Спасать жизни – моя профессия

Крынкой лечили

В то время я работал начальником областной санитарной авиации. У нас было девять врачей, два самолета (Ан-2 и Як-12) и вертолет Ми-1. В задачи санитарной авиации входило в первую очередь оказание экстренной медицинской помощи на местах (когда местные врачи не могли справиться своими силами или необходимо было транспортировать больного в город), а также консультации, поскольку в районах работали молодые хирурги и их нужно было учить. Не зря говорят: «Век живи – век учись». Я тоже учился всю свою жизнь, хотя тридцать три года преподавал хирургию в мединститутах. А в последние годы часто цитировал студентам врача и философа Гельвеция: «Нужно и мне на старости лет завести молодых учеников, чтобы было у кого поучиться».

Я летал чаще других. Как-то меня вызвали в один из районов, а поскольку дело было осенью, в сезон охоты на уток, которые водились на местных озерах, я прихватил охотничьи принадлежности и взял с собой друга Лешку.

В СССР любительская охота носила характер массового спорта (есть еще промысловая, до сих пор распространенная в северных регионах России). В конце лета и осенью разрешалась охота на водоплавающую дичь. Утиную охоту воспел Вампилов в своей знаменитой пьесе с одноименным названием. В снятом по этой пьесе фильме «Отпуск в сентябре» (как сейчас говорят, культовом) роль главного героя, Виктора Зилова, мечтающего сбежать в отпуск на охоту от накопившихся проблем, блистательно исполнил Олег Даль.

По прилете нас отвезли на скорой помощи в стационар. Облачившись в белый халат, я в присутствии Валерия Яковлевича, заведующего хирургическим отделением, осмотрел больного. Случай был не самый сложный. Я подтвердил диагноз и дал рекомендации. Когда делал запись в истории болезни, настраиваясь на предстоящую охоту, в мои планы вмешалась вошедшая медсестра:

– Валерий Яковлевич, из соседней деревни привезли бабушку с ущемленной грыжей, вас просят осмотреть ее.

Мы с Валерием зашли в приемное отделение. На кушетке лежала женщина преклонного возраста (как выяснилось, ей было восемьдесят лет). Ее живот прикрывала простыня, под которой угадывалось какое-то возвышение. Откинув простыню и удалив повязку с живота, мы с Валерием застыли, не в силах произнести ни слова. На животе бабушки в области пупка было образование округлой формы высотой около семи-восьми сантиметров. Кожа вокруг него и на его стенках была сильно покрасневшей, а весь верх, дно образования, покрыт кожей черно-серого цвета (признак некроза). При ощупывании обнаружилась флюктуация, наличие жидкости. Состояние больной было близко к тяжелому: высокая температура, частый слабый пульс, пониженное артериальное давление, одышка. В легких прослушивались хрипы, дыхание было жестким, что указывало на пневмонию. Мышцы живота были напряжены, при перкуссии (простукивании) определялся тимпанит (скопившийся воздух). Больная не справляла большую нужду уже больше недели. Сопровождающая ее фельдшер сообщила нам:

– Крынкой лечили. Она, когда грыжа ущемилась, врача не вызывала, а обратилась к бабке-знахарке, и та ей поставила крынку. А когда совсем плохо стало, позвали нас.

Крынку ставили так же, как банки на спину. Двухлитровую глиняную крынку, в каких хранят молоко, разогревали изнутри факелом и прикладывали к телу. В данном случае в крынку были втянуты пупок и грыжа вместе с окружающей кожей. Кровь не поступала, возникло омертвение тканей, вокруг началось воспаление. Этим объясняется покраснение стенок и почернение вверху. Но дело в том, что при ущемлении грыжи возникает непроходимость кишечника. Вышедшая через грыжевое отверстие петля кишки сдавливается и не пропускает содержимое кишечника. Это опасно для жизни. Нужно было немедленно оперировать.

Когда я вскрыл дно этого образования, оттуда вылилось большое количество зловонного жидкого гноя. Осушив полость и промыв ее антисептической жидкостью, я увидел ущемленную петлю кишки серого цвета (некроз), покрытую фибринным и гнойным налетом. Я рассек ущемляющее грыжевое кольцо, и петля кишки освободилась. Чтобы ликвидировать непроходимость, я разрезал кишку, не вскрывая брюшной полости. Застойное содержимое кишечника в огромном количестве устремилось наружу. Обложив кишку и полость мазевой повязкой, мы завершили операцию.

На охоту в этот день мы не попали, решили переночевать в физиокабинете поликлиники на кушетках. Валерий раздобыл бутылку водки и принес ужин с кухни. Завязалась беседа о деревенских методах лечения. Мы с Валерием рассказали Лешке, как бабки-знахарки в деревнях лечат грыжи с помощью крынок, литровых банок и массажа, чего делать категорически нельзя. Народ-то до сих пор бегает к разным «чудотворцам», не понимая, что нужна срочная операция. Темнота!

Воздав должное ужину, мы завалились спать. Утром навестили больную. Ей стало лучше, отошло много кишечного содержимого. Сделали ей перевязку, и Валерий отвез нас на озеро. Охота удалась, мы настреляли уток, потом Валерий доставил нас к самолету.

Я регулярно звонил в район, интересовался состоянием бабушки. Вскоре она скончалась. Меня это не удивило, видно было, что бабушка не жилец. А жаль. Обратись она вовремя к врачам, а не к знахарке, возможно, осталась бы жива. Стал ли этот случай для кого-то в деревне уроком, я не знаю.

Трамвай переехал

Цезарь Михайлович был опытным хирургом предпенсионного возраста. Очередное наше совместное дежурство проходило относительно спокойно. За день мы сделали две аппендэктомии, вскрыли панариций (гнойник на пальце), наложили гипсовую повязку на перелом предплечья. Затем сели ужинать.

Закончить ужин мы не успели. Поступил молодой человек двадцати одного года в нетрезвом состоянии. Догоняя отъезжавший автобус, он пытался проскочить перед трамваем, но споткнулся и упал. Правая нога попала под трамвай, голень оказалась раздробленной.

Не снимая шины, наложенной врачами скорой, мы сделали рентгенографию голени, затем рассекли бинт и осмотрели ногу. Нижняя треть голени была расплющена трамвайным колесом, на коже имелось множество ран, из которых сочилась кровь, но периферическая часть голени и стопа были обычного цвета. Я ощупал стопу и, к своему удивлению, почувствовал пульсацию с тыльной стороны. Это означало, что сосуды не повреждены.

Рентгенограмма показала раздробленный перелом. Мелкие осколки кости были рассыпаны вдоль и поперек, а между отломками большеберцовой и малоберцовой костей зияла пустота. Надо было оперировать.

Едва я провел скальпелем по голени, как Цезарь Михайлович недоуменно спросил:

– Юра, а ты что хочешь делать?

Я ответил:

– Так ведь сосуды-то не повреждены, есть пульсация, значит, можно попробовать сохранить ногу!

– Да не мудри ты, Юра, подведи браншу ножниц под кожу, отсеки ногу и сформируй культю. Больше ничего не сделаешь.

Но я настоял на своем. Обнажив отломки, я просверлил отверстие в самом центральном из них и ввел в костномозговой канал металлический гвоздь, продвинул его и вставил другой конец в костномозговой канал периферического отломка. Затем кетгутом пришил мелкие костные отломки к гвоздю так, чтобы они касались друг друга, центрального и периферического отломков. Ушил мягкие ткани, сводя их вокруг костных отломков, наложил несколько швов, поставил резиновые выпускники для оттока крови. Последний штрих – лангетная гипсовая повязка – и операция закончена.

– Зря ты все это сделал, Юра. Не приживется, ткани-то повреждены, питания не хватит, гангрена может развиться, – сокрушался Цезарь Михайлович.

– Ну, посмотрим, что будет. Ногу-то отсечь мы всегда успеем, вдруг да приживется.

Через несколько дней стало понятно, что нога прижилась. Отек спадал, цвет менялся в лучшую сторону, сосуды на стопе пульсировали, раны заживали. Наконец пришло время наложить многослойную циркулярную гипсовую повязку и выписать пациента. Через четыре месяца он пришел на осмотр в последний раз, а затем исчез. В круговерти работы я о нем забыл.

Прошел год. Однажды во время дежурства в ординаторской раздался звонок, и меня попросили заглянуть в приемное отделение. Там меня ожидал молодой человек, который произнес, загадочно улыбаясь:

– Не узнаете? А это я, из-под трамвая…

Я тут же его вспомнил. Он рассказал, что нога заживала нормально, потому и не появлялся. Гипс ему сняли в поликлинике, и он стал ходить, сначала опираясь на трость, а вскоре отказавшись от нее. Продемонстрировал, как уверенно стоит на прооперированной ноге, прошелся туда-сюда и со словами благодарности вручил мне сверток, как оказалось, с бутылкой коньяка.

Я все-таки сделал ему рентгенографию. На снимке все было в порядке: вдоль гвоздя тонкой струйкой тянулись сросшиеся мелкие отломки, между ними сформировались костные мозоли (признак сращения). Осмотр показал, что на коже остались множественные рубцы и еще не рассосался незначительный отек стопы.

Я проводил его, надавал кучу рекомендаций, но он только отмахивался. Сев на мотоцикл, он сделал круг почета перед зданием больницы и с грохотом исчез за поворотом в клубах выхлопных газов.

У меня было большое желание продемонстрировать его ногу в травматологическом обществе, но он категорически отказался. Не знаю, что ощущал сам пострадавший, понимал ли он в силу своей молодости суть произошедшего, но у меня после этой операции было ощущение счастья и гордости.

Аналогичную операцию мне удалось выполнить год спустя. И в этот раз нетрезвый мужчина, шофер по профессии, попал под трамвай, только он был постарше, пятидесяти шести лет. Средняя треть левого плеча оказалась между рельсом и колесом. На рентгенограмме я увидел раздробленное плечо, множество мелких осколков. При осмотре обнаружились раздавленные ткани плеча, отек и множественные раны, но пульс на лучевой артерии прослеживался. Операция была практически такой же, как и описанная выше: выделение отломков, просверливание кости для установки металлического гвоздя в костномозговой канал центрального и периферического отломков, фиксация мелких отломков к гвоздю (так, чтобы они соприкасались друг с другом), наложение швов, введение резиновых выпускников, фиксация гипсовой повязкой.

Гвоздь оказался слишком длинным и после окончания операции торчал из раны. Отпилить его было нечем, так как не было подходящего инструмента. Пальцы двигались, но подвижность локтевого сустава была ограниченной (как сказал пострадавший, «рюмку до рта донесу, не пролив ни капли»). Так он и выписался с этим торчащим стержнем и больше в больнице не появлялся, несмотря на наши уговоры приходить каждую неделю. А жаль. Его тоже я хотел показать в травматологическом обществе, да и окончательный результат нас очень интересовал. Но такова психология человека – если все хорошо, то и врачи не нужны.

Воспоминание об этих двух операциях до сих пор вызывает у меня чувство гордости: весьма непросто сохранить конечность при таких травмах.

Вот тебе и аппендицит

В один из дней я проводил со студентами занятие, посвященное острому аппендициту, когда в учебный класс заглянула сестра приемного отделения и сообщила, что привезли больного с этим заболеванием. Мы все спустились в приемное отделение. Поступившим был стройный, атлетического сложения человек двадцати восьми лет. Из разговора выяснилось, что он тренер по карате.

Карате, появившееся в Советском Союзе в 1960-е годы, быстро набрало популярность. К концу 1970-х им занималось уже около шести миллионов человек, существовала даже Федерация карате. Однако судьба этого вида спорта была непростой. Его то разрешали и пропагандировали, то запрещали, сажали тренеров и разгоняли секции. В конце 1981 года появился закон об уголовной ответственности за обучение карате (статья 219), и только в 1989 году, в перестроечные времена, гонения закончились.

При осмотре предварительный диагноз подтвердился. Стало ясно, что требуется немедленная операция. Один из студентов вызвался ассистировать. Я быстро удалил флегмонозный червеобразный отросток, попутно объясняя студентам ход операции. Послеоперационный период протекал без осложнений, и после снятия швов больной был выписан домой.

Прошло две недели. Во время дежурства меня пригласили в приемное отделение. Я был удивлен, вновь увидев того же больного. Он рассказал, что уже три дня чувствует в животе какое-то образование, безболезненное, но довольно большое и подвижное (как он выразился «болтается по всему животу»). Осмотрев его, я действительно обнаружил образование округлой формы. Я госпитализировал его и в этот же день назначил операцию, предполагая наличие инородного тела.

После вскрытия брюшной полости я, к своему удивлению, обнаружил воспалительный инфильтрат округлой формы размером семь на восемь сантиметров, исходящий из большого сальника. Я отсек образование с частью сальника, прошил и перевязал культю, зашил рану. Разрезав после операции удаленное образование, я нашел в нем лигатуру (нить, которой при удалении червеобразного отростка я перевязывал припаявшийся к нему сальник). Эта лигатура и стала причиной образования инфильтрата. Через десять дней я выписал больного, посоветовав ему показаться через недельку.

Прошло больше месяца. На очередной утренней пятиминутке дежурные хирурги отчитывались о прошедшей смене. И вдруг я слышу фамилию этого пациента. На этот раз он поступил со спаечной кишечной непроходимостью. Мы с заведующим отделением и заведующим кафедрой хирургии, профессором, осмотрели его и решили немедленно оперировать. Поскольку я уже дважды оперировал этого больного, профессор попросил провести операцию Юрия Михайловича, а я должен был ассистировать.

И вот третья операция. Из-за большого количества спаек вскрыть брюшную полость было очень трудно. Разделив спайки, мы обнаружили, что почти весь тонкий кишечник спаян в один большой конгломерат. С огромным трудом Юрий Михайлович освободил тонкий кишечник, нашел препятствие и рассек удавливающую спайку. Посовещавшись, мы решили наложить подвесную энтеростомию (подшить кишку к передней брюшной стенке и вскрыть для выведения содержимого).

На этот раз послеоперационный период протекал тяжело, непроходимость исчезала медленно. Лишь на третьей неделе мы благополучно закрыли кишечный свищ. Пациент пролежал в отделении больше месяца. Мы внимательно следили за его выздоровлением, боясь, что вновь образуются спайки и возникнет непроходимость. Но все закончилось благополучно. После выписки он приходил дважды, и я не обнаруживал у него каких-либо осложнений. На последнем осмотре он сообщил, что возобновил занятия спортом и вернулся к тренерской работе. Несколько раз он заходил просто в гости. На здоровье не жаловался и приглашал на тренировки по карате, но мне так и не удалось вырваться.

Вам, наверное, интересно, что это за странный случай. Все дело в том, что у некоторых больных встречается такая патология – образование спаек в брюшной полости после операций. Существует даже понятие «спаечная болезнь». Однажды мне пришлось оперировать больную, которую до меня оперировали восемь раз. Я провел операцию Нобля, после которой спайки уже не образуются.