Передышка в Барбусе

Мрак сошел с трона, кивком подозвал Аспарда. Женщина подошла к трону, уже готовилась поднять ногу, как Мрак сказал громко:

– Аспард! Не спишь?.. Проследи. Речь шла только о большой нужде! Она может насрать на трон, но если упадет хоть капля мочи, ты ей тут же обруби ноги… а потом тащи в подвал, где обрубишь и руки. Но не сразу, а сперва пальцы, потом кисти… Понял?

Аспард с обнаженным мечом в руке прыгнул к женщине. Он еще не понял, но заорал:

– Готов! Готов, Ваше Величество!

Женщина заколебалась, нарумяненные щеки медленно бледнели. Она испуганно посмотрела на меч, на свои изумительной формы стройные ноги, зябко вздрогнула и даже обхватила себя руками за плечи.

Не сразу она заговорила, из ее голоса исчезли чарующие победные нотки, зато во весь голос звучал неприкрытый страх:

– Ваше Величество… вы понимаете, что это была только шутка…

– Шутка? – переспросил Мрак.

– Шутка, шутка, – заверила она, но глаза ее, большие, как у перепуганной лани, испуганно метнули взгляд в сторону группки мужчин, богато одетых, что следили словно бы с ленивым интересом. – Я никогда бы не осмелилась, никогда бы…

Аспард смотрел преданно, дышал часто, на лбу выступили крупные капли пота. Мрак сказал громко:

– Аспард, возьми вон тех двух… В подвале пусть расскажут, кто придумал такую шуточку.

Аспард гаркнул совсем не дворцовым голосом, в зал ворвались крепкие ребята в железе, мигом схватили тех, кто помогал женщине проталкиваться к трону, скрутили и вынесли во мгновение ока.

Мрак звучно отряхнул ладони. Звук был такой, словно ударились два бревна, оглядел притихший зал. Все смотрели на него, вытаращив глаза и распахнув рты.

– Я люблю шутки, – прорычал он. – Очень люблю… И буду с вами шутить часто и много. Правда, один мой друг уверял, что у меня нет чувства юмора, что шуток не понимаю и шутить не умею, но это все брехня!.. Я буду с вами шутить, буду. По-своему. Как умею. Или как получится. Много буду шутить… Аспард!

Аспард откликнулся ликующе:

– Здесь, Ваше Величество!

– Проследи, чтобы тех шутников пошутили… по-моему. После того как все дознаешься, проследи, чтобы повесили на городских воротах с высунутыми языками. Да не ворота с высунутыми языками, это я так шутю!

– Будет сделано, Ваше Величество! – отчеканил Аспард преданно.

Мрак повернулся к замершему залу. Глаза его грозно пробежали по окаменевшим рядам, он прорычал, как разбуженный лев:

– А теперь пока без шуток!.. По пьяни я мало ли что мог сболтнуть, но если кто попытается меня на этом поймать, я его тоже поймаю. И вывешу такого шутника на городских воротах, чтобы все видели. Понятно?.. А теперь, Аспард, что у нас там дальше? Зови…

В зале потихоньку восстанавливалось движение. Из раскрытых дверей в зал время от времени входили наиболее знатные, коим стоять в зале и смотреть на тцара зазорно, это самые знатнейшие роды, самые родовитые и могущественные. Знали они или нет про случай с танцовщицей, но входили с одинаково надменными лицами, кланялись едва-едва, смотрели свысока, словно это они на троне, а он в какой-то зловонной яме.

Да, запустил тцар хозяйство, подумал он с неодобрением. Не надо было и браться, раз не можешь… Правда, это за работу егеря или рыбака можно не браться, если не умеешь, и правильное дело – не браться, но с тцаркостью такое не пройдеть, не пройдеть. Тут рождаешься тцаром, никуды не денешься. Как иной рождается рыжим, горбатым или лысым, и тут уж хоть пищи, но лезь, так и здесь – тцарствуй! Даже отказаться ну никак низзя. Сразу же с десяток родов начнут борьбу за трон, у всех знатные корни, все арийничали в свое время или гиксничали, а то и вовсе гиксосили, резня, гражданская война, пожары, вся страна в крови по колено… Нет, тцарскую корону надо держать, дабы в стране был мир и покой.

Внимание привлек рослый красавец в добротном стальном панцире. Его носил с такой простотой и легкостью, привыкнув, как к собственной шкуре, что Мрак сразу признал опытного воина. Аспард нахмурился, шепнул:

– Рагнар Белозубый привел с собой слишком много людей… Если Ваше Величество позволит, я удвою стражу у ваших покоев.

Мрак удивился.

– А что, Рагнар чем-то опасен?

– Нет, – ответил Аспард поспешно, – лучший полководец, как можно!.. Столько побед для страны!.. Но никому не дозволено приводить с собой во дворец собственную охрану. А он приводит все больше и больше.

– Верно, – согласился Мрак. – Это ж оскорбление нам. Мол, мы такие сопливые, не можем обеспечить охрану от всякого ворья?

Аспард спросил со вспыхнувшей надеждой:

– Так я распоряжусь?

– Насчет охраны? – переспросил Мрак. – Не надо. Я сам…

Его зоркие глаза уже давно вычленили среди придворных шестерых крепких молодцев. Вряд ли они такие уж страшные в бою, чересчур высокие и толстые, зато одним видом могут нагнать страх. На них оглядываются, пугливо сторонятся, затем смотрят на Рагнара… и этот страх собирается уже на Рагнаре. Уже его боятся, ему кланяются… чуть ли не ниже, чем ему, Мраку… гм… тцару, дубина, тцару.

Рагнар прошел мимо, не поклонившись, только весело и дерзко подмигнул. Мраку такое не понравилось, он проревел грозно:

– А ты, Рагнар, чего не кланяешься?

Блестящий воин вздрогнул, брови взлетели вверх. Глаза некоторое время неверяще всматривались в лицо Мрака. Мрак задержал дыхание, но после долгой паузы Рагнар с великой неохотой поклонился, чуть-чуть поклонился, всего лишь на палец наклонил голову, а голос его с дерзкого изменился на полудерзкий:

– Вашему Величеству до нас ли, смертных?.. Вы все в звездах, в звездах…

Мрак прорычал громче:

– Верно, Рагнарушко, верно… Но иногда я снисхожу и до мирских дел. Чтой-то за тобой шестеро оболтусов как хвосты плетутся? Боишься кого, что ль? Так не боись, тут тебя не зобидят… если сам кого зобижать не станешь. Так что отпусти своих псов…

Рагнар смотрел выпученными глазами. Мрак чувствовал, что здесь что-то не то, между ним и Рагнаром существует какая-то связь, незримая для других, но теперь отступать поздно, надо как-то спасать лицо, но и Рагнар чувствует некую силу за спиной, видно по его побледневшему решительному лицу…

– Ваше Величество, – сказал Рагнар. – Эти люди пришли сюда не сами, а по моему велению. Они всего лишь выполняют мою волю.

В зале наступила мертвая тишина. Все застыли, перестали двигаться, даже перестали дышать. Мрак чувствовал себя на скрещении сотен взглядов. Рагнар стоял перед ним решительный, злой, уверенный в себе.

Мрак повернул голову к Аспарду:

– Он не понимает. Не понимает, что здесь тцар – я. И что здесь могут быть только по моему велению. У тебя сколько здесь человек?

Аспард ответил торопливо, со вспыхнувшей надеждой:

– Двадцать в этом зале, сорок в соседних. Во дворе охрану несут еще семьдесят.

Мрак кивнул.

– Хорошо. Убей этих псов… а этого… в цепи.

Аспард стал выше ростом, раздулся, в глазах засверкали огни, он стал красив и страшен. Прокричал сильным и звонким голосом:

– Стража!..

Рагнар все еще с выпученными глазами смотрел на Мрака, потом спохватился, вскричал:

– Нет, не нужно!.. Ваше Величество, это какое-то недоразумение. Ирарих, уводи людей. Ждите меня на выходе… во дворе.

Мрак милостивым жестом остановил вбежавших стражей. Аспард с явной неохотой повторил жест. Шестеро гигантов в железе заспешили к выходу с такой скоростью, что среди побледневших придворных раздались робкие смешки. Рагнар стоял перед Мраком красный от гнева.

– Ваше Величество! – сказал он громко. – Разве это не… враждебно?

Мрак стиснул челюсти. Этот красавец на что-то намекает, но на что?

Он откинул голову на сиденье, процедил надменно:

– Кто из нас тцар?

Рагнар некоторое время смотрел на него с бешенством в глазах и во всем облике. Во всей фигуре было патетическое изумление: как этот тцар осмелился такое сказать ему, Рагнару?

Черт, подумал Мрак с бессильной яростью. Угораздило же советнику помереть от простого удара ножом в неподходящее время. Вот тебе и легкая сытая передышка в тцарских покоях. Все на что-то да намекают, никто ничего не говорит прямо. Что за люди?

Аспард смотрел на Рагнара с вызовом. Даже ногу отставил вперед, чтобы красивше откинуться назад и задрать голову, ибо Рагнар повыше, повыше.

Рагнар медленно поклонился, сделал шаг назад и снова поклонился. В его темных глазах Мрак прочел смертельную угрозу. Угрозу и намек на некую власть, которую он имеет над тцаром.

Мрак прорычал:

– Я тцар или не тцар?.. Не забывайтесь, люди.

Он увидел, что на него смотрят ошалело. Не понял, в чем дело, ощутил холодок опасности. Рука потянулась с рукояти секиры, но вспомнил, что секира сейчас тю-тю, это у Мрака секира, а у него, тцара, скипетр и держава, то бишь дубина в одной руке, булыжник – в другой.

Аспард сказал дрогнувшим голосом, в котором, как Мрак трезво понимал, за дрожью придет страх… уже пришел, а затем вспыхнет и подозрение:

– Ваше Величество… вы никогда так не говорили!

И другие смотрели дикими глазами, кто-то попятился, а иные вертели головами, явно высматривая стражу. Мрак ощетинился, шас придется драться, самозванца раздерут на клочья, а в это время сбоку раздалось надсадное кряхтение, скрип суставов, похожий на скрип колес несмазанной телеги.

Сквозь толпу протиснулся старый хрыч, ветхий, как прохудившийся мешок, седой как лунь. Он с каждым шагом опирался в пол толстой суковатой палкой, простой палкой, дико смотрелись в середине тщательно вделанные самоцветы. Старик всмотрелся в грозное лицо Мрака, глаза от старости почти белые, выцветшие.

Все в тишине услышали слабый скрипучий голос:

– Ваше Величество… Гаральд Огненный Меч… как давно я вас не зрел!

Кто-то из дальних рядов пробормотал:

– Что несет этот старый пень?

А старик, никого не слушая, влюбленно смотрел в лицо Мрака, тянул:

– Я услышал ваши слова… душа встрепенулась!.. Сколько раз мы слышали ваш голос и вот эти слова… и знали, что снова победим… И все богатства врага будут наши… и все женщины…

Другой голос крякнул:

– Это ему-то вспоминать о женщинах?

А третий вдруг воскликнул:

– Святые боги!.. Да не вселился ли в нашего повелителя дух прадеда? Гаральда?

Голоса заговорили вразнобой:

– Его прадеда?

– Говорят, он бывал крут…

– А это у них часто в роду?

Мрак сделал вид, что у него закружилась голова, закрыл лицо рукой и пошатнулся. Его подхватили под руки, усадили обратно в мягкое кресло с высокой спинкой. Он опустил веки, все равно все слышит отчетливо, напустил на себя полуобморочный вид.

Среди шелеста озабоченных голосов вычленил голос старого хрыча:

– Да когда сильно напьется… У их батюшки такое бывало. То один славный предок проснется и велит войной идти на завоевание мира, то другой, иной всем дает волю, отменяет налоги, а сам уходит ловить рыбу… то еще что-нибудь непотребное…

Аспард, судя по легкому металлическому шороху его кольчуги, с опаской оглянулся на Мрака, не слышит ли грозное Величество, в котором пробудился грозный дух грозного предка, спросил шепотом:

– И что тогда делали?

– Да старались снова упоить как можно быстрее. Чтоб или другой предок воплотился, понормальнее, либо Его Величество пришел в себя. А он тоже был тцар как тцар: пил, ел, с бабами баловался, на охоте пропадал, в дела государственные не больно вмешивался. И все шло хорошо.

Аспард вздохнул:

– И сейчас бы шло хорошо, если бы на трон, что зашатался, не полезли всякие…

Мрак тряхнул головой, открыл глаза. На него смотрели кто со страхом, кто с простым жадным любопытством, кто просто ждал, что будет дальше. Мрак поморщился, сказал медленно:

– Что-то голова заболела… Воздух тут дурной, что ли?.. Да, я побывал ночью в усыпальнице моих великих предков, говорил с ними… Они обвиняли меня, требовали, увещевали… До сих пор их голоса в черепе звенят… Есть в ухе дырки аль нет? Хотя не знаю, может быть, пусть звенят, напоминают, что окромя чудес звездного неба есть и чудеса на земле… Ладно, пошли на пир, чтой-то я поесть люблю…

Аспард провел его через огромный зал, возле двери в следующий – куча охраны, а когда перед ним распахнули дверь, Мрак на миг остановился, ошалелый. Зал впятеро меньше, зато народу впятеро больше, все как медведи да вепри матерые, бывалые, тертые. Всего один стол, но длинный, всего одно кресло свободно… тьфу, не кресло, а трон, остальные заняты, там оживленно общаются эти крепкие мужички, кто в этом зале явно не за родовитость, не за родовитость…

Церемониймейстер провозгласил громко:

– Его Величество Яфегерд, властелин земель Барбуссии, защитник справедливости и карающий меч правосудия!

Его зычный голос все же потонул в гаме и шуме, но кто-то оглянулся, встал без всякой поспешности, с достоинством, глядя на Мрака совсем трезвыми и проницательными глазами. Другие, заметив изменение, оглядывались, поднимались. Кто-то кланялся, кто-то смотрел почти с вызовом, кто-то держался так, чтобы на морде не больше выражения, чем на коре старого дуба.

Мрак прошествовал к трону, милостиво улыбался, кивал в ответ, а когда заметил среди присутствующих женщину, поклонился. Ее лицо вспыхнуло, глаза расширились в негодовании. Он уже видел, как на ее пунцовых губах закипает что-то злое, но сдержалась, а он величественно опустился на мягкое сиденье. Все старался понять, что же он сделал не так, а глаза шарили по пиршеству, пытаясь схватить все разом и понять здесь роль каждого.

Знатные люди, как всех их назвал Аспард, до его прихода уже успели опорожнить несколько кувшинов вина, слуги поспешно заменяют на полные, сейчас парадные двери распахнулись, сразу потянуло ароматным запахом свежезажаренного мяса. Вошли с блюдами в руках дюжие ребята, на подносах оранжевые до коричневости тушки гусей, лебедей, мелкой птахи, следом четверо внесли, сгибаясь под тяжестью, огромное блюдо с зажаренным целиком кабаном…

Троих за столом Мрак знал: это Квитка, Сисад и Билга. Квитка – это который весь из себя розовый шар в перстнях и брошках, управляющий. С Сисадом и Билгой общался, по крайней мере ответил милостивым наклоном головы на их совместный поклон, остальные вроде хорошо знают его, все-таки тцар, не хвост собачий. Если что и не так, то плюс к его чудаковатости еще и удар дубиной по голове, это ж все перепуталось, перемешалось, что-то забыл…

Он благосклонно кивал, улыбался, потом сел, и все присутствующие тоже сели, но без спешки, не солдаты, а равные, почтившие хозяина дома, не больше. Кто-то сбоку поинтересовался самочувствием. Мрак кивнул, сказал, что уже ничего, все в порядке, только временами в голове звон и тогда просто забывает, что с ним и где он, но лекари обещают, что скоро все пройдет.

Тоже кивали, соглашались, что все пройдет, у Его Величества крепкий организм, не зря же деды и прадеды всю жизнь провели в полевых шатрах, спали у костров, положив под голову седло, даже батюшка ломал по две подковы разом, хоть уже и не очень к войнам был охоч…

В этих речах, как он заметил, сквозило и осуждение, что он занимается только звездами да лекарями, и в то же время облегчение, что ли… Свои радуются, что сидят во дворце за таким столом, а не спят у костра с седлом под головой, чужеземные послы тоже довольны, можно спокойно и без спешки готовиться к войне, явно же победоносной, такой правитель им не помеха…

Пышно одетый слуга услужливо опустил перед Мраком на стол золотое блюдо. В золотистом соусе лежала хорошо обжаренная змея, сверху ее посыпали сушеными пауками, а с боков примостили каких-то вареных ящериц.

Мрак уставился обалдело, а повар сказал почтительно:

– Свеженькая, молодая!.. Только что изловили, ухитрилась перекусать троих, пока в мешок засунули. А пауки еще час назад мух ловили. Так что не сомневайтесь, все самое свежее!

Мрак просипел:

– А мухи-то хоть… толстые?

Повар всплеснул руками:

– Ну конечно же! Мы ж их выкармливаем уже десять лет. Ни у одного тцара таких нет.

– Ага, – сказал Мрак, – ну, тогда…

Он задержал дыхание, отрезал от змеи кусок и отправил в рот. Пахнет сносно, на вкус оказалось тоже терпимо. Вообще-то он в дороге, когда живот сводило от голода, ел и змей, и ящериц, но с какой дури есть эту гадость за таким столом, где на расстоянии вытянутой руки зажаренный гусь, коричневая корочка блестит, покрытая мельчайшими бусинками сладкого ароматного сока, только тронь – хрустнет, как молодой ледок, а из разлома такой пар, такой запах…

Он механически жевал проклятую змею, но смотрел на гуся, так получалось лучше. Аспард, простой в манерах, вытащил из-за голенища огромный нож, отхватил от гуся половину и с торжеством уволок себе на блюдо. Мрак заставил себя оторвать взгляд от второй половины, Аспард и ее скоро утащит, пробежал взглядом по лицам гостей уже внимательнее.

Рагнар, военачальник и лучший полководец, с этим что-то неясное, за ним с приятной улыбкой на приятном лице грузный мужик, чей-то посол, имя вылетело, ест мало, пьет еще меньше, с той же приятной улыбкой выслушивает любого собеседника, что-то отвечает, а улыбается все приятнее и приятнее, скоро рот вовсе раздерется. Одет не ярко, но и не бедно, а так, чтобы сразу видно: человек умный, про одежду много не думает, не щеголь, но одевается так, чтобы всем было приятно на него смотреть.

За ним справа посол из Славии, этот больше похож на могучего буйвола: крупная квадратная голова, что на широких плечах почти без шеи, выпуклая грудь, длинные толстые руки. Одет пышно, но чувствуется, что это его одели, а не он сам выбирал. Такой предпочитает что-нибудь попроще, а седло коня ему привычнее, чем мягкие кресла во дворах… Интересно, что же из него за посол, ибо послы – это что-то хитрое, изворотливое, постоянно копающее под правителя той страны, куда послано…

Дальше сидит Хугилай, если он правильно расслышал, главный управляющий делами Барбуссии. Вот дивно, тцар – он, а делами управляет другой… Нет, управлял, конечно, тцар, но у тцаров других дел хватает, поважнее и поинтереснее: у кого петушиные бои, у кого пьянка и бабы, у кого звезды, вот и получаются, что на плечи расторопных слуг начинает сбрасываться полегоньку часть державной ноши…

Хугилай возраста среднего, да и роста среднего, но в плечах неимоверно широк, даже пошире его самого, грузен до безобразия, длиннорук, но что приковало внимание Мрака, так это страшноватое и одновременно красивое лицо. Голова Хугилаю досталась, как пивной котел, потому места хватило и крупному носу, и крупным губам, и огромному рту с толстыми, как оладьи, губами. Нижняя челюсть как у коня, но Мрак всматривался в глаза, в которых горит отвага, мужество, но вместе с тем высокомерие, несвойственное простому управляющему. В нем была доброжелательность и в то же время затаенная и тщательно упрятанная злость…

– Как тебе здесь, Аспард? – поинтересовался Мрак.

Аспард вздрогнул, едва не выронил гусиную лапу.

– Странно, – признался он. – Первый раз вы меня пригласили за этот стол, Ваше Величество! Но, скажу вам, не мешало бы вам… уж не прогневайтесь, заглянуть хоть разок на задний двор, где солдатские бараки, оружейные, кузницы… Надо бы показаться солдатам, чтобы взвеселить их сердца. Не обессудьте, но в костер преданности тоже нужно подбрасывать дровишек…

Он умолк, лицо стало напряженное, словно сболтнул лишнее. Мрак вытер полотенцем рот, поднялся.

– Пируйте, пируйте! Мы с Аспардом малость пройдемся, а потом… может быть, даже вернемся.

Рагнар провожал тцарскую фигуру ошалелым взглядом, в котором все ярче разгорался гнев. Похоже, что тцар переоценивает его благородство, переоценивает. Сам брякнул, никто за язык не тянул. Высшими богами поклялся, самим богом Кибеллом… Теперь все, он в его руках. А руки у Рагнара, как и у всех из его рода, цепкие. Не вывернешься…

Мрак оглянулся, Рагнар успел увидеть сильное свирепое лицо. В душе на мгновение колыхнулся страх. А что, если в самом деле тцар сумел как-то соединиться душами со своими предками… а там, говорят, были и сильные воители, не только растяпы, что смотрят на звезды…

В растерянности он опустился за стол, сжал руками виски, стал до мелочей восстанавливать тот особый день, день наибольшего ужаса в его жизни и… наибольшего триумфа. Тогда для него это началось с жуткого страха, но теперь со слов тцара и Регунда он знает до мелочей, как все происходило.

Это было всего полгода назад. Слухи, что тцарица плоха, стали все упорнее. Неведомая болезнь пожирала ее некогда дородное тело. За две недели она иссохла в щепку. Тцар горевал, уже приготовился к неизбежному, но все равно вздрогнул и побелел, так рассказывает его советник Регунд, когда он в тот день вошел без стука и сказал с порога:

– Светлый тцар… Тцарица совсем плоха.

– А что волхвы? – спросил тцар беспомощно.

– Волхвы… – Регунд развел руками. – Что они могут… Ну пошептать, ну дать травки, чтобы не так болели зубы. Но когда придет та с косомахой, что сделает даже самый могучий волхв или самый умелый жрец?

Тцар опустил голову:

– Но что они говорят?

Постельничий снова смиренно развел руками:

– Что волхвы скажут? Твоего гнева страшатся. Потому и тянут с правдивым ответом. А сами, я уже выведал у слуг, собираются ночью удрать из города. А то из твоего тцарства вовсе.

Тцар в бессилии стиснул кулаки. Постельничий тупо смотрел на могучие руки тцара, покрытые черными волосами. Хоть изнежен, хоть сам в корыто с водой не переступит без поддержки, но боги дали ему могучее тело, облик воина и могучий голос, который обычно звучит тихо и умоляюще, словно он не тцар, а приглашенный звездочет.

– Что советуешь?

Постельничий сказал робко:

– Послушаться тцарицу… Она просит не так уж и много.

– Что она хочет?

– На этот раз всего лишь покаяться в своих проступках Верховному Волхву. Чтобы тот назначил ей жертву богам и очистил ее от их имени.

Тцар вскочил.

– Что?

Постельничий рухнул на колени:

– Прости… но она просит не так уж и много.

Тцар развел руками:

– Ну, если это все…

– Увы, – добавил постельничий, – тут маленький пустячок. Она не доверяет волхвам Барбуса. И вообще волхвам Барбуссии. Все-таки она дочь тцара Славии, привыкла к своим храмам, своим богам. И хотя здесь жила по нашей правде, но перед смертью жаждет открыть душу и очиститься только перед волхвами Славии.

Тцар потряс огромными ручищами.

– Ты понимаешь, что речешь? До Славии полтыщи верст, но и то для наших Змеев – раз плюнуть. Только где я отыщу там волхвов? К тцару Славии не обратиться, у нас почти война. Если бы там был прежний тцар Панас, а так там Рулад, тот ради родной дочери пальцем не шелохнет. Правда, можно послать верных людей тайком, чтобы выкрали пару волхвов… А что? Если надо, приведу и в цепях. Не в тцарице дело, а никто не смеет противиться моей воле…

Всегда тихий, он разволновался так, что сейчас голос его гремел, как раскаты грома. Постельничий втягивал голову в плечи, горбился, а когда раскаты стали чуть тише, пролепетал робко:

– Ты мудрый, ты придумаешь. Но помни, что она может не дождаться утра.

– Что-о?

– Я подслушал разговор твоих лекарей. Потому и хотят бежать сегодня ночью.

Он сжался, ожидая яростной вспышки, но тцар, к его удивлению, обмяк, осел на троне, как снеговой сугроб под лучами весеннего солнца. Лицо внезапно постарело, и постельничий ощутил, что могучий тцар в растерянности.

Стражи с той стороны двери вздрогнули и выронили оружие, когда из тцарских покоев раздался мощный рык:

– Кленок, ко мне!

Когда молодой воин по имени Кленок вбежал в покои, тцар стоял полуодетый посреди палаты. Страж опустился на колено, тцар сказал непривычно звучным голосом:

– Встань и слушай. Бери лучшего коня, скачи к воеводе Рагнару Белозубому. Пусть в чем есть, не медля, садится на коня и скачет с тобой. Приведи его в мои покои. Только быстро! Одна нога здесь, другая – там!

Кленок, пятясь, выскочил из палаты. Никогда не видел тцара в такой растерянности и торопливости.

Конюх не стал задавать вопросы, позволил выбрать лучшего в скачке коня, и вскоре ворота распахнулись. Он выметнулся, как вольный ветер, копыта стучали, конь радостно встряхивал гривой и несся как стрела, сам отдавшись бегу.

В тереме Рагнара горел свет, из окон доносились удалые крики, песни. Ветерок донес запах браги и хмельного меда. Кленок набросил повод на крюк коновязи, здесь все добротно, весело, ноги сами внесли на высокое крыльцо.

В главной палате было шумно, за тремя длинными накрытыми столами веселились крепкие могучие воины. За двумя столами старались перекричать один другого в песнях, за третьим смеялись и со стуком сдвигали кружки, расплескивая красные капли. Псы шныряли под столами, грызлись из-за костей с обильными остатками мяса.

Воевода Рагнар по прозвищу Белозубый восседал за третьим столом. Он ничем вроде бы не выделялся среди воинов – ни одежкой, ни стулом с резной спинкой, разве что ростом и шириной плеч, но Кленок безошибочно направился к нему. Воеводой Рагнар стал не за белые зубы, а за отвагу и умелость в битвах, а Белозубым прозвали за привычку скалить зубы и шутить даже в самых кровавых схватках.

– Воевода, – сказал Кленок торопливо, – тебя изволит видеть наш светлый тцар.

Рагнар удивился.

– С чего бы?

– Он в гневе, – сказал Кленок. – Что-то случилось. Тцарица умирает! Тцар велел тебе прибыть немедленно.

На веселом лице воеводы промелькнула тревога. Он покосился на хмельных гуляк, те разговаривали, смеялись, хвастались, бранились и тут же обнимались, клялись в вечной дружбе, никто не слышит, и он спросил осторожно:

– Он что-то сказал еще?

– Нет. Только ехать в том, в чем застану.

Кленок смотрел на него с обожанием, Рагнара Белозубого любили все, от воинов и до последних простолюдинов. За дальним столом как раз поднялся немолодой воин, поднял чару:

– За нашего храбрейшего из воевод – Рагнара Белозубого!

– Слава! – закричали за столами.

– Слава!

– Будем!

Рагнар поднялся, поклонился, залпом осушил кубок, а пока воины радостно орали, чокались краями серебряных кружек, шепнул:

– Тцарская воля – закон. Быстро оседлай моего коня, я сейчас выйду.

Кленок выскользнул, на него внимания не обращали, в палате чадно, пахнет подгорелым мясом, душистыми травами. Перегретый воздух колыхается так, что проведи здесь двугорбого коня, и тогда не заметят в пьяном угаре.

Воевода вышел на крыльцо, как и обещал, в той же одежде, только набросил поверх рубашки кольчугу тонкой работы. Русые кудри убрал под шлем, край надвинут на самые брови, глаза тревожные, видно даже в ночи. Слабый свет полумесяца блестел серебром на широко разнесенных плечах.

– Конь готов?.. Молодец. Ну, боги все видят…

Кленок сбегал к темным воротам, стражей не было, пируют вместе со всеми. Тяжелые створки загрохотали навстречу ночи, раздвинулись, как крылья ночной бабочки. Дорога загрохотала под крепкими копытами быстро и предостерегающе.

Рагнар скакал насупленный, в лице тревога проступала все отчетливее. Мальчишка раздирался от сочувствия: обычно тихий, как будто пришибленный тцар сейчас грозен, лют и явно несправедлив в гневе, но воеводе бояться нечего, он у тцара самый лучший, тцар его ценит, не зря же в трудный час позвал именно его…

Конь воеводы поравнялся с ним, лицо воеводы в ночи казалось бледным, как у мертвяка, а вместо глаз зияли темные впадины. Голос прозвучал глухо:

– Ты хоть слышал… из-за чего я тцару мог понадобиться так срочно?

– Не знаю, – ответил Кленок, но, увидев, как еще больше омрачилось лицо любимого воеводы, добавил торопливо: – Там все по-прежнему, только тцарица вроде бы совсем плоха.

Ему показалось, что воевода вздрогнул. После паузы, когда слышен был только стук копыт и свист встречного ветра, голос воеводы прозвучал совсем печально:

– Да, тцарица сильно смягчала нрав нашего светлого…

Кленок ощутил, как недобрый холод внезапно начал пробирать до костей. Губы задрожали, а голос сорвался:

– И что теперь? Неужели нрав Его Величества изменится?

– Узнаем, – ответил воевода несчастливо.

Дальше скакали в молчании, так же пронеслись и в раскрытые ворота. Не останавливались, пока не ворвались в тцарский двор, привязали коней, и только на крыльце Рагнар остановил молодого воина:

– Дальше я один.

– Но он велел…

– Останься, – сказал Рагнар мягче. – Кто знает, что на уме этого…

Он не договорил, но Кленок понял, что герой просто хочет уберечь его от внезапного приступа гнева, что может случиться с тцаром от сильного горя. Сердце переполнилось горячей благодарностью, а в глазах защипало. Он смотрел в удаляющуюся спину с пламенной любовью, молча давая себе клятву отдать жизнь за этого благороднейшего из людей, когда тому потребуется.

А Рагнар вошел в покои быстрым шагом воина, который умеет быть быстрым, не выказывая суетливой торопливости. Тцар, уже одетый, возился с замком одной из скрынь, что стояли у него в личных покоях. Обернулся как ужаленный:

– Ты?.. Что подкрадываешься?

– Торопился, – пробормотал Рагнар, на самом же деле топал, как конь, еще и половицы визжали, будто с них сдирали шкуру. – Что изволишь, пресветлый тцар?

Тцар смотрел на него глазами, полными слез. Рагнар, чувствуя неладное, опустился на колени:

– Если в чем провинился, прости! Только боги не делают ошибок.

– Вставай, – бросил тцар измученным голосом.

Рагнар покачал головой:

– Я знаю, ты никого не зовешь ночью просто так. Я вижу, какое у тебя лицо. Что случилось? Я догадываюсь, что у меня один выход – в пыточный подвал…

Тцар сказал раздраженно:

– Да встань же!

Рагнар сказал упрямо, чувствуя, как страх стиснул уже не только сердце, но и внутренности:

– Скажи хоть, в чем моя вина?

– Да не обвиняю тебя, дурак!

– Но тцар… Ты никого не вызывал так внезапно, среди ночи…

Тцар гаркнул, выпучив глаза и раздувая ноздри:

– Тебя в самом деле туда сейчас поволокут, если не встанешь!

Рагнар поспешно поднялся, но голос держал униженным:

– Я не знаю причины твоего гнева. В чем я виноват, скажи…

Тцар заорал, вскинув кулаки:

– Что за дурак! Клянусь тебе всеми богами, что ни в чем тебя не обвиняю. А если и виноват ты в чем, то клянусь опять же всем святым на свете, клятвой Кибелла клянусь, что волос с твоей головы не упадет по моей воле, пальцем тебя не трону! И никогда ничем на тебя не посягну, вреда не причиню! Вот прямо перед алтарем Кибелла клянусь, что пусть меня он живого утащит и на том свете каждый день на кол сажают, если нарушу слово!.. А если вздумаю хоть слово тебе сказать худое, то пусть мой язык Кибелл тут же и выдерет! Теперь доволен?

Рагнар перевел дыхание, пусть лучше сочтут дураком, чем опасным для трона, голос его все еще подрагивал:

– Тогда… зачем?

– Дело тайное, Рагнар. Только ты да я должны знать, понял? Поклянись.

– Клянусь, – сказал Рагнар поспешно. – Я и без клятвы всей душой… Но клянусь всем на свете… А что за дело?

Тцар откинул крышку скрыни, достал оттуда и бросил в лицо воеводе белую одежду: