Браки богов: Астропсихология любви. Астрология: Алгоритм тайного знания. Астрология Каббалы и Таро

1. Море-мать (мифология знака Рыб)

Жизнь родилась в воде – и образ начала всего неотделим от природного процесса рождения. Древнейший образ мифологии – образ изначальной праматери: которая предстает как размытая и хаотическая ипостась матери-моря, подобная шумерской гидре Тиамат («море»), которая рождает бесчисленное потомство с мужем-океаном Апсу («вода») – так мир зачинается из двух неопределенностей. Основой сотворения мира становится брожение вод. Индийский миф так повествует о первичном динамизме вод, вызывающем из безвременья и мрака зародыш будущего мира:

«Вначале не было ничего, кроме воды, моря воды. Воды пожелали продолжать себя. Они изнуряли себя подвижничеством. И тогда… возник в них золотой зародыш. Тогда еще не было года, но столько, сколько длится год, плавало золотое яйцо в водах. Через год из него возник человек, это был Праджапати».

Для древних жизнь была так же непостижима, как и для нас: поэтому исток невыразим в каком-либо видимом образе. Жизнь поражает своей бесконечной плодовитостью (количеством видов) – и по греческому мифу у Океана три тысячи сыновей и дочерей. Эту экспансию жизни, как и бури океана, рисуют образы морских чудовищ. Опора мира предстает как Хаос, и если физика последний век рассматривает относительность разных граней бытия, то мифология массового сознания обычно ставит акцент на образах чудищ космического океана жизни (невообразимые облики существ, обладающих живучестью, превосходящей все земное, которая может уничтожить наш статический мир, – например, фильм «Чужой»). Мифический океан, откуда все произошло, сегодня несомненно ассоциируется с Космосом.

Согласно современным представлениям, как и древним мифам, мир рождается из бесконечной малой точки – из пустоты.

По-гречески хаос как раз и означает «зев, зияние», «пустота». Платон понимал под Хаосом «всеприемлющую природу»: неосязаемое и лишенное всех качеств начало, которое получится, если мы исключим из материи все свойства, выразимые словами языка. Лао-цзы использует мифологическое название изначального хаоса «хунь» («хаотический, неясный») для описания состояния дао до возникновения Неба и Земли. Ему сопутствует понятие «сюань»: образ темных глубин существования, существовавших до разделения на познанное и непознаваемое, на хаос и порядок.

В полинезийском мифе творец пребывает в пустоте Коре, и мир «бесполезен»: он лишен основы. Этой основой мифы разных народов мыслят крошечный комочек земли, который иногда приносит рыба со дна первозданных морей. Он начинает пухнуть, постепенно увеличивается в размерах и превращается в необозримую Вселенную – мы видим аналогию с процессом рождения и роста, которую подтверждает и родство слов «пухнуть», «пучина» и «пуповина».

Порождающий хаос жизни замкнут внутри себя: таков китайский образ Хаоса – Хуньтунь, напоминающий взболтанное содержимое яйца, которое хранит его скорлупа: жизнь уходит из него, как только в нем проделано отверстие. В мифологии разных народов мы находим образ космического яйца, которое снесла птица в первозданных водах и которое стало началом этого мира. Так океан Тангароа на заре времен сотворил птицу, которая летала над волнами, не находя пристанища, пока он не бросил для нее в море камень, который превратился в главный остров архипелага Полинезии. Остальные острова выловил как рыб уже предок людей Мауи.

Символ рыбы (дельфина, корабля и другие морские образы) остается связью этого мира с истоком, который находится за гранью привычного восприятия. В Египте, Китае и Индии этот образ связан с идеей спасения людей и возобновления жизни на Земле – так Вишну в образе рыбы спасает предка людей Ману во время потопа.

Бури морских богов, желающих вернуть мир в состояние изначального Хаоса и поднимающих мятеж против уже устроенного мира, как Посейдон – против Зевса, опасны для человека. Но важно понять животворную роль Хаоса, разрушающего устоявшиеся структуры бытия ради новой жизненной струи.

Основа сотворения мира – брожение вод, которое символизирует психическую неустойчивость размывания жестких структур и последующего оформления жизненного хаоса.

И согласно синэргетическому подходу, системы периодически возвращаются в хаотическое состояние, которое задает вектор их нового развития.

Море – образ вечности за пределами этого мира – хранит тайну жизни. Так, шумеры верили, что на дне моря хранится растение, содержащее секрет бессмертия. Человек стремится к первоистоку – комфорту в лоне первозданной матери за гранью этого мира. И центральная мистерия этой мифологемы – образ попадания героя в чрево огромной рыбы, или опускания в колодец – символ узости первобытного Хаоса, еще не родившего Вселенную (индо-иранский образ третьего брата Триты). Североамериканский герой Манабозо, стараясь выудить из моря царя рыб, был проглочен им вместе с лодкой. Можно вспомнить и историю библейского Ионы. Это жертвование себя сфере неосознанного с получением еще неведомых даров вечного.

К современному осознанию этой мистерии пришел психоанализ, раскрывая осознание плодотворности прикосновения к живой энергии бессознательных психических процессов. Проигрывание этого мифа может служить ядром любой психологической (и психиатрической) процедуры.

2. Небесный Демиург (мифология знака Водолей)

Состояние истока как Хаоса неустойчиво, поэтому оно не может сохраниться в изначальной цельности. Брожение Хаоса становится началом творения. Демиургом в мифологии предстает бог Небосвода, который сотворяет купол небес – защищающую людей атмосферу. Или арку небесных врат, как римский Янус, который говорит:

«Небо, море, облака, земли – все это моя рука то открывает, то закрывает. Я один охраняю огромную Вселенную; лишь я могу повернуть петли двери».

Ключи римского Януса в истории были переинтерпретированы как ключи от рая апостола Петра.

Начало творения полагает предел брожению изначального Хаоса, которое в шумерском мифе предстает как пляска богов в чреве праматери Тиамат:

«Собирались вместе братья-боги, туда и сюда сновали, Тиамат они тормошили, чрево Тиамат они волновали…»

Это вызвало недовольство ее супруга океана-Апсу, предложившего ей уничтожить их, «чтобы спать в покое», – и привело к битве богов с силами Хаоса, завершившейся основанием мира. Половина тела праматери-гидры осталась внизу как море, вторая образовала небесную твердь, к которой были приделаны запоры, чтобы вода текла на землю лишь изредка – в виде дождя.

В мифологии всех народов Небо предстает как верховный бог. Имя греческого Урана и индийского Варуны родственно нашему слову «верх». В Западной Африке небосвод Нианкупон означает «высший бог» и «погода». Универсальный образ бога Небес позволил философам-Водолеям Шеллингу и Соловьеву говорить, что в истории человеческой мысли единобожие предшествовало многобожию.

Возникновение образа бога Неба связано с миграциями людей, когда голубой шатер небес был надежной гарантией хорошей погоды и воспринимался новым домом человека, заменившим крону леса.

В светлом Небе человек видел свою защиту, которую потом назвал Богом: таков образ праиндоевропейского бога Deywos’а («ясное небо»), от имени которого произошло слово «бог» в индоевропейском языке (так оно звучит в романских: лат. deus, фр. dieu, в греческом, в индийском и других языках). От этого корня происходит слово день (лат. dies, англ. day). Возможно, поэтому первое творение демиурга – свет. Не только библейский Саваоф первым создал свет. Тейя («свет») – старшая дочь греческого Урана. И индейский Чимингигуа в начале творения стал излучать из себя свет, а потом создал птиц, которые разнесли его сияние по миру.

При брожении вод мир еще скрыт, он покрыт тьмой. Чтобы он существовал явным образом, необходима поляризация начал, созидающая ширь пространства. И главная мистерия этой мифологемы – отделение Неба от Земли: египетских Нут и Геба, шумерских Ана и Ки, греческих Урана и Геи. Из поляризации рождается свет: и согласно физике, он тем ярче, чем сильнее эта поляризация: связь и разрыв одновременно. Отсюда образ вечной разлуки Неба и Земли как любящих супругов. В новозеландском мифе от Ранги (Неба) и Папы (Земли) произошли все существа, но божественные супруги не выпускали друг друга из объятий, и мир покрыла тьма. Тогда их дети-боги решили разъединить родителей. «Отец лесов» Тане-Магута лег на землю и ногами отбросил Небо ввысь. Но любовь Неба и Земли не прекращается: теплые вздохи Земли и поныне возносятся к Небу в образе туманов. А беспредельное Небо, тоскуя долгими ночами в разлуке с супругой, часто проливает слезы на ее грудь, и это капли росы. А ближе к нашему времени мы видим этот миф в противопоставлении идеального и материального, сознания и мира. Разумный смысл видимого отделения материи и духа в том, что изначальная неопределенность иллюзии здесь находит вектор направленности.

Первичное сотворение в мифах часто осуществляется чисто духовно: словом и мыслью – мысль предшествует всему.

Так, в мифологии североамериканских индейцев создатель мира Авонавилона, находясь в первоначальной тьме, направил туда свою мысль – и она создала в бесконечном пространстве туманы, содержащие зародыши жизни. Мы недалеко ушли от этого представления: только, с позиций современной астрономии, сказали бы сейчас не «туманы», а «звездные туманности». Сам Авонавилона воплотился в небесном куполе, свете, воздухе и облаках. Иранский верховный бог Ахурамазда, требующий чисто духовного поклонения, тоже творит мир мыслью. Подобно этому создает мир египетский творец Птах, задумав его в своем сердце и назвав все задуманное языком.

В эпосе майя «Пополь-Вух» боги творят мир словом: «все было в состоянии неизвестности, все холодное, все в молчании, все недвижное, тихое; и пространство неба было пусто…» И вот наступила ясность – просветление, Вселенная содрогнулась от молнии, луча света и грома: это вздрогнуло и забилось сердце Небес. «Так была сотворена богами Земля. „Земля!“– воскликнули они, и немедленно она была сотворена».

Архетипически свет ассоциируется с творящей мыслью – развитием высоты ума, озарением, видением будущего. Небо всевидяще: образ стоглазого Аргуса греков. Индейцы-гуроны, давая клятву и заключая договор, призывали в свидетели Аронгиате («небо»), считая, что оно знает о всех умыслах, скрытых в глубине души.

К этой мифологеме относятся образы дерева как пути в небо (согласно японским преданиям, боги спускаются к людям по деревьям) и радуги как моста в небо (видимая гарантия связи с Небом). Радужный мост в небеса олицетворял скандинавский Хеймдалль – страж богов и хранитель Мирового древа, соединявшего Небо и Землю.

Но Небо бывает не только светлым: оно являет буйство ветра и анархичную непредсказуемую стихию.

Небесный демиург стоит по ту сторону добра и зла. От индоевропейского слова «ясное небо» происходит не только слово «Бог», но и слово «дьявол».

К шумерскому владыке-ветру Энлилю обращены плачи о разрушении городов:

«О сердце твое взъяренное, доколе не охладится оно?.. Словно гроза над небосклоном, Утес могучий, Энлиль, когда ты утихнешь? Все, что изрек, ты совершил, о ком промолвил, тех ты убил… То, что промолвил, ты превысил. Когда ты утихнешь?»

Боги Неба далеки от человека, и потому, исполнив роль изначальных творцов, они удаляются на периферию, становясь «отдыхающими богами» (как говорит Мирча Элиаде, dei otiosi). Их функции наследуют боги-предки, связанные с образом земли (так, за африканского Суку-Ваканге правят духи умерших людей), и громовержец – покровители человека и его общественной идеологии.

Линия смены лидирующих богов Море-Небо-Земля-Громовержец (Хаос-Уран-Кронос-Зевс) прослеживается во всех развитых мифологиях.

Небесное творение, не закрепленное в земном выражении, непрочно: так рассеиваются на небе облака. Греческий Уран рождает чудовищ и прячет их снова в чреве матери-земли, а его индийский родственник Варуна – иллюзию мира, майю. Небесный простор ассоциируется с безграничной свободой: свободой творить, но анархичная свобода не ведет к результату. Телесно мысль закрепляется только та, которая дает позитивное изменение; социально – которая рисует перспективу. В индийской мифологии матерью богов мыслится Адити – сияющая бесконечность пространства, но ее дополняет интересный образ матери асуров Дити – чье имя переводится как ограничение. Принцип ограничения, ведущий к определенности и результату, раскрывается в следующей мифологеме.

3. Боги земли, времени и судьбы (мифология знака Козерог)

Для сохранения и закрепления творческого (духовного, интеллектуального) процесса важно направить его в какое-либо русло человеческой деятельности.

В мифах это сотворение собственного острова посреди колебаний вод – своей земли и почвы. Мифы говорят о том, что это основание должно быть найдено: иначе результативного сотворения не будет. Мир основывается на твердой суше, возникшей посреди океана: камне, горе, скале, черепахе.

Центром Вселенной древние мыслили камни и горы своей местности или очаг родного дома: мифологически, центр мира для человека там, где он сам.

В тайских и австралийских мифах первопредки – скалы. Такой древний образ нам близок: например, картина Николая Рериха, посвященная его жене: «Хранительница камня – держательница мира». Человек должен заложить такой краеугольный камень своего творения или стать им. Так что образ атлантов Городницкого не теряет актуальности.

Этот архетип далее описывает сотворение человека из подручных инструментов его деятельности. Боги-предки творят людей из глины (как библейский творец – что напоминает гончарный процесс), дерева, палок, камней и зерна – то есть первичного человеческого инструментария.

Человек (его сознание себя) создается из его навыков и приобретенного опыта.

Мифы утверждают, что человек не только рожден, он сотворен во внеприродном процессе: его память о себе и его разум опираются не на отражение окружающего мира, но на сотворенное им. Поэтому орудия труда для древних обладают магическим характером и действием.

Центр мира одновременно понимается как ось времени: так в греческом мифе он мыслится как веретено мойры Ананке, вместе с другими мойрами она прядет нити времени и судьбы человека. Этот образ тем более интересен, что на веретено сбоку похожа наша Галактика. И он говорит о том, что качественность времени не задана изначально.

Время творит повороты судьбы вращательным движением, подобным движению Земли или Галактики вокруг своей оси. Слово «время» происходит от корня «вертеть».

Кроме греческих мойр нити времени прядут, вращая веретено и определяя судьбы людей, римские парки, скандинавские норны, англосакские вирды, латышские лаймы и русские рожаницы, сопутствующие богу Роду. У славян есть богиня счастливой судьбы Среча – красивая девушка, прядущая золотую нить, и богиня злой судьбы Несреча: она прядет слишком тонкую нить, которой легко оборваться. Этот образ из мифологии переходит и в религии: веретено можно увидеть в руках тайских будд в женском облике и даже Богородицы, которой архангел Гавриил сообщает весть о рождении Христа. В индийских брахманах космическим прядильщиком, ткущим дни и ночи напролет, называется Солнце – главное мерило времени для земледельцев: оно сравнивается с пауком. В тайском мифе по нитям первопредка-паука души людей спускаются с водолейских небес мысли на землю, начиная ее реальное освоение.

В обыденности человек жертвует себя своей деятельности – но этим он и сохраняет себя, длит свое время, ткет из себя паутину своей судьбы. И если Водолей – архетип сотворения пространства (в том числе собственного пространства мысли), то Козерог – сотворения собственного времени.

В теле этот архетип соответствует скелету. Человек – стержень оси времен, творящий свою судьбу и судьбу мира.

Свершение судьбы обрывает нить жизни: так шумерская богиня судьбы Намтар встречала человека у входа в царство мертвых. Исполняя судьбу, человек возвращается в землю, – а значит, она и была его матерью. В латинском слове homo («человек») слышится родственное ему humus («перегной, почва»). Эту идею иллюстрируют образы австралийских тотемных предков, которые, «утомившись» и завершив свой путь, превращаются в скалы и холмы, а также деревья и животных (тотемы); группы камней – следы их жилищ: здесь миф смыкается с реальностью.

Осознание смерти ставит проблему выживания человеческого рода, которую решает этот архетип, описывая служащий этому целенаправленный процесс земледелия. Он становится возможен лишь тогда, когда известны законы циклов времени.

Уже в Древнем Шумере труд одного земледельца мог обеспечить 30 человек. И связь времени и земледелия раскрывают имена греческого Кроноса или римского Сатурна – латинское satur означает «сытый»; по мнению одного из римских авторов, Сатурном он стал потому, что «насыщался годами». Имя Кроноса, возможно, происходит от слова с тем же значением – koros («сытость»), а народная этимология интерпретировала его как Хронос («время»).

В процессе земледелия люди старались помочь земле своими руками. Пока урожай не был гарантирован, эта помощь была и в виде жертвоприношений.

Жертвовали прежде всего животного (тотема, хранителя родной земли и пищи данной территории – как гарантию того, что родная природа будет сохраняться и возрождаться). Также был популярен ритуал срубания вечнозеленого дерева, символизирующего вечное продолжение жизни, ради рукотворного зажигания нового огня в самое темное время года. Жертва человека – в древнейшей мифологии явление более редкое. Например, в сатурналиях в жертву приносили прежнего царя, потом заменяемого рабом – что было связано с осознанием личного времени человека: возраста недееспособности царя, которого требуется заменить другим. Наш новогодний праздник-карнавал – рудимент сатурналий римского бога земледелия. Само слово «карнавал» («carrus-navalis»), сегодня связываемое с Новым годом, обозначало колесницу-корабль Солнца, которое должно было возвратиться к людям.

Для древних завершение цикла, прежде всего солнечного года, было вехой, кладущей конец бедам и ошибкам прошлого и возобновляющей творение заново. Неслучайно в Древнем Вавилоне во время церемонии празднования Нового года произносилась поэма о сотворении мира («Энума элиш»). В новом, только что устроенном мире земледельца-Сатурна, творящему свой временной ритм и потому в совершенстве следующему ему – все закономерно и исполняет свою судьбу: в нем еще нет недостатка «отпадения» жизни от смысла, деятельности от цели.

Сатурн связан с образом Золотого века – там мы и оказываемся, следуя линии своей судьбы.

Это происходит, когда мы попадаем в свой собственный творческий ритм: в полной осмысленности существования и ощущении неизбежности происходящего.

4. Громовержец, царь богов (мифология знака Стрелец)

В едином временном ритме собственная деятельность человека имеет резонанс с деятельностью других, так возникает образ коллективной личности («симфонической личности» философа Карсавина). Динамика движения усиливается в опоре на общество – эту мощную динамику в мифологии воплощает сильнейший из богов, заведующий потрясающим действом грозы. Другой символ динамики этого архетипа – кентавр: лошадь – физическая природа, а всадник – разум, собственно человек – может символизировать подключение к телесному разуму (движение в опоре на природу).

В образе царя богов с его пантеоном обожествляет само себя человеческое общество.

Бог – образ единства коллективного разума или сплоченности общества – которое повелевает мировыми силами подобно тому, как Громовержец может вызвать дождь. Динамика взаимодействия, в которую включает человека общество, создает колоссальные возможности для его реализации. Но он платит за это подчинением своего индивидуального разума общественным нормам и правилам. Современная философия поднимает вопрос о власти общественных структур, власти языка (М. Фуко), в попытке преодолеть их консерватизм.

Общество начало формироваться в процессе охоты 1 млн лет назад. Первая религиозная церемония – это репетиция охоты.

Вершина охоты – изготовление лука и стрел (X–IX тысяч лет до н. э.). Этот период сформировал образ бога охоты как главного бога: что можно увидеть в обожествлении леопарда у жителей Ближнего Востока, ягуара – у индейцев, или в образе египетского царя богов: сокола-Гора. Однако до нас боги-охотники почти не дошли: когда охоту сменило скотоводство, этот образ потерял актуальность. Главным богом для земледельцев стал Громовержец: ведь для целенаправленного земледелия крайне важен дождь. Он вобрал в себя черты стреловержца-охотника.

Гроза предстает как битва – астрологически, идейный конфликт (принимаемых и чуждых представлений) и победа разума над неприемлемыми идеями. Громовержец ассоциируется с образом полководца, защищающего свой народ перед лицом других. Такова социальная деятельность души: битва за идеи – ключевой ее момент. Гроза разрешает напряжение предшествующей засухи (непродуктивности жизни в прежнем мире, социального кризиса). Дождь рисует образ оживления жизни, создание плодородия почвы и посева (восприимчивости разума и распространения идей).

Идеологически царь воплощает коллективную волю людей.

В индийской традиции царь вращает колесо дхармы, определяя судьбу мира. В Египте фараон назывался душой страны. С этим в древних обществах связаны высокие требования к избраннику-царю, отраженные в его моральных обязанностях при вступлении в должность или в религиозных ритуалах (таких, как вавилонская новогодняя церемония публичного покаяния царя, символизировавшая очищение страны от грехов. Считалось, что если он при этом плачет, тем лучше: по архетипической аналогии слезы = дождь). Чем древнее мифология, тем значимей религиозная роль царя (образ царя-жреца у Фрэзера) – как проводника «небесной» воли на землю: идейной воли актуального момента. И поскольку мы существа социальные, эта роль царя-священника – категорический императив и первейшее стремление каждого человека, потому что ничего хуже отрыва от коллективного единства людей – от Разума – для человека и представить нельзя!

А это единение возносит на вершину: здесь архетипичен образ возвышенностей, где обитают громовержцы: в природе горы задерживают тучи, вызывая дожди и грозы. При всех призрачных облаках общественного сознания человеку приятно пребывать на вершинах социального мировоззрения, так как с них так или иначе открывается вид на красоту мира (к сожалению, на недостатки тоже, недаром Стрелец – самый критичный из знаков).

В мифологии с восхождением на гору ассоциируется контакт с богами и обретение истины: священные горы, мыслимые осью и центром мира, расположены по всей Земле. Гора на иконе Троицы – символ Святого Духа. Для вавилонян существовала центральная «гора стран», объединявшая различные территории между собой, и Небо с Землей, – которую копировали их зиккураты. Зиккурат представлял космическую Гору: его семь этажей имитировали семь планетарных небес. Подобные искусственные горы в виде храмов-пирамид строили индусы и американские индейцы.

Царь богов заведует религией как первым оформленным мировоззрением. Неслучайно родство слов «молитва», «молния» и «молот» (символ грома и частый атрибут Громовержца, как и каменный топор), восходящее к индоевропейскому корню melg- «размельчать» и связанное с образом дождя.

В целом бог дождя выступает лишь как проводник анархичной и непредсказуемой воли Неба, рассмотренной под углом зрения практических нужд людей (предыдущей мифологемы Сатурна). Но при взгляде снизу царь богов сам начинает мыслиться источником власти. Подобно этому мы до сих пор попадаем в иллюзию власти общества над нами (его структур и языка), когда устремлены к земным человеческим целям – хотя оно является лишь призмой, фокусирующей безразличный к людям небесный свет мысли.

Символом дождя были вертикальные или горизонтальные параллельные линии – от них происходит всем знакомый знак Водолея, относящегося к древнему богу Неба. Молитву, обращенную к небесам, обозначали линии дождя под полукругом небосвода – знак, походящий на гребешок. Сам дождь подобен волосам, что, возможно, положило начало древнему обычаю закрывать волосы, особенно длинные волосы женщин – как священное подобие высшему из богов: чтобы без нужды не привлекать к себе грозное внимание бога грозы (в Библии она воплощает божий гнев – хотя большинство ленинградцев, думаю, душевно любят грозы, оживляющие монотонность нашей погоды). И в народных поверьях расчесывание волос часто соотносится с появлением грозы или бури.

Громовержец сражается с силами Хаоса, организуя мир, как Мардук с Тиамат. И главный индоевропейский миф повествует о битве Громовержца со Змеем, богом нижнего мира, который заведует скрытыми под землей богатствами и похищает коров, не давая их молоку пролиться на землю (образ засухи). Громовержец отвоевывает коров и поит землю плодородным дождем. Аналогично в индийском мифе змей Вритра запруживает течение рек, а громовержец Индра разрубает его на части, давая свободу жизненным потокам.

Центральная мистерия индоевропейской мифологии – сражение громовержца со змеем – в более новом религиозном варианте предстает как битва добра со злом.

А в современном – как идеологический конфликт (коллективный разум пробуждает сознание людей исправлять недостатки социума).

Представление об организации пространства выражается в образе четырех сторон света (так, у индейского Тлалока четыре кувшина с дождем, для прибалтов Перкунасов четверо – восточный, западный, южный и северный, про славянского Перуна говорится «Перун есть мног»). Четыре стороны света соотносятся с понятием четырех стихий – первоначал, из которых создан мир. Это мифологическое представление сохранилось в средневековой алхимии, утверждающей, что философский камень содержит в себе четыре элемента, будучи по своему строению подобен Космосу. Астрология связала стихии с четырьмя характерами, самое древнее понятие о которых мы находим в образах четырех ветров, а более близкое нам – в кантовском представлении о четырех темпераментах.

Организующая власть бога-царя также соотносится с образом дерева (куда попадает молния и которое вершиной касается Неба).

Образ Мирового древа как связи неба и земли – первая модель мироздания.

Второй такой моделью становится город. «Город – связь земли и неба», – начертано в шумерской таблице^[3]. Города, и в особенности столицы, строились в виде прямоугольника/квадрата с крестообразно пересекающимися главными улицами или круга с крестом посередине, что символизировало небосвод и охват четырех направлений. Квадратны Вавилон, столица ацтеков Теночтитлан и города средневекового Китая. Вавилон: «bab-alani», название которого означает «врата богов», строится на месте «bab-Apsu» – «врат Хаоса»: изначальных вод океана. Сегодня образ организации пространства в модель Вселенной, связующей мир небесный и мир земной, сохраняют храмы.

Еще один характерный мировой символ громовержца – орел. Образ птицы олицетворяет Небо по ассоциации с высотой, и наше слово «орел» восходит к общему, ностратическому корню horae – «возвышаться», звучащему в имени египетского Гора с головой сокола. Иногда громовержец и орел сливаются в единый образ громовой птицы (североамериканский Маниту: он сотворил мир и сражается с силами зла). Сегодня образ орла, часто со стрелами в лапах, на гербах многих государств. Популярный в Европе двуглавый орел символизирует союз церковной и светской власти, воплощаемой архетипом царя-жреца. И здесь можно вернуться к представлению о высоте коллективного разума, с полета которого становится видна мудрость мироустройства.