Башмаки у двери спальни

Глава 3

Леся

– А-а-а-а-а-а! – Я дергалась, ревела, пытаясь поднять руки и вырваться из кокона, в котором меня несли.

Носильщики не обращали внимания на мои крики, они сами что-то громко орали и ритмично топали сапогами. К тому времени, как мои мучители остановились, я уревелась до состояния ступора. Мне было почти все равно: на алтарь так на алтарь; на кладбище так на кладбище!

Оказалось, что мы все же не на кладбище. Дружно хекнув, мужчины опустили меня на землю перед очередным расписным домом. Сработали инстинкты, и я стала судорожно высматривать то, на чем меня попытаются принести в жертву. С громадным облегчением искомого не обнаружила.

На редкой зеленой травке перед зданием стояла толпа узкоглазого народа в ярких одеждах. На сей раз меня не просто положили, а прислонили к столбу, так что я оказалась почти стоящей. И для надежности кулек с моим телом еще и примотали длиннющими ткаными лентами к тому самому столбу, который находился за моей спиной.

Люди, по-прежнему держащиеся в стороне, выглядели необычно. Нет, в наше просвещенное время я успела повидать и турок, и греков, и негров, и японцев… и даже одного бербера на выставке в музее. Но эти люди были совсем другими.

Смуглая красноватая кожа, раскосые глаза, множество бус, ярких одежд и повязок. Рядом с маленькими детьми часто стояли крупные лохматые собаки, как и все тут, украшенные яркими лентами, бусинами и лоскутками. От удивления я не отводила взгляда от толпы, забыв о своем ужасе. Рано забыла!

Носильщики, убедившись, что я никуда не сбегу, начали прямо у моих ног насыпать костер! То есть не совсем костер, просто огромное количество всевозможных палок, веток и даже вязанок сушняка! На меня опять накатил ужас, и я зарыдала безмолвно, боясь лишний раз всхлипнуть.

Когда костер был готов, меня отвязали, приподняли и с торжественным гудением на одной ноте уложили на дрова, политые ароматическим маслом. Я зажмурилась, и начала мысленно читать молитву, прося прощения у всех родственников и знакомых. Если сейчас дрова подожгут, гореть во всей этой сбруе я буду недолго и быстро отойду в иной мир с гудящим пламенем!

Однако сразу поджигать дрова не стали – в поле моего зрения появился очередной старичок в шафрановом халате. Бегая вокруг, он уныло выл на одной ноте и окуривал меня дымом из неглубокой плошки. Я не отводила от него взгляд, прикидывая, есть ли шанс скатиться с этой кучи, если из курильницы выпадет хотя бы один уголек, одна искорка.

Уголек, на мое счастье, не выпал. К немалому облегчению, носильщики сняли меня с костра и примотали обратно к невидимой мне подставке. Положение тела переменилось, кровь хлынула к затекшим ногам, и это на некоторое время отвлекло меня от окружающего мира.

Стоило мне, повозившись, устроиться поудобнее, как передо мной склонился кто-то в огромной войлочной шапке с белым шарфиком на шее и неожиданно на понятном мне языке произнес:

– Красавица какая! И белая, и сдобная! – Мужик расцвел в алчной улыбке: – А уж сла-а-а-адкая поди какая!

Я содрогнулась: они еще и каннибалы? Меня собрались есть?

Мужчины, стоящие подле меня, воздели над головой сжатые в замок руки, словно собирались колоть дрова, и хором ответили:

– Множества коней твоему роду, дядя!

Растроганный родственник, продолжая улыбаться, как голодная акула, ущипнул меня за бок, повторяя, какая я мягкая и сладкая. Один из носильщиков прочистил горло. Голодающий мужик очнулся и навесил на шеи мужчин белые шарфики, а еще один достался мне. Вместо салфетки, должно быть?

Хор благодарных славословий от носильщиков я пропустила мимо ушей. Меня нешуточно колотило – я их понимаю! Почему же не понимала, когда надо мной вопили раньше?

Следом за дядей к нам потянулись остальные родственники. Мужчины кланялись мне, едва не облизываясь, и навешивали нам всем шарфики. Женщины укладывали на меня груды ярких, расшитых узорами платочков.

При этом, если я правильно поняла, все подходящие приходились охраняющим меня мужикам родственниками. Носильщики постоянно кланялись, побрякивая бусами, и вежливо отвечали на шуточки про мой вкус, мягкость и сладость. А у меня стучали зубы.

В воздухе постоянно раздавалось:

– Мягкого вам хлеба, тетя!

– Сто лет вам до седин, дядя! – И прочие цветистые пожелания.

Мои опасения крепли с каждой минутой. Если я не жертвенный баран – то кто?

Когда поток родственников с длинными славословиями иссяк, а меня почти задушили шарфиками, из дома вышли три мужика с длинными узкими усами и одна женщина в вычурном головном уборе. Они тащили огромное медное блюдо, украшенное какими-то остро пахнущими травами, плодами и лентами.

Подойдя к нам, блюдоносцы устроили перекличку с моими носильщиками. Мне показалось, что они торгуются за мое тело. Для меня это звучало так страшно, что я опять закрыла глаза, мечтая еще и закрыть уши, чтобы не слышать их гортанных голосов.

Из ступора меня вывело бряцание. Выяснилось, что блюдоносители уже получили от носильщиков несколько связок мелких блестящих монеток и поставили блюдо на костер. Пипец! Так они меня жарить собрались? Прямо в одежде? Одежда приправой пойдет, что ли?

Я еще громче застучала зубами.

Носильщики, видимо, тоже учли неудобство этого факта. Они очень быстро отвязали меня от подпорки, вынули из плотного кожаного кокона (не спальник это был вовсе!) и, раздев до то-оненькой рубашки, водрузили на это блюдо, красиво разложив на мне что-то похожее на картошку и петрушку.

Я буквально застыла, крик замерз в горле – кажись, меня занесло к людоедам. И меня собрались запечь с гарниром, как курицу.

Под радостные крики толпы блюдо понесли к строению. Кто-то скажет – а почему ты не вскочила, не закричала, не попыталась сбежать?

А вы сами попробуйте несколько часов пролежать связанной, точно колбаса, нареветься до икоты, испугаться едва ли не до мокрых штанов, а потом попытаться вскочить, закричать – ну, в общем, сделать все, что вам кажется необходимым в такой момент!

В дом меня внесли под звон посуды и лай собак. Невысокие, увешанные бусами девушки лупили ложками в медные миски. Некоторые барышни кидали керамическую посуду под ноги носильщикам и те приплясывали на месте, норовя меня уронить.

Внутри обнаружились оштукатуренные стены и яркие плетеные коврики. Занавеси из бубенцов, стеклянных бус и резных кусочков дерева. Медные узкогорлые кувшины и подвесные лампы – все служило фоном шумной скалящейся зубастой толпе, оглядывающей меня с явным плотоядным интересом!

От ужаса я опять закрыла глаза. Слез уже не осталось. В памяти проносилось все, что я смотрела или читала о племенах африканских людоедов. Мелькали кадры операций и нападений маньяков. Апофеозом стала картинка моего тела, разделанного на манер виденного однажды освежеванного поросенка.

Кажется, ужас накрыл меня окончательно, когда блюдо со мной водрузили на длинный низкий стол, уставленный подносами с едой и кувшинами с напитками. Оглядевшись, я поняла: мне конец! И потеряла сознание.

Глава 4

Балсан

Праздничный день, один из трех важнейших дней в жизни мужчины. Я неохотно проснулся на рассвете и прочел положенные молитвы. Мы с братьями долго готовились к этому дню, но когда час настал, я чувствовал себя беззащитным, словно крестьянин перед закованным в броню десятком воинов. Мое чутье не раз спасало меня на перевалах и в пути, но сегодня я не мог послушать его и сбежать – я дал слово воина и мужчины.

Оглянувшись на братьев, я увидел, что им тоже не по себе. Гампил облачался в нарядную одежду, шепча привычные наговоры, но его лицо по-прежнему было неподвижно. Ни улыбки, ни гримасы недовольства. После возвращения домой мой брат напоминал выгоревшую пустыню, а сегодня в этой пустыне зловеще завывал голодный ветер. Жалко и страшно было смотреть, как брат плотно затягивает пояса и тесемки, чтобы одежда не болталась на его тощем слабом теле. Как ни старалась мать откормить второго сына, у нее ничего не получалось. Поймав мой взгляд, Гампил виновато опустил глаза – он винил себя в том, что не может работать на пастбище, и как целитель теперь ничего не стоит. Я задержал дыхание, чтобы не выдать ему своей жалости, а потом отвернулся, делая вид, что шнурую сапоги.

Дэлэг, напротив, одевался быстро, улыбался, подмигивал своему отражению в начищенной медной пластине, но слишком нервно оправлял одежду, а его длинные ловкие пальцы долго путались в завязках. Он тоже боится, понял я. В его чуткой душе свои раны. Учителю брата жена запретила петь для посторонних, и его талант усох, потускнел в темноте жениной спальни.

Ёши, как всегда, не поднимал глаз. Мне хотелось подбодрить его, но я редко виделся с ним и не знал, что ему интересно. У него свои страхи – а что если он придется не ко двору? Просто выгонят из дома? Такому, как он, нет дороги в монахи, да и в батраки не возьмут. Люди боятся всего необычного.

Про себя я решил: если Ёши изгонят, отведу его в пещеру, в которой спрятал свое воинское снаряжение. Пусть живет там и охраняет. Уж кусок овечьего сыра и горсть проса я для него найду.

Закончив надевать праздничные одежды, мы скрыли лица ритуальными масками, которые должны были спрятать нас от злых духов. Дэлэг особенно тщательно рисовал полосы и точки, должные запутать всех желающих нам недоброго. Когда маски подсохли, мы накинули капюшоны и в облике духов спустились в деревню.

Нас уже ждали – погребальная лодка с телом нашей невесты стояла у ворот. Плакальщицы оплакивали уход души в иной мир. Их лица покрывали синие линии, изображающие дорожки слез, и блестящие капли пота, нарисованные толченой слюдой. Лица невесты мы не видели – кроме росписи, ее по обычаю скрывала занавесь из мелких бусин. Младший жрец скакал вокруг с треском и звоном, отгоняя злых духов. Взвалив на плечи кожаный челн, обвитый путами, должными удержать дух на месте, мы отнесли его в храм, дабы жрец благословил ушедшую душу и позволил ей переродиться.

Вот, наконец, и знакомый двор. Отцы вкопали славный столб – гладкий, ровный. Мы подняли челнок и показали уходящей душе мир, который она оставляет. Родственники поднесли погребальные дары, а потом возложили тело на символический костер. Мне показалось, что я увидел золотистый сгусток, скользнувший ввысь от погребального ложа, но братья не дали мне лишней минуты на молитву – Гампил потянул к «костру». Настало время душе возродиться в новом теле!

Вынимая Геле из погребального челна, я старался действовать быстро и аккуратно, представляя себе, что это мой раненый товарищ. Но моя мужественность не хотела признавать это. Тонкая сорочка просвечивала и облегала красивое женское тело, соски зябко топорщились, натягивая полотно, и я был просто счастлив, когда пришли родители, позволяя нам выкупить родовое блюдо, на котором новорожденного вносили в дом, принимая в семью.

Травы и коренья, отгоняющие зло, скрыли тело Геле; девушки принялись громко стучать в медную посуду, пугая злых духов голода и бедности. Собаки друзей и родственников приветствовали новую хозяйку дома, стараясь ткнуться носом в безвольно свисающую руку. Мы с братьями дружно внесли новую жизнь в наш дом и по обычаю поставили блюдо на стол, знакомя с домашними духами.

В этот момент Геле закатила глаза и обмякла. Мать тотчас протолкалась к нам и шепнула:

– Умаялась девочка, уносите ее наверх, там все готово.

Под радостные крики гостей мы взяли новорожденную на руки и, пройдя семь защищающих порогов, отнесли ее в спальню. Мать и правда приготовила удобную постель, еду и украшения. А потом принесла подарки, чтобы молодая жена сразу увидела, как ее ценят в нашей семье.

Братья поклонами благодарили мать, храня положенное женихам молчание, но как и я, были уверены, что все эти хлопоты напрасны. «Наказанная душа» редко живет с людьми, ее больше привлекает мир духов. Только Гампил, к моему удивлению, не отходил от Геле, в его позе мне чудилась какая-то эмоция, хотя лицо по-прежнему оставалось неподвижным.

– Брат, – я едва заметно коснулся его плеча, – что с ней?

– Душа оставила тело, – ответил Гампил, не поворачиваясь.

Он продолжал держать ее за руку, выслушивая биение жизни.

– Она вернется? – мы оба понимали, что гибель девушки на церемонии – плохой знак.

– Она здесь, просто еще не привыкла к нашему миру, – ответил брат.

– Подождем, – вздохнул я, устраиваясь на ковре.

Мне, как воину, не впервой долгое ожидание. Прикрыв глаза, я ушел в себя, стараясь понять, что же меня тревожило весь день.

Глава 5

Леся

Очнулась на чем-то мягком. Руки-ноги свободны, но все тело налито свинцовой тяжестью, голова тяжелая и гудит, бусинки по-прежнему закрывают лицо. Я не знала, стоит ли мне шевелиться, просто затаилась, как мелкий зверек. Вдруг рядом раздался шорох, и я вздрогнула, выдавая себя.

Тотчас чьи-то большие руки приподняли меня за плечи, в губы ткнулась чаша, пахнущая травой:

– Пей! – Голос звучал хрипло, но вполне понятно.

Странные похитители – заботливые!

Сделав несколько глотков терпкого травяного настоя, я пошевелилась – рубашка есть, не знаю, та или другая, но тело прикрыто. Сверху лежит тяжелое толстое одеяло. Пахнет дымом и холодом, а еще едой и чем-то алкогольным. Мучительно ноет все тело – такое не может присниться!

Так меня не съели? Я еще жива?

Ослабевшей рукой я отвела от лица бусы и уставилась в маску наподобие африканской! Не закричала только потому, что горло перехватило спазмом. Я закашлялась, и те же сильные руки помогли удержать равновесие.

Поняв, что меня не бьют, не ругают и вообще касаются только плеч, я, наконец, рискнула посмотреть на то, что находится рядом. Вокруг низкой кушетки, на которой я сидела, стояли четыре фигуры в широких ярких балахонах.

Вид у них был пугающий, а вот руки вполне человеческие, только унизанные большим количеством колец и браслетов.

Украшения на том, что держал меня за плечи, показались знакомыми. Точно! Это его рука придерживала меня слева. Так значит, это мои носильщики? Когда один из них протянул ко мне руку, я невольно отшатнулась мужчины немедля что-то успокаивающе забормотали, а тот, что меня держал, с усилием проговорил:

– Сейчас, Геле, подожди!

Я честно пыталась не дергаться. Уговаривала себя, что нужно затаиться, вытерпеть этих странных людей и найти способ сбежать. Пусть пока делают что хотят, лишь бы не съели. Может, дурочкой прикинуться?

Пока такие мысли крутились в моей голове, эти парни продолжали меня шокировать.

Насовав мне под спину подушек, носильщики, все четверо, немного отошли и скинули огромные накидки с капюшонами, закрывающими лица. Я невольно засмотрелась.

Первым разделся тот, который заехал мне локтем в ребра. Я запомнила его по приметной нитке бирюзовых бус на рукаве. Он оказался и самым широкоплечим, хотя и не самым высоким.

Его лицо покрывал толстый слой какой-то мастики белого цвета. Три синие полосы на лбу, две красные на щеках, черные точки на подбородке и обведенный кармином рот. Жуть!

Я сообразила, что, не скрываясь, пялюсь на носильщиков. Вспомнила – смотреть в глаза похитителям нельзя! – и перевела взгляд на стену. Странная она какая-то! Потыкала пальцем для верности и опять подвисла: стена оказалась плетеной! Да-да! Как корзинка! Только промежутки между прутьями заполняла глина.

От стены отвлек меня стук бусин и шорох ткани – накидки сбросили все остальные мужчины. Тот самый, который с бирюзовыми бусинами, ткнул себя в грудь большим пальцем и сказал:

– Балсан^[2]. – Потом ткнул пальцем в самого высокого, с двумя синими полосами на лбу и желтыми концентрическими кругами на щеках: – Гампил^[3].

Желтощекий коротко поклонился, совершенно не выразив никаких эмоций, и подтолкнул вперед третьего.

– Дэлэг^[4], – сказал тот, который представлял всех. – И наш младший, Ёши^[5].

Младшенький носильщик робко смотрел в пол, словно боялся поднять на меня глаза. Неужто я такая страшная? Его лоб украшала только одна синяя полоса, на щеках пунцовели карминные точки, а фигура отличалась некоторой субтильностью. Похоже, и впрямь младший.

Поймав себя на том, что вновь откровенно глазею на незнакомых мужиков, перевела взгляд на свои руки. В поле зрения оказались длинные, до кончиков пальцев, рукава.

Голова все еще кружилась, расписные красавцы двоились в глазах, но я заметила, что рубашка присыпана разноцветными крошками. Что это?

Торопливо ощупав лицо, я обнаружила толстую корку, напоминающую засохшее тесто. Так я такая же расписная, как эти ребята? Понятно, отчего они так плохо говорят – в такой маске и дышать непросто!

Лицо сразу зазудело, вызывая раздражение. Стараясь отвлечься от этих ощущений, я принялась мысленно бухтеть:

– А чего они вообще тут толкутся и своей красотой хвастаются? Раз есть меня не собираются, то может, хоть накормят? – Все мои сумбурные мысли выразил громко забурчавший желудок.

Этот звук вызвал панику в рядах противника. Мужчины подпрыгнули и собрались куда-то бежать. Но их остановил тот, который со мной разговаривал:

– Ты хочешь есть, Геле^[6]?

Как он меня назвал? Смотрит на меня. Значит, спрашивал тоже меня?

– Хочу, – закивала я, штукатурка посыпалась еще сильнее, пачкая уже не только рубашку, но и одеяло.

– Сейчас младшие принесут, – сказал этот тип и что-то показал на пальцах. Остальных парней как ветром сдуло.

– А умыться можно? – я попыталась состроить щенячьи глазки, но под маской все было бесполезно.

Словно удивленно задумавшись на секунду, мужчина кивнул и добавил:

– Я помогу тебе встать.

Подойдя ближе, он помог мне выбраться из постели, касаясь моего тела через довольно тонкую рубашку вроде старушечьей ночнушки. И тут я подвисла! Тело было не мое! Ну вот совсем! И слушалось плохо!

Одежда тоже чужая, но тут еще ладно, рубашку мне могла одолжить любая сердобольная женщина, мало ли что со мной случилось в походе? Травм вроде нет, но при движении возникает ощущение, что я пытаюсь управлять машинкой через пульт, в котором слабо разбираюсь…

Я снова задумалась, пытаясь высмотреть хоть что-то знакомое в комнате: рюкзак, обрывки палатки или снаряжения. Может, не только я сейчас нахожусь здесь? В поход нас отправилось шестнадцать человек. Вдруг нас накрыла эпидемия или ливень? Или лагерь разгромили какие-нибудь сектанты? Все могло случиться… но такие изменения тела!

Во-первых, я оказалась этому крепышу едва выше плеча! Во-вторых, на моей подтянутой спортивной фигуре откуда-то взялись довольно впечатляющие округлости! А в-третьих, поднеся к глазам руку, увешанную кольцами и браслетами, я убедилась – рука тоже не моя!

Сколько раз мама, смеясь, читала мне отрывок из Пушкина:

– …А бела, что сметана;

Очи светятся, будто две свечки!

Где она, эта «сметана»? Смуглая кожа с легким красноватым оттенком! Короткие ногти без следов маникюра! Пальцы, расписанные затейливым темным узором наподобие «огурцов», все унизаны кольцами. Пухлые, почти детские ладошки без следа мозолей! И… талия! И грудь!

Пока я лихорадочно себя охлопывала, Балсан не терял времени – обняв за плечи, повел в уголок за занавеской. Ступать на затекшие ноги было больно, так что самоуправство я ему позволила, но локти, чтобы не прижимался, выставила!

За занавеской обнаружился «совмещенный санузел» – большой медный таз, такой же кувшин, украшенный чеканкой, и скромно накрытый крышкой ночной горшок.

Вот тут я чуть не взвизгнула от восторга! Встречи с «фаянсовым другом» я дожидалась уже давно! Настойчивого поклонника пришлось вытолкать прочь и самостоятельно разбираться с мылом и лоскутками непонятно чего, заменяющими туалетную бумагу.

– Уф! Управилась!

Теперь бы еще лишнее с головы снять – мелькающие перед глазами бусинки плюс постоянный звон в ушах настроения не улучшали. Однако понять наощупь, что накручено у меня на голове, я не смогла. Покрутилась, по привычке охлопала места для карманов – ни телефона, ни зеркальца.

Зато на стене есть полированная медная пластинка! Блестящая медь отразила несколько расплывчатых белых и черных пятен. Не зря младшенький взгляд прятал: такое во сне увидишь – топором не отмашешься!

Намочив в тазу кончики пальцев, я оценила толщину «маски». Смывать ее придется неделю! Надо действовать по-другому! Жаль, ноги плохо держат, придется обратно идти.

Осторожно шагая, цепляясь за стены и мебель, я вернулась в комнату и, не обращая внимания на присутствующих, закопалась в куче платков, сваленных на низкую кушетку у стены.

Мужчины не отводили от меня глаз, не пугаясь остатков «маски». Хотя подозреваю, что не без причины: рубашка сильно просвечивала. Вообще «носильщики» смотрели на меня странно, словно на дитя малое, которое только играется во взрослую женщину.

Выбрав один из платков, расшитых поскромнее, я расстелила его на коленях и принялась отковыривать штукатурку. Говорить в этой глиняной маске было невозможно. Сейчас отковыряю, поблагодарю за представление и попрошу мобильный. Номера крестной и братьев я помню наизусть.

«Носильщики» решили помочь в этом нехитром деле – тот самый нахал с бирюзой на рукаве потянулся своей лапищей к моей щеке. Я вздрогнула и почти замахнулась – как только ему в нос не заехала? Остатки хорошего воспитания сработали, наверно. Взяв себя в руки, я просто отстранилась и попросила:

– Лучше воды дай, умыться надо.

Мужчина без лишних слов встал и принес мне плошку с водой. Пока он ходил, я смотрела на него во все глаза, не сразу поняв, что так привлекло мое внимание.

Интересно он двигается, даже под ярким халатом с объемными рукавами чувствуется выправка сродни военной. И руки – не просто мозоли от лопаты или молотка, а «набитые» ребра и костяшки. Крупные пальцы, широкие плечи – воин? Мечник? Рукопашник?

Доковыряв грим, я смочила другой платок и утерла лицо, едва не застонав от удовольствия. Три пары глаз пристально уставились на мое освобожденное от маски лицо. Что-то они странно реагируют, словно боятся или не доверяют?

– А вы умыться не хотите? – спросила я мужчин, заметив, как самый молодой, не поднимая глаз, осторожно царапает мастику.

Они радостно закивали и тут же повторили мои действия, отколупав толстый слой краски и умывшись. Правда, они для умывания уходили за занавеску, но тем интереснее было смотреть на них, когда они появлялись оттуда один за другим.

Старший не зря носил бирюзу – у него были раскосые бирюзовые глаза и короткие темные волосы. Лицо жесткое, словно обветренное, на переносице залегла глубокая складка, над бровью тонкий белесый шрам. Весь его облик дышал силой и достоинством.

Пока я рассматривала его, он рассматривал меня, и в его холодных глазах я по-прежнему видела настороженность. Кстати, полы халата он как-то очень ловко подвернул, рукава стянул завязками и, в результате варварски пышное одеяние не мешало ему двигаться, да и сидело как-то удобнее.

Волосы второго «носильщика» были гораздо светлее, соломенные с приятным золотистым отливом, а глаза оказались зелеными, как весенний лед. Без грима стало видно, что кожа у всех разная, но с тем же красноватым оттенком, как у меня. Однако у этого парня под глазами залегли глубокие тени, словно он долго болел. Выражение его лица было отстраненным, сразу вспомнилась старая сказка с заколдованной женщиной, повторяющей ровным голосом:

– Что воля, что неволя – все равно…

На меня он смотрел почти без любопытства, но, заметив мой интерес, терпеливо снес разглядывание. Его одежда была излишне просторной, словно он сильно похудел, и не успел купить новую.

Третьим вышел парень в коралловых бусах, и я чуть не засмеялась: вот уж сухота девичья! Белый, румяный красавчик с карими, как вишни, глазами! Его довольно длинные волосы завивались кудрями, а на щеках красовались умильные ямочки.

Длинные тонкие пальцы нервно перебирали пояс, словно струны гитары. Наконец, тряхнув каштановыми кудрями, красавчик уставился на меня. Увы, старшие братья дали мне хорошую закалку: я вытаращилась в ответ и усмехнулась.

Парень если и не смутился, то уж такого нахальства от меня точно не ожидал. Потом поджал красивые губы, оттененные легким пушком, и демонстративно повернулся несколько раз, показывая себя во всей красе.

Я оценила, но сделала вид, что зеваю. Вытаращенные глаза кареглазого заставили меня прыснуть. Ладно-ладно, дамский угодник, посмотрим, кто кого!

Последним нога за ногу выполз младший. Ёши, кажется. Совсем молодой пацан лет пятнадцати, а, может, и меньше. Он еще не избавился от подростковой угловатости и худобы, а цвет глаз оставался загадкой – парень по-прежнему смотрел в пол.

Помахав перед ним руками и ничего не добившись, я от мальчишки отстала: захочет – заговорит!

– Ребята… – почувствовав усталость, я решила, что уже можно спокойно посмеяться над этим балаганом. – Мобильник дадите? – Намекнула: – Меня, наверное, уже ищут.

Четыре пары глаз уставились на меня в полном недоумении. Я прямо видела, как в их глазах недоумение сменяется тоскливой обреченностью и страхом. Что это с ними? Через некоторое время самый старший осторожно переспросил:

– Кто тебя ищет, Геле?

– Родители, братья… – Я осматривалась, надеясь обнаружить розетку или, на худой случай, кусок пластика. – И почему Геле? Меня зовут Леся.

– Ле-с-са… – Старший словно попробовал на вкус мое имя и оно ему не понравилось. Покачал головой. – Астролог назвал тебя Геле. И твои родственники придут к нам завтра посмотреть, как хорошо тебе в новом доме, – пожал плечами голубоглазик.

– Так они знают, где я? – Кажется, я растерялась.

Что еще за игры? Так это не похищение? А что тогда? Экстремальный туризм?

– Конечно! – Старший вновь пожал плечами и осторожно переключил мое внимание на подносы с едой: – Кушать будешь?

В животе опять забурчало, и я закивала, бренча бусинками.

Тотчас ко мне подвинули низкий столик, поверх которого стоял поднос с небольшими чашками типа пиалок. В одной чашке дымился бульон. В другую положили очень крутую кашу, по виду похожую на ячневую. Тут же приготовленные для трапезы маринованные грибы, какие-то побеги, соленый сыр, соусы и тонкие сухие лепешки.

Отдельно в блестящей, кажется, серебряной чашечке стояла простокваша. Я только взглянула на нее и тут же накрыла лепешкой – с детства ее терпеть не могу!

Так что первым делом я взяла бульон и принялась пить через край. Делая глоток за глотком, я опять взглянула на мужчин и чуть не поперхнулась: они пристально смотрели на меня. Даже на вступительных экзаменах меня не пожирали так взглядами. Поставив чашку дрожащими пальцами, я спросила:

– Что такое?

Мужчины поспешно перестали глазеть, но их неотступное внимание меня нервировало.

Пришлось отвлечь:

– А почему вы не едите?

– Ждем твоего приглашения, – улыбнулся голубоглазик, но его улыбка совершенно не коснулась холодных внимательных глаз.

Зеленоглазый при этом дернул углом рта, а кареглазый недовольно поджал свои выразительные губы. Младший по-прежнему изучал пол.

– Ешьте, конечно, – я пожала плечами. – Одной мне и кусок в горло не полезет.

Парни почему-то удивленно-довольно переглянулись и тотчас расселись на полу перед такими же столиками. Самый младший заносил подносы с едой, а кудрявый наливал всем густой напиток, цветом похожий на топленое молоко.

Мне тоже наполнили пиалку. Я попробовала – чай, только заваренный не кипятком, а горячим молоком. Варево получилось густое и жирное, да еще и соленое в придачу. В общем, пить это я не смогла. Обошлась бульоном и травяным настоем в отдельной чашке.

Пока жевала и глотала, исподтишка поглядывала на своих «носильщиков». Старший ел быстро и аккуратно – большие куски мяса с подливой, зелень и крупа исчезали с завидной скоростью.

Светловолосый ел мало и как-то осторожно, словно прислушиваясь – не отзовется ли кусок лепешки внезапной болью. В основном он пил бульон и деликатно отщипывал выпечку.

Кудрявый красавец ел умеренно, но выбирал из чашек какие-то только ему известные лакомые кусочки, за что пару раз получал неодобрительный взгляд старшего.

Младший, не поднимая головы, равнодушно жевал лепешку, в которую скидал все, что было в паре соседних мисок. Выражение лица было как у человека, питающегося фаст-фудом: «Горячо, сытно – и фиг с ним, со здоровьем!»

Когда я наелась, Ёши унес поднос, а вместо него принес другой. Этот поднос отличался от первого. На изукрашенной медной пластине стояли четыре бронзовые чашечки, украшенные разноцветными камушками. Бирюза, хризолит, коралл и, по-моему, желтый топаз. Чашечки были буквально «с верхом» наполнены сладостями.

Я присмотрелась. Вообще-то я не сладкоежка, а тут передо мной красовались сладости с табличкой «смерть от калорий!».

Кусочки обжаренного теста, политые медом; ломтики фруктов, леденцово-блестящие от сахара. Орехи и семечки, склеенные медом и сахаром в различные фигурки. Скрученные в спирали вяленые фрукты, жирное печенье, усыпанное жареной в масле мукой…

Одним словом, еда «прощай, талия!».

В общем, полюбовалась я на это все и отодвинула поднос. Лица мужчин вытянулись, но у младшего и зеленоглазого явно мелькнуло облегчение.

– Геле, – хрипловато спросил голубоглазый, сглатывая. – Ты не хочешь сладкого?

В его голосе звучала странная сильная эмоция, я даже немного испугалась:

– Спасибо, я уже сыта, – ответила, стараясь, чтобы голос не вибрировал.

Очевидно, мой страх проявил себя слишком явно. Балсан тотчас отодвинулся, сложил крупные ладони на коленях и сказал:

– Вторая половина мужа – его жена, а вторая половина жены – ее муж. Мы не причиним тебе зла, Геле.

Очевидно, я вытаращила глаза, но речь старшего поддержал кудрявый красавчик:

– Геле, для нас ты – дар Прекраснокосой, мы не можем топтать то, что даровано богиней!

Убежденности в голосе второго я не расслышала. Вообще, было похоже на то, что он проговаривал некие традиционные слова. Сказал и замолчал, потупившись.

Остальные согласно закивали: мол, да-да, верь нам, мы хорошие! Я скептически на них посмотрела, но мужчины явно были искренни – рук не тянули, пошлых улыбочек или шуточек не отпускали. Зеленоглазик даже пиалку с травяным отваром подал, попей мол, успокойся…

Тут я вспомнила, что все еще не знаю, что со мной и где я:

– А можно мне телефон? – состроила просительную мордашку.

– Телефон? – Балсан похлопал длиннющими темными ресницами и заговорил как с больным ребенком: – У нас нет те-ле-фон… – Вздохнул: – Тебе надо поспать, Геле, завтра будет «цам».

Вот теперь я услышала, что до этого момента мы разговаривали на другом языке, не на русском! Слово «телефон» звучало в устах этого мужчины чем-то чужеродным.

В голове опять поднялась волна паники: что за иностранцы такие и откуда я знаю этот язык? Обучение под гипнозом? А если я не хочу играть в глупую иностранную туристку? Меня накажут?

– Та-ак… – После еды у меня прибавилось сил, и теперь я намеревалась выяснить все окончательно. – Еще раз объясните мне, где я нахожусь, что вы от меня хотите и что такое «цам»?