Возвращаться – плохая примета. Том 1

Из клеток с канарейками, стоящих в углу комнаты, раздалась заливистая трель. Королева остановилась, заслушавшись. Потом обернулась к служанке:

– Завтра можно будет пригласить лорда на чай.

– Слушаюсь, Ваше Величество. К чаю подать вино с пирожными?

– Вино и пирожные были в прошлый раз. Пожалуй, закажи повару сливовый чай и аппетитные корзиночки с фруктами, лорд большой сластена.

Сделав книксен, служанка вышла.

Королева, подойдя к окну, вынула из складок пеньюара овальный медальон. В солнечном свете камни сверкали, как звезды. Украшение темного металла, инкрустированное мелкими бриллиантами, было редчайшим артефактом. Крошечные камушки складывались в руну 'Верность'. Все звезды мерцали, но одна, самая маленькая, горела ярче других.

Поднеся медальон к губам, Королева коснулась этой звездочки, и глаза ее наполнились слезами.

Глава 5

Принц Расколоритер ап Риинер скучающе глянул в окно и зевнул, прикрывая рот кружевным платочком. Придворные дамы, собравшиеся в малой гостиной, делали вид, что слушают музыку и спешили строить их высочеству глазки.

В целом картина получилась достойная кисти художника! Музыкантши располагались на фоне изящной гобеленовой драпировки, отделяющей небольшой альков. Вокруг в изысканных позах разместились дамы ближнего круга.

Наряды из плотного цветного бархата выгодно играли на фоне панелей темного дерева. Согласно последним модным веяниям, с высоких причесок фрейлин спускались тонкие полосы газа, расшитые блестками. Квадратные вырезы были по-вечернему смелы.

Чуть поодаль стояли кавалеры в строгих темных костюмах, украшенных широкими дворянскими цепями и строгой благородной вышивкой родовых гербов. Пожилые фрейлины восседали на массивных диванах у стен и подремывали, мерно кивая головами в такт музыке.

Его Высочество, изображая скуку, откровенно позевывал в платок. Одновременно он успевал строить глазки новенькой воспитаннице госпожи эт Бирук. Девушка мучительно краснела и сбивалась с такта. Все это тянулось уже больше часа, и терпение принца истощилось.

Когда флейты в очередной раз повели мелодию, он состроил самое нежное выражение лица. Потом взглянул на розовеющие щечки фрейлины, посылая ей воздушный поцелуй и легкую улыбку.

Мелодия захлебнулась. Гоф-фрейлина, осуждающе качая головой остановила концерт.

Принц с облегчением сбежал в свои покои – нужно было поспать. После ужина ожидались танцы. И, возможно, еще одна бессонная ночь в погоне за агентами «Чужой крови».

Но едва он вошел в свою комнату, в него полетел кинжал с резной рукоятью из кости. Принц уклонился, кинжал стукнул рукоятью в дверь и упал на пол. Покачав головой, Расколоритер буркнул:

– Все ребячишься, Уль! Не надоело?

– Не надоело, Рас! Мы здесь сидим, как мыши в мышеловке! Изображаем полных идиотов, а мама и госпожа Хранительница делают вид, что все прекрасно!

Их Высочество вздохнул и взъерошил тщательно причесанные волосы.

– Уль, понимаю, что тебе надоело. Ты хотя бы немного можешь развлекаться, а я должен изображать сластолюбивого болвана у ног прелестных леди. Так надо! Ты сам знаешь, сколько мы проживем, если перестанем строить из себя повес и оболтусов, – принц устало плюхнулся на диван, и потер переносицу.

– Сегодня я полночи переписывал счета за оружие и редкие ингредиенты для министра финансов. Шелка, парча, безделушки и духи… Вот, наверное, горничные удивляются, куда Хранительница столько драгоценных масел и духов выливает…

Старший брат задорно подмигнул младшему. Уль невольно улыбнулся. Вскочил с мягкой скамьи подошел к двери:

– Отдыхай. Теперь мой черед развлекать этот зверинец.

Дверь скрипнула. Младший принц ушел.

Принц Ульсоритас

Тонкая волна сизого тумана ползла к лесу. Небольшой конный отряд пробирался через луг к опушке. Не звенели удила, не стучали копыта, укутанные мешками.

Воины переговаривались негромким шепотом, выбирая одну из малозаметных тропинок, ведущих к избушке лесника.

Точку в обсуждении поставил молодой голубоглазый воин в дорогом плаще:

– Едем медленно вдоль тропы, так следов меньше. Спешить сейчас некуда. Адепт просил встречи в полночь, а мы подъедем, когда еще и луна не взойдет. Успеем все там осмотреть.

Воины молча втянулись на тропу вслед за полосами тумана.

Лес встретил их настороженной тишиной.

– Странно, – негромко проговорил самый пожилой из десятка, седовласый бородатый мечник. – Не слышно птиц.

– Уже вечереет, – шепотом возразил другой.

– Тс-с-с, – поднял руку командир, заставляя бойцов насторожиться. Те схватились за оружие. Потом отменил тревогу и засмеялся, заглушая треск сучьев: – Оленя с лежки согнали!

Остальные улыбнулись, не спеша убирать руки с мечей и арбалетов.

– Едем дальше. Груос, в дозор!

Гибкий невысокий юноша скользнул вперед между деревьями, передав коня другу. Шелест веток давно затих, и лес снова наполняла настороженная тишина.

На закате отряд остановился перекусить и размять ноги. Огонь бойцы разводить не стали – пожевали копченого мяса с хлебом, запили крепким отваром из фляг.

Отдохнув и подкрепившись, тщательно натерли руки и лица пучками душистой травы.

Особенно хорошо натирался старик, он же проследил, чтобы молодые воины, не отлынивая, стерли все запахи пищи: береженого Светлые Боги берегут!

Принц Ульсоритас покачивался в седле и размышлял: его отряд сорвали из летней резиденции, не дав времени отыскать мага. И письмо, которое доставил израненный голубь, тоже было странным.

Его прислал юноша, сопровождающий опытного дипломата. Несколько торопливых строк дышали ужасом и назначали встречу в лесной сторожке. Причем, другой голубь, прилетевший тремя днями раньше, сообщил о гибели дипломата при таинственных обстоятельствах.

Уль размышлял, не слишком ли много совпадений – под рукой не оказалось отряда гвардейцев. Рас, известный своим чутьем на дипломатические гадости, уехал на несколько дней. И даже вездесущая Хранительница отправилась на воды!

Все эти мысли не мешали принцу выбирать дорогу, чутко прислушиваться к шуму ветра в кронах деревьев и даже принюхиваться – иногда врагов выдавал запах немытых тел.

Вокруг сторожки, к которой медленно приближался отряд с принцем во главе, двигались невысокие серые тени. Одна из них, самая темная, руководила остальными.

Подчиняясь повелительным жестам, тени разместились на деревьях, укрылись в высокой траве, залегли на плоской дерновой крыше.

Закутанная в непроницаемо-черный плащ фигура еще раз осмотрела поляну перед сторожкой, взмахнула тонкими гибкими пальцами, накладывая полог тишины, и отступила за покосившуюся хибару.

Птицелов раскинул свою сеть, осталось лишь подождать неразумных пташек.

Не доезжая до поляны, Ульсоритас как всегда распределил воинов:

– Кронтал, прикроешь мне спину, Гонтал, ты справа, Сайлин слева. Диар, остаешься с лошадьми. Остальные россыпью вокруг поляны!

Бойцы привычно рассредоточились, затем медленно, осторожно выбирая путь среди деревьев и кустов подлеска, двинулись к поляне.

В окне избушки приветливо сиял огонек. Вокруг было тихо, но Ульсоритас чувствовал, как волоски на его руках встают дыбом.

Шагнув на поляну, принц замер – его на миг оглушило. Однако коварное заклинание не смогло обездвижить воинов, так как на это рассчитывал адепт «Чужой крови» притаившийся за сторожкой. Они тут же не рассуждая вынули короткий изогнутые клинки, удобные для всадника, а трое щелкнули крючьями, взводя арбалеты.

Адепт с некоторым сожалением пожал плечами: всех попавших в сеть придется убить – и взмахом руки отдал команду своим марионеткам.

В тот же миг вокруг отряда гвардейцев засвистели стрелы. В темноте большая их часть пролетела мимо, но две-три нашли свою цель, серьезно ранив королевских бойцов.

Уль, догадавшись, что в живых их оставлять не собираются, дал команду отступать. Но адепт немедленно отправил подчиненных разбойников в след.

На окраине поляны завязалась схватка, зазвенели сабли.

Чуть в стороне от свалки за высокими кустами стоял молоденький оруженосец, держа в поводу низкорослого крепкого конька. Через ветки бой почти не виден, слышен только шум и лязг. Сердце юнца рвалось в бой, но нельзя: приказ есть приказ.

Нападавшие поражали принца свинцовым блеском глаз и механическими движениями. Опытному воину ничего не стоило от них увернуться, но чтобы вывести незнакомцев в просторных халатах из строя приходилось буквально резать их на куски.

Поначалу, в пылу боя ни принц, ни опытный Кронтал адепта не заметили.

Уже более половины нападавших осели на вытоптанную коваными сапогами траву, когда из теней за избушкой выступила фигура в черном балахоне.

Протянув руки, посланец «Чужой крови» начал вливать в подчиненных наемников силу, заставляя их с тупым упрямством кидаться на гвардейцев.

– Кронтал! – крикнул Ульсоритас наставнику. – Видишь?

– Вижу, – ответил старый гвардеец. – Копье бы…

– Попробуй ножом, я прикрою!

Принц знал, о чем говорил, этот прием он отрабатывал с нянчившим его сержантом давно: Кронтал припал на колено, вынимая из ножен в сапоге тяжелый метательный нож, а Уль встал над ним, отметая попытки околдованных воинов помешать броску.

Нож долетел до фигуры в черном балахоне и бессильно свалился на землю.

– Колдун, – констатировал Кронтал, – а мы своего забыли.

– Не беда, – выдохнул принц, отрубая протянутую к наставнику руку. – Мы почти выбили бойцов. У него, наверное, уже сил нет.

Но близившаяся победа оказалась горькой: в пылу боя один из воинов поскользнулся на влажной от крови траве и неловко упал, открывая командира. Остальные кинулись прикрыть и не успели, совсем чуть-чуть. Но в том-то и дело, что чуть-чуть в таком деле не бывает…

Синий туманный мячик взлетел над сражением, немного повисел в воздухе, словно прицеливаясь, и упал на принца. Гортал и Сайлин одновременно взмахнули мечами, стараясь разрубить комок синего тумана. Боец так спешил, что стукнул своего сюзерена по затылку, сметая колдовскую липучку.

Поняв, что его магическая ловушка достигла цели, адепт швырнул горсть волшебной пыли, заметая следы, после чего скрылся незамеченным в глубоком овраге за избушкой.

Преследовать его никто не стал. Потерявшие управление нападавшие быстро сдались либо свалились, орошая кровью траву.

Раненые – человек пять-шесть – стояли или сидели на траве. Лошади косили налитыми кровью глазами и тяжело дышали, пережив короткий, но напряженный бой.

В центре поляны прямо на земле лежал раненый принц. Кронтал подбежал и прикоснулся к принцу, пытаясь понять где рана. Его сын подошел вместе с ним, готовый помочь. Едва прикоснувшись к телу, старик отпрыгнул. Заорал:

– Принц заражен «Синей паутиной»! Несите попону!

Изменившись в лице, парень погнал в избушку. Содрал все тряпье, что попалось под руку, и бегом вернулся к отцу.

– Теперь скорее завернуть в ткань – и к лекарю, к ближайшему лекарю, владеющему магией! – Старик тяжело вздохнул, смахивая набежавшую слезу: – У него есть сутки. Ежели не найдем ведуна, то принц умрет. Зараза магическая жизнь вытянет.

* * *

Отряд медленно въехал на сельскую улицу. За вороным тянулась волокуша с раненым принцем.

Временный командир отряда поднял руку. Воины замерли. В красно-золотом закатном свете по улице шла пригожая молодка с ведрами на коромысле. Подъехав ближе, предводитель внимательно взглянул на женщину и спросил:

– Красавица, где здесь у вас лекарь есть?

Женщина, остановилась на минуту и указала домик в конце улицы:

– Там живет травница, госпожа Руима.

– Нам бы лучше лекаря, мага, – взмолился усатый воин.

– Она все может. А другой лекарь только в Старых Карпушках, это два дня пути, – пояснила женщина и двинулась дальше своей дорогой.

Покачав головой, воинский наставник направил коня к указанному дому.

Маргарита

Вот и осталась я одна. Стало грустно. Накатило одиночество. Вокруг непривычно тихо. Нет знакомых городских шумов. Слезы сами набежали, но рыдать я не стала. Подняла голову, всмотрелась в розово – голубое небо.

Пора завтрак Врану нести. Сейчас заплету волосы и воды в баню натаскаю. Придет Руима из леса – наверное, вымыться захочет. А потом можно и на пригорке посидеть, тоска одолевает. Домой хочу.

Определившись с планами, встала с крылечка и вошла в дом. Льняное платье немного болталось на боках, я сама не заметила, как похудела. Но так, наверное, и лучше, не так жарко, а то в самое пекло пот льет с меня ручьем.

Волосы стянула маленькой резиночкой. Благо, в сумке лежал целый пакетик таких разноцветных резинок, взятый на месяц. Я вынула его не глядя, взяла резинку и сунула обратно.

Пошла к печи. Сняла заслонку.

Каша оказалась знатная – с мясом, с ароматными травками… Вот удивительно, такую кашу и собаке?

Впрочем, не мое дело. Сказали накормить – пошла кормить. Пожав плечами, принесла из сеней чисто вымытую миску Врана, положила кашу и вышла во двор. Поставила кашу на старый табурет и, как недавно Руима, стала его уговаривать:

– Вран, поешь, каша вкусная! Смотри, какой ты тощий! Ну поешь, пожалуйста!

Пес равнодушно посмотрел перед собой и снова уложил голову на лапы и закрыл глаза.

– Ах, так, – рассердилась я. Подумать только, собака ведет себя как ясельник: «то не буду, это не стану!» Может, ему глистов цитварным семенем погонять? Как хлебнет эту горечь, сразу нормальной едой вдохновится!

Задумалась. Что-то вертелось в голове… Тут мой взгляд упал на большую деревянную ложку, которую я по привычке оставила в миске.

Ага! Мы, значит, ясельники. Ну, ладно!

В мыслях появилась виденная недавно передача про огромных псов – сенбернаров. Ведущий удивленно вопрошал хозяйку питомника: «А как вы кормите таких собак? Морда, мягко говоря, неудобная, слюнявая?» На что женщина невозмутимо достала половник и просто высыпала пригоршню корма в распахнутую, как чемодан, пасть.

Идея прижилась.

Подхватив большую деревянную ложку наподобие половника, я зачерпнула кашу. Цапнув ошарашенного пса за нос, разжала челюсть и высыпала кашу в распахнутый зев. А потом захлопнула и придержала!

Бедное животное! Наверное, я что-то сделала не так. Он закашлялся, каша полетела во все стороны, а я свалилась на спину, так как сидела на корточках.

Подол задрался, и в голые ноги ткнулся холодный нос в крупинках каши. Фу!

Я быстренько перевернулась, доползла до крылечка и села.

Потом мы дулись друг на друга и не разговаривали. Я отряхивала платье и волосы, вздыхая на пыльные разводы. Пес стоял и разглядывал меня-дурочку, всем видом выражая скепсис.

Посидев еще немного, встал, подошел к миске, которую я чудом не опрокинула, и стал есть, не поднимая головы.

Вран все съел и благодарно лизнул меня в нос. Немного удивленная странной собачьей логикой, я унесла его миску драить и сушить.

Перемыла посуду. Подмела пол и пошла к колодцу, носить воду в баню.

Вран легко сам освободился от ошейника и ходил за мной туда-сюда по тропинке, а когда устал – прилег в зарослях смородины и просто наблюдал, поворачивая голову мне вслед.

Вот и с этим закончила. Есть еще не хочется. Чем заняться?

Знаю, пора разобрать сумку. Скоро месяц как я в этом мире, а руки все не доходят.

Руима показывала мне удобный сундучок в ногах лавки. Часть вещей, наверное, можно убрать туда.

– Так, что у нас тут? – откинула крышку сундучка и потянула язычок молнии на сумке.

Сначала из недр появился пакетик цветных резинок и тут же разлегся на кровати рядом с расческой. Потом две пары носков, белые и голубые, в хрустящей пленке. Блокнот на пружине, набор ручек, крем от загара и целая куча жизненно важного женского барахла.

С особым удовольствием я вытащила мешочек с рукоделием и доклад по философии.

Распределив свои «богатства» в сундучке, пришла к выводу, что ничего особо ценного у меня и нет. Бумажных денег тут не знают, монет мало, да и не золотые они… Разве только за экзотические подвески сойдут.

Документы типа медицинской книжки или направления на практику – вообще пыль. И кому тут может понадобиться крем от загара, если все и так смуглые и румяные? В общем, грустно. Правда, был еще небольшой запас лекарств, но он настолько мизерный, что особо погоды не сделает. Да и потом, Руима вылечит любую хворь быстрее, чем я «мяу» скажу.

Глава 6

В ворота постучали. Вран и ухом не повел, а я подкралась к калитке на цыпочках, и тихонько спросила:

– Кто там?

В ответ так же тихо ответили:

– Милава, госпожа! Я вам гостинцы принесла, Крас велел кланяться!

Я осторожно приоткрыла калитку.

На вытоптанном пятачке топталась молодка в розовом платье. Одной рукой она держала ребенка, а другой большую корзину. Чуть в стороне переминался с ноги на ногу ее муж.

– Примите, госпожа, – жарко зашептала женщина, впихивая мне в руки корзину, – век милости вашей не забудем!

Я решила, что Милава с перепугу попутала меня с Руимой, но она низко поклонилась и, оставив корзину на земле и все время оглядываясь, быстро вернулась к мужу. Он тоже мне поклонился, и они отправились обратно домой.

Я сунула нос в корзину. Там оказалась куча продуктов – битая щипаная курица с торчащими желтыми лапами. Целый гусь. Кусочек копченого окорока. Мед, сушеные яблоки, груши и вишни. Горшочек варенья и теплые носки.

Дома я завернула в крапиву тушку гуся и сунула скоропортящийся продукт в погреб – пусть Руима утром разбирается. Громадную курицу поставила на бульон. Это вам не наш бройлер с птицефабрики, пока сварится – часа три пройдет. Отварное мясо домашней курицы вкусное и душистое, но, если не доварить – уж больно жесткое и жилистое. Распихав все по углам, я, чтобы не киснуть, села попить чаю из заботливо укутанного тряпицей чайничка да полистать удачно прихваченные в библиотеке журналы.

Разглядывая яркие фотографии детишек с пластиковыми кубиками, резиновыми мячами и скакалками, грустно вздыхала – как это все недостижимо далеко теперь!

На последней страничке увидела знакомую выкройку: кукла – барыня. Грелка на чайник.

Ароматный чаек, яркая картинка и чистая, но абсолютно ничем не привлекательная тряпица навели меня на мысль сделать Руиме маленький подарок за возню со мной.

Взяла тряпочку, сбегала к бане и выстирала холстинку как следует. Пока мини-флаг развевался на перилах, приготовила все нужное: нитки, иголку, ножницы, завалявшиеся в сумке бусинки (ага, был у нас практикум по бисероплетению!).

Походив кругами, отыскала в углу сеней очески шерсти или пакли, не знаю… что-то серое, пушистое и не очень противно пахнущее. Села шить куклу.

Пристроилась прямо на крыльце – светло, тепло и Вран в качестве моральной поддержки.

Пока обдумывала, как буду шить, замурлыкала под нос развеселую, жутко привязчивую песенку про апельсин, подхваченную на практике.

Скроила простую основу, сметала, усилила скруткой подол и шею, набила тем наполнителем, который сумела отыскать, и принялась украшать, раня пальцы без наперстка и по этому поводу шипя сквозь зубы.

Иголка была самая обыкновенная, швейная. Нитки толстые, а бисер мелкий и очень разный. Набралось всего понемножку, что насыпалось в сумку при перевозке.

В доме не сыскала ни тесьмы, ни ленточек. Хорошо еще, что в кармашке завалялся измученный жизнью тюбик контура по ткани. Все же рисовать веселее, чем низать бисер на голую нитку.

К закату я была уже мокрая, словно мышь, и голодная, как волк. А еще уставшая и закостеневшая от неудобной позы. Крылечко – это вам не кресло за любимым рабочим столиком.

Вран спокойно дрых, утомясь моим шипением и заунывным пением. Зато кукла была готова – белокожая, румяная барышня-боярышня в пышном платье с расшитыми бисером круглыми рукавами.

Вместо бус я нацепила ей твердые зеленые шарики какой-то травы, замеченной у забора. Контуром раскрасила бусинки в золотой цвет. Той же краской разрисовала подол. Глазки пришлось рисовать иголкой, пользуясь своей тушью для ресниц, а щеки и губы румянить помадой. В общем, получилась самая обычная кукла на чайник.

Распрямившись, я потянулась, собрала разбросанные по крыльцу лоскутки и пошла в дом.

Любуясь своей работой, водрузила ее на чайничек и занялась насущным – умыться, переодеться, поесть. Вынесла Врану кашу вместе с ложкой. Недовольно фыркнув, он спокойно съел свою порцию и даже облизнулся, подталкивая ко мне пустую миску.

Я хихикнула:

– Что, распробовал? То-то, нечего было носом крутить!

В награду за компанию я поделилась с ним своей булочкой и обнаруженной в сумке шоколадкой. Почему-то на куклу ушло много сил и сладкого хотелось нестерпимо. Вран от сладостей не отказывался, но ел их уложив голову мне на колени.

Вдруг в ворота застучали, громко и нервно. Вран вскочил и, расставив лапы, потянулся в сторону ворот. Я взяла его за шерстистый загривок и потянула ближе к крыльцу. Потом, осмелев, подошла к калитке. Доски лежали плотно, внахлест, ничего не видно.

– Кто там? – крикнула погромче.

– Госпожа, госпожа, откройте! У нас раненый!

Вран прислушался к суете за забором, поддел носом калитку. Я поспешила открыть.

Несколько мужиков, сверкая белками выпученных от натуги глаз, тащили на покрывале или скатерти крупное тяжелое тело, бьющееся и стенающее.

Распахнув калитку пошире, я громко скомандовала:

– Заносите в дом, скорей!

Откуда-то пришла мысль: «Лучше сразу на стол, все равно кровь отмывать».

Пробежав в кухню, убрала все со стола на пол и кивнула растерянным носильщикам:

– Кладите сюда.

Поднатужившись, мужики приподняли свои носилки и развернули на столе. Кровь застыла у меня в жилах. Раненый пугал росчерками алого, бурого и почему-то черного.

– Так, все вон! – строгим голосом, наработанным для усмирения шумных подростков, скомандовала я.

В любом случае, сначала нужно промыть и осмотреть, а потом биться головой о стену.

Хорошо, что успела переодеться в свое – у футболки короткие рукава, не будут мешать. Выскочила в сени и вымыла руки со щелоком. Остатками кипятка из самовара заварила тысячелистник, выдернув траву из пучка, свисающего с потолка. Приготовила нож: ополоснула его щелоком и насухо вытерла чистой тряпкой. Хорошо бы еще спиртом протереть.

Пока искала тряпки и воду, вспомнила, что в сумке был флакон лосьона. Он, кажется, на спирту? Пригодится. Достала его тоже.

Мысленно перекрестясь, подумала:

– Жизнь этого человека в моих руках. Страшно, но я сделаю все, чтобы спасти его. – И приступила к делу.

Я срезала одежду, попутно смывая кровь и грязь, и часто полоскала тряпку над тазом с водой, иногда макая лоскут в остывший отвар тысячелистника.

Сунувшегося в двери бородатого мужика отправила за свежей водой и тряпками.

Руки тряслись, но действовали. Все было, словно в кино: оголяла раненого снизу-вверх. Сначала сапоги… один порван. Обмотки… заметила рану на лодыжке, царапины и содранную кожу. Следом пошли штаны, заляпанные глинистой грязью и кровью, пояс с оружием. Тяжело дался камзол, забивший рану лохмотьями. Потом ликвидировала рубаху. Под ней остался платок или шарф, прижатый к плечу. Длинные каштановые волосы слиплись. Его еще и по голове били?

Наконец лежащее на столе тело было раздето, протерто и готово к осмотру. И что?

У меня затряслись руки.

И тут в голове прозвучал голос: «Голова цела. Ударили вскользь или берет прикрыл. Поболит и пройдет. Ребра треснули – не страшно, с рукой хуже… рогатину ловил? И ногу еще вправлять, а живот надо шить!.. Увернулся хорошо, но поздновато…»

Под мышку ткнулся холодный нос. Я оглянулась и увидела стоящего на лавке Врана. Чего это он? Посмотрела на пса, он коротко тявкнул в ответ и убрался под скамью.

Плюнула на рефлексии и позвала мужиков, сидящих на крыльце. Все же одной пациента ворочать неудобно. Объяснила все, как я понимаю, велела принести крепкого вина и достать пару чистых простыней на повязки.

Носильщики переглянулись и потопали куда-то за калитку.

Солнце почти село. Стало темно.

Я накинула на пациента простынь, одеяло и поспешила в огород. Видела я там кое-какие травки. Пока не темно, надо поискать.

Хорошо, что зверобой трудно с чем-то спутать, как и крапиву. Мокрица тоже нашлась в сыром уголке возле бани. И мелисса, и мята… Нагруженная целым букетом, приплелась в дом.

Сил возиться с кремнем не было. Чиркнула спичкой. Зажгла свечу и с нею обошла свисающие над столом масляные лампы. Где-то пришлось поправить фитиль, где-то добавить масла.

Стало светлее. Я увидела, что воины уже выполнили мое распоряжение: на скамье стояла кривая бутыль из керамики. Лежало полотно и пара ножей.

Пока возилась с лампами, в двери заглянул пожилой мужик и отчитался:

– Хозяйка, мы того, воды натаскали, самовар разожгли, еще чего надо?

Самовар пыхтел на лежанке.

Начала с малого – достала пузырек йода, пару таблеток фурацилина, проверила крепость вина. Иголку и нитку утопила в вине, потом в фурацилине.

Позвала мужиков:

– Оружие снять, руки вымыть! Те, кто во дворе, пусть в баню идут. Вы помогать будете, а они гигиену соблюдать!

Мужики, словом не возражая, все сделали и, поглядывая на меня, встали у стола.

– Так! Ты вставай у него в головах, если дернется – будешь держать. Вина ему нельзя – голова ушиблена. Ты вставай в ногах, тоже подержишь.

Косясь на меня, мужики встали, где велела, но раненого не трогали.

Странные они… Прихватила руку, выслушивала пульс – частит, но это при таких условиях нормально.

Глядя на мои руки почти с благоговейным трепетом, помощники прижали парня к столу. Выдохнула, протерла руки лосьоном и начала.

Самый большой разрез на животе пришлось зашивать – длинный, глубокий, а пластыря мало.

Чуть не захихикала – может, крестиком расшить, чтобы красивее? И, мысленно треснув себя по макушке, заселила иголку льняной ниткой и занялась делом.

Кто бы знал, как человеческая кожа отличается от ткани! Как сбивает с толку дыхание, вздымающее разрез. Один Бог знает, как я мучительно соображала – сшивать только верхний тоненький слой, едва не рвущийся под иголкой, или прихватить поглубже?

Шея затекла, в глазах темно, салфеток накидала полпачки… Уфф, закончила.

Теперь обработать фурацилином вокруг, не задевая шов, затем прикрыть свежим тампоном из полотна и заняться всем прочим.

Руки были изрядно покарябаны и побиты, и почему-то обожжены. Обработала фурацилином и смазала сырым яйцом, благо яиц было в достатке.

Глубокую кровоточащую рану на лодыжке вычистила и наложила бинтик с толчеными в ступке листьями тысячелистника, политыми местным самогоном.

Крепость вроде приличная, надеюсь поможет инфекцию убить…

Ребра забинтовали сами мужики – один приподнимал, второй споро укладывал полосы бинта, прижимая для верности до хруста.

Во время всех процедур раненый стонал, метался. Пару раз едва не свалился со стола. Наконец, затих, и я как раз добралась до головы.

Густые длинные волосы мешали рассмотреть, что там творится. Схватилась за ножницы, но потом просто провела руками по голове – кровь есть, запеклась уже коркой, но рана небольшая и неглубокая.

Ладно, посмотрю глаза: если зрачки одинаковые – значит, сотрясения нет. Стричь не буду.

Кончиками пальцев приподняла веки – выкатились мутно-голубые радужки, зрачки медленно и неохотно сузились, но, слава Богу, равномерно. Ну и хорошо, значит, стрижка отменяется.

Вздохнув, выпрямилась, кивнула мужикам – мол, перекладываем на лавку. Кажется, уже совсем автоматически командую.

Парня уложили на лавку для болящих, укрыли. Сердце сжалось – такой беспомощный, бледный до синевы. Один из помощников тут же присел рядом – ясно, будет ухаживать. Вот и хорошо, уборки тут еще вагон.

Кивнула второму на кучу срезанного тряпья и оружия, которое покидала под стол, указала на дверь. И присела сама. Нет, сидеть нельзя! Надо собрать мусор, заварить мяту с медом или чем-то сладким, и еще компресс для головы не помешает. Спать нельзя – возможна лихорадка, и хорошо бы малину заварить с крапивой и брусникой, от отеков и кровотечений.

В хлопотах над раненым пролетело полночи.