Слуги Люцифера

ГЛАВА 3

На улице было совсем темно. Луна и звезды не проглядывали через густые облака. Девочки шли в известном направлении, держась за руки и ощупывая пространство вокруг себя. Иногда они натыкались на колючие ветки кустарника и тогда чуть слышно вскрикивали.

Домик управляющего, и без того хорошо скрытый различными зарослями, абсолютно не был заметен. Даже смутных очертаний его силуэта нельзя было уловить в такой темноте.

– Как же я не подумала, – спохватилась Жанна, – надо было захватить спички и лучину.

– И, правда. Я тоже об этом не подумала.

Наконец, они приблизились к самому домику. Ставни окон были закрыты.

– Ну, что будем делать? – спросила Нинетта.

– Не знаю. Вообще-то глупо получилось. Мы сорвались из дома, не взяв с собой ничего, чтобы посветить, да и не подумали, что окна могут быть закрыты. Где была моя голова?

– И моя тоже. А, посмотри, заперта ли дверь.

– Она с другой стороны. Ладно. Идем, только осторожно.

И они, снова взявшись за руки, а свободные, вытянув вперед, медленно и осторожно обогнули домик и очутились как раз перед дверью.

Вдруг Нинетта дернула сестру за тесемку плаща и прошептала:

– Смотри-ка, по-моему, там горит свет.

Жанна внимательно взглянула в замочную скважину. Там, где-то в дальнем углу домика, действительно горел свет.

– Что это? Он не спит? Уже очнулся?

– Может быть. Что будем делать? Давай, пойдем назад?

– Нет, не хочу.

– Но не войти же внутрь. Что мы скажем этому господину?

– Что случайно забрели. Заблудились в этой темноте. Схитрим немножко, – и Жанна взялась за ручку двери.

– О, я не уверенна, что мы правильно поступаем.

– Я тоже, но мне очень хочется познакомиться с ним поближе.

– Ну, ладно, пусть все будет, как будет!

Дверь оказалась лишь притворенной. Она бесшумно открылась, и две маленькие девочки мгновенно прошмыгнули внутрь.

– О, здесь так тепло. Я и не обратила внимания, что на улице прохладно. Вперед, – Жанна была решительна.

Нинетта следовала за нею по пятам.

В коридоре было темно, но по мере того, как девочки приближались к комнате, свет становился все более отчетливым. Подойдя к комнате, Жанна и Нинетта остановились и стали прислушиваться, затаив дыхание.

– Я ничего не слышу, – сказала Нинетта, чуть погодя.

– Я тоже.

Жанна, инициатор этого похождения, была настроена гораздо решительнее своей сестры и крутанула дверную ручку. Она же первая просунула голову в щель. Нинетта последовала ее примеру.

Обе они оказались немало удивлены, когда увидели то, что, предстало их взорам.

Комната, которая служила управляющему спальней, освещалась большой лампадой, свет мерцал в ней, то, угасая, то снова разгораясь.

На разобранной кровати, умытый и чистый, лежал господин Жозэ, все так же без чувств или же просто во сне. Рядом на кресле развалился Сережка и тоже спал.

Девочки некоторое время постояли в дверях, не зная, что делать. Им одновременно хотелось, и войти и уйти обратно.

– Нет, уж, зайдем, раз пришли, – сказала Жанна.

Желание побыть рядом со спящим управляющим, было у нее намного сильнее опасения, что их обнаружат.

Они медленно, на цыпочках, вошли в комнату, и присели обе в такое же кресло, на каком спал Сережка.

Тут Нинетта мгновенно забыла об управляющем и, дернув сестру за руку, прошептала:

– А все-таки он смешной.

– Чем же? – Жанна ничего смешного в этом мальчишке не видела.

– Конкретно, ничем, конечно, но, в общем, что-то есть.

Жанна же не сводила глаз с господина Жозэ. Посидев так некоторое время, она восторженно произнесла:

– Он такой красивый!

– Да, ничего, – согласилась Нинетта.

– О, нет, «ничего», это не то слово. Он просто божественен! Я смело могу это утверждать. Смотри, какие черты лица, какая гордая посадка головы! Как будто он не от мира сего! Я восхищаюсь им. И он такой смелый! Только он один решился спасти папиного Корсара, хотя сам чуть не погиб из-за него. Ты знаешь, Ни-ни, я впервые встречаю такого человека.

– Да, я полностью разделяю твою точку зрения. Однако же, почему-то я не могу восхищаться им, так как ты. А впрочем, ты ведь более впечатлительна и романтична, чем я, – Нинетта улыбнулась сестре. – Как по мне, то Сережка интереснее.

– Кому что, сестричка, – сказала Жанна.

Сонная атмосфера комнаты не могла не оказать влияния и на девочек. Мало-помалу, глядя на спящих мужчину и мальчика, они тоже стали клевать носом. Нинетта быстрее этому поддалась. Жанна все еще продолжала сидеть на подлокотнике кресла и смотреть, а вернее, любоваться прекрасным лицом нового управляющего.

Внезапно ей неудержимо захотелось взять его за руку, лежащую вдоль тела, поверх одеяла.

Девочка протянула свою тоненькую и маленькую ручку с холодными пальцами и дотронулась до руки Жозэ. Она была теплая. Жанне показалось, что это тепло начинает наполнять ее всю, с ног до головы. Она крепче сжала кисть руки Жозэ.

– Вот уж не думала, что это так приятно, – прошептала она, переполняясь радостью и любуясь необыкновенно изящной и крепкой рукой этого человека. Несмотря на то, что должность управляющего предполагает также кое-где и грубую физическую работу, кисти рук Жозэ выглядели удивительно мягкими.

Наконец, и сама Жанна почувствовала непреодолимое желание уснуть. Будить сестру было жалко; Нинетта уже сладко спала, самой тоже не хотелось выходить из этой теплой комнаты и, совсем забыв обо всем на свете, продолжая держать господина Жозэ за руку, девочка уснула, склонившись к Нинетте. Постепенно рука ее выскользнула из руки управляющего и повисла вдоль стенки кресла.

Надо, кстати, заметить, что в доме князя Мадлика раньше всех вставал дворецкий.

Это был уже немолодой мужчина, высокомерный, к этому его обязывала должность, он докладывал князю и княгине абсолютно обо всем, что происходило в доме, вплоть до мелочей. Он беспрекословно подчинялся своим хозяевам, был вызывающе дерзок с батраками и общался несколько пренебрежительно с Жанной и Нинеттой, стараясь во всем подражать господам.

Девочки терпеть его не могли, как впрочем, и мерзкого Антона, бывшего управляющего их поместья, в свое время. Но если от одного судьба их избавила, послав вместо него доброго человека, то от дворецкого избавиться, было просто немыслимо. Как-то раз Нинетта заметила, что этот «жирный боров» еще переживет их с Жанной.

Итак, в это утро дворецкий проснулся, как всегда раньше всех остальных и по-обыкновению принялся обходить нижний этаж дома, чтобы убедиться, что за ночь не приключилось ничего необычного, что могло бы нарушить покой светлейших господ.

Хоть солнце уже взошло, однако дом был еще погружен в полумрак. Надо было раздвинуть занавеси, открыть ставни и впустить свежий утренний воздух.

Дворецкий подходил к каждому окну и открывал его настежь. Наконец, он добрался до того самого окна, через которое ночью убежали девочки, да так и забыли вернуться.

– Вот, так-так! – прошептал мужчина. – Похоже, кто-то решил помочь мне.

Действительно, создавалось подозрительное впечатление: окно наполовину приоткрыто, цветочные горшки сдвинуты со своих мест и все это в такой ранний час, когда все кругом еще спят.

Сразу подумав о том, что казалось наиболее вероятным, дворецкий схватил колокольчик, лежавший в его кармане и принялся очень громко звенеть.

Так уж было заведено в доме князя Мадлика, что в случае какого-то происшествия, дворецкий поднимал тревогу, звеня колокольчиком, который всегда носил при себе. Тогда, на этот звон мгновенно собирались все домочадцы, вся прислуга, все те, кто жил в доме.

Неукоснительно следуя этому правилу, едва лишь раздался громкий звон колокольчика, подобно раскату грома пронесшийся по всему дому, как двери вдруг пооткрывались, послышались торопливые шаги и испуганные возгласы. Спустя несколько минут вся домашняя челядь была в сборе у того самого окна, которое и породило всю эту суматоху.

Чуть позже, тоже с встревоженным лицом, спустился и князь.

– В чем дело, Альфред? – спросил он, протирая глаза и плотнее кутаясь в длинный домашний халат, чтобы скрыть от взоров посторонних ночную сорочку и тапочки.

– Точно не смогу ответить, ваша сиятельство. Но, похоже, что кто-то пытался проникнуть в дом.

Князь еще более встревожился.

– Так, так… вчера пожар в конюшне, а сегодня уже и к дому подобрались…

– Позвольте заметить, господин князь, что пожар произошел случайно. Просто от солнечного луча загорелось сухое дерево, что у самой конюшни, а вслед за ним и сама конюшня.

– Ах, да, действительно, ты прав, Альфред. Да, мне уже что-то говорили об этом. Я забыл. Но, чего же ты стоишь? Ищи вора, если таковой существует. Посмотри, все ли в доме на месте.

– Слушаюсь, ваша сиятельство. Сию минуту все сделаю.

И дворецкий приказал всей домашней челяди проверить все углы в доме, не упуская ни один, удостовериться, что все вещи на своих местах, включая даже безделушки и доложить обо всем, что покажется подозрительным.

Слуги обежали и осмотрели весь дом, все комнаты и углы, но ничего подозрительного не обнаружили. Только две горничные вернулись с глазами, вылезающими от ужаса из орбит. Они вцепились в камзол дворецкого и буквально взвыли:

– Княжон похитили! Их нигде нет! – и тут же попадали в обморок.

Князь и дворецкий недоумевающе переглянулись, затем уставились на обеих лежавших, на холодном полу женщин.

Госпожа Берта фон Шеренг спустилась в холл и увидела всю эту картину. Она слышала, спускаясь по лестнице, последние произнесенные слова, но лицо ее оставалось спокойным, как всегда.

– Что вы об этом скажете, дорогая? – князь подошел к жене.

– Что никто ваших дочерей не похищал. Скорее всего, они сами пролезли ночью через это окно, – ответила она хладнокровно и уверенно. Затем подошла к дворецкому. – Окно открыто изнутри, горшок с цветами чуть сдвинут, щель маленькая. Глупые, неужели не понятно, что только дети могли тут пролезть? – сказав это, она направилась на крыльцо и огляделась по сторонам.

Прогулявшись немного вдоль дома, она обогнула его и тут, на ветках кустарника в нескольких шагах от себя, обнаружила что-то синенькое. Подойдя, Берта узнала кусочек тесемки от плащей девочек.

Поскольку заросли кустарника вели к домику управляющего, Берта решила заглянуть туда, на всякий случай. Она нашла тропинку, усыпанную гравием, ту, которая вела прямо к двери домика, и которую девочки в темноте не смогли обнаружить.

Час был еще очень ранний, дверь оказалась приоткрытой и княгиня тихой поступью вошла внутрь.

Осмотрев коридор и прихожую, она вошла в спальню, дверь которой была также приоткрыта. Тут то госпожа княгиня и обнаружила обеих своих падчериц спящими на кресле, увидела Сережку, развалившегося в другом, окинула холодным взглядом прекрасного мужчину, лежащего в постели.

Берта схватила одну из девочек за плечо и громко сказала:

– Ах, вот вы где!

Мгновенно Жанна и Нинетта открыли глаза и вскинули головы. Тотчас же Сережка вскочил с места и в ужасе посмотрел на княгиню. Сию же секунду Жозэ Марэ проснулся и недоуменно оглядел все вокруг.

Потом, поняв, кто перед ним, он удивился и почувствовал неловкость из-за своего сонного и разбитого вида.

– О, госпожа княгиня… простите… княжны?

Нинетта не сводила глаз со злобного лица мачехи, а Жанна вновь принялась любоваться уже проснувшимся управляющим.

Жозэ тоже смотрел на девочку, однако Жанна не чувствовала никакого смущения перед ним. Она откровенно пожирала его глазами и, сама того не замечая, улыбалась во весь рот.

– Сейчас же марш домой! – крикнула княгиня на девочек. – Отец ожидает вас в своем кабинете. Думаю, вам предстоит серьезный разговор, – глаза ее угрожающе сверкнули.

Девочки, не говоря ни слова, убежали. Перед этим Жанна все же успела бросить на Жозэ еще один взгляд.

Итак, в комнате остались трое персонажей этого рассказа; полулежащий управляющий, который не мог подняться, так как был почти раздет, перепуганный мальчик и пылающая яростью княгиня, чьи черные глаза своим острым блеском не предвещали ничего утешительного.

– Ты, кажется, остался присматривать за господином управляющим?! – прошипела Берта, глядя на мальчика испепеляющим взглядом.

– Да, госпожа, – пролепетал ребенок.

– Госпожа княгиня, – обратился к ней Жозэ, – Серж делал все так, как надо. Я им полностью доволен.

– А я нет. Что это значит? Дочери князя и вдруг уснули тут, так же, как этот бастард!

Мальчик, вспыльчивый при малейшем оскорблении в его адрес, оскорблении тем более незаслуженном, мгновенно забыл о своем страхе перед княгиней и распираемый обидой, смело произнес:

– Прошу прощения, но госпожа княгиня, вероятно, не совсем понимает значение этого слова.

Берта, как и все высокомерные особы, чрезвычайно гордящаяся своими голубыми кровями, терпеть не могла, когда с ней в чем-то не соглашались. Тем более, если перечили. Ну, а если перечил крепостной мальчишка, это уже перерастало в настоящую катастрофу. Берта, услышав его дерзость, едва не лопнула.

– Что ты сказал, мерзкий негодник?!

– Я сказал, госпожа, что мои родители сочетались законным браком и, как бы вам того не хотелось, бастардом я не являюсь. Извините, – с грандиозным достоинством ответил Сережка и тут же заметил, с каким восхищением посмотрел на него господин Жозэ. Это еще больше придало ему стойкости перед княгиней.

А Берта побелела, как полотно, тонкие ноздри ее раздулись от гнева, но уста не произнесли ни слова в ответ. Она только резко повернулась и подойдя к двери, сказала, глядя на управляющего и не замечая мальчика:

– Я приказываю вам его выпороть.

– Я этого не сделаю, мадам, – ответил Жозэ.

Берта снова вспыхнула.

– Вы обязаны мне подчиняться!

– Я обязан подчиняться князю.

– Ах, вот как! Ну, что ж, я попрошу моего мужа, чтобы он приказал вам выпороть мальчишку, – и Берта сделала шаг вперед, но снова задержалась. – Кстати, князь просит вас зайти в его кабинет.

– Передайте ему, что я приду, как только оденусь.

Когда Жозэ и Сережка остались одни, мальчик задрожал. Жозэ встал с постели и обхватил его за хрупкие плечи своими крепкими руками.

– Не бойся, – сказал он. – Никто больше тебя пороть не будет. Я тебе клянусь. Отныне я буду заботиться о тебе, как отец.

Глаза мальчика невольно наполнились слезами счастья. Он посмотрел на Жозэ с такой невыразимой благодарностью! Еще никто за всю его короткую жизнь не относился к нему так хорошо. Никто, если не считать покойных родителей.

А в глазах Жозэ сверкнула полная и непоколебимая уверенность в только что сказанных им словах. Он еще раз обнял мальчика, потом отпустил погулять.

– Вам помочь одеться, господин Жозэ?

– Разве я старец немощный или дитя? Зачем мне помощник в этом деле? Иди, погуляй.

Пока управляющий одевался, в кабинете у князя Мадлика происходила следующая сцена: сам князь сидел за своим огромным рабочим столом, скрестив руки на груди и грозно нахмурив брови. Перед ним стояли дочери и жались друг к другу.

– Ну и чем же вы объясните свое возмутительное и неприличное поведение? Где это видано, чтобы княжны заснули в спальне управляющего, да еще в присутствии крепостного мальчишки? И это, кроме того, что вы подняли настоящий переполох во всем доме своим уходом через окно!

– Прости нас, папа, мы не нарочно. Мы хотели только погулять, а потом вернуться. Нам не спалось, – виновато ответили девочки.

– Меня не интересует, что вы хотели! – вскричал князь. – Вы сильно провинились и будете наказаны! Я велю запереть вас в верхней зарешеченной комнате. На двое суток.

У князя был такой суровый и непреклонный вид, что девочки оставили всякую надежду выпросить у него прощение. Со слезами на глазах выбежали они из кабинета и в холле чуть не сбили с ног Жозэ Марэ.

Нинетта мигом ринулась наверх, а Жанна остановилась перед управляющим.

– Вы идете к отцу?

– Да. А он вас ругал?

– Ругал. И обещал запереть на двое суток в той комнате под самой крышей, где два зарешеченных окошка. Вы видели?

– Да, видел. Так, это у вас что-то вроде тюрьмы?

– Вроде карцера, – объяснила Жанна. – Все зависит от провинности. Если провинность пустячная, ну, например, если я или сестра в сердцах нагрубим мачехе или разобьем что-нибудь в кабинете отца, то нас просто запирают в комнате. Ну, а если так, как сегодня… – тут Жанна немного покраснела.

– То тогда карцер? – сказал Жозэ.

– Да, тогда карцер. Но я не жалею, – вдруг, неожиданно даже для себя, произнесла девочка.

– Не жалеете о чем?

– О том, что все так получилось. Ведь я нарочно пришла к вам в домик. Мне хотелось посмотреть, как вы. Вчера после того, как вы спасли Корсара и лишились чувств, то я забеспокоилась. Нинетта же просто составила мне компанию. Жаль, я не должна была брать ее с собой. Теперь и ей попадет из-за меня.

– Ну, может быть и не попадет, – загадочно сказал Жозэ.

– О, нет, господин, обязательно попадет, – вздохнула Жанна. – Отец всегда нас наказывает. Ничего не прощает.

– Не унывайте. Все образуется, – он улыбнулся.

Жанна пришла в восторг от этой улыбки. Такая теплая, ласковая! Никто не умеет так улыбаться!

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила она заботливо.

– Да, чудесно. Благодарю.

На этом они попрощались. Девочка вприпрыжку понеслась к себе, а управляющий некоторое время смотрел ей вослед понимающим и участливым взглядом.

Ворвавшись в свою комнату, Жанна обнаружила Нинетту в самом скверном расположении духа, в каком она когда-либо пребывала.

– Ну, все, – кипятилась девочка – скорее из этого дома! Пусть отправляют нас в пансион, я буду очень счастлива, отбыть туда!

– Я тоже, но… я счастлива!

– Счастлива?

– Да, очень! Я ничуть не жалею о случившемся. Мне кажется, я готова любое наказание снести, лишь бы это дало мне возможность хоть о чем-то поговорить с господином Жозэ! – глаза Жанны так сверкали, что Нинетта опешила.

– Ты с ума сошла, – сказала она сестре.

– Может быть, – согласилась Жанна, – но мне бы хотелось, чтобы нашим отцом был вовсе не папа, а господин Жозэ. Вот бы мне понравиться ему точно так же, как понравился ему Сережка! Вот бы и мне он уделял много времени, и меня сажал бы в свое седло и катал на лошади, и мне бы мастерил свистульки!

ГЛАВА 4

В то время как Жанна в своей комнате так восторженно отзывалась о господине Жозэ, сам он, постучавшись в кабинет князя, вошел и присел в предложенное ему кресло.

Князь Мадлик встретил своего управляющего сияющей улыбкой и был с ним очень любезен. Он вновь занял место за своим рабочим столом и сказал:

– Ну, вы вправе требовать для себя любой награды. Не представляю, что бы со мной стало, если бы погиб Корсар.

– Я надеюсь, он в добром здравии?

– О, да, благодарю вас. Ветеринар осмотрел его сразу же. Только шерсть немного опалилась, да несчастный сильно испугался. Но теперь уже все в порядке.

– Я рад и за него и за вас.

– А ведь вы один решились на это. Никто из этих ничтожеств не рискнул спасти Корсара. Своя дешевая шкура им дороже, чем мой отменный конь.

– Для всякого человека своя жизнь превыше всего.

– Да, мой Корсар стоит гораздо дороже, чем самый трудоспособный крепостной! У! Гаденыши! А вас я боготворю, Жозэ. Требуйте любой награды. Все исполню!

Тут князь запустил руку в один из ящиков стола и извлек оттуда роскошно отделанный золотыми и серебряными нитями кошелек, который буквально распирало от его содержимого. Князь протянул его Жозэ, но тот отстранился.

– Нет, благодарю вас, ваша сиятельство, я бы хотел просить вас не о деньгах.

Князь взглянул на Жозэ очень удивленно, но в то же время и с подозрением. Чего, мол, потребует от него этот человек?

– Не о деньгах? – переспросил он. – Тогда о чем же? Повышение по службе? Но должность управляющего и так весьма завидная.

– Нет, нет, господин князь, ничего этого мне не надо. Я вполне доволен своей должностью, мне хватает жалованья, которое вы мне назначили.

– Тогда, чего? Не томите. Говорите скорее.

– Ваша сиятельство, вы сами только что сказали, что конь ваш стоит гораздо дороже всякого крепостного.

– Ну, так и что? – не понимал князь.

– Вы предлагаете мне кучу денег, но я попрошу другого. Это будет стоить вам намного дешевле, а я проникнусь к вам безграничной признательностью.

– Говорите. Я поклялся выполнить любую вашу просьбу.

– Дайте вольную Сережке, – просто сказал Жозэ.

Князь так и подскочил на месте.

– И это все, чего вы хотите?!

– Все.

– Признаться… не велики же ваши желания.

– Мне самому желать нечего. Я полностью доволен своей жизнью.

– Так значит, вольную Сережке… ну, что ж, что ж… пусть так. Я обязан держать свое слово.

Глаза Жозэ счастливо вспыхнули.

Князь порылся в ящике стола и достал бумагу. Затем взял в руки перо и какое-то время сосредоточенно писал. Потом размашисто расписался и сказал:

– Ну, вот, можете полностью распоряжаться мальчишкой. Он и его вольная теперь ваши.

– Премного благодарен, ваша сиятельство, – Жозэ чуть поклонился.

– Больше вы ничего не желаете?

– Если князь позволит…

– Спасителю Корсара я многое позволю. Говорите. Что там еще?

– Знаете, господин князь, в десятилетнем возрасте баловство простительно, не так ли?

– Без сомнений, ведь дети всегда балуются.

– Тогда, прошу вас, не наказывайте ваших девочек. Только что вы сказали, что дети всегда балуются, так стоит ли ругать их за это?

– Но, знаете… они устроили суматоху в моем доме, они пробрались в ваш…

– Ну и что же? Они пришли ко мне из любопытства. Я прошу вас, не запирайте их под домашний арест.

Князь некоторое время сидел нахмурившись. За спасение любимого коня он заплатил очень мало и мог бы быть весьма доволен этим.

– Ну, ладно! – сказал он, наконец. – Будь, по-вашему. Я не накажу девчонок. Ладно. Ступайте, Жозэ, вы свободны.

И Жозэ направился к выходу. Но тут князь остановил его и снова подозвал к креслу.

– Еще кое-что, Жозэ. Присядьте на минуту.

Жозэ присел. Князь оперся на локти и, посмотрев прямо на него, сказал:

– Поскольку попросили вы сравнительно мало, я предоставлю вам полную свободу кое в чем.

Жозэ заинтересовался.

– Отныне, – тихо произнес князь, – можете брать любую девку из моих крепостных. Любую, какая приглянется, даже будь она замужней. И можете пороть каждого, кто станет на вашем пути. Я вам это позволяю. Антон, мой бывший управляющий, был весьма польщен такой привилегией.

– И оставил несчастного ребенка без родителей, – в голосе Жозэ прозвучало презрение. – Знаю, слышал я эту историю. Но, нет, господин князь, мне все это не по душе. Подобным развлечениям я всегда предпочту законный брак. А теперь извините, я должен идти. Мои обязанности ждут меня. Всех вам благ, ваша сиятельство, – и Жозэ поспешно, будто от князя нестерпимо разило какой-то гадостью, вышел из его кабинета.

Князь чуть покачал головой и уставился в окно. Машинально его слух улавливал, как удалялся звук шагов уходящего господина Жозэ.

А господин Жозэ, остановившись на ступеньках крыльца, принялся искать глазами того, кто наконец-то обрел свободу.

Но в поле зрения Жозэ Сережки не оказалось. Тогда управляющий обошел дом и у всех спрашивал, не видели ли они мальчика. Все указывали ему на то самое поваленное дерево неподалеку, где сидел мальчик, мучаясь со своей свистулькой, когда впервые увидел господина Жозэ.

– Серж! – Жозэ приблизился к ребенку.

Тот оторвался от новой свистульки и посмотрел на друга.

– У меня есть кое-что для тебя, – Жозэ загадочно улыбнулся.

– О, господин Жозэ, вы каждый день делаете мне что-то хорошее. Право же, я этого не заслужил, – поскромничал Сережка.

– Заслужил, вполне заслужил. Ты себя немного недооцениваешь.

– Ах, ладно, не надо больше обо мне. Лучше расскажите, любезен ли был с вами князь?

– Да. Он был настолько любезен, что пообещал выполнить любую мою просьбу в награду за спасение Корсара.

– О, я рад за вас, господин Жозэ, значит, вы теперь стали богаче? Правда, вы такой смелый, князь должен вас боготворить.

– Разбогател ли я? Да, очень. Но не материально, дружок.

– Что же вы попросили у князя?

Вместо ответа, Жозэ достал из кармана своего камзола какую-то бумагу и с торжественным видом вручил ее мальчику.

Сережка стал читать. Но по мере того как он читал, лицо его преображалось, а глаза наполнялись слезами. Участилось дыхание, и мальчик даже открыл рот.

Жозэ терпеливо ждал, когда он произнесет свое первое слово. А Сережка словно бы дар речи потерял. Он опустил руки, поднял глаза и крупные слезы потекли из них в несколько ручейков.

Внезапно Сережка вскочил и с душераздирающим криком бросился на шею Жозэ. Он так обнял его, что едва не задушил.

Мужчина чуть не прослезился от этой сцены. Он тоже крепко и нежно обнял мальчика, и некоторое время держал его на руках. Сережка никак не мог прийти в себя, он беззвучно плакал на шее управляющего, сильно всхлипывал и по-прежнему не произносил ни слова. Жозэ терпеливо ждал, когда ребенок вновь обретет дар речи.

Ждать пришлось не очень долго. Наконец, мальчик разжал руки и Жозэ опустил его на землю. В тот же миг глаза их снова встретились; глаза мужчины сияли радостью, а глаза мальчика, красные от слез, взирали на своего благодетеля, как на божество.

– Господин Жозэ, – проговорил ребенок сквозь все еще текущие по лицу слезы, – так значит, больше меня уже никто не будет бить?

– Никто, мой малыш, никто теперь не имеет на это права.

– Спасибо, господин Жозэ, спасибо, что сделали для меня это. Боже мой, вы подарили мне свободу! Свободу! Я больше не крепостной, я свободный! – и мальчик еще сильнее разрыдался.

Жозэ сел на поваленное дерево, усадил мальчика рядом с собой и нежно, как отец, обнял его. Сережка снова вцепился в мужчину обеими руками и прильнул к его груди. Они вместе вздрагивали от сильных рыданий ребенка.

– Я так счастлив, господин Жозэ, так благодарен вам, но, однако…

– Что же, солнышко?

– Солнышко? О, так иногда называла меня моя мама! – при воспоминании о покойной матери лицо Сережки снова омрачилось.

Жозэ даже пожалел, что пробудил в нем горестные воспоминания. Но ведь он всего лишь сказал нежное слово.

– Тебя что-то огорчает, малыш? Что ты хотел мне сказать?

– Ах, да! Это о том… вот я стал свободным, а теперь мне неловко будет смотреть в глаза моим друзьям, таким же крепостным, как и я, то есть, каким был и я, – мальчик вздохнул.

– Добрый малыш, ты не забываешь о друзьях.

– Как можно о них забыть? Мы вместе с самого рождения. Ах, если бы я был богатым!

– Хочешь стать богатым?

– Конечно! Я хочу быть очень богатым, чтобы купить всех моих друзей у князя, а потом дать им вольную! Вот бы стать тоже князем или графом, или маркизом каким-нибудь, – это мальчик произнес уже мечтательно.

Жозэ устремил взгляд на небо. Там, по лазурному фону проплывали белоснежные облака.

– И у маркизов жизнь не всегда сладка, – произнес он с какой-то непонятной интонацией в голосе. Казалось, тон его был печальным, а вместе с тем и проникнутым какой-то яростью. Сережка посмотрел на него несколько недоуменно.

– И все же слаще, чем у рабов, – возразил мальчик.

– Не всегда, – твердо, почти уверенно ответил Жозэ, все так же глядя на небо.

– Но они хотя бы богаты. Они свободны.

– Это да, но если случается что-то… даже маркиз не может быть всемогущим. Даже он может стать жертвой клеветы…

– Что? Почему вы заговорили об этом, господин Жозэ? – не понял Сережка. Никогда еще он не видел управляющего таким грустным, словно бы горько о чем-то сожалеющим.

– О чем я? Да, нет… так, пустяки. Не обращай внимания.

– Но вы стали грустным, господин Жозэ.

– Тебе показалось, малыш. Но, вот что; не называй меня больше господином, ладно? Зови меня просто Жозэ или… если хочешь, конечно, хотя, не знаю, заслужил ли я этого… но мне было бы очень приятно, если бы ты стал звать меня… отцом…

Мальчик от изумления чуть не упал. Он смотрел на Жозэ широко раскрытыми глазами. Постепенно лицо его расплылось в счастливой улыбке.

– Отцом! О, вы, правда, этого хотите?!

– Очень. Но хочешь ли ты?

– Бесконечно хочу! Знаете, я так полюбил вас, потому что вы добры ко мне… отец.

Тут уж сам Жозэ едва не разрыдался. Впервые его назвали отцом. Услышать это слово из уст маленького мальчика было так неожиданно и в то же время так безумно приятно! В последнее время Жозэ действительно стал ощущать себя отцом Сережки. Ему хотелось постоянно оберегать его, воспитывать в нем мужчину, достойного и хорошего, наставлять, учить тому, что умеет сам, хотелось чувствовать себя нужным кому-то более слабому и беззащитному, хотелось не быть таким одиноким.

– Скажите, отец, – теперь мальчик произносил это слово совершенно свободно, – вы не думали, что я умею читать? Да, многие мои друзья не умеют, но я умею. И писать тоже. Мама Лиза меня научила. Она такая красивая была. Я вам покажу потом ее портрет.

А обе девочки тем временем сидели у себя в комнате и с безразличным видом ждали, когда же их отведут на чердак и там запрут на двое суток.

Каково же было их удивление, когда вместо князя Мадлика с его суровым лицом, пришла горничная и сказала, что наказание отменяется по просьбе нового управляющего.

Девочки так и подскочили на месте от радости. Их громкие возгласы веселья прорезали комнату, наполненную дотоле атмосферой напряженности и печали.

– А для себя он что потребовал? – спросила Жанна у горничной.

– Освободить мальчишку. Попросил для него вольную. Ваш батюшка не смог отказать.

– Вольную? Для какого мальчишки?

– Да, для того самого, что ошивается вокруг него.

– Для Серого?! – воскликнула Нинетта.

– Вот-вот, для него самого, – ответила горничная и ушла.

Обе сестры восприняли эту новость по-разному. Нинетта запрыгала на пружинистой кровати и, подскакивая почти до самого потолка, громко и счастливо кричала:

– Он свободен! Он свободен!

Жанна же, откинулась на подушки и, гладя в пространство, очарованно прошептала:

– Он еще лучше, чем я думала. Господи, как же я им восхищаюсь! – ее глаза даже заслезились от этого чувства. – Я еще никогда не встречала такого благородного человека. Это сам ангел, сошедший с небес. Ведь он мог просить у папы, чего угодно; денег, привилегий, всего! Но он освободил этого мальчика, а нас избавил от наказания. О, как мне хочется тоже сделать для него что-то чудесное!

Нинетта едва ли слышала свою сестру. Собственный голос и звуки скрипящего матраца, пружинок, заглушили Жанну. Но внезапно лицо Нинетты омрачилось, она перестала прыгать и прошептала:

– Но ведь теперь, раз он свободен, то может и уехать из нашего поместья!

Жанна также не слышала свою сестру, погруженная в восторженные мысли о Жозэ Марэ. Не заметила она и того, что Нинетта, как молния, выбежала из комнаты.

– Серый! Серый! – закричала девочка, прибежав на задний двор.

Мальчика там не оказалось. Тогда она обошла все кругом и нашла его сидящим на крылечке домика управляющего.

– Серый! – позвала она снова.

– Чего тебе? – отозвался Сережка.