Исповедь

– Да, сбежал. Только не так всё просто оказалось. Они где-то недалеко отсюда. Думал вот вот нагонят, да и спрятался тут. А тут вы как раз. Я русский, если что.

– Ладно, это мы в лагере разберемся, русский ты или нет. В машину его, – приказал этот невысокий, крупный человек, с довольно сильно меняющимся голосом.

Сначала этот необычный мужичок стал смотреть в сторону заправки и именно на кассу, будто бы чуя что-то а потом, неожиданно выкрикнул уже почти сидящему в машине заложнику – ты одни?

Впервые пару секунд не последовало никакого ответа, что заставило подойти этого коренастого мужичка ближе, но потом раздалось резкое и уверенное – да.

Уверенной и осторожной походкой этот человек зашагал обратно к машине. Когда он был уже возле уазика, вдруг неожиданно резко дернулся Леша. Он подошел к двери, жалко посматривая на командира и уже собирался выбегать наружу.

– Товарищ командир, давайте с нами. Они наше спасение. Хотя бы сейчас…

Серега молчал, ничего не отвечая и лишь держа свой автомат наготове. По его немому выражению лица, Лехе, кажется, всё стало ясно и он, резко распахнув тяжелую дверь, вырвался из магазина, осторожно шагая к машине.

В его адрес последовали почти те же крики, что и тогда Артуру и уже через минуту он так же сидел в машине. Больше всего, Рому волновал его ответ на вопрос – один ли он тут? Казалось, что сейчас должно было что-то случиться и молодому беглецу досталось бы неплохо, но нет. Раздался звук тяжело заводящейся машины и громкий грохот закрывающихся дверей.

– Иди, – послышалось где-то сбоку.

Он повернулся, непонятно смотря на командира и не знал, что делать?

– Иди, говорю. Может, правда спасешься.

Он смотрел на этого большого и всё так же спокойного, уже товарища, с немного заливающимися глазами, не в силах сдерживать свои неожиданные эмоции. На самом деле, до этого момента он и не понимал, как привязался к Сереге и кем он стал для него? Это было тяжело. Потерять за небольшой период времени сразу двух человек, казалось сейчас самым страшным. Даже страшнее тех молодых парней, которые, по словам Артура, ели людей.

– Давай, а то сейчас уедут, – чрезмерно спокойно говорил ему он, только больше заставляя его внутренности чувствовать сильную тяжесть.

– А вы? Как же вы, командир?

– Да какой я тебе командир? Давай уже. Иди.

– Вы не пойдете?

– Я? Нет. Не за что, – резко и быстро сказал Серега, – у меня же задание. Я не могу.

Он немного толкнул его полуживое тело, видимо, не желая дальше тянуть время и тот встал, медленно пошагав к выходу. Он выходил, не осматриваясь назад и боясь, что заметят командира. Никакого страха в нем не было, лишь только боль, которая с каждым шагом в неизвестность лишь только больше усиливалась.

– Живо на землю! – неожиданно раздался грубый крик, намного больше того, что слышался раньше.

Он медленно лег на холодный асфальт, аккуратно прислоняя свою голову к этому льду. Сзади резко послышались быстрые шаги и уже через несколько секунд, неожиданно прилетело пару увесистых ударов во всё те же ребра. Смотреть приходилось лишь в сторону Сереги. Его боль сейчас затмевала, пожалуй, какие-либо мысли, возникающие от всего происходящего.

– Кто такой? Ты с ними? Приведите того крикуна сюда! – говорил голос, скорее всего того коренастого мужичка.

Его подняли и повернули прямо напротив стоящего Артура. Они секундно перегляделись и постарались как можно быстрее разойтись своими глазами.

– Ты его знаешь? – спросил он Артура.

Тот сначала молчал, но потом резко и как можно холоднее, без каких-либо чувств выдал слово – нет.

– Уверен? Ты же нам, сука, уже один раз сбрехал? Думаешь, я на это и второй раз поведусь, – сказал тот человек, глядя в его испуганные, по-настоящему детские глаза на очень близком расстоянии.

– Нет, я не знаю. Правда. Он уже тут на заправке был, когда мы пришли.

– Кто мы?

– Ну, мы, с другом.

Тот замолчал, видимо, думая о чем-то никак не хорошем и спустя примерно минуту, успевшую за это время взволновать их обоих, выдал: – Ну, тогда пойдем, друг, резко хватая его за локоть и ведя куда-то за заправку.

За ним, в том же направлении двое других военных потолкали и Рома. Их привели в место, где почти не было того ветра, что летел по трассе вместо машин. В место, где была тишина и ещё большее волнение. Кажется, страх неожиданности сейчас был присущ и Артуру, который иногда посматривал на Рому, как самый настоящий провинившийся юнец.

Этот мужчина достал из своей кобуры пистолет и показал рукой на Рому. Артур тяжело смотрел на всех стоящих, не зная, что и сказать. Его лицо только больше наполнялось кровью и его волнение, вот-вот, должно было выдавить ему глаза.

– Давай! Ты сказал же, что не знаешь его.

Тот так же, легко включая дурачка, еле держал своими пальцами оружие, будто бы не зная, что с ним надо делать?

– Стреляй, сука, я тебе сказал! Сколько я ещё должен ждать? – громко и злобно, прокричал этот лысый своим грубым голосом, сильно всколыхнув обоих виновников торжества.

Было ясно – как-то ещё тянуть время не получится. Его гнев, похоже, был на пределе и помимо молодого священника мог попасть под руку и сам Артур. Молодой юнец медленно, немного дрожащими руками, но с серьезным лицом поднял пистолет, направляя его прямиком в лицо.

– Господи, прости меня грешного за всё мною содеянное. Каюсь пред всеми моими деяниями. Только прости. Сделай так, как считаешь нужным. Если нужно убить – убей. Я готов.

Рома проговаривал это про себя, закрыв, как можно сильнее, свои глаза. Он стоял всё так же спокойно, никак не волнуясь снаружи, вспоминая отца Михаила, но пытаясь как можно сильнее удержать себя изнутри. Там, где и был тот самый страх. Там, где за пару секунд вспоминались, пожалуй, все его злые помыслы, которые он когда-либо совершил. Хоть они и были лишь моментно, но их количества было вполне достаточно, чтобы начать волноваться.

Опусти оружие, парень, – неожиданно раздался Серегин голос за спиной.

Двое в камуфляже сразу же изменили свои прицелы и под ними, почти мгновенно, оказался командир, безоружно стоявший со своим рюкзаком.

– Ты ещё кто? Да вас я тут, смотрю, целая банда, – усмехаясь сказал коренастый.

– Все случайно здесь оказались. Никак не знакомы. Так что ты вот эти все свои подъеб… короче, оставь это при себе.

– Че ты сказал, скотина? – неожиданно проговорил тот и двинулся в Сереге.

Он подошел к нему и двумя руками схватил его за воротник куртки как можно сильнее. С виду, это казалось немного смешным, но в то же время и не очень. Этот товарищ был ниже него на пол метра и почти дышал ему в пупок. Рома понимал, что и это может как-то повлиять на всё происходящее. Лишь только дать команду своим подручным. Вдруг, тот неожиданно отпустил свои руку, всё ещё продолжая пытаться выжечь взглядом того, кто сам был бы легко на это способен.

– А этот с тобой? – спросил он, показав на Рому пальцем.

– Тоже прибился. Одиночка, скорее всего.

– Уверен?

– Больше чем ты, – ответил ему командир, на что заставил того следователя над чем-то думать.

– Всех вас троих в лагерь, до выяснения обстоятельств, а вот этого странного придется здесь завалить. Выбирай – либо тебе, либо вот этому сопляку.

Наверное, этого и следовало ожидать от них. Вряд ли он как-то переубедил бы их изменить свой выбор. На несколько секунд все погрузились в молчание. Неожиданно командир подошел к Роме, как-то странно осматривая его, словно делая вид, что на самом деле не знает.

– А чем он вам так не понравился?

– Значит, знаешь его, – с ухмылкой сказал тот.

– Ну да. Уже, как день, знакомы. Правда, имени и каких-либо других данных он так и не сказал, но что могу сказать точно – людей не жрет. Сто процентов.

– Да причем тут это. Может вы их жрете. Это моё начальство будет выяснять. Нас он своим видом смущает.

– Видом? – будто бы неожиданно спросил Ромин защитник.

– Ты че, слепой? Посмотри на его бороду и волосы. Ему ж только креста на пузе не хватает и веника мокрого в руке, – сказал он, рассмешив своих товарищей.

– Да какой тут крест? Потерявшийся он, скорее всего. Ты в его глаза посмотри. Он даже уже, наверное, с людьми разговаривать разучился.

– Так, всё, – прервал командира этот человек. – Ты меня тут за дурака что-ли держишь?

Вдруг он быстро подошел к Артуру, забрал у него свой пистолет и направил его на того самого сомнительного персонажа, чьё тело сейчас, кажется, не было готово ни к чему.

Вот, кажется, и всё. Рома снова закрыл глаза, складывая три пальца в своей руке и собираясь их поднимать ко лбу, понимая, что другого момента уже не будет.

– Я же твоему начальству всё доложу! И как ты его прибить хотел за бороду и скажу, как ты парней русских хотел прибить. Думаешь, не поверят? – грубо крикнул Серега.

– Мне тебя проще пристрелить, сука. Раз ты такой разговорчивый.

Рома открыл глаза и увидел, как тот уже направляет свой пистолет на самого уверенного.

– Ну, всех то ты не пристрелишь. Тебя же тогда совесть потом замучает, такой вес не загрести в отряд, а мертвыми то мы тебе и подавно не нужно. Это же сколько там у вас за четверых положено? Ох, дружок, да ты я так понимаю, в шоколаде будешь.

Такого, видимо, никто никак не ожидал. Этот низкорослый, злобный персонаж с пистолетом в руке, становился с каждым словом только злее, но при этом менее опасным.

– Всех в машину. Этому и ноги завязать.

Двое парней стали как можно скорее грузить живые тела в машину, а тот грозный командир стоял на обочине дороги, нервно куря свою сигарету. Рома, свернувшись, лежал в багажнике, головой ощущая тяжелую ногу командира, нависшую теперь прямо над его головой. Больше всего ему сейчас хотелось сказать – спасибо, но было страшно. За то время, что тот стоял и курил, машина не двигалась. Рома смог сдержать это желание не один десяток раз, лишь успокаивая себя тем, что когда-то ещё точно скажет.

Глава девятая

Непонятно, сколько времени прошло с того момента, как спасшийся священник стал ощущать тяжесть на своей голове, но теперь, неожиданно очнувшись на какой-то большой кочке, он почувствовал, как всё его тело почти онемело. Ноги не ощущались вообще и шевелить ими из-за маленькой коробки никак не получалось, а руки связанные за спиной, теперь отдавали какой-то тонкой и противной болью в лопатки. В какой-то момент он осознал, что не спал уже больше суток и примерно столько же не ел. Это было тем, о чем никак не хотелось думать, но организм сам, довольно диктаторскими методами, заставлял вспоминать. С каждой минутой кочек становилось всё больше и боль по всему, туго замлевшему телу лишь усиливалась, даже настолько быстро, что порой начинала сопровождаться негромкими стонами.

В какой-то момент машина остановилась и впереди сидящие люди стали выходить наружу. Прошло пару минут, но их так никто и не достал. Они лежали в душной тишине, лишь иногда прерывающейся какими-то слабыми звуками речей. Потом всё-таки дверь в багажник открылась и он увидел перед собой примерно человек десять, в респираторах и резиновых костюмах, стоящих прямо напротив его связанного тела.

– Забирайте. Вон того в восемьсот двенадцатую, – показал на него пальцем всё тот же мужичок.

Первым вытянули Серегу. Его быстро увели куда-то с опущенной головой, а после, когда судя по всему, были уведены и Леша с Артуром, пришли и за ним. Это были крупные, довольно не маленького роста люди в такой же камуфляжной форме, которые с легкостью, потянув за несколько частей тела, достали его еле живое тело и умело повалили головой к земле.

– Идти можешь? – раздался грубый голос.

– Да.

– Тогда вставай! Хрен ты лежишь.

Рома резко попытался встать, согнув свои ноги и еле поднявшись снова упал. Когда он падал, то успел заметить немного того, что было вокруг. Удалось быстро разглядеть большое количество холмов и небольшие вышки, светящие своими фонарями. Это немного напоминало ему какой-то лагерь для узников, но только теперь имевший вместо бараков огромные, странные холмы.

Они взяли его за все конечности и молча потащили в непонятном направлении, придерживая опущенную голову. Когда зашли за какую-то дверь, отделявшую холод от небольшого тепла, они остановились или кто-то их остановил.

– Это ещё что? – спросил чей-то спокойный и бесчувственный голос.

– Сказали доставить в 812-ю.

– Аааа, вот оно что. Ну ладно.

Поначалу после его слов последовало всё то же бездействие и глухое молчание, а потом раздался резкий удар. Рома вытянулся, как можно сильнее, лишь только чудом сдерживая ту боль, которая вонзалась ему в ногу, как толстая игла.

– Вставай нахрен! Ты кто такой, чтобы тебя ещё тоскали? – доносился крик, где-то прямо возле его уха, параллельно смешивающийся с тяжелый и волнительным дыханием.

Снова выжившего Рому положили на пол, после чего он с первой попытки встал на ноги, не в силах контролировать боль и лишь желая, чтобы она никогда больше не повторялась.

– Вот так. Уже лучше, – сказал кто-то в начищенных, знакомых кирзовых сапогах и ушел.

Теперь каждый следующий шаг приносил с собой новый прилив пота. Его вели по каким-то темным коридорам, обшитых, по видимому, чем-то на подобии металла. Потом появились лестницы, спускаться по которым стало куда более проблематично. После снова шли коридоры, а затем опять ступени. Обойдя всё, что можно, он оказался в комнате, свет которой попадал к нему лишь из-за двери. В маленькой комнатушке, примерно три на три метра был лишь унитаз и табурет, выпирающий прямо из стены. Он прилег как можно дальше от всего этого и постарался легко вдохнуть теплый воздух. Тот сразу обхватил его в свои объятия и даже лежа на бетонном полу, Роме не хотелось о чем-то думать…

* * *

Проснулся он от какого-то звука, по-видимому, открывающейся рядом двери. Был слышен поворот ключа и медленные, тяжелые шаги, скорее всего, всё тех же темных сапог. Он уже чувствовал себя немного лучше, не считая сильного голода. Понять, где ему удосужилось оказаться, никак не получалось. Конечно, было ясно, что эта самая настоящая камера, но вот где – невозможно.

Теперь появилось то самое время, когда полуспокойная тишина заставляла вспомнить о том, кто он такой? Никто не тревожил напомнить себе, что ещё несколько дней назад было его жизнью?

Как тяжелый груз ложилось ему на сердце осознание того, что с ним происходит? До последнего не хотелось верить во все то, что пришлось увидеть? Пожалуй, самая тяжкая ноша сейчас висела из-за тех двух парней, которых тогда убили в подвале. Ещё совсем юных, не осознающих, что такое жизнь? Двух молодых душ лишили жизней из-за того, что он просто испугался… Ещё большим страхом становилось осознание того, как повел он себя потом и как даже не попытался их спасти, хотя бы что-то произнести в их защиту.

Всё ближе и ближе становились слова Сереги о «новом мире» и чем больше приходило невероятное понимание, тем меньше хотелось знать о всем этом что-то ещё. Хотелось лишь просто вернуться в храм, попытаться там начать жизнь и не видеть всего этого, лишь вдыхая повсеместный, грязный и холодных воздух, который был сейчас даже в этой странно-теплой камере.

– Может быть, всё неспроста? Что если Господь меня видит и слышит? – думал он, ещё больше гневаясь на себя за всё содеянное.

Понимать, что Бог всё видит и что всё то, что случилось, давалось лишь как испытание, было тяжело. Как-то оправдываться в маленькой камере за все те моменты, в которых он лишь струсил, казалось, было самым глупы сейчас, хоть и на самом деле немного хотелось.

Ещё неделю назад, внутри него сидела личность, которая считала себя тем, кто спасает души людей, защищая их от тьмы. Он ощущал себя рабом божьим, прямо и уверенно несущим свой тяжелый крест, дававший ему умиротворение и спокойствие. Конечно, в это тяжелое время многое изменилось, но не его долг к вере. Рома сам прекрасно понимал, что никогда не был таким же сильным и близким к богу, как, к примеру, отец Михаил, но им всегда ощущалась эта близость к Господу, дававшая понять, что он на правильном пути.

Отец… – лишь сейчас становился хоть немного ясным его отказ в постриге, который казался Роме единственным верным путем. А тогдашняя злость на него теперь лишь больше заставляла горевать по тому времени и по тем ошибкам, что сам он не сумел исправить, хоть и под конец хотел. Ведь чуял же как-то настоятель, что испытывает тот злость к нему. Знал это и говорил, но только под конец, так и не дав полностью осознать всё, лишь оставляя на его душе большой и холодный камень скорби.

Монашеский путь… А ведь на самом деле, получается, что никак он не был готов к этому. Все его доводы сводились лишь к одному – невезение. Полнейшая неудача в обычной мерзкой жизни – лишь только она способствовала его выбору, ждать которого пришлось немало лет.

Ничего больше сейчас не оставалось, как молиться. Молиться и просить прощения за все его прегрешения. Стоять на коленях теперь казалось самым простым за всё то, что он сделал.

Не прошло и десяти минут после этого, как снова послышались шаги, обращать внимание на которые, сперва не хотелось. Когда чьи-то ботинки остановились прямо напротив его камеры, он встал с колен, непонятно легко ощущая звуки поворачивающихся ключей. Дверь открылась и за ней стоял невысокого роста человек во всё той же камуфляжной форме, держащий в руках автомат и смотрящий прямо ему в глаза.

– На выход и к стене! – спокойно и холодно сказал он.

Сделав всё так, ему вновь одели наручники и наклонив вниз, повели куда-то по коридорам. На этот раз, правда, путь был куда короче. Лишь пару углов и всего лишь одну лестницу успела заметить его опущенная в пол голова, в какой-то момент снова приставленная к стене.

Следующая, такая же скрипуча дверь открылась и его завели в какую-то новую, но по ощущениям, совсем другую комнату. Первое, что увидел он, это стоящего к нему спиной высокого человека, в черном, военном костюме и всё тех же ботинках. Единственным отличительным признаком от всех остальных была его повязка на плече с надписью «НСРП». С этой белой полоской его силуэт выглядел куда более устрашающе. После того, как раздался хлопок закрывшейся двери, он сразу же, аккуратным тоном, сказал ему присаживаться. Странная табуретка была посреди комнаты, в которой помимо неё был лишь небольшой стол, одиноко и пусто стоящий в темном углу. Это место никак не было похоже на какой-либо кабинет. Скорее, на такую же камеру, но только более комфортную и с тусклым, но своим светом.

– Как сюда попал? – прозвучал спокойный и никак не грубый голос где-то за Роминой спиной спустя, может, пару минут тишины.

Он молчал. На ум ничего не приходило и приходить, кажется, не собиралось. Даже успев подумать, что может лучше вообще ничего и не пытаться, дабы снова не наделав какой-нибудь ерунды, его лицо всё так же продолжало делать непонимающий вид.

– Как попал сюда, я спрашиваю, – точно в таком же тоне снова спросил мужчина.

– Убежал.

– От кого? Куда?

Снова было лишь одинокое молчание, сопровождавшееся лишь небольшими и тихими шагами за позади него. С каждой секундой волнение нарастало. Он чувствовал, что так просто это не закончится.

Вдруг резкий удар… Он пролетает по бетонному полу подбородком, в кровь рассекая о жесткий холод. В голове появляется нудный звон, сопровождающийся пульсирующими болями. Шаги где-то сзади теперь раздавались не такими тихими и медленными. Каждый новый всё громче ударялся где-то в его голове, будто чья то слоновья нога шагает прямо над звенящим ухом.

– Отвечай, – сказал всё тот же спокойный голос где-то сзади, немного сбавляя обороты и снова начиная медленно ходить из стороны в сторону.

От такого страха даже забылось, о чем собственно его спрашивали? Попытки вспомнить хоть что-то лишь больше заводили в тупик. Он понимал, как теперь в любой момент в него снова может прилететь какой-нибудь удар и как можно сильнее пытался зажмурить свои глаза, ожидая.

Вдруг неожиданно и резко звуки зашагали к голове и ловким движением закрутили его грязные, темные волосы на холодной и шершавой руке, медленно и протяжно начиная тянуть их вверх. Не сказать, что боль была дикая и невыносимая, но слезы сами начинали течь с его глаз, осознавая, что это значит.

Так продолжалось не долго. До того момента, пока этот человек не взялся за бороду и попытался, скорее всего, сделать с ней тоже самое.

– Что вам нужно? – будто бы криком души вырвались из его больного тела эти несколько слов.

– Ты кто такой? Откуда пришел? Отвечай. Ни то я сейчас тебя в порядок быстро приведу, – спокойно и ещё более зверски говорил он. – Ты что, думал тебе всё везде можно? Думал, прибьешься к лагерю и станешь тут ребят молодых вербовать? Да хрен тебе, – плюнул он ему прямо в лицо и несильным толчком ноги прямо под те самые, больные ребра, снова полностью повалил его на пол.

– Я не понимаю, о чем вы? Отпустите меня. Пожалуйста, – через слезы говорил он.

Эти слезы больше были не из-за страха пыток или даже смерти. Они больше были из-за его ощущаемой слабости, преодолеть которую он никак не мог.

Ещё один удар, но теперь прямо в ухо. Снова звон, боль и какие-то шаги. Вдруг они снова остановились напротив его уха и грубая рука резко залезла за его шиворот, шерстя по всей спине, а затем и груди.

– Где крест?

Этот садист сейчас был возбужден как никогда, будто бы выискивая это, как какой-то алмаз. Он рыскал по всему его телу, забираясь в каждый карман и с каждой пустой, высунутой рукой начинал всё больше злиться.

– Где он, скотина?

– Нет.

– Почему?

Рома тяжело молчал, с каждым болезненным вдохом лишь больше желая сказать о том, что свой крест он оставил в храме. Когда понимание своей никчемности стало переходить все его рамки, ком в горле уперся так, что ему почти невозможно было дышать.

Неожиданно грубые руки, ещё несколько минут делающие с ним очень больные вещи обхватили его грудь и посадили на вновь стоящий табурет. Он аккуратно поднимал голову наверх, желая заглянуть в лицо человеку, для которого крест вызывал что-то очень плохое. Его глаза лишь довели до его глубокого шрама на подбородке, но не дальше.

– Запомни, чем больше ты будешь молчать, те больнее для тебя всё это выйдет. Ты же верующий, я это чувствую. Я вас таких за километр определяю, – проговаривал он, обходя его со всех сторон, будто бы принюхиваясь к его плоти, как животное к пищи.

– Где крест? – резко и куда громче спросил он.

– У меня его нет.

– А куда он делся?

– Не знаю.

– Значит, был всё-таки. Ага, – более жизнерадостным голосом заговорил этот человек. – Я вот только не понимаю, зачем этот цирк устраивать? Нахрена себя к мученикам то приписывать? Там же разберутся. Для себя хуже сделаешь, если в молчанку будешь играть.

Вскоре он всё-таки поднял на него своё красное, тяжело дышащее лицо и сразу же пожалел об этом. В его глазах была такая злость, которой раньше никогда не встречал, даже у самых тяжелых больных, приходящих в храм. Были, конечно, подобные, но не до такой степени. Он с большой улыбкой смотрел на него, часто подмигивая правым глазом. Зубов у него почти не было, а непонятный шрам, оставленный каким-то лезвием, начинался ото лба и заканчивался где-то на шее.

– Ну что, продолжим тогда к лику святых тебя готовить? – сказал тот, начиная разминать свои пальцы.

– Что вам от меня нужно?

– Ух ты. Как сразу оживился. Ну, для начала нужно правильно ответить на мои вопросы. А дальше… Да, в принципе не важно, что дальше.

Потом на несколько секунд воцарилось молчание, мешать какими-то словами которое, скорее всего пришлось бы тому же человеку.

– И какие вопросы?

– Я же тебе уже задал их, идиот. Вам там, в церкви, все мозги что-ли отшибли? Как сюда попал? Откуда пришел? Где ваша секта сраная? Сколько человек? Вооружены? Нет? Этого достаточно?

– Я один, – спокойно и опустив голову, прозвучал ответ.

– Да что ты говоришь, серьезно? А те трое, которые с тобой приехали, тоже хочешь сказать одни?

– Я их только раз видел. Честно.

– Ага. Честно, значит. Да, честность, это ваш конек, – сказал он, сильно усмехаясь. – Ну, а что тогда на счет их ответов скажешь? Один из них доложил, что ты священник.

– Кто?

– Так значит не один, если спрашиваешь. Знаешь их всех, да, – спросил его он, проводя своими глазами в двадцати сантиметрах от его лица.

Он пошел ходить где-то за его спиной, с каждым разом шагая всё быстрее, а потом вдруг резко снова встал перед ним.

– Ладно. Вижу, бестолку тебя тут мутузить. Как мученику тоже не дам, а то слишком многого хотите. Сдохнешь, как собака.

Он стал собираться, забирая на столе какие-то вещи. Рома в этот момент уже не думал ни о чем. Не хотелось задумываться над тем, кто всё- таки это сказал, хотя, конечно же догадки были. Не было лишь желания слушать тот шум за спиной. Не хотелось вообще абсолютно ничего.

Вдруг сзади снова резко показался вершитель судеб и, схватившись за ручку двери, вдруг почему-то застыл. Так он простоял секунды две, после чего медленно развернулся, подошел к Роме и присел прямо напротив его уставших глаз.

– Я вот знаешь, что сказать то хочу, – он на какое-то мгновение снова замолчал, задумываясь над чем-то, но потом продолжил. – Моя мать была такая же. Да да, именно вот такая. В храм, помню, ходила. Меня постоянно по выходных брала. Мне вот знаешь, такой момент запомнился сильно, когда она меня к твоему коллеги притащила, после того, как мне в школе выговор сделали, за то, что я своё мнение выразил по поводу патриарха, который к нам школу приезжал. Он же, помню, с кортежем, охраной, черт, даже свои секретари и помощники какие-то были. Он когда в школу входил, у нас у всех была задача креститься и кланяться. Ещё говорили, что если он к кому-то подойдет, то нужно будет ему руку поцеловать. Ну так всё, в принципе, и было. Вот только я всем тогда сказал, что не буду этого делать. Меня в этот день в классе заперли, а этого идиота какие-то придурки тогда прям в этот класс и повели. Ха, вот была комедия. Но я не об этом вообще. – Сказал он, заметно пропуская эти воспоминая через свои дьявольские глаза. – Мама меня тогда привела к батюшке и рассказала ему всё. Так знаешь, что он мне сказал? Сказал, что в меня тогда бес вселился ну и вроде как стал его выгонять. Я там помню, чуть в штаны не наложил. Мать моя тогда вообще сознание потеряла. Он ещё после всего этого мне лекцию прочитал, как нужно почитать старших, а в особенности высоких чинов таких. А когда она умерла, я ему позвонил, сказал, что, да как. Сказал, что вот денег у меня почти нет, а мать просила её с православными почестями похоронить. Он собака, отказал. Я тогда подумал даже, что может я сам в этом виноват, что тогда так поступил. Но время то шло. А через пару лет я его на крузаке новом увидел на кладбище, когда он, наверное, кого-то отпевать шел. Я ему, помню, тогда всё сказал, твари этой. Я то тогда реально даже подумал, что он настоящий, по принципам и законам там своим, а он просто из-за бабла мне тогда… сука. Ну а мать моя в его церковь, помню, бабки только и носила. В доме порой жрать нечего было, зато этот пес всегда был сыт.

– И к чему ты мне это…, -неожиданно сказал он этому незнакомому человеку, сразу же, ещё более неожиданно, получив тяжелым кулаком прямо в лицо, оставшись держаться на скрипящей табуретке.

– Да к тому, что вы весь русский народ в рабов превратили! Вы рабами правили, а вами, такими же рабами, только более умными – власть! Вот и конечно, когда война случилась, все сразу обосрались. Из за вас нам теперь приходится страну с колен поднимать. Где ваши православные? Где, скажи мне? Ни одного нет! А если есть, так сидят себе тихо в закрытых городах и не высовываются. Жрут свои бабки до сих пор, наверное. А людям обычным что? Подыхать от голода и холода, да? А господь там потом, после смерти поможет, точно.

Этот человек, разгневанно, с покрасневшим и искренним лицом двинулся в сторону двери. Открыв её и сделав шаг вперед, он неожиданно снова зашел назад, посмотрев на разбитое, окровавленное лицо Ромы.

– Пока живой, буду вас всех, сектантов, истреблять. Жизнь отдам ради того, чтобы нормальных и сильных людей вырасти.

Потом мигом исчез, оставляя лишь где-то в коридоре всё тот же быстрый звук, наступающих на бетонный пол, кирзовых ботинок. В комнату зашел тот человек, что доставил его сюда, быстро застегнул наручники и повел по тому же самому направлению, наверное, в ту же камеру.

Кажется, теперь всё становилось хоть немного ясным и понятным. Теплая и сыроватая комната уже никак не вызывала хотя бы малейшего спокойствия, с каждой минутой всё больше заставляя его бояться. Страх какой-то безысходности начинал разъедать совсем по-другому. Глубокие чувства в один момент немного вылезли из него наружу, с огромным страхом пытаясь осознать, что на самом деле происходит? Ещё неделю назад он не мог себе представить, что в мире сейчас происходит такое, а тем более, что всё это будет происходить именно с ним. Какие-то резкие и одинокие мысли проскакивали в его голове, пытаясь поверить, что всё это не правда и что, может быть, он спит? Были даже и варианты того, что это часть какого-то плана Сереги, которая обязательно должна хорошо закончиться. Но пока что, большая часть выдуманных предположений сводилась лишь к тому, что он с полностью поникшим видом примерно понимал всё происходящее. Теперь слова командира однозначно имели вес той самой правды, которые ещё пару дней назад просто не хотели восприниматься, как слова о настоящем. Получается, что на самом деле была какая-то война и то идиотское радио, что ему приходилось слушать почти год, по сути, несло обычную, пропагандитскую чушь. Но всё же, больше всего ему не удавалось хоть немного понять, зачем люди стали так относиться друг к другу? Ему не хотелось верить, что такие же тогда убили Марту и других жителей? На самом ли деле они на столько обезумели, что стали убивать из-за веры? Просто из-за того, что человек нёс свой крест, никак не причиняющий вред другим? Чем больше он пытался в это углубиться, вспоминая всё старое и новое, пытаясь собрать это в одну кучу, тем чаще с его глаз на холодный пол капали слезы. Усталость от всего в какой-то момент настолько завладела телом, что ему больше просто не хотелось в нем быть. Это мерзкое чувство ещё умудрялось добить ощущение предательства, которое он не раз совершил, опасаясь лишь за свою никчемную жизнь. Что, если бы он ещё тогда, при знакомстве с Артуром, сказал ему, что он священнослужитель? Может, тогда бы всё и закончилось? А если бы он это сказал возле заправки? Правда, лишь Серегин совет на этот счет хоть немного успокаивал его, надеясь на малейшую пощаду.

– Господи, – вслух проговорил он. – Пости ты меня грешного. Отпусти мне все мучения мои. – С его лица жадно текли всё те же слезы, а он молился, в этот миг, никак не думая о чем-то другом.