Ванда со злостью пнула кровать и бросилась на неё прямо в новом платье, сшитом для Кэйрона. Оно было очень открытым, но король и не думал смотреть на неё. Он вёл себя как когда-то Георг: словно она украшение или игрушка. Его куда больше волновало то, что эта Мая схлопотала пулю в грудь. Как он суетился вместе с оравой скантов! Пригнали лекарей, поймали с десяток нортхедцев, а в итоге? Две трофейных аркебузы на крыше, пытки торговцев, продавших эти ружья, обыски у всех, на кого они указали, несколько новых казней – таковы последствия нападения, Мая же на следующий день появилась как ни в чём не бывало. Теперь все шепчутся, будто её нельзя убить. Жители Нортхеда стали ещё больше бояться и Летописи, и нового короля.

Ванда тоже воспряла духом: выздоровление Маи показалось ей хорошим предзнаменованием. Если Мая смогла выжить, значит, и Макса можно оживить. Когда она задала этот вопрос Захару, намекнув, что не желает ждать осеннего равноденствия, тот просто послал её подальше. Вообще, её выводила из себя неясность собственного положения при дворе. Пару раз новый король делал попытки затащить Ванду в постель, но она не хотела становиться его шлюхой, какой была Илза при прежних королях, а потому попытки заканчивались бесплодно. Кэйрон ждёт возвращения этой уродины! Что тогда станет с Вандой? Да Марция повесит её сразу же!

Ванда давно об этом думала. Кэйрону нужна кровь Свенейва, значит, он будет добиваться Марции любой ценой, сканты ему помогут. Иной раз Ванда ловила себя на мысли, что не прочь занять место королевы. Жаль, кровь не та, будь оно всё проклято! Кэйрон ей не достанется, а Макс… Даже если удастся его оживить, он по-прежнему её брат… Проклятье, она скоро на стенку полезет от неопределённости и одиночества! Вроде всё идет по плану, только по чьему?

А тут ещё мучения Георга начали ей приедаться. В самом деле, сколько можно смотреть на одно и то же? Этот холодный ублюдок отказывался умолять о пощаде. О, наверняка ему было больно, он кричал, извивался, как все, но просить – он скорее откусил бы себе язык. К сожалению, самые интересные пытки пришлось запретить, чтобы не попортить тела. Жаль, до осеннего равноденствия ещё четыре месяца. Ладно, ради возвращения Макса она потерпит. Что потом, Ванда не совсем представляла. В глубине души она до сих пор сомневалась, можно ли воскресить человека. Когда Кэйрон пришёл к ней с предложением помочь ему стать королём, Ванда вспомнила намёки брата, любимые им сказки и, сама не зная почему, потребовала необычной платы. Кэйрон посмеялся. Позже он всё-таки привёл Захара, который предложил провести обряд. Тогда Ванда была как в лихорадке и усомнилась лишь после восхождения Кэйрона на трон. А если он прав? Не лучше ли избавиться от Георга, начать новую жизнь? Без мужа и без брата. Нет! Она отогнала эту мысль. Она не предаст брата! Она обещала себе и ему!

Увы, после бегства Дайруса всё шло не так, как она представляла. Кэйрон занимался делами, а её не приглашали ни на один бал и приём. Все смотрели на неё с презрением, словно говорили: ты предала короля, предала мужа, предала… Ну и что? Они разве не сделали то же самое, присягнув Кэйрону на верность, хотя Дайрус вполне себе жив? Иглсуды, Данроги, Холмкресты, Узенреки, Беллгоры остались и приняли новые порядки; те, кто бежали к Дайрусу, потеряли дома и богатства. Всё, на что Кэйрон смог наложить лапу в Нортхеде, пошло в казну и на оплату солдатам, загородные поместья также объявили собственностью казны, хотя большинство находились на территории, которая не подчинялась Кэйрону. Сканналия снова раскололась: Нортхед в руках Кэйрона, Корнхед – у Дайруса, остальная территория страны не принадлежит никому. Кэйрону ещё предстоит доказать на неё свои права. Ванда не знала, сумеет ли новый король это сделать.

За два месяца он не обеспечил даже порядка на улицах. Люди боялись начала войны, грабежей и насилия. Страх висел в воздухе, перемешанный с ненавистью и неуверенностью в будущем. Внешне вроде бы ничего особенного не происходило, магазины и мастерские работали. Потом оказывалось: жизнь вокруг поменялась. Ванда то видела заколоченную дверь знакомой харчевни, то не могла купить любимое лакомство в ближайшей лавке, потому что её хозяин погиб, то швея, шившая ей платья, сетовала на невозможность достать нормальную ткань. Торговцы понемногу покидали Нортхед, лавки ростовщиков закрывались, как при Айварихе. Тогда этот процесс растянулся на многие месяцы, сейчас время словно сжалось – Ванда чувствовала это каждый раз, выходя на улицу.

За пределами Нортхеда тоже было неспокойно. После объявления набора в армию недовольные крестьяне, боясь срыва посевной, устроили несколько бунтов. Им это не помогло – под стенами города разрастался военный лагерь. Нортхедцы, не забывшие ни Айвариха, ни Гиемона, хмуро косились на новоприбывших, которые, в свою очередь, злились на тех, кто вынудил их покинуть деревни и семьи. Они не хотели воевать, однако никто не верил, что войны удастся избежать. Многие запасались продуктами, оружием, обзаводились охраной. Ванда тоже окружала себя слугами, хотя боялась их не меньше бандитов на улицах: слухи о судьбе Георга ходили по Нортхеду, она не раз ловила на себе ненавидящие взгляды челяди. За это она уволила троих, пятеро сбежали сразу после свержения Дайруса – ей пришлось нанимать первых попавшихся, среди которых оказались слуги убитых баронов. В итоге, она не могла положиться ни на старых слуг, ни на новых. Она стала слишком дёрганой, забыла, что такое спокойный сон, запираясь на засов прежде чем лечь в постель. Боясь оставаться дома, она выбиралась на прогулки, но и на улице не чувствовала себя в безопасности. И не только она.

Многие собирали огромные караваны и уезжали на юг: дорога позволяла объехать захваченные скантами города. Кэйрон попытался остановить бегство, чем лишь увеличил размер взятки за открытые ночью ворота. Ванда иногда подъезжала к каким-нибудь воротам и представляла, как на Анхали мчится под их сводами на волю – на юг или в Рургард. Она сама не знала, куда бы отправилась, потом наступало прозрение: её нигде не ждут. В поместье Георга её, скорее всего, прибьют слуги, в Рургарде – осмеют и казнят за предательство мужа. С изменницами там поступали сурово.

Несмотря на это, Ванда мечтала оказаться дома, в знакомых горах, среди снегов и ветра, но что её там ждёт? Там сейчас командуют вожди кланов и Квинт Беллгор. Ванда с детства знала Квинта – белобрысый сморчок никогда ей не нравился. Используя дружбу с Максом, он пытался подкатывать к ней, намекал на совместное будущее и успокоился лишь тогда, когда она подняла его на смех перед мужчинами. Как он запылал от гнева, как стиснул кулаки! Тем не менее, бросить вызов женщине не рискнул! С тех пор Квинт её не жалует, он последний, к кому она поедет за помощью. Более того, ей совершенно не нравилась та власть, которой его наделили сканты. Квинт нацелился на место её отца, барона Рургарда. Он начнёт уничтожать непокорных, зальёт Рургард кровью. Разрозненные кланы не смогут ему противостоять. О кровавых стычках уже поступали сообщения, их число возрастало. Почему сканты отправили туда чужака? Квинт Беллгор не горец, он из баронской семьи. Более того, он не эктарианин – его дядя, барон Таурин Беллгор, стал зарианцем ещё в начале реформ Айвариха и оставался им до сих пор. Квинт без жалости начнёт вырезать эктариан в горах. Она вздрогнула: этого хотел и Макс. Квинт – не Макс. Рургард должен принадлежать Мэйдингорам. Это – её наследие! Невероятная мысль для женщины, хотя Ванда всё чаще об этом думала. Она внезапно поняла, что желает Квинту поражения. Слишком уж нагло смотрел он на неё перед отправлением в горы. Она не удивилась бы, если бы за свою преданность он потребовал её в жёны. Может, к лучшему, что Георг жив? Она на миг представила, как Георг объединяет кланы и громит Квинта, затем отогнала эту мысль. Георга нет, каждый сам за себя! Она боялась думать, чем это закончится для Рургарда.

Взгляд Ванды зацепился за икону в углу спальни, она решила прогуляться хотя бы в церковь – по крайней мере святые на иконах не будут смотреть на неё с укором. Ванда не считала себя рьяной эктарианкой, вроде Марции, но любила саму атмосферу внутри соборов, любила слушать музыку на службах, любила росписи и мозаики, украшавшие купол или стены храмов. Там она никогда не ощущала себя лишней, Бог никогда не отворачивался от неё, не называл предательницей. Правда, он и не отвечал на её призывы к мести. Сегодня она не будет просить о мести, решила Ванда. Она просто посидит там, помолчит и наденет что-нибудь, чтобы её не узнали.

В чёрном плаще, с серым платком на голове она походила на многих женщин, сновавших по улицам. Ванда накинула капюшон – моросил дождь, чужие взгляды ей тоже ни к чему, – и ступила на грязную мостовую. Она шла в полном одиночестве, оставив любимую кобылу и слуг дома: ей не хотелось привлекать внимание.

Миновав несколько закрытых храмов, Ванда добралась до церквушки, где отпевали отца. Это была одна из немногих работающих церквей – даже величественный кафедральный собор закрыли. На коронации Кэйрона доминиарх Теодор посмел прочесть проповедь о языческом зле и прямо в лицо новому королю заявил, что любой, кто отринет истинного Бога, будет проклят вовеки. На следующий день его нашли мёртвым, назначать нового доминиарха не стали. Указом короля кафедра упразднялась, собор закрывался, лишь в нескольких церквях продолжали совершаться службы. Кэйрон не хотел слишком уж накалять и так непростую обстановку. Храмы отныне запрещалось делить на зарианские и эктарианские. Обе веры уравнивались в правах с теми, кто исповедовал языческую веру. Указ короля запрещал всякую вражду, что не мешало верующим резать друг друга в подворотнях. Каждый день находили несколько трупов с разных сторон. Если убийц ловили, то казнили независимо от веры. Волхидская площадь преобразилась после казни Фелмана. Тихо, почти без суеты, опустевшие торговые ряды убрали, эшафот разобрали. Сканты запретили устраивать тут рынок и казни. Поговаривали, на площади восстановят святилище двенадцати богов. Такие святилища сканты собирались создать по всей стране, как сказал Кэйрон.

Небольшая церковь Св. Рагмира стояла недалеко от Волхидской площади. Ванда вошла, не снимая капюшона. Немногочисленные прихожане украдкой оглядывались по сторонам, следя за новоприбывшими. Ванда надеялась, что её не узнают. Знакомых она, по крайней мере, не видела, зато отметила: среди прихожан есть и эктариане, и зарианцы. Те и другие молча косились друг на друга, не пытаясь начать резню.

Ванда медленно, не оглядываясь, ступала по мозаичному полу центрального нефа, потом свернула направо, к своей любимой картине, написанной сто лет назад. Ванда любила эту картину – небольшую, изображавшую Миру с маленьким сыном Зарией на фоне одинокой скалы. Автор картины сумел передать чувства матери к ребёнку, а не к сыну Божьему. Ванда, которая не знала матери, именно такой и представляла её. Каждый раз, бывая в Нортхеде, она старалась прийти в эту церковь. К счастью, картину никто пока не тронул. Ванда замерла у неё, скинув капюшон.

Ванду воспитывали эктарианкой, с детства отец приучал её обращаться к одному Богу. В её мире обитали и другие боги – более приземлённые, варварские, по-своему привлекательные. Они жили в сказаниях и легендах, покровительствовали кланам и силам природы – их поминали больше по привычке, чем из веры. В вопросе погребения мёртвых, однако, старые традиции оказались прочны. Георг называл их суевериями, пережитками прошлого, горцы же свято чтили обряды и провожали покойников на тот свет в соответствии с древними обычаями. Двенадцать богов были неотъемлемой частью жизни в Серебряных горах, но, в отличие от Макса, Ванда никогда не жаждала ради их возвращения убить привычную веру. Её коробило то, как сканты и Кэйрон обращаются с храмами и священниками, но она старалась не слишком задумываться о последствиях. Будь что будет!

Ванда погрузилась в молитву – облегчение не наступало. О чём просить Бога? О смерти мужа? Об его унижении? Но Бог вряд ли услышит такую молитву, а сердить его сейчас Ванде не хотелось, тем более, всё чаще в голову лезли не слишком привычные мысли: а вдруг Кэйрон и Георг правы, и нет никаких богов? Иначе почему одни боги уходят без борьбы, уступая место другим? Почему одна вера порождает непримиримых врагов? Вообще-то, ей было всё равно – пока боги в её жизни появлялись лишь на картинах да иконах. Макс утверждал, что говорил с богами, она верила по глупости, но куда это его завело? Ванде, как никогда, хотелось сейчас узреть истинного Бога, ощутить его силу. Пусть он покарает её за преступления – ей надо знать, существует ли он или это лишь сказки.

Выйдя из церкви, Ванда с удивлением поняла, что уже вечер. Она простояла внутри полдня и не заметила этого. Она пошла ко дворцу, потом свернула на Проточную улицу, вышла на Соборную площадь, недалеко от которой стоял её дом. У кафедрального собора суетились люди. Ванда остановилась. Крики и проклятия, раздававшиеся повсюду, заставили её прислушаться.

– Святотатцы! Разрушители! Прочь отсюда! – толпа скандировала эти и другие – куда менее приличные – слова в сторону каменщиков, устанавливавших на площади какие-то конструкции. Их охраняли стражники Марика Седого. Насколько поняла Ванда, рабочие собрались рушить кафедральный собор.

Это монументальное сооружение строили более века, закончив при Айварихе. Подобных храмов немного насчитывалось и в южных странах, а уж построить такое на севере стоило огромных усилий и средств. Похоже, сканты уломали Кэйрона отдать им это место под алтарь. Ванда не любила собор – такой же холодный, гордый и красивый, как Георг, – но вид лопат, кирок и других инструментов вызвал у неё приступ раздражения: зачем разрушать всё вокруг? Сами-то они пока ничего не построили!

Она увидела, как из собора выносят мозаики и картины, складывая их под навес, защищавший от дождя. Эти работы признанных мастеров стоили баснословных денег. Кэйрон как-то пообещал продать их, если потребуется. Кажется, он не шутил насчёт продажи. Недавно он жаловался на отсутствие поступлений в казну, упомянул, что в Рургарде встали почти все рудники. Ванда знала: рудники работают, просто вожди кланов не торопятся отдавать добытое серебро и другие металлы непризнанному ими королю. Насколько она знала, четыре клана из двенадцати признали новую власть, остальные остались верны Дайрусу и Георгу, как наследнику Валера. Кэйрон по этому поводу постоянно предъявлял претензии скантам, будто они имели власть в Рургарде. Никто не имел там власти – Кэйрон этого не понимал. Её семья смогла объединить кланы, после смерти отца и мятежа Макса от видимого единства не осталось следа. Кэйрон может до посинения требовать присяги, но ему придётся сначала подчинить себе горцев, как сделали когда-то потомки Свенейва. Да и то власть короля Сканналии была скорее номинальной – горцы жили по своим законам.

Тем временем рабочие бросили вынутые мозаики посреди Соборной площади. Ванда сжала кулаки. Неужели Кэйрон не понимает, что так он проблем не решит? Она скривилась. Если этот идиот не способен заставить людей платить налоги, то картины ему не помогут.

– Госпожа сожалеет об утрате эктарианских святынь? – она обернулась на смутно знакомый голос. За спиной стоял Фил Дурошлёп, с любопытством следя за происходящим. Отряд Марика занимался, помимо охраны рабочих, охраной дорогой утвари, расшитых золотом и драгоценными камнями церковных облачений. Их складывали в повозки и под охраной отправляли в сторону дворца. Судьба усыпанных жемчугом одеяний Ванду не трогала, зато когда у мозаики с пола отбили кусок, она едва не обругала рабочих. Очевидно, Фил это заметил. Она плохо его знала: он владел известной пивной, популярность которой после прихода Кэйрона к власти среди обычных горожан упала, зато стражники и сканты посещали её исправно. На втором этаже там был отличный бордель, как говорили. Фил не получил никакой особенной должности при дворе и болтался там-сям.

– Пошёл прочь! – фыркнула Ванда. Что о себе возомнил этот тип? Скант он или нет, она не позволит всякому сброду вести себя с ней так, словно он ей ровня. Ванда заметила: между собой сканты именно так и общаются, независимо от их влияния, богатства или знаний. Все сканты равны, как на подбор, однажды ехидно заметил Кэйрон. Ванда даже задала вопрос Захару – он любил отвечать на вопросы. Тот сказал, что все они – потомки жрецов-волхидов, а значит, потомки богов. Не могут одни потомки богов быть лучше других, они все равны, каждый делает своё дело. Потому, заключил Захар, будь ты уборщик в стойле, владелец мануфактуры или глава канцелярии, ты – один из многих. Ванда этого не понимала.

– В ваших интересах дать мне договорить, ваша милость. – Вот что ещё вызывало её раздражение: фамильярность и наглость. Фил говорил с ней так, будто насмехался, противно причмокивая при этом. Ванда резко повернулась к нему, он поклонился и тихо добавил:

– Вы, кажется, не хотели привлекать внимание, ваша милость? – Он указал ей взглядом на рабочих и проклинавшую их толпу. – Незачем им видеть, как благородная дама одна гуляет по тёмным закоулкам, верно ведь? Тут опасно, вы же знаете. Позвольте-ка мне проводить вас, я по пути скажу кой-чего интересное.

– Что ты можешь сказать?

– Дак хочу оказать вам ещё одну малюсенькую услугу.

– Ещё одну? Не помню, чтобы ты хоть раз что-то для меня сделал, – фыркнула Ванда, повернув в сторону дома.

– Ну дак однажды я чуть не прикончил вашего мужа.

Ванда резко остановилась. Она вспомнила стрелу, ранившую Георга, мокрый пригорок и сгоревшее от молнии дерево. Это Фил стрелял?

– Тогда ты промахнулся, так с чего ты взял, что справишься сейчас? – усмехнулась она, придя в себя от такой новости.

– Дак это не я промахнулся, а боги, – возразил Фил. – Молнию-то послали они.

– Но ты не проверил, мёртв ли он.

– Ежели Таркурун послал молнию в жертву, кто я такой, чтоб проверять качество исполнения? – засмеялся Фил. Смех показался ей натянутым.

– Да ты просто молнии испугался, – буркнула она.

– То была не молния, а знак свыше, – Фил вдруг преобразился. Куда-то исчез кривляка и балагур, лицо его стало на миг мрачным и торжественным, даже небритый подбородок с грязноватыми волосиками подчёркивал его решимость. – Я хотел убедиться, но небеса разверзлись передо мной, огонь запылал, моя кожа начала обугливаться! Если б не ливень, я бы сгорел заживо!

Ванда отлично помнила, как гадала тогда, что же случилось, и вот теперь слушала рассказ единственного свидетеля:

– Я отбежал в сторону, а дерево превратилось в факел. Ваш муж лежал рядом – молния ударила прямо в него. Он не мог выжить, я видел вспышку над его головой, видел его душу, и я ушёл. Боги сохранили его, помешали мне, теперь я хочу им отомстить!

– Отомстить богам? – Такого Ванда ещё не слышала.

– Мой Бог – не те двенадцать жалких подобий, которых сканты зовут богами! Мой Бог – это не ваше божество, нарисованное на тех картинках, – Фил кивнул на груду икон и картин на земле. – Мой Бог – выше всего этого, он обладает истинной магией, его сила разрушительна и бесконечна! Я служу лишь этому Богу! Вы можете помочь мне доказать ему мою преданность, я помогу вам избавиться ото всех, кто мешает вам подняться на самый верх, ибо вы – истинный потомок Свенейва!

Глава 7. Дилеммы

– А что вы думаете, барон Сиверс? – вопрос королевы, как всегда, вызвал недовольство не только у короля, но и у других баронов. Райгард заметил, как скривился Эйвард. Йоэл Поллендар буркнул себе под нос очередное ругательство, смахивая пот с лица. В комнате для совещаний было душно, несмотря на распахнутые окна: на улице явно собиралась гроза. Лицо Дайруса потемнело, как небо за окном.

– Мне кажется, лучше дождаться их здесь.

– Почему? – недовольно спросил Дайрус. Он настаивал на походе в Нортхед, хотя у Кэйрона было не меньше семи тысяч, тогда как их войско не превышало пяти тысяч.

– Здесь мы неплохо укрепили городские стены, они не смогут ударить с тыла: нас охраняет озеро, крепость и скала. Если они нападут на нас, их потери будут больше, это позволит нам сравнять счёт. Кроме того, во время похода из их армии наверняка дезертирует немало крестьян. Это нам на руку.

– Только если на нас не нападут с юга, – вмешался Леонис Чевиндом. – Я получил сообщения, что на юге собираются силы из оставшихся солдат Гиемона и сторонников скантов. Они задавят нас тут. Пока мы ждём мышку в мышеловке, сами окажемся на её месте.

Райгард стиснул зубы: Леонис в чём-то прав, но с чего он взял, что армия с юга не доберётся до Нортхеда, где прихлопнет их, пока они пытаются взять город? А ещё нельзя забывать о гарнизоне в Малгарде, который может присоединиться к войску Кэйрона и тоже ударить в спину. Это куда проще, чем брать укреплённый Корнхед, набитый артиллерией. Райгард всё это уже пытался объяснить баронам. Увы, они жаждали реванша любой ценой. Марция поддерживала его, из-за чего Дайрус постоянно допекал её придирками. Только его отношение к матери королева не разделяла. Райгард не раз просил написать Маэрине – Марция качала головой. Дайрус как-то обозвал её дурой. Она пристально на него посмотрела – он извинился. Между супругами вообще происходило что-то неладное: они спали в разных спальнях, избегали друг друга днём. Райгард ощущал неловкость, когда король с королевой обсуждали дела. Дайрус редко возражал жене, она же всё настойчивее добивалась выполнения своих идей.

Райгард не был уверен в собственной правоте, но идти на север слишком рискованно: если они проиграют, всё будет кончено. В Корнхеде они под защитой, взять город можно лишь ценой огромных потерь. К сожалению, пока они не могли рассчитывать на помощь горных кланов: там шла война с Квинтом Беллгором. Вожди не пришлют никого, пока их собственные владения под угрозой. Райгард не раз жалел, что нет Георга, способного заняться делами Рургарда. Он поехал бы сам, не будь нужен здесь. Горожане, несмотря на присутствие королевского двора, со своими проблемами шли к барону Сиверсу. К тому же, Эйвард приберёт армию к рукам, стоит ему уехать, и начнётся самоубийственный поход на север. Этого Райгард хотел избежать.

У него имелись идеи о том, что делать дальше, но как заставить короля им подчиниться? Райгард уже обсудил это наедине с Марцией, она пообещала уладить дело с мужем. С королевой общаться ему, как ни странно, было проще, чем с Дайрусом. Тот вообще избегал лишнего общения, переложив на плечи баронов судебные, финансовые и прочие дела. Король мечтал о битвах. Это Райгард и решил ему предложить:

– Я советую для начала захватить Малгард.

Все уставились на него. Малгард находился примерно в пятидесяти милях на северо-запад, добраться до него проще всего. Там расквартировался небольшой гарнизон Кэйрона, его нетрудно будет разбить, да и город не имел укреплений.

– Но зачем нам Малгард? – недовольно спросил Дайрус. – Он в стороне от основной дороги. Что ты с ним будешь делать? Там жителей-то, небось, почти не осталось.

– Неважно. Главное – он перестанет быть угрозой…

– Од и так дам де угрожает, – вставил Кривенмер и чихнул, его покрасневшие глазки слезились из-за цветущих растений в саду за окном: их пыльца наполняла воздух. Барон с надеждой посмотрел на хмурое небо и снова чихнул.

– Не угрожает, пока мы здесь. Но если идти на Нортхед, не стоит оставлять в тылу врагов.

– Ну так двинемся на север, по пути возьмём Малгард, – предложил Дайрус.

– Это нас задержит, Кэйрон успеет подготовиться, а то и ударит по нам. Нас прихлопнут в Малгарде так же, как мы собираемся разбить их гарнизон.

– Ты предлагаешь отправить туда небольшой отряд?

– Тысячу или две, – подтвердил Райгард. – Возьмём город, а дальше… – Он замолчал. Марция незаметно кивнула ему: она знала, что он предложит. Он едва не улыбнулся ей заговорщицки. – Перекроем дорогу на север. Построим линию обороны, через которую мышь не прошмыгнёт ни в одну сторону.

– Зачем?

– Север окажется в осаде, Кэйрону придётся послать армию сюда.

Как доносили шпионы, Кэйрон собрал тысячи людей, пока не решаясь направить их на юг. Солдаты жаловались на голод и дезертирства, дрались и пили каждый день, воровали и насиловали женщин.

– А флот? Они могут перевезти всё на кораблях, – пожал плечами Эйвард.

– Южная гавань в руках Маэрины, в Барундию или Лодивию они отправиться не рискнут.

– Но зачем брать Малгард? Разве нельзя построить эту линию здесь?

– Малгард – ключ к междуречью Калсы и Волаги. Если не возьмём Малгард, они наладят торговлю по Истре, дальше на юг с Четвортом. Так же они получат подкрепления.

Внезапно створки окна напротив стола звякнули под сильным порывом ветра, влажный воздух ворвался в комнату вместе с первыми каплями дождя. Слуга бросился закрывать окно.

– Отлично! – Дайрус поднялся. – Значит, этим и займёмся!

– Ваше Величество, я готов… – Райгард тоже встал. Ливень уже вовсю колотил по окнам.

– Почему это ты? Я сам возглавлю отряд и возьму город, – резко возразил Дайрус. Райгард заметил, как заблестели его глаза, в них появился азарт, движения стали более пружинистыми и чёткими. Дайрус всегда любил сражения, они его возбуждали не меньше женщин. Райгард не планировал позволять королю так рисковать, но, может, это ему необходимо? Он посмотрел на королеву и заметил странное выражение, мелькнувшее на её лице. То ли жалость, то ли надежда.

***

Ей пришлось подождать до праздника Рождества Зарии, или, как теперь его называли, Ярогова дня, пока Фил выполнял очередное поручение скантов, но она не пожалела, что поверила ему. Он говорил долго, к концу речи ей хотелось кого-нибудь убить. Ванда никогда не испытывала такой ярости. Она пыталась осознать новости, свалившиеся ей на голову, злость охватывала её всё сильнее, голова шла кругом. Верить ли этому странному типу?

Если он прав… Неужели Валер Мэйдингор её дядя, а отец – Артур Мэйдингор? А мать, получается, Рижитта Кройдом? Значит, она наследница короны после Дайруса? То есть вместо Дайруса, так как он уже не король. Ванда лихорадочно вспоминала всё, что знала о судьбе родителей. На память приходили в основном ужасы об их смерти, история их свадьбы с кучей похабных деталей, которые любил пересказывать Макс. Ему почему-то та история особенно нравилась: принцесса по своей воле выбрала горца в жёны, увела его у кузины, отдалась ему прямо на обеденном столе и высмеяла собственную мать, когда та предложила расторгнуть брак и выйти за Айвариха. Рассказывая об этом, Макс обычно подмигивал Ванде, его глаза довольно блестели. Кажется, это его возбуждало, подумала Ванда и вдруг поняла: Макс знал правду. Конечно, в такой небольшой общине сохранить подобную тайну невозможно. Многие наверняка знали, что она – не дочь Валера, скрывая это, чтобы спасти её от участи родителей. Если бы Макс сказал раньше… Но нет, он хотел использовать её в тёмную, с горечью подумала она. Он не доверился ей и сгинул в тумане без надежды отыскать выход в иной мир. Ванда испугалась своих мыслей и решила вернуться к реальности:

– Если ты мне соврал, я шкуру с тебя сдеру, а потроха скормлю собакам у тебя на глазах, – пообещала Ванда.

– Дак мне незачем врать, моя госпожа, ибо мне нужна ваша помощь, – Фил говорил почти подобострастно, но она ему не верила. Этот прохвост обманет кого угодно.

– А точнее? – Ванда нетерпеливо поёрзала в кресле у стены и покосилась налево – Фил пристроился в соседнем кресле. Между ними притулился столик астурийского малахита, на нём стояли небольшие часы в бронзовом шестигранном корпусе – подобие шкатулки на коротких ножках-шариках. Стрелка на верхней плоскости указывала на цифру 9. Эту маленькую механическую диковинку муж привёз из Шагурии вместе с пистолетом – до тех пор Ванда видела только настенные и башенные часы. Георг любил такие вот новинки.

Помимо малахитового, вдоль стены выстроились деревянные столики с шахматными досками и колодами карт, а также диван. Стену напротив занимали три высоких окна, выходившие в цветущий сад. По окнам барабанил дождь – он почти не прекращался уже много дней.

Они сидели в гостиной дома Георга, Фил даже выпросил бокал красного вина. Ванда глотнула немного из своего бокала и поставила его на столик, прислушиваясь к монотонному тиканью часов. Она любила эту гостиную, поэтому, наверное, ничего здесь не поменяла: светло-зелёные стены с резными деревянными панелями, пейзажи сканналийских и барундийских художников, кресла с обивкой изумрудного цвета. Огромный камин доходил до потолка. Ванда украсила гостиную вазами с веточками деревьев из сада – она предпочитала их цветам, – и запах свежей зелени наполнял комнату. В центре висела люстра на двадцать свечей. Обычно под ней ставили большой деревянный стол, сейчас он не нужен – единственным гостем после Дня Великого Дара был Кэйрон.

– Я хочу видеть вас королевой, вы имеете полное право на трон, разве нет? Не меньше, чем королева Марция. – При упоминании Марции Ванда поморщилась – шрам от её коготков остался на щеке и раздражал Ванду каждое утро при взгляде в зеркало. Она пыталась спрятать его под слоем пудры, но Кэйрон вечно смотрел на неё так, словно видел уловку насквозь. Зачем она связалась с этим болваном? Кэйрон только и делает, что слушает скантов, возбуждает ненависть в народе, устраивает казни недовольных да издаёт законы в пользу язычников. Эктариан и зарианцев он пока не трогал – Ванда была уверена: это ненадолго. Сколько покушений он вынесет, прежде чем начнутся массовые казни? Первая такая случилась после нападения на эту чёртову Маю. Кэйрон в ту ночь схватил и запытал до смерти человек десять, столько же казнил на следующий день, Мая же наутро как ни в чём не бывало появилась на публике. Это вызвало переполох среди всех, Кэйрон приказал ей не появляться вне дворца. Впрочем, он наверняка боялся новых покушений. Ванда скривилась: какие тут покушения, если весь город уверен, что она побывала на том свете и обрела бессмертие. Вот бы с кем поговорить о воскрешении Макса. Кстати, о Мае.

– Если я потомок Свенейва, значит, я смогу приказывать летописцу?

– Ну да, коль станете королевой, – заверил Фил.

– Но как я ей стану? Мой муж жив…

– С вашего-то мужа мы и начнём, – Фил встал и налил вина. Бутылка почти опустела, но в комнате было ещё две. Может, он напьётся и выдаст что-нибудь важное? Ванда пристально изучала собеседника, пока он пил. Один вопрос вертелся у неё на языке.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?