Бог и Победа. Верующие в битвах за Россию

Летом 1937 года распоряжением Политбюро во главе со Сталиным начались массовые репрессии советских властей против вымышленных врагов. За короткие сроки были арестованы десятки тысяч священнослужителей и мирян по всей стране. Арестованным предъявляли самые вздорные, фантастические обвинения: в заговорах, шпионаже, саботаже, терроре. Срочно для них сочинялись критические высказывания в адрес власти, они обвинялись в контрреволюционной пропаганде и им назначался расстрел. Гордые рапорты о разоблачении заговорщиков шли на самый верх вертикали власти.

В лагерях погибли выдающийся богослов и философ, священник Павел Флоренский; крупнейший русский патролог, профессор Московской духовной академии И. В. Попов; широко известный издатель «Религиозно-нравственной библиотеки» профессор М. А. Новоселов, тысячи священнослужителей и церковных деятелей. Подавляющее большинство из тех священнослужителей, которые остались в живых, находились в тюрьмах, лагерях и ссылках.

К концу 1938 года Церковь находилась в критическом состоянии. О точных цифрах пострадавших спорят историки. Принято ссылаться на данные правительственной Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, которая установила, что в 1937 году были арестованы 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляны 85 300; в 1938 году арестованы 28 300, расстреляны 21500.

Но несмотря на новый чудовищный удар, нанесенный по Русской Православной Церкви, вера продолжала жить в народе. Архимандрит Варлаам (Сацердотский) писал из заключения своей духовной дочери: «Вера-то у нас есть, а для борьбы и страданий у нас еще мало опыта. Ведь одно дело – читать книги, а другое – встретиться с этим же самым лицом к лицу… В моих воззрениях нет никаких изменений или колебаний. Для меня все ясно и непререкаемо, также твердо и непоколебимо. Быть может, поэтому и хотелось бы мне теперь же умереть, но да будет во всем не наша слепая и страстная, потому всегда ошибочная воля, а воля Всевышнего, святая, непорочная, непогрешимая».

Люди, которых уничтожала безжалостная машина советской власти, претерпевали множество страданий. У потомков священника Петра Екатеринославского долгое время хранилась его записочка, чудом переданная из заключения. Хотя она сгорела потом при пожаре, ее слова запомнили навсегда обе внучки отца Петра: «Оленька, условия ужасные, стоим спина к спине, ни сесть, ни лечь и день, и ночь; так, наверное, и умрем».

И все же даже в самых тяжелых условиях, в тюрьмах и на каторге, в голоде и холоде, истинно верующие люди не сдавались, являли образцы мужества и примеры того, что сильный дух, укрепленный верой, действительно может возобладать над слабым телом, подвергающимся мучениям. Пример тому – архиепископ Иларион (Троицкий), который незадолго до своей кончины ободрял других заключенных Соловецкого концлагеря: «Надо верить, что Церковь устоит. Без этой веры и жить нельзя. Без Христа люди пожрут друг друга».

Так было во все годы гонений.

Про тюрьмы и ссыльных вспоминает монахиня Анна (Теплякова): «Работали мы кто в артели какой, кто на дом работу брал. Но мы, семь человек, так держали дружбу, и каждая из нас знала в такой-то день, куда мы должны идти и что делать.

Вечером, кто свободный, шли на вокзал. Узнавали расписание – с Северного вокзала, с Октябрьского, с Казанского. Все расписание мы изучали до точности и распределяли: ты, пожалуйста, иди с Ниной туда, ты с Олей туда, ты туда…

Зачем мы шли? За час подают поезд, и если поезд с решеткой, значит, придет «черный ворон». «Черный ворон» мы встречаем. А как встречаем?

У одной варежки, а у другой валенки – кому-то что-то передадим. Мы все кого-нибудь да увидим из своих, ведь многих знали из монастырей. Отца Серафима Голубцова провожали – ему валенки сумели передать. Помню отца Георгия Горева из общины Покрова. Я столько проповедей его слышала… Увидела – заплакала. Он увидел, что я плачу, и погрозил пальцем, показал на небо: значит, Бог так велел…

Однажды приезжаем мы часов в десять вечера на Октябрьский вокзал. Видим: есть вагон с решеткой. Уже состав полон, ждут только этих, с «черного ворона». А мы опоздали. Бегаем мимо вагона – может, в окно-то кого-нибудь увидим, они обязательно смотрят, им тоже хочется увидеть, нет ли тут своих. Смотрим – батюшка выглядывает в окно. Такой: черные волосы, молодой еще, лет, может, под сорок. Какая-то с нами монахиня была (потом мы узнали: она была алтарницей в Тихвинском храме около Бутырской тюрьмы).

Она говорит:

– Батюшка, батюшка! Ой!

Мы говорим:

– Матушка, здесь кто-нибудь есть знакомый?

– Так как же, вон батюшка. А ведь это отец Василий из Соломенной сторожки. (Где-то под Москвой была Соломенная сторожка, церковь там была.) А матушка не знает. А ведь у них четверо деток.

– Скорее берите такси! (Тогда было очень легко такси взять.) Скорее, вот вам деньги на такси, скорее, скорее поезжайте, привозите матушку!

А поезд пойдет где-то через час. Значит, она должна за час туда и сюда быстро вернуться. И она успела. Матушка была наготове, дома была.

Я хорошо помню – зима, мороз, батюшка выглядывает в окошко, а нас конвоиры-то гоняют эти, со штыками-то. Мы тоже так не очень навязываемся, а то прогонят и не подойдешь больше. Поезд должен был скоро уже тронуться. И наконец видим – эта монахиня бежит с той матушкой. И батюшка увидел ее, и она увидела своего батюшку. И просит конвоиров – попрощаться.

– Отойдите, сейчас же отойдите отсюда!

Я хорошо помню, мне ее было очень жаль: мороз был, а она даже не успела перчаточки взять, – она хватается за ручку вагона, кольцо венчальное помню… Жалко было и холодно, и всё… И как ни умоляла – нет, всё, не дали попрощаться.

А потом позже я увидела эту матушку и говорю (уж не один год прошел):

– А я вас, матушка, помню…

– Да, да, да. А ведь отец Василий-то умер…

Только в окно попрощались.

Вот я рассказала… Конечно, это крохи, и очень маленькие крохи. Если всю-то картину обрисовать… А скольких мы оплакали!

Кого-нибудь обязательно видим.

Один батюшка, отец Павел, был очень маленького роста и очень смешной. У него церковь большая, амвон обширный такой, и нас, молоденьких, очень смешило: он от престола, когда «мир всем», чуть не бегом бежит, а потом останавливается: «мир всем» – вот так. И нас это очень смешило, мы «хи-хи, ха-ха»…

И что же вы думаете? Такой казался смешной батюшка, а он тоже умер мученически за Христа в ссылке. И вот никаких мыслей не было даже, не знали в то время. А вот шли, прямо шли, шли на смерть, на страдания большие шли.

В тюрьму мы ходили… Надо было поехать к часу ночи, всю ночь просидеть… То есть как ночь? Часов до трех просидеть на холодной лестнице, потом спуститься и занять очередь в Бутырскую тюрьму. Мы чуть не первые занимали, потому что в три часа еще транспорт не ходит. Потом кому-нибудь уступали.

Например, вы пришли, у вас нету ни очереди, ничего, а очередь большая, до вас не дойдет, чтобы передать. И занимали, приходилось, просто неизвестно для кого и для чего. И нас благодарят: “Только благодаря вам мы передачу… Ведь они его высылают, а мы ему бельишко там, то и другое…” Страшные годы-то были» (Протоиерей Александр Шаргунов. Воспоминания матушки Анны).

Эти годы оказались жестокой школой страданий и воспитания в себе мужества и стойкости перед надвигающейся Великой Отечественной войной. Не зря же многие священники в годы войны, возвращенные из ссылок, пошли на фронт защищать Родину с оружием в руках.

В эти суровые годы молитвенником за верующих, их духовным помощником и заступником перед Господом был чудесный старец – преподобный Серафим Вырицкий. «Господь воздвиг в Вырице храм нерукотворный, живой – чистое сердце отца Серафима. Внешне неприметным, но действенным и обширным было его влияние на современников. Молитвы же старца служили поистине златой нитью, низводящей благодать и помощь Божию в души человеческие. Как важно было знать людям, что во всей этой неразберихе и кровавой круговерти существует островок прочной веры, спокойной надежды и нелицемерной Христовой любви! И каким великим мужеством и упованием на милость Божию нужно было обладать, чтобы написать в ту кровавую пору строки, предрекающие Русской Церкви возрождение и славу:

 
Пройдет гроза над Русскою землею,
Народу русскому Господь грехи простит.
И крест святой Божественной красою
На храмах Божиих вновь ярко заблестит.
И звон колоколов всю нашу Русь Святую
От сна греховного к спасенью пробудит.
Открыты будут вновь обители святые,
И вера в Бога всех соединит.
 

Иеросхимонах Серафим Вырицкий. Около 1939 года.

Эти стихи передавались из уст в уста, распространялись в списках, достигали мест заточения и ссылок. Среди Гефсиманской ночи, поглотившей тогда всю Россию, сиял в Вырице светильник живой веры, не угасала надежда в людских сердцах…

Явным чудом Божиим было само сохранение старца от ареста и расправы. В это трудно поверить, ведь репрессии прокатились повсюду, добравшись до самых глухих деревень. В безжалостной сталинской карательной машине оказалось перемолото бессчетное число человеческих жизней и судеб, но никто не дерзнул поднять руку на кроткого старца» (Филимонов В. П. Святой Преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа).

Провал безбожной политики. Ослабление гонений накануне Великой Отечественной войны

Уже из этих примеров видно, что политика воинствующего атеизма не принесла ожидаемых результатов. Пятилетний план Союза воинствующих безбожников, поставившего целью искоренение религий в СССР, провалился. В 1937 году состоялась перепись населения, где пятым пунктом значился вопрос: «Являетесь ли вы верующим? Если да, то какой религии?» По данным этой Всесоюзной переписи «в СССР верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих: 55,3 млн против 42,2 млн, или 56,7 % против 43,3 % от всех выразивших свое отношение к религии».

«Перепись населения, назначенная Сталиным на 7 января 1937 года, в день праздника Рождества Христова, должна была показать, что советский народ освободился от “религиозного дурмана”. Сталин лично вписал в проект анкеты переписи вопрос об отношении к религии. Многие из опрошенных признали себя верующими. Некоторые из работников переписи считали, что таковых было процентов пятьдесят, если не больше. В статистических цифрах идеологическая победа оказалась не выраженной. Данные этой переписи не были опубликованы, результаты ее были признаны вредительскими, а руководители ее были объявлены “врагами народа”. В повторной переписи 1939 года вопрос об отношении к религии не ставился.

В одном из районов Поволжья множество комсомольцев признало себя верующими. Местные власти потребовали представить им для просмотра все анкеты. Но уполномоченный по проведению переписи в данном регионе^[1] срочно отправил все анкеты в Центр, на счетную фабрику, откуда их извлечь было практически невозможно. Так значительное количество исповедовавших свою веру было спасено от проработки партийными и государственными органами и от репрессий» (Протоиерей Глеб Каледа. Очерки жизни православного народа в годы гонений).

К 1939 году во всей России осталось лишь около 100 соборных и приходских храмов. На Украине сохранилось три процента из числа дореволюционных приходов.

В сентябре нападением Германии на Польшу началась Вторая мировая война. После разгрома Польши потенциальный противник вышел на границы нашего государства. Над страной нависла грозная опасность, которая побуждала к единению, к преодолению вражды и ненависти. В последние предвоенные месяцы давление на Русскую Православную Церковь ослабло, волна репрессий утихла» (Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1997).

К 1940-м годам сталинское окружение, в основном под влиянием внешнеполитических обстоятельств, уже начало отказываться от плана полного уничтожения Православной Церкви в стране. В 1939 году в состав государства вошли Западная Украина и Белоруссия с миллионами верующих, множеством приходов, монастырей, закрыть которые в обозримые сроки было невозможно. Кроме того, перспектива надвигавшейся войны заставляла по-новому оценивать роль Церкви внутри страны и на международной арене. Однако ее положение оставалось трагичным: множество запретов опутывало со всех сторон, сотни священников томились в тюрьмах и лагерях.

Советское руководство вскоре вынуждено было признать, что курс на уничтожение Московской Патриархии был ошибочным. Высокая религиозность населения СССР сохранялась, несмотря на отчаянную антирелигиозную пропаганду и репрессии верующих. Религиозная жизнь, не находя легального выражения, уходила в подполье. Накал атеистической пропаганды снизился, Союз воинствующих безбожников переживал кризис, падали тиражи его изданий. Была восстановлена регулярная неделя с воскресеньем как выходным днем – вместо введенной в 1929 году «пятидневки» с шестым днем в виде выходного. К началу Великой Отечественной войны Русская Православная Церковь имела уже 3732 храма и молитвенных здания. В ее штате состояли 28 архиереев и 5665 священников и диаконов.

В марте 1941 года на встрече с работниками антирелигиозных музеев глава Союза воинствующих безбожников Губельман-Ярославский с гордостью докладывал, что люди перестали обращаться с ходатайствами об открытии храмов. Тем временем, однако, в ЦК ВКП(б) поступала иная информация с мест, свидетельствовавшая «о возрастании активности церковников». В Пасхальные дни множество колхозников не выходили на работу, крестили детей даже «видные коммунисты».

Одна верующая ленинградка вспоминала: «В Пасхальную ночь 1941 года тысячные толпы народа стояли плечо к плечу вокруг храмов, с горящими свечами в руках, и единодушно пели Пасхальные песнопения, не обращая внимания на беснование конной милиции, тщетно пытающейся их разогнать, так как все уличное движение вокруг храмов было нарушено…» «Никому из участников того крестного хода и в голову бы не пришло, что на Пасху 1942 года крестные ходы вокруг церквей с зажженными свечами, несмотря на угрозу немецких самолетов, будут официально разрешены, что в ту Пасхальную ночь отменят даже комендантский час» (Фомин С. В. Православная вера на фронтах Великой Отечественной).

Казалось бы, от верующих, так много претерпевших от новой власти, следовало ожидать, что они воспримут вторгшуюся в 1941 году в страну вражескую силу как избавление от мучителей и гонителей, но этого не произошло. Родную землю, за которую проливали кровь предки, ни за что нельзя было отдавать захватчикам.

Веками христианская вера воспитывала в русском народе стойкость и способность пожертвовать собой ради высшего, святого. Вера, исповедание которой в последние годы требовало немалого мужества, не позволила настоящим христианам предать свою Родину. Забыв тяжелые обиды, унижения и надругательства, забыв саму опасность уничтожения от властей, верующие вместе со всем народом вступили в борьбу с чудовищной разрушительной силой фашизма.

Гонения не озлобили христиан. Примеры мучеников и исповедников воодушевляли тех, кто остался в живых, учили тому, что есть святыни, за которые не страшно пойти на смерть. Про обновление, совершившееся в духовной жизни Православной Церкви, писал еще в 1933 году из арзамасской ссылки епископ Герман (Ряшенцев), проведший в заключении и ссылках почти все 20-е и 30-е годы вплоть до «исчезновения» в 1937 году: «Мне кажется, происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок, разрушение форм, подавляющих своей своеобразной, но часто во многом земной красотой, действительность закованного в них смысла и содержания, образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека…»

К этому самоотречению ради защиты Родины православные христиане в начале Великой Отечественной войны были готовы. До дна испившая чашу страданий Русская Православная Церковь устами своих иерархов четко высказала свою позицию в первые же дни войны и благословила русский народ на Победу.

Глава 2. День Всех святых, в земле Российской просиявших. 22 июня 1941 года

 
И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
 

Июль 1941 года Ленинград. Анна Ахматова. Клятва

Первый день войны

Был воскресный летний день – 22 июня 1941 года.

«Солнечное утро. Мы с мамой шли по улице Пристени. Лето: все вокруг зеленое, в воздухе аромат цветов, настроение замечательное. Вдруг видим толпу: люди стоят, опустив головы. В центре поселка находился единственный радиоузел, односельчане что-то внимательно слушали. Подойдя ближе, услышали одно проклятое слово: «Война»… И весь мир перевернулся» (Из воспоминаний В. Барышева, кавалера ордена Александра Невского).

Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал об этом роковом дне: «Очень хорошо помню тот воскресный день, когда я вышел со службы около двенадцати часов. Накануне мы с Толей Алешиным договорились, что поедем к нам на дачу, я позвонил ему из автомата, чтобы уточнить, где и когда встречаемся, а в ответ услышал:

– Куда? Когда? Война началась!

– Да что ты! – удивился я. – Не сходи с ума. Какая война?

Тем не менее это действительно была война. С ее началом в какие-нибудь полтора-два часа лицо Москвы изменилось. В лицах прохожих появилось какое-то новое, трагичное выражение, – но это был трагизм не страха, а удивления. Я тогда, еще только выйдя из церкви, заметил это, но ничего не понял» (Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. Русь уходящая: Рассказы митрополита Питирима).

В тот день в немногих уцелевших в России храмах шли торжественные богослужения. Русская Православная Церковь чествовала праздник – день Всех святых, в земле Российской просиявших. Возносились молитвы святым русским инокам, заступникам перед Богом за родную землю, великим русским воинам – Александру Невскому, Димитрию Донскому, Андрею Боголюбскому, Пересвету и Ослябе…

«Это знаменательное совпадение, несомненно, не случайно!.. Мы верим, что это есть знак милости русских святых к общей нашей Родине, и дает нам великую надежду, что начатая борьба кончится благим для нас концом». Так говорил экзарх Московской Патриархии в Америке – митрополит Вениамин (Федченков) на народном собрании в Мэдисон-сквер-гарден (Нью-Йорк) вечером 2 июля 1941 года. По сути это был день русской славы, праздник чествования лучших людей, духовной опоры страны, творивших историю или же скромно, затаенно выполнявших свой молитвенный подвиг. По Божиему промыслу именно этот день и стал началом жесточайших испытаний для нашего Отечества.

«Войну ждали, к войне готовились. Еще в 1931 году И. В. Сталин в одном из своих выступлений так определил дилемму, которая с неотвратимой жестокостью встала перед советской страной: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». К 1941 году, ровно через 10 лет, СССР стал одной из трех-четырех стран в мире, способных производить любой вид промышленной, в том числе и военной, продукции. Но скачок в развитии тяжелой индустрии был куплен дорогой ценой: тотальной административной коллективизацией деревни, низким уровнем жизни большей части населения, ограничением прав и свобод граждан, всевластием карательно-осведомительной системы.

Однако война все равно началась неожиданно, перечеркнув советскую историю на то, что было “до войны” и то, что случилось со страной в годы войны» (Одинцов М. И. Патриотическое служение Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны).

Война неожиданно вторглась в человеческие жизни, жестоко ударила по ним, разбивая вдребезги мечты и надежды. И чьи-то сердца впервые, может быть, обратились к Богу перед лицом страшной беды.

«Мне исполнилось 18 лет… – вспоминала С. Панасенко, младший лейтенант, фельдшер мотострелкового батальона. – Я такая радостная, у меня – праздник. А все вокруг кричат: “Война!” Помню, как люди плакали. Сколько встречала людей на улице, все плакали. Некоторые даже молились. Было непривычно… Люди на улице молятся и крестятся. В школе насучили, что Бога нет. Но где наши танки и наши красивые самолеты? Мы их всегда видели на парадах. Гордились! Где наши полководцы? Буденный… Был, конечно, момент растерянности. Короткий момент… А потом стали думать о другом: как победить?» (Алексиевич С. А. У войны не женское лицо).

«Мир сразу переменился… – вспоминала Е. Бреус, капитан, военврач. – Я помню первые дни… Мама стояла вечером у окна и молилась. Я не знала, что моя мама верит в Бога. Она смотрела и смотрела на небо…» (Алексиевич С. А. У войны не женское лицо).

22 июня, в день Всех святых, в земле Российской просиявших, Патриарший Местоблюститель, Митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) служил праздничную литургию в кафедральном Богоявленском соборе. После богослужения он узнал, что фашистская Германия без объявления войны напала на СССР. Архимандрит (впоследствии митрополит) Иоанн (Разумов), бывший келейником митрополита Сергия с 1936 года, впоследствии вспоминал об этом дне: «Как гром грянула над Русской землей ужасная весть о нападении на нас гитлеровских полчищ. Святейший узнал об этом в воскресенье 22 июня 1941 года, когда после службы вернулся из кафедрального собора. Это известие так глубоко его взволновало, что после некоторого размышления, ободренный молитвой и уверенный в небесной помощи, он заявил присутствующим: “Господь милостив, и Покров Пресвятой Девы Богородицы, всегдашней Заступницы Русской земли, поможет нашему народу пережить годину тяжелых испытаний и победоносно завершить войну нашей победой”» (Архимандрит Иоанн (Разумов). Христианский уклад домашней жизни Святейшего Патриарха Сергия).

Первым объявил советскому народу о начале войны нарком иностранных дел СССР В. Молотов. Его знаменитые слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» потом прозвучали изумительным голосом Ю. Левитана.

Глава Русской Церкви митрополит Сергий в тот же день ярко, искренно и взволнованно откликнулся на это известие своим «Посланием пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви».

«Невзирая на свои физические недостатки – глухоту и малоподвижность, – вспоминал позднее архиепископ Димитрий (Градусов), – митрополит Сергий оказался на редкость чутким и энергичным: свое послание он не только сумел написать, но и разослать по всем уголкам необъятной Родины». (Русская. Православная Церковь. 988–1988 годы. Очерки истории).

Вот с какими словами обратился к своей пастве Патриарший Местоблюститель:

«В последние годы мы, жители России, утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны. Но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требованиями чести и морали, оказался и на этот раз верным себе. Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге пред Родиной и верой и выходили победителями.

Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им и по плоти, и по вере».

Хотя митрополит Сергий и адресовал свое послание верующим христианам, но его мысль охватывала больше чем паству немногочисленных, увы, приходов. Глава Церкви явно обращался ко всему народу, призывая его к единению и сплочению:

«Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства».

Буквально с первого дня начавшейся войны стало ясно, что это жестокое испытание не только не обострило противоречий между Церковью и государством, как можно было ожидать, но сплотила верующих и неверующих, которые были и оставались одним народом и сражались за одну и ту же землю. И об этом говорил митрополит Сергий, когда призывал всех вспомнить о русских вождях и простых ратниках – предках тех солдат, которым предстояло сейчас взять в руки оружие.

«Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья-разбойника.

Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг».

Духовенство и верующие горячо откликнулись на широко распространившееся послание своего архипастыря. Как, например, священник часовни в поселке Пожва Чермозского района Молотовской области Константин Кунахович. Приговоренный в 1943 году Особым совещанием при НКВД СССР к пяти годам исправительно-трудовых лагерей как «социально опасный элемент», он говорил во время следствия, что послание митрополита Сергия огласил в часовне сразу по получении и отслужил после «молебен о даровании победы нашему воинству».

«В первые дни войны перед нами, верующими города Свердловска, возник вопрос: как Церковь должна помогать Родине? Какие она должна принимать меры, чтобы помочь армии разгромить ненавистного фашистского врага? Все мы очень хорошо знаем историю, а она нас учит, что немцы неоднократно посягали на Русь, посягали на нашу независимость и свободу, но каждый раз встречали упорное сопротивление русского народа и терпели поражения. Русская Православная Церковь во дни нашествия врагов играла немалую роль. Она благословляла русских людей на подвиги для защиты своего Отечества, своей веры и этим способствовала поражению врагов.

Верующие патриоты-свердловцы с большим облегчением вздохнули, получив от Вашего Блаженства воззвание «К пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» и молитву о даровании победы русскому воинству. Воззвание повело за собой Русскую Церковь и, в частности, свердловскую, так как в нем ясно определяются обязанности как пастыря, так и пасомых в деле общего участия в разгроме фашистской нечисти.

Выполняя волю Вашего Блаженства, я, как пастырь объединенной общины Свердловска, прочитал воззвание в церкви. Простые, для всех понятные слова, от которых веет мудростью и искренностью большого русского патриота, произвели на верующих громадное впечатление. Верующие поняли, что их долг – быть непосредственными участниками в защите Родины, ее независимости и веры…

Я, недостойный, призываю всех пастырей Русской Церкви в своей деятельности руководствоваться, как настольной книгой, воззванием Вашего Блаженства от 22 июня 1941 года, в котором ясно начертаны обязанности пастыря и пасомых перед Родиной. Мы должны работать, не успокаиваясь на достигнутых результатах, а если будет угодно Богу, умереть за паству или вместе с паствой. Не будем ждать какой-либо земной славы, умрем, но не дадим своей святыни на попрание псам, не дадим уничтожать храмы, убивать невинных людей. И на этот раз Господь поможет одолеть и ниспровергнуть врага.

6 апреля 1942 года. Понедельник Св. Пасхи.

Вашего Блаженства смиренный послушник протоиерей Николай Адриановский».

«В первый же день Великой Отечественной войны глава Православной Церкви в России, Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий, маститый 74-летний старец, опубликовал свое воззвание ко всем верующим нашей страны, – говорил митрополит Николай (Ярушевич). – В этом воззвании митрополит Сергий обращается со всею силою убедительности к патриотическим чувствам верующих людей, призывает к исполнению священного долга перед Родиной, освящая этот патриотический порыв первосвятительским благословением…

Это воззвание было прочитано в Московском кафедральном соборе 26 июня за торжественным молебном о даровании победы и сопровождалось еще особой речью митрополита Сергия. С огромным воодушевлением молился верующий народ о победе над врагом, переполнив обширный храм, и с жадностью внимал словам воззвания и речи Первосвятителя. У многих блестели слезы на глазах: ведь сам Господь через Свою земную Церковь звал и благословлял верующих людей на священную войну, на защиту Родины. Верующие, молясь, со всей глубиной переживали тяжесть грядущих испытаний, зная, что Гитлер несет с собою одни ужасы насилия, смерти, разрушения, что Гитлер идет с целью истребить русский народ и то, что составляет святое святых для верующей души, – святое православие.

Воззвание митрополита Сергия было распространено по всем православным храмам нашей страны. С таким же воодушевлением, слезами, религиозно-патриотическим подъемом встретили верующие люди это обращение митрополита Сергия в ленинградских храмах, в Киеве и других городах и селах. Слова этого воззвания идут навстречу самым святым чувствам и убеждениям православно-верующего человека, который знает, что защищать Родину, умереть за Родину – это высший христианский подвиг» (Слово митрополита Киевского Николая за литургией в кафедральном, Богоявленском, соборе в Москве 3 августа 1941 года. Цит. по книге «Правда о религии в России»).

Не продадим совесть и Родину!

В том же послании Владыка Сергий обращался к священству, четко обозначая то, что в сложившейся обстановке могло быть названо только предательством, что не оставляло возможности двойной трактовки: