индивидуальности и ее таланты – но также демонстрируют самоутверждение и гордость человека. Таков Беллерофонт, победитель Химеры, летавший на крылатом коне Пегасе, но когда герой возгордился, Пегас сбросил его на землю. Другой герой, сын Солнца Фаэтон попросил упряжку солнечных коней у отца Гелиоса, но не справился с поводьями: кони понесли, сжигая все вокруг, и Зевс-громовержец поразил его стрелой, дождем залив огонь.

Солнечный бог и герои могут противостоять царю богов: это является лучшим символом их свободы и провозглашения своей независимости от социального устройства. Так Аполлон спорит с Зевсом, китайский солярный бог Янь-ди сражается с громовержцем Хуан-ди или индийский Сурья с Индрой. Но, как туча закрывает солнце, солнечный бог терпит поражение.

Конфликт солнечного бога с громовержцем или героев с богами в мифологии проецируется на конфликт индивидуальности и общества.

Победа царя богов символизирует, что таланты человека должны быть поставлены на службу обществу. Он должен отдать все то богатство, что имеет, – а всякий человек это богатство имеет (о чем говорит астрологическая экзальтация Плутона во Льве). Но сначала надо понять, что же он имеет, – и чтобы узнать судьбу или обрести силу на свершения, герои нередко отправляются в царство смерти.

Им дано возвратиться оттуда, но и прекрасный конец героя – обычно его гибель. Поэтому солнечный архетип хоть и воплощает колесо движения Зодиака, но не замыкает круг. Солнце восстает из-под земли, освещает собою весь мир и снова спускается под землю. А таланты должны быть сохранены в видимой жизни человечества и переданы дальше по цепочке культурной памяти – эту тему раскрывает следующая мифологема Луны.

9. Луна – образ материнства и бессмертия (мифология знака Рака)

Поэтому неудивительно, если из героического архетипа Льва мы попадаем в сферу интимной семейной жизни Рака. Совершенная личность героя создается социально – из потребностей, чувств и идей многих людей. Отсюда актуальная философская тема пост-модернизма – проблема автора. Любое произведение – набор цитат, может и любая личность тоже? Правда, тогда она не будет яркой – в ней должен возникнуть собственный объединяющий центр (индивидуация Юнга), он и есть – данная индивидуальность. И этот центр исчезает, когда социальные проблемы данного момента времени перестают быть актуальными. (Как у Льва Толстого: Кутузов исполнил свою миссию, он больше был не нужен. И он умер.)

Ну а в семье человек не герой, и тут реализуется та конкретика, которая движет им на протяжении всей жизни: не очень совершенных наших перевоплощений в жизненном потоке. Последнее не важно: ведь родных и детей любишь за их слабости и недостатки. В этих интимных отношениях, как и в своем детском возрасте, можно найти конкретные причины всех восприятий души (родственные отношения с матерью и отцом, зятем и тещей и другие, которые определяли духовную деятельность древних обществ – и которую зачастую абсолютизирует психология, все сводя к ним). Родители всю жизнь поднимают детей до своего идеала: последнее, правда, нередко приводит к конфликту социального и семейного идеала (в гороскопе Юпитера и Юноны). И мифы говорят, что слишком уединяться в семью не стоит, даже при помощи психоанализа: Никтимена, влюбившаяся в родного отца, в греческом мифе превратилась в сову.

Сова – ночная птица с круглой головой и огромными глазами – символ Луны, как и пугливые заяц и лань (образ «прыгающего» по небу месяца, каждый раз возникающего в новом месте). Луна предстает охотницей – древние обратили внимание на ее связь с живой природой. Они заметили, что Луна влияет на приливы и рост растений, заведует жидкостями в организме (психосоматикой) и женским процессом рождения.

Мифологический образ полной Луны – беременная мать, рождающая маленький месяц как своего ребенка.

Лунные богини часто выступают как помощницы при родах: такова греческая ипостась Артемиды Илифия, изображавшаяся со множеством грудей; облегчала роды Иш-Чель в мифологии майя и египетская Изида, изображавшаяся с коровьими рогами Месяца на голове. А другой египетский животный образ родовспомогательницы – беременная бегемотиха Таурт. К образу Изиды, кормящей грудью младенца Гора, восходит образ Богородицы.

Луна-мать – женский образ, символ вечной женственности. Солнце и Луна: два светила, заведующие жизнью на Земле, часто противопоставлены как мужское и женское начала, выступая как брат и сестра, муж и жена. Самый простой индейский миф повествует о том, что демиург в конце творения самого красивого мужчину превратил в Солнце (Суэ), а самую красивую женщину – в Луну (Чиа). Хотя пол здесь строго не закреплен: в индоевропейской мифологии Солнце, воплощающее постоянство, являлось в женском облике, а Месяц, в силу изменчивости, в мужском.

Зато контраст Луны и Солнца сделал образ ночного светила несомненным символом внутреннего мира в дополнении к внешнему. Луна символизирует эфемерный мир души, который озарен отраженным светом внешнего мира – подобно тому, как Луна светит отраженным светом Солнца. И как Луна растет и уменьшается, на три дня исчезает с небосклона и возрождается вновь, так психосоматика заведует проявлениями души.

Луна, возрожденная как новый маленький Месяц, дает образ идее перерождений души.

Изменчивость Луны соотносит ее со змеей, сбрасывающей кожу. От двух переплетенных змей происходит современный знак бесконечности.

Перерождения души-Луны связаны с изменением времени: и изменчивость Месяца дает возможность мерить время по фазам Луны. Счетом дней заведуют шумерский Месяц Нанна («владыка знания») или японский Цукиеми («бог счета Лун»). Египетский бог счета и письма Тот первоначально был лунным богом в виде зайца. Русское слово Месяц связано со значением «мерить». Если углубиться в родство архетипического символизма души и измерения времени, время здесь предстает как параметр самой души, оно «измеряется» согласно ее поведению в данный момент, фиксируется в памяти и так проецируется в будущее (образ кармы). Сакральность измерения времени в его фиксации в памяти, творящем судьбу души.

На всех концах земного шара с возрождающейся Луной связаны мифы о бессмертии. Но животные похищают у человека это бессмертие: в африканском мифе Месяц посылает зайца сообщить людям, что они будут умирать и перерождаться, как он, но заяц, перепутав, говорит, что люди будут умирать, а возрождаться не будут. В мифе о Гильгамеше змея похищает у него цветок бессмертия, овладевая способностью к перерождению, которого человек оказывается лишен, и т. д. А мифы, где индивидуальное бессмертие достигается, носят негативную окраску. Луна-Селена подарила своему возлюбленному Эндимиону бессмертие в обмен на вечный сон. А китайская героиня Чан-Э должна была разделить со своим супругом снадобье бессмертия – тогда они вечно жили бы на Земле. Но она выпила его одна и стала божеством Луны, одиноким и печальным. Эти мифы говорят о том, что суть вечной жизни – не в окончательности бессмертия, неизменного и застывшего, но в вечном обновлении. Это возвращает к образу Луны-матери, рождающей Месяц-ребенка.

Образ напитка бессмертия в мифологии восходит к материнскому молоку.

В мифологии индейцев им заведует Майяутель со множеством грудей. Индийский Сома означает и Луну, и напиток бессмертия.

Перерождения Луны ассоциируются с переменой судьбы мира. В эллинистическом мире было широко распространено вавилонское учение о потопе в конце «Великого года», который происходит, когда все планеты собираются в знаке Рака, управляемом Луной. Тогда, подобно Луне, тающей в черноте ночи, мир пропадает в темных волнах океана, чтобы потом возродиться снова. Но еще один архетипический образ Луны – лодка, что ассоциируется с образом вечного течения реки жизни – в сохранении преемственности потока жизни на фоне ее перемен (таков более широкий смысл образа ковчега).

Душа-Луна обращает к памяти прошлого, чтобы его достижения не были утрачены – и из прошлого творится будущее.

В теле это, вероятно, более древняя часть коры мозга, импульсы которой, явные для животных как их интуиция, у людей слабо доходят до более новой ее части, отвечающей за интеллект. Но когда доходят, оживает душа – и с нею мир говорящих эмоций, древний мир архетипов, создавший ее. Сердце-солнце, как отец культурной цивилизации, оживляет мир энергией любви – и мы видим это явно: мир нашего разума отражается во внешней реальности, образуя резонанс золотого сечения – взаимопересечения человека и космоса: микрокосм тождественен макрокосму. Но душа-Луна, мать природной памяти, равна ему по силе, хотя ее деятельность скрыта. Она оживляет внутренний мир – и без ее тонких ощущений духовная жизнь жестока, а физическая неполноценна. (Можно вспомнить западные сказки о похищении души чертом в облике богатого горожанина.) Душа, если ей не мешает интеллект, сложившийся позднее, со всем отождествляется и всему верит: эта вера, присущая первобытному миру, оживляет мифы верхней коры мозга – все идеи ума.

В этом смысле душа вполне сознательна и ее представления упорядочены в большей степени, чем даже современные (эта упорядоченность понятий поражает, например, в праиндоевропейском языке). Она отнюдь не являет хаотическое бессознательное – хаос разума создается только во взаимодействии людей, когда они образуют коллективные поля сознания. А душа относится непосредственно к личности. И поскольку душа человека проявляет свои доисторические глубины – основы будущих перспектив, – время от времени, а не постоянно, остается актуальным образ ее перерождений.

10. Бог знания и божественные близнецы (мифология знака Близнецов)

Во всех развитых мифологиях есть образ бога интеллекта и знаний: боги речи, счета, письма и торговли. Оперативное знание (верхней коры мозга) рождается из долговременной памяти (более глубоких слоев души): и слова «мысль» и «ментал» родственны слову «память».

Ум и речь – чисто человеческая сфера творчества, которая выделяет мир людей из мира животных. Шумерская пословица говорит: «Мой рот равняет меня с людьми»^[5].

Этому архетипу некогда была присуща абсолютизация речи, отражавшаяся в сакральности имен: животных и самих людей – и мифологическом образе творения мира словом. Как и абсолютизация знания – люди верили в святость записанного, что дошло до наших дней в виде священных текстов религий. Да и сегодня философы (Витгенштейн, М. Фуко и постструктуралисты) говорят о власти структур языка над нашим мышлением, ставя задачу ее преодолеть.

Бог речи – вестник богов: язык явным образом доносит до людей их невидимую волю. Однако он и бог-обманщик (трикстер, то есть трюкач): ведь слово отрывается от реальности, и, что бы мы ни сказали, всегда можно дать этому иную, даже прямо противоположную трактовку. Язык хранит знания, но и скрывает их, подменяя действительность виртуальной реальностью мысли. И в мифологии ум изначально предстает как хитрость. Так, Гермес, едва родившись, украл коров у Аполлона, а потом преспокойно улегся обратно в пеленки, и ни всевидение Аполлона, ни всемогущество Зевса не могли заставить его покаяться. Германский изобретатель Локи нарушает самые святые запреты: в том числе с трудом установленный мирный договор между богами и великанами. Североамериканский трикстер Ворон съедает запас продовольствия для племени на год вперед, обрекая его на вымирание.

Мифы подчеркивают вседозволенность интеллекта, задача которого – перечеркнуть традицию, нарушая табу.

Ум ставит любые эксперименты и в этом жесток – но сообразительность помогает трикстерам исправить ситуацию, добавляя новые правила. Так Гермес меняет коров Аполлона на сделанную им из черепахи лиру, кладя начало обмену и торговле.

Архетип интеллектуальной функции отрицает веру души, он нарушает ее, чтобы освободить место для иного, нового восприятия. И сегодня этот архетип говорит о важности образования, задача которого научить людей не только считать и писать, но и самостоятельно мыслить: вне зависимости от социума. Ментал развенчивает мифы, перечеркивает традицию и предает забвению память – но это становится возможным только после того, как налажен культурный механизм ее сохранения – в коммуникации людей.

Нарушение табу в мифологии говорит о силе, в том числе и физической (если младенец-Гермес за один раз сожрал двух быков солнечного бога, то индийский обезьяний мудрец Хануман в младенчестве чуть не съел само солнце, приняв его за спелый плод). И в этом нарушении всех законов с богом интеллекта схожи божественные близнецы.

Культ близнецов восходит к неолиту и выражает сверхъестественную силу людей, выпадающих из нормального природного порядка рождения.

Пара одинаковых людей вызывала у древних суеверный страх: они полагали, что здесь не обошлось без божественного вмешательства. Близнецов считали способными вызвать дождь и часто выселяли за пределы деревни. Поэтому с ними связан образ покидания прежнего: божественной, то есть традиционно устроенной реальности и основания своего мира на новой земле. (Пример из истории – отцы-основатели США, которая считается страной архетипа Близнецов.)

То, что не может один, могут двое. Бог знаний высвобождает индивидуальный разум из-под власти коллективного. Каждый человек творит себе свой мир, и философ этого знака Сартр писал о проекте человека быть богом: видя проблему лишь в том, чтобы проект этот поддержали другие. Человек – существо социальное, ему практически невозможно уйти из реальности коллективного разума – но два человека уже образуют свой социум и могут воплотить то, в чем они заодно. Если зеркала поставлены друг напротив друга, отражение в каждом становится бесконечным. Их внутренняя духовная реальность – их мир – становится видимым.

Уход близнецов из верхнего мира в иной мыслится как их смерть. Но диалектика мифологических близнецов такова, что то, в чем один разумен, в том неразумен другой. И если один смертен, другой бессмертен. Близнецы обустраивают две разные реальности: один – благоприятствования, другой – преград, один – этой жизни, другой – мира иного. Так в мифе ирокезов Энигорио («добрый разум») создал леса, реки, первую пару людей и полезных человеку животных, а Энигонхахетенгеа («злой разум») – высокие горы, водопады и вредных для человека пресмыкающихся; а когда сделал два глиняных подобия человека, они превратились в обезьян. Потом братья вступили в борьбу за владычество над Вселенной, Добрый Разум победил брата и вколотил в землю, но тот заявил, что после смерти люди окажутся в его власти.

Интеллект видит противоречия мира, а значит, сотворение – это создание оппозиций. Иначе его и нет: предмет призрачен, если не существует его вывернутого наизнанку отражения в зеркале.

Кроме разума-неразумности и смерти-бессмертия человека, существует и третья оппозиция, мимо которой нельзя пройти – противоположность мужчины и женщины, и в мифологии возможны две пары близнецов: братья (иногда гермафродиты) – и брат с сестрой. У братьев-близнецов акцентируется роль культурных героев, у брата и сестры – роль прародителей, хотя те и другие исполняют обе функции. Брат и сестра, нарушая табу инцеста, населяют мир людьми – китайские Фу-си и Нюй-ва предстают как сплетенные (змеиными хвостами) в нижней своей половине, но деятельно свободные в верхней (единое существо с четырьмя парами рук). Идзанаки и Идзанами вращательным движением копья творят острова Японии, но рождение бога огня убивает сестру, и она становится владычицей царства смерти, а брат продолжает творение один.

Но в целом близнецы взаимозаменяемы: пол здесь неважен, и в индийской мифологии происходит наоборот: Яма («близнец») умирает и «открывает путь смерти для других» (и это может ассоциироваться, например, с созданием духовных миров, которые создают в буддизме бодхисаттвы). Сестра и супруга Ямы Ями остается на Земле: поскольку она не могла успокоиться в разлуке с любимым, боги создали сон, чтобы даровать ей забвение. Здесь вспоминается мифологема небесного творца: творение предполагает разделение божественных супругов – Неба и Земли, для того, чтобы их мир был просторен и открыт свету. Но подчеркнутое в близнецах человеческое начало возвращает к единству изначального первочеловека, где жизнь и смерть, как и мужское и женское начало, слиты воедино.

Устроитель царства мертвых, как и бог знаний, является проводником душ умерших в потустороннюю реальность и их защитника на этом пути.

Такую роль исполняет греческий Гермес. И египетский Тот, который изображался с головой ибиса, пожирающего змей и скорпионов – носителей смерти: бог знания отводит смерть от человека, ведя его в иную жизнь.

Дихотомию жизни на Земле и смертности, которые мыслятся равно необходимыми для созидания нового человеческого мира, пытается разрешить греческий миф о Касторе и Поллуксе, где один из братьев-близнецов жертвует другому часть своего бессмертия, и они становятся полубогами. К близнечным мифам восходит и библейский образ первых людей: нарушение запрета традиционно трактуется как отношение человека к познанию (которое дает всегда частичную картину, вместо чувства, которое дает целостное видение).

Адам обустраивает мир Земли, давая имена всему сущему, а Ева заселяет его людьми (мусульманская Хавва рождает 70 пар близнецов). Как уже полностью очеловеченные образы, единые по природной и божественной сути, они не расстаются, вдвоем принадлежа земле и миру мертвых, но имея потенциальную возможность вернуться в пустынный рай (можно в этом усмотреть позитивную версию мифа о стрелке И и его жене Чан-Э, которые могли бы вечно жить на земле, если бы разделили снадобье бессмертия пополам).

Связь людей и их различие – условие многообразия мира. Бог речи и письма выступает создателем разных языков, как греческий Гермес, который заведовал торговлей, ставшей основой общения разноязычных племен. Гермес разделил единое племя людей на разные народы, после чего Зевс, воплощающий единство общества, языка и традиции, удалился от людей, предоставив власть земным царям.

Заведует разными языками шумерский бог знания Набу, и порой считается, что легенда о Вавилонской башне связана с недостроенным зиккуратом в его честь.

В этих мифах сегодня звучит актуальная идея ухода от глобализации к мультиперспективности общественного развития. И архетип Близнецов заведует политикой как общением между странами и принципиально разными приоритетами. Общением «на высшем уровне» – но люди и семьи – подобны странам, и между ними тоже может быть общение на высшем уровне…

Для мифологии разделение языков до всеобщего непонимания, как и нарушение запретов, ставящее под угрозу жизнь, – естественная часть мировой драмы. Львовская способность охватить все миры здесь развертывается в своей конкретности, познавая все их многообразие. Но религия, в библейских мифах об Адаме и Еве или Вавилонской башне, не случайно вводит нравственные критерии оценки. Не все многообразие может быть реализовано, не любая оппозиция принята – лишь та, которая дает возможность не только разрушить, но и восстановить всеобщее единство разума. И это вечное восстановление жизни описывает архетип любви.