Читать книгу: «Межгорье», страница 5

Глава 9. Виктория

Ужинать Клим не пришел. Его не было и за обедом.

Непривычно молчаливый и мрачный Андрей ест жареную картошку.

– А где?.. – я указываю взглядом на пустую тарелку и приборы, которые поставила для Клима.

Прожевав, Андрей оставляет вилку в тарелке, но отвечать не спешит. Сложив руки под грудью, он смотрит перед собой невидящим взглядом.

– Утром я усыпил Магеллана, – произносит после продолжительной паузы.

– Ох… Клим принял решение?

Андрей хмыкает.

– Ага, два раза. Я сам принял решение. Он узнал уже по факту.

– Ты же говорил, что последнее слово за хозяином.

– Ну, если у хозяина кишка тонка… – угрюмо усмехается Боголюбов. – Знаешь, вообще-то, я тоже был его хозяином.

Видно, что история с Магелланом и для него стала настоящим испытанием.

– Клим сильно расстроен?

Андрей пожимает плечами.

– Он со мной с утра не разговаривает.

– А куда вы дели… – я умолкаю, не зная, как правильно сказать: труп или тело.

– Он закопал его в лесу, – говорит Андрей.

Я вздыхаю.

– Ясно.

Затем встаю и открываю один из навесных ящиков, где видела несколько контейнеров с крышками. Беру тот, что среднего размера, и наполняю его еще теплым картофелем, туда же кладу пару сарделек.

– Что ты делаешь? – интересуется Андрей.

– Отнесу ему ужин.

Мужчина многозначительно качает головой.

– Я думаю, это не самая лучшая идея.

– Пойдешь сам? – протягиваю ему контейнер.

– Нет. Делать мне нечего, – резкими движениями Андрей сгребает остатки картошки на своей тарелке. – Проголодается – сам придет.

Тогда я закрываю контейнер крышкой, кладу сверху пару ломтей хлеба и убираю все в пакет-майку. Уже в прихожей надеваю кроссовки и беру налобный фонарь.

На улице совсем темно и по-осеннему прохладно.

Прошлая неделя была щедра на солнце и жару, а в последние дни температура едва ли превышает пятнадцать градусов. Дождей нет, но уже который день облачно. Лето закончилось.

В доме на дереве нет света, однако я все равно направляюсь туда, к высоким соснам, на которых постройка стоит словно на сваях. Хотя сейчас, в темноте, она больше напоминает избушку на курьих ножках. Оказавшись рядом с домиком, я вспоминаю, что попасть в него можно только по веревочной лестнице.

– Клим? – зову парня, задрав голову. – Ты спишь?

Прислушавшись, я жду ответа, но кругом тихо. Лишь неподалеку, в сухой траве, кто-то шуршит. Собираясь переключить фонарь и сделать его поярче, я вообще вырубаю свет, а в следующую секунду, повернув голову, замечаю два горящих в темноте глаза. На ум приходит что-то совершенно дикое.

Волк.

И даже сердце судорожно сжимается от какого-то смутно знакомого первобытного страха. Конечно, еще до того, как снова включаю фонарь, я догадываюсь, что это одна из собак. Вскоре мне в ногу упирается мягкий влажный нос, он же обнюхивает пакет с едой.

Это Веста.

Присев на корточки, поглаживаю собаку между ушами.

– Сторожишь своего хозяина? – обращаюсь к собаке. – Он там?

Будто бы сообразив, о чем я, Веста задирает голову и смотрит на убежище Клима. Еще пару минут я жду, надеясь, что Клим услышит меня, но парень так и не спускается.

Повесив пакет на запястье, я дергаю лестницу, проверяя ее на прочность, и начинаю забираться. Высота от земли до дома метра два, не больше, но, когда ты поднимаешься по болтающейся лестнице – кажется, что все пять. Добравшись до самого верха, я останавливаюсь, чтобы перевести дух и прикинуть, как лучше забраться на площадку, но в этот момент меня втягивают наверх.

– Какого хрена? – первым делом интересуется Клим, поставив меня на ноги.

Луч фонаря бьет ему в глаза, парень жмурится и, развернувшись, скрывается внутри темной постройки.

– Я принесла тебе ужин, – держась за перила, я кручу головой, опасаясь свалиться.

Делаю несколько неуверенных шагов и тоже забираюсь в домик.

– Зачем?

Услышав голос Клима, машинально поворачиваю голову туда, откуда доносится его голос.

– Ты весь день ничего не ел.

– Ой, да выруби ты свой фонарь, – бормочет парень.

Я вижу, что он сидит на краю какой-то лежанки. А затем загорается свет. Круглый светильник расположен над изголовьем грубо сделанной кровати. Ну как кровати? Брус просто уложили плотно друг к другу, а сверху водрузили матрас. Помимо кровати здесь есть стол и стулья, на которых лежит какая-то одежда. В общем, интерьер, мягко говоря, аскетичный, как в келье у монаха. Но самое необычное, что на полках есть книги, их немного, но удивляет само их наличие.

Я молча подхожу к столу, снимаю со лба фонарь и достаю из пакета контейнер.

– Это он тебя подослал? – спрашивает Клим.

На его каменном лице мелькает растерянность.

– Нет. Я сама… – комкаю пакет и прячу его в карман кофты. Обхватив колени, парень сидит на краю матраса. – Мне жаль твою собаку. Правда. Но ты же понимаешь, почему твой отец это сделал?

– Ты все сказала? – огрызается Клим.

Из-за тусклого освещения его глаза кажутся темными, такими же, как и окружающий нас лес, который чернеет в панорамном окне. Сегодня я впервые вижу парня в футболке. Надо полагать, что даже самые закоренелые Маугли иногда ощущают холод.

– У тебя здесь прохладно, – замечаю я, пряча руки глубоко в карманы. Наверное, зря я пришла. – Почему в дом не перебираешься?

– Хочешь согреть меня – раздевайся, – Клим похлопывает ладонью по матрасу.

Я качаю головой.

– Клим…

– Что? – он пожимает плечами. – Снова – нет? Тогда уходи. Я не ребенок, не надо меня жалеть.

– Никто не говорит, что ты ребенок. Всем иногда бывает плохо, – мягко говорю я.

– Какого черта ты здесь забыла? – ни с того ни с сего спрашивает парень.

Я рассеянно смотрю на него.

– Что?

– Для чего он тебя нанял, ты знаешь? – он перефразирует вопрос.

Что не облегчает мне задачи. Потому что он тоже странный. И я ни капельки не понимаю, что означает выражение лица Клима.

– Ну, как бы, да.

– Уезжай… Тебе не место рядом с нами.

– Почему?

Клим пронзает меня жгучим взглядом.

– А зачем нам баба, которую нельзя ебать? Ты бесполезна, – ленивым тоном объясняет он. Я же внутренне содрогаюсь от столь грубых слов. В животе тугим узлом скручивается обида и напряжение. Находиться рядом с этим парнем, разговаривать с ним – это какие-то чертовы качели. – Я разберусь с твоей тачкой, и сразу уезжай, – повторяет Клим более настойчиво.

Тряхнув головой, я перехожу на крик:

– Да чем я тебе мешаю?! Чем?!

– Ты думаешь, в этом дело? – губы парня дергаются. – Что ты мне мешаешь? Да ты бы съебалась отсюда прямо сейчас, если бы только могла залезть мне в башку и узнать, что я хочу с тобой сделать. Серьезно. Ты тормоз, Вика.

– А ты ненормальный.

– Только заметила? – этот грубиян еще и улыбается. – Иди к нему. Скажи, что я поел и все осознал. Пусть погладит тебя по головке.

– Я же тебе говорю, что твой отец меня не присылал! – упрямо повторяю.

– Уходи. А-то я передумаю, – цедит он сквозь зубы.

– Насчет чего? – я ни черта его не понимаю.

– Ты что тупая?! Вали, блядь, отсюда! – рычит Клим, вкидывая голову.

Но мне не страшно. Плевать, что он здоровый качок. Пора поставить его на место.

– Нет, знаешь, я возьму свои слова обратно, – говорю я. – Ты ребенок. Ты маленький мальчик в теле мужика, который совершенно не умеет себя вести. И на счет собаки… – мой голос хрипит от злости. – Из-за того, что ты боялся взять на себя ответственность или еще чего, твой пес мучился. Андрей поступил правильно, а ты сидишь тут и дуешься на весь белый свет. Взрослые так себя не ведут. А то, что ты готов трахать все, у чего есть грудь, еще не делает тебя взрослым! – высказав все, что о нем думаю, я перевожу дыхание.

– Это он сказал? – усмехается Клим.

– Это я говорю! – бросаю на него испепеляющий взгляд. – Не умеешь нормально общаться – пошел к черту!

Схватив со стола контейнер, швыряю его в сторону парня, но тот не долетает. Крышка открывается и весь картофель вываливается на пол.

Сообразив, что сделала, я съеживаюсь. В груди грохочет сердце.

Почему-то, кажется, что Клим сейчас вскочит, подбежит ко мне и… не знаю. Я жду хоть какую-то реакцию. Но парень продолжает сидеть. И чтобы больше не испытывать судьбу и терпение этого психа, я хватаю фонарь и иду к выходу.

– Вика, подожди, – летит мне вслед. Я даже не оглядываюсь, натягивая на голову резинки фонаря. – Спасибо. За еду.

– Да пошел ты! – рычу в ответ. – И засунь "спасибо" в свою накаченную жопу!

Мне кажется, или он смеется?

Теперь я жалею, что Клим не подошел ко мне. Ведь тогда бы у меня была возможность пнуть его по яйцам.

Раздраженная, сама не понимаю, как спускаюсь по лестнице и добираюсь до дома. Где, хлопнув дверью, разуваюсь и швыряю фонарь на полку.

– Ну… как он? – из кухни показывается хозяин дома.

– Великолепно! – с сарказмом говорю я, проходя мимо него. – Подбирает с пола свой ужин. Как собака.

Я злюсь на Клима и на себя. Терпеть унижения от этого неадекватного мальчишки уже становится моим коньком.

На кухне первым делом заглядываю в мойку, собираясь вымыть оставленную посуду, но там пусто, как и на столе.

– Я тебя предупреждал. Не надо к нему лезть, когда он не в духе, – говорит Андрей.

– Лезть? – оглядываюсь на него. – Так ты называешь проявление заботы? Что ж. Теперь ясно, в кого он такой!

Нахмурив брови, Андрей отводит взгляд.

Я осматриваю чистую кухню. На сегодня для меня работа тут закончена.

– Вика…

Андрей, встает на пороге, видимо, догадавшись, что я собираюсь свалить.

– Все. Я устала, – качаю головой.

Мой взгляд скользит вверх, встречаясь с голубыми глазами мужчины.

– Извини, пожалуйста, – просит Андрей.

– Ты так и будешь постоянно за него извиняться?

– Я не за него, я за себя. Ты молодец, что сходила, – Андрей виновато улыбается. – Это многое о тебе говорит, как о человеке. И вместо того, чтобы сказать тебе спасибо, я начал лезть под шкуру. Извини, ладно? Я не хотел тебя обидеть. Просто тоже перепсиховал из-за Магеллана. Он был для нас больше, чем любая из собак. Считай, что сегодня я отправил на тот свет своего друга, – вздыхает он. – А Клим… Он справится. Он и не такое вывозил. Просто надо дать ему несколько дней. Хорошо?

– Как скажешь, – мне уже реально плевать на то, плохо ли Климу.

Он у меня в печенках сидит.

– Пойдем кино посмотрим? – предлагает Андрей. – Я заварю тебе чай с мелиссой? – Поджав губы, я упорно молчу. – Вика? Ну не сердись, пожалуйста. Это наши с ним дела, мы разберёмся. Не принимай все близко к сердцу.

– Хорошо.

– Так что насчёт фильма и чая? – он уговаривает меня своим настойчивым взглядом.

Понемногу я смягчаюсь.

Стоит признать, что у меня нет причин злиться на Андрея. Однако, как же далеко упало яблоко от яблони. Андрей – просто душка в сравнении со своим необузданным сынком.

– Ладно. Давай, – соглашаюсь я.

А этот пусть мерзнет в своем шалаше.

– Иди пока выбирай, – говорит Андрей.

Испытывая смешанные чувства, я плетусь в комнату, сажусь на диван и из десятков, если не сотен, фильмов не могу выбрать ни одного.

– Ну что? – спрашивает Андрей, когда входит в комнату через несколько минут.

В одной руке у него чашка с чаем, в другой – пустой бокал, а под мышкой зажата бутылка.

– Спасибо. Не могу определиться, – забираю чашку. – Чем больше выбор, тем хуже.

Андрей садится рядом и ставит бутылку на пол.

– Ладно. Давай я сам, – берет в руку пульт. – Этот видела? – спрашивает, открыв одну из папок.

Я читаю название на латинице:

– Апокалипсис. – Качаю головой. – Нет.

– Отлично. Только он с субтитрами, – предупреждает мужчина.

– Я умею читать.

Андрей принимает мой ответ за руководство к действию и запускает фильм.

– Выпьешь со мной? Виски? – тянется к бутылке.

– Я же говорила, что не пью.

Сделав небольшой глоток чая, чувствую в нем освежающие лимонные нотки мелиссы.

Андрей наливает себе виски, немного, на два пальца, и приподнимает бокал.

– Тогда с твоего позволения. – Мужчина разом опрокидывает в себя содержимое бокала. Я делаю еще один глоток, слушая, как он громко дышит. – А ты как, вообще не пьешь? – спрашивает, убирая пустой бокал на пол.

– Совсем, – отрезаю я. Но потом понимаю, что это прозвучало невежливо. – Моя мать – запойная алкоголичка, – объясняю я более сдержанно. – Когда мне было двенадцать, ее лишили родительских прав. Поэтому каждый раз, когда мне предлагают выпить, я думаю о том, куда меня это может завести.

– Ты жила в детском доме? – спрашивает Андрей тихим голосом.

– Да, четыре года. А до этого почти два – в социально-реабилитационном центре. У матери была возможность забрать меня. Всего-то нужно было привести в порядок квартиру и перестать пить. Она инвалид с детства, пенсию получает… И все на пьянку.

– Прости, если спрашиваю, – осторожно произносит мужчина, – а отец?

Я пожимаю плечами. Напрасно он так. Эта тема давно меня не расстраивает.

– Без понятия, где он. Я безотцовщина.

– Вот так. И при живой матери стала сиротой, – с сочувствием говорит Боголюбов. – Ты с ней жила? После детдома?

– Ну а где еще?

– Понятно. Она знает, что ты здесь?

– Нет. Никто не знает. И никому нет дела. Я всю жизнь сама по себе.

Я смотрю в экран, пытаясь сосредоточиться на происходящем, но кожей чувствую, как Андрей смотрит на меня.

– Знаешь, что я думаю? – говорит он спустя какое-то время. – Сам по себе – не так уж и плохо. Это значит, что у человека хватает сил и духа, чтобы одному справляться со всеми испытаниями и трудностями. Ты сильная, Вика. Но сильными не рождаются.

Я горько усмехаюсь.

– Да, слышала, ими становятся. Только я что-то, если честно, не чувствую никакой силы. Просто хочется… – перевожу взгляд на мужчину, – я не знаю… тепла. Чего-то простого, человеческого. Ведь это же ценность?

Андрей дарит мне ободряющий взгляд.

– Еще какая. Мне кажется, после таких слов я должен тебя обнять, – говорит он, придвигаясь ближе. Я втягиваю голову в плечи, не зная, как реагировать. – Ладно. Просто иди сюда, – Андрей заводит мне за спину руку и успокаивающе гладит по плечу, словно берет под крыло.

Я жмусь к нему, испытывая какую-то физическую потребность в столь тесном контакте. Меня редко кто так обнимал – по-отечески, искренне и крепко. Редко. Практически никогда.

Я поднимаю лицо, смотрю на Андрея, изучая его. И вот уже мой большой палец исследует линию челюсти мужчины, проводит по аккуратной щетине. Андрей опускает взгляд. Его лицо так близко.

Я сглатываю. А потом… Сама не понимаю, как все случилось…

Андрей целует меня так мягко, со вкусом, но в то же время страстно и настойчиво, воруя мое дыхание. На его горячем языке, которым он ласкает мой, чувствуется вкус виски, но меня это не отталкивает. Наоборот, я протягиваю вперед руки и обвиваю Андрея за шею. Он уже почти лежит на мне. Я чувствую его – большого, горячего и сильного. Надежного. Мне хочется верить, что Андрей такой.

Одна его рука находится подо мной, а вторая забирается под футболку, оглаживает живот, а потом и вовсе задирает футболку.

Требовательные мозолистые пальцы отодвигают чашечку лифчика, моя грудь оказывается под большой теплой ладонью. Наши языки танцуют, тесно сплетаясь друг с другом.

Я стону в губы мужчине, когда он водит центром ладони по соску, превращая его в источник электричества. Оно движется по венам и скапливается между бедер.

И, похоже, этот стон отрезвляет Андрея.

Его губы становятся жесткими и медленно отпускают мои. Я открываю глаза.

– Вика… – хрипло произносит Боголюбов. – Думаю, нам не стоит… – С шумным вздохом Андрей опускает мою футболку и садится, после чего откидывается на спинку дивана. Чувство стыда накрывает меня с головой. Лицо горит огнем, пока взгляд блуждает по профилю мужчины. – У меня и в мыслях ничего такого не было. Просто. Чтобы ты знала.

Ругая себя за то, что натворила, я медленно киваю, чувствуя при этом, что краснею еще сильнее. Вокруг губ ощущается легкое жжение от щетины Андрея. Я провожу по коже пальцами.

– Это ты меня извини, – встаю с дивана. – Я лучше пойду спать.

На самом деле, хочется выбежать из комнаты – настолько мне стыдно, но каким-то чудом я беру себя в руки и медленно ухожу.

Уже в комнате, лежа в постели, пытаюсь проанализировать случившееся. Да что тут анализировать? Я сосалась со своим начальником и позволяла ему трогать себя. Мне хотелось этого.

Бред какой-то.

Совсем недавно я злилась на Клима, считая его озабоченным полудурком, а сама-то… Вешаюсь на шею его отцу, как последняя шалава.

Что теперь Андрей обо мне подумает?

Ведь это именно я инициировала наш поцелуй.

Глава 10. Клим

– Вот ты где, – отец находит меня возле вольеров, куда я только что загнал собак, с которыми гонял по лесу. – Как побегали?

– Нормально.

Запирая калитку, я расстегиваю пояс для каникросса.

– Ты долго еще будешь в молчанку играть? Ну что за детский сад? – требовательно интересуется отец.

Я разворачиваюсь к нему лицом, по которому бежит пот. Прямо сейчас мне необходим душ, а не очередная головомойка.

– Я тебя трогаю? – огрызаюсь в ответ и только сейчас замечаю в руке отца нож.

– В смысле? – злится он. – Ты забыл, с кем разговариваешь, сынок? Что за нахер капризы? Почему есть не приходишь?

– Решил выгулять нож? – дерзко ухмыляюсь, пропустив мимо ушей его наезды.

– Ага, можно и так сказать, – криво улыбается он, перекладывая клинок из одной руки в другую. – Если быть точным, это нож для выживания, – отец достает его из ножен и проводит пальцем по обуху, – гражданский аналог боевого армейского ножа шесть на девять, – продолжает он.

– Погоди, сейчас достану свой конспект, – дурачусь я.

– Ты должен меня понять, – помедлив, произносит отец совсем другим тоном. – Ты же знаешь, у меня не было выбора.

Вы снова возвращаемся к разговору о Магеллане.

Я кладу пояс на скамейку и беру бутылку с водой. Медленно откручиваю крышку, подношу к губам и пью жадными глотками так долго, насколько хватает дыхания. После чего выливаю остатки воды на ладонь и протираю лицо и шею.

– Ты его убил, – вполголоса говорю я.

Отец фыркает.

– Называй, как хочешь. – Он тычет в меня пальцем. – Но, если думаешь, что ты у нас один такой жалостливый, то ты нихера не понимаешь! В жизни бывают такие моменты, когда приходится задействовать холодный рассудок.

– Ты за этим меня искал? – спрашиваю я.

– Все, – отрезает отец. – Я больше не собираюсь оправдываться. И приходи обедать, – прищурившись, он рассматривает меня. – Или ты из-за другого гасишься? Все дело в Вике, да? Позавчера она вернулась от тебя сама не своя. Что ты ей наговорил?

Я пожимаю плечами.

– Просто велел убираться отсюда.

– Я думал, она тебе нравится.

Мне кажется, он видит меня насквозь.

– Вот поэтому ей надо уехать.

Отец вздыхает. Его взгляд смягчается. Ненавижу, когда он так на меня смотрит, словно на больного беспомощного щенка.

– Ты слишком строг к себе. Вы, вроде бы, поладили. Может, у вас бы и… получилось?

– Хочешь обсудить баб? – усмехаюсь я. – Серьёзно? Это что-то новенькое.

– Я хочу, чтобы ты сегодня пришел обедать, – говорит отец тем самым тоном, который не терпит возражений.

Честно говоря, я бы и сам не отказался от чего-нибудь горячего. Только перед глазами тут же встает Вика – злая и обиженная.

– И что, я опять должен перед ней извиняться?

– Я не знаю, – отец разводит руками. – Ты мужчина. Делай так, как считаешь нужным.

– Когда ты поедешь в город? – переключаюсь я.

– Зачем?

– Как зачем? Я что, должен ремонтировать ее тачку при помощи говна и палок?

– Так езжай сам. Купи все, что нужно, – заявляет отец. – Точно. У тебя же нет прав, – ехидно напоминает он. Я стискиваю зубы. – Ведь для того, чтобы получить права, нужно поехать в город. Какой-то замкнутый круг, да? – он испытующе меня разглядывает. Тогда я делаю то, что у меня получается лучше всего – строю из себя упертого дебила. – Я знаю, ты не любишь, когда тебе что-то навязывают, но ты не можешь сидеть здесь и дальше безвылазно, – заметив мой стеклянный взгляд, отец вынужден сменить тон.

– Я – могу. Это ты не можешь.

– Клим… – он качает головой. – Ну я же не вечный.

– Сделаем так, – мне приходит мысль, – я просто закажу, что надо.

– А забирать как будешь?

– На почте Дашка заберет. Все равно каждую неделю приезжает.

– Молодец, выкрутился, – усмехается отец, явно недовольный моей находчивостью. – Думаешь, всю жизнь так сможешь? Однажды возникнет ситуация, которая заставят тебя выбраться отсюда. Хочешь ты того или нет.

– Вот тогда я это и сделаю.

Тяжело вздохнув, отец крепче стискивает рукоять ножа и заявляет:

– Пойду зарежу курицу.

Меня забавляет его сердитый вид.

– Ну и кто еще из нас псих?

– Ты не псих, Клим. Не знаю, откуда такие мысли взялись в твоей голове, – говорит он с озабоченным видом. – Может, ты и не похож на парней из деревни или из города, но ты неплохой. Я знаю, ведь это я тебя вырастил. Не обижай, Вику. Ей и так несладко пришлось в жизни.

– Уже излила тебе душу? – прищурившись, изучаю его лицо.

Отец говорил, что Вика с ним не спит, только это было несколько дней назад. Они вдвоем в доме…

– Хорош доставать ее, я сказал! – рявкает отец. Затем резко выдыхает и продолжает более спокойно: – Просто постарайся быть с ней мягче, ладно? Она здесь надолго.

Проводив взглядом отца, который скрылся за птичником, я смотрю на дом, где сейчас хозяйничает наша сексуальная домработница.

Она здесь надолго.

***

В обеденное время мы втроем встречаемся на кухне.

Я еще мокрый после душа, а у отца в руках освежеванная куриная тушка. Вика в своем узком эротичном фартуке нарезает последнюю булку хлеба.

Завтра нужно встать пораньше.

Я начал печь хлеб назло отцу.

Сегодняшняя наша стычка – не первая и не последняя, когда отец пытается вышвырнуть меня с заимки. Конечно он говорит, что заботится обо мне, думает о моем будущем и прочей благой херне. Только не нужна мне такая забота. Мне нравится моя жизнь. Здесь я нахожусь на своем месте и делаю то, что умею и хочу. Зачем мне учиться еще чему-то?

Так вот однажды он решил проучить меня.

Как я это называю – преподать урок.

Раз мы сели за стол, и я стал искать взглядом хлеб. Его не оказалось. Я спросил отца, где хлеб. А тот ответил: “В магазине”.

Так он тонко намекал, что хлеб не растет на дереве, что его нужно покупать, за ним нужно ездить. Я понял, к чему он ведет, и вечером уселся за ноутбук, чтобы узнать, как делается хлеб.

В доме всегда был стратегический запах муки и сахара, поэтому проблем с ингредиентами не возникло. Я сделал все, как говорилось в рецепте – начал с закваски.

Мой танец с бубнами вокруг нее отец конечно же заметил, однако ни словом не обмолвился. На пятый день я испек хлеб. Хотя едва ли его можно было так назвать. По консистенции он больше походил на бетонный блок, и есть его было невозможно, но я не сдался. Так спустя три года мы с отцом полностью перешли на домашний хлеб, а я доказал ему, что не такой уж я и рукожопый неумеха. Только теперь ставки повысились. Он хочет, чтобы я поступил в универ и получил диплом.

А все, чего хочу я, находится здесь на нашей заимке. Но до отца все никак не доходит.

Короче, вот такой у нас с ним конфликт интересов.

Я сажусь за стол, когда отец шмякает безголовую тушку прямо на стол рядом с мойкой, где стоит Вика.

– Что это? – она в ужасе смотрит на курицу.

Я молча смеюсь себе под нос, прикрывая рот кулаком.

– Мясо, – потеснив Вику у мойки, отец намыливает руки и тщательно их ополаскивает.

– В морозилке хватает всякого мяса, – замечает Вика. – Тебе ее не жалко?

– Мне жалко пшено, – парирует отец. – От этой курицы все равно не было пользы, она несколько недель уже не несется. Только кормить зазря. Да и в качестве мяса толку тоже не особо, но из несушек получается вкусный бульон. Свари завтра лапшу, – распоряжается он.

Вика поджимает губы, походу, мысленно устраивает поминки бедной цыпе. А я пялюсь на ее розовый рот, мечтая раздвинуть губы, запихнуть туда свой язык и попробовать ее вкус.

Мне хочется так много всего с ней попробовать, что впору брать тетрадь и составлять список.

Ну, во-первых, оттрахать ее до посинения.

И, во-вторых, тоже.

А, в-третьих, сделать с ней все, все, все.

Отец считает, что Вика мне нравится. Только это слишком малая часть того, что со мной происходит.

Не забуду, как она наорала на меня позавчера.

Вика держалась так смело, словно была в состоянии надрать мне задницу, и после ее ухода я почувствовал себя не так хреново… Или той ночью, когда у Тары появились щенки, меня тащило от того, что я держу ее в объятиях.

С другими девушками я такого не испытывал.

Она же теперь в упор меня не замечает, а я не замечаю ничего, кроме нее.

Пока Вика наливает суп и расставляет тарелки, мой взгляд скользит по ее телу. Пах наполняется жаром. Член дергает под одеждой, потому что в моей голове сейчас разворачивается совершенно дикая картина, где я трахаю Вику – на мойке, на столе, на полу, на потолке…

Я незаметно опускаю руку под стол и поправляю член. И смешно, и стремно. Мне еще ни разу не доводилось обедать со стояком в штанах.

Это даже для меня слишком.

Но я не хочу есть. Я хочу кончить.

Опустив глаза в тарелку с супом, заставляю себя дышать медленнее. И все потому, что вчера я смотрел, как Вика мылась в душе…

Черт бы ее побрал.

Мне не спалось. Около десяти я проверил Тару с щенками, поменял ей воду, а потом просто шлялся по двору, пока не заметил, как в ванной на втором этаже загорелся свет.

Гребаная шторка оказалась приоткрытой наполовину, и я просто охерел.

За стеклом стояла Вика – с распущенными волосами, голая, беззащитная. Задрав голову, я попятился, чтобы лучше разглядеть девушку, поблагодарил наследственность за острое зрение и собрал все маты.

Настолько она охуительная.

Вообще-то, я предпочитаю, чтобы у телки была хорошая мясная задница, чтобы шлепнуть по ней с оттяжкой и схватиться, не люблю долбиться в кости. Все остальное я редко рассматриваю. Но на Вику хотелось смотреть. На ее узкую талию, выпирающие косточки на бедрах, о которые можно порезаться, и груди – небольшие, упругие с нежными розовыми сосками. А потом я чуть легкие не выплюнул, когда Вика намылила свой крошечный лобок и начала аккуратно водить по нему розовой бритвой. До этого момента я даже не придавал значения тому, что там у баб произрастает между ног. Хотя, гоню.

Свою первую запомню навсегда.

В позапрошлом году мне исполнилось восемнадцать, и отец решил, что пришла пора сделать из меня мужчину. Как-то в конце весны он пригласил к нам свою знакомую Свету. Мы смотрели телек и пили втроем пиво, а потом я без палева слился, решив не мешать отцу мутить с телкой.

В этом не было ничего удивительного. Время от времени на заимке появлялись женщины, только надолго никто из них не задерживался и уж точно никто не приходил по мою душу.

Но тем вечером Света поднялась ко мне в комнату. Тогда я уже несколько лет активно работал рукой, смотрел порно и девственником считал себя чисто номинально. Света же явилась, чтобы помочь мне разобраться с этим, провести, так сказать, обряд инициации. До тех пор в мою комнату ни разу не вламывались тетки и не светили сиськами, поэтому я сразу сообразил, зачем она здесь.

Но, стоило мне увидеть ее волосатый лобок, похожий на рыжую мочалку, я начал угарать. Не знаю, что меня рассмешило, наверное, я перенервничал. Все-таки первый раз – это большая ответственность. Все равно, что экзамен. Но я едва не завалил его. Смотрел на ее мохнатую пизду и ржал как конь. Сначала Света решила, что я псих, о чем тут же сообщила, потом обиделась, одеваться начала. Тогда я состряпал хмурую мину, попросил Свету повернуться ко мне задницей, надел презерватив, который она принесла, и трахал ее целых полминуты. На большее меня просто не хватило…

Поперхнувшись своими мыслями, я откашливаюсь и пью морс, а затем смотрю на Вику, думая, как бы ее снова достать.

На ум ничего путного не приходит, поэтому я просто прошу:

– Передай соль, – смотрю на нее, облизывая губы. И добавляю более тихо, почти шепотом: – Пожалуйста.

На секунду Вика подвисает, в ее взгляде даже мелькает удивление, но в итоге она едва ли не швыряет в меня солонкой, отчего я возбуждаюсь еще сильнее.

Никак не могу выкинуть из головы вчерашнее шоу, которое видел в окне. У меня до сих пор тело гудит от того, что я испытал, став его невольным зрителем.

Ведь Вика там не просто душ принимала…

Закончив с бритьем, Вика вымыла голову, затем намылила тело и стала тереть себя мочалкой. Только потом ее движения стали замедляться. И я реально подавился своими бронхами, когда понял, что она делает.

Сперва Вика просто осторожно водила мочалкой по груди и между ног, теребила соски, мяла груди. Затем, прислонившись спиной к стене, она бросила мочалку, положила ладонь на низ живота и стала ублажать себя. Прикрыв глаза, терла клитор, да так, что тот едва не задымился. Но когда ее пальцы скользнули внутрь…

Что мне оставалось? Я засунул руку в штаны и провел пальцами по своему стволу. Потом еще раз, и еще…

Это было потрясно.

Нет. Это было охуенно потрясно.

Я не знаю, как ещё описать.

Ведь мне никогда не приходилось дрочить, стоя на улице, и смотреть на реальную девушку, которая тоже мастурбировала.

И это зрелище было в сто раз горячее и круче той порнухи, что есть у отца на жестком диске. Раньше ни одна девчонка не кончала на моих глазах. Да меня и не волновало их удовольствие.

Последние полгода я трахал только Дашку. Той вообще до лампочки на всякие нежности. Обычно, я просто ставлю ее лицом к стене, нагибаю и сую в нее член. Ах-да, еще я прошу ее не орать. Потому что она стонет и визжит так, что в питомнике собаки выть начинают.

Но вчера, когда я смотрел на Вику, на то, как она выгибает спину и трахает себя своими маленькими пальчиками, мне захотелось проделать с ней все это своим членом, пальцами, языком, залезть во все ее дырочки, попробовать ее на вкус. Стало любопытно, а каково это – доводить девушку до оргазма?

Сука. Вот зачем я об этом вспомнил?

Теперь придется сидеть за столом, пока стояк не упадет.

Мать вашу…

Не то, чтобы у меня раньше не вставал в присутствии девчонки, но, похоже, тут все дело в том, что Вика для меня недоступна. А я даже не подозревал, насколько это может заводить.

Но зато отлично понимаю, зачем отец мне ее подсовывает. Он хочет преподать с помощью нашей хорошенькой поварихи очередной урок – что-то про отношения с женщинам. Он же сам сказал: ”Обычно, женщинам нужно много всего”.

Только Вика реально – крепкий орешек. Взять и просто поставить ее лицом к стене точно не получится. Но я уже говорил – так даже интереснее. Намного.

И, если бы мы встретились с ней в городе, у меня бы не было никаких шансов. Только здесь, на заимке, нет других парней. Отец сказал, что не претендует на нее. Да хоть бы и претендовал… Мне это не помешало с самой первой секунды, как увидел ее, думать о том, что я хочу с ней сделать…

– В середине октября с Зевсом на выставку в Уфу поеду. Справитесь тут без меня? – говорит отец, приступая ко второй порции супа.