На неё напала бессонница. В голове по сотому кругу крутились мысли не столько о подготовке к белому балу, сколько к обмену личинами. Хотя, кого она обманывает? Грядущий бал вызывал беспокойство, особенно после просьбы матушки присмотреться к незнакомым молодым людям.

И, однако, дело шло к тому, что поездка в Лапеш уже виделась неизбежной. После визита Делоне, во время которого Мари позволила себе лишнего, матушка поговорила с дочерью по душам, чтобы убедиться: она опоздала бороться с детской влюблённостью и недетской ревностью.

…Выпорхнувшая из портала Люсиль осветила всех своей улыбкой, поздоровалась с каждым и даже обняла мать Армана, за весь визит впервые улыбнувшуюся ненатянуто и забывшую о тревожных думах.

– Госпожа Нисса только что отбыла, и наши с матушкой платья готовы, – объяснила своё опоздание Люсиль, сделала паузу на тот случай, если своим визитом прервала разговор. Но все любовались златовлаской и с удовольствием переключились на новую тему.

Получив негласное разрешение поднимать болтовнёй настроение, она обратилась к Мари:

– А вы уже готовы к балу? Это, наверняка, будет нечто волнующее: маски, шатры в зимнем саду… Послезавтра вы увидите, как получилось красиво и уютно. Можно будет подышать свежим воздухом в саду и не замёрзнуть. Отец вызвал из Люмоса лучших оформителей…

Мари с трудом сбросила с себя прекрасный морок: хотелось слушать только златовласку и внимать её сладкому голосу. Взгляд, не без труда, сместился на Армана, и лишь тогда Мари почувствовала, что может мыслить критически. Если Люсиль имела дополнительный ментальный дар, какое-нибудь обаяние, то это многое объясняло.

– Госпожа Нисса обещала завтра к нам приехать. В этом году мы решили сэкономить на нарядах ради благотворительности, – ответила за Мари матушка: – Мы обновили готовые платья, зато купили в два раза больше продуктов и товаров для раздачи нуждающимся.

– О! – Люсиль округлила глаза, но сразу же просияла, – как это мило!

Сложила ладони в умилении:

– Ваш поступок достоин уважения и послужит примером для других! – она погладила нежно руку г-жи Делони, рядом с которой села, сместив Армана на кресло.

Поговорили о благотворительности и подарках нуждающимся. Сир Марсий похвалился: в честь священного октагона лумерам графства Делоне было разрешено забрать все сваленные за сегодня деревья.

– …Таким образом, мы сэкономили рабочую силу и время, – довольно улыбнулся сир Марсий. – Иначе на расчистку территории ушло бы не меньше месяца. Но нам спокойствие дороже. А дрова запасём весной.

Элоиза благодарно улыбнулась мужу. Так разговор снова повернул к теме несчастного случая. Люсиль обвела слушателей своим неизменным лучистым взглядом и обратилась к подруге:

– Ах, я сегодня целый день не могла не думать об этом! Спрашивала себя: что бы я делала, окажись под деревом? Как ни представлю себе – мороз по ногам!

«Если меня об этом будут спрашивать на балу, я разозлюсь!» – подумала Мари. Тема счастливого спасения, слабо говоря, успела за день поднадоесть. Событие мусолили все: от родителей до самого последнего слуги в замке.

– Ну, отчего ж, – медленно сказала она, приказывая себе не засмеяться, – всё было не так страшно. Единственное доставляло неудобство: кое-что упёрлось в меня, я хорошо чувствовала это, и, наверное, он проткнул бы меня насквозь, если бы Арман не справился с собой. Он был вот такой, – Мари показала пальцами расстояние примерно в десять сантиметров.

В гостиной вдруг воцарилась тишина, Антуан резко встал, извинившись, и вышел похрюкать за дверьми.

– Он был намного больше, – заметил, Арман, скрывая улыбку рукой, подпиравшей голову. Зато глаза его смеялись: «Зараза ты, Мариэль!»

– Тебе, конечно, видней. Я же его только чувствовала… Но было о-очень больно.

– Кхм, ты о чём, милая? – озвучила мысли остальных Илария.

Мари удивлённо повернула голову к матушке:

– Разве я не сказала? Сук упёрся мне прямо в спину, – она показала себе на лопатки, – вот сюда. Какая-то толстая ветка обломилась и… – Мари вздохнула. – Слава Владычице, всё хорошо закончилось…

Щека и глаз г-жи Элоизы в очередной раз синхронно дёрнулись. Косноязычие Мариэль заставило её и без того покрыться пятнами.

– … Надеюсь, на балу будет присутствовать Её высочество Глория. Она помогала нам наравне с мужчинами, и её выдержке остаётся только позавидовать, – Мари улыбнулась Люсиль, подняла руки и, отодвинув ткань на рукаве, потёрла браслеты. Нужно было отвлечь мать Армана от мыслей о злом роке и заодно заразить подругу мыслью об инквизиторских украшениях, которые, к слову, не потеплели, ибо их хозяйка, что делала.

Госпожой Делоне намёк на истерику был понят правильно, и, чтобы скрыть негодование, она схватилась за кубок с пуаре, рассматривая через хрусталь игру янтарного света.

Мужчины успели перекинуться парой фраз, когда до Люсиль дошёл посыл Мариэль. Златовласка округлила хорошенькие губки и широко открыла глаза, обращаясь к подруге:

– Мари, а что ты будешь делать с браслетами?! На балу, я имею в виду. Закроешь их лентами?

На самом деле эту проблему успели сегодня решить: Илария подарила дочери прехорошенькие кружевные перчатки с дополнительным аксессуаром, позволявшим скрыть «украшение», даже если пришлось бы стянуть саму перчатку. Но Мари, предупреждающе сжав пальцы матушки, улыбнулась:

– Я не собираюсь их закрывать. Ведь они явно указывают на мой магический потенциал: был бы дар слабый, не пришлось бы прибегать к их помощи. Кроме того, мне нравится рисунок на них. Мы даже подумывали нанести рядом смывающуюся татуировку – с руной огня и руной власти…

Вернувшийся несколько минут назад Антуан фыркнул: сестра сегодня была в ударе, но к чему вели её словесные выходки, он пока не понимал.

Улыбка Люсиль поблекла тем временем. Вместе с Арманом, Антуаном и сиром Рафэлем она не могла отвести взгляда от танца жестов сидящей напротив подруги, пальчики которой рисовали на коже рядом с браслетами невидимые узоры. Элоиза так же невольно следила за Мариэль, не без раздражения.

И только сир Марсий наслаждался происходящим. В начале небольшого монолога Мариэль он поднялся, самостоятельно налил себе в кубок вина, нацепил на нос очки и, будто бы читая книгу, найденную на подоконнике в гостиной, рассматривал магические потоки, выпущенные дерзкой девчонкой. Знала ведь, что присутствующие менталисты не поддадутся на её провокацию, но и не предадут. Бабушка и матушка только переглядывались, недоумённо поднимая брови.

–… Они настолько прекрасны, что просто обязаны войти в моду, – продолжала Мари. – А тебе, Люсиль, дорогая, надевали браслеты? Твой дар такой сильный, как же ты с ним справилась?

Люсиль слабо улыбнулась на комплимент:

– Он раскрылся под наблюдением, и мне сразу наняли консультанта, он научил, как случайно не попасть в портал.

– А второй дар, дополнительный? – Мари продолжала гладить запястье, не показывая виду, насколько замерло в ожидании нужного ответа сердце.

– Дополнительный? – Люсиль задумчиво поправила складки на пышной юбке, –… он не настолько меня беспокоил, чтобы прибегать к браслетам.

Мари плавно опустила руки, сцепила пальцы в замок, вздохнула, отпуская флюиды рассеянности восвояси:

– То есть, я хотела спросить, есть он у тебя или нет. Прости, я сегодня косноязычна. Это всё, наверное, из-за успокаивающего отвара…

Антуан перевел взгляд с рук сестры на Люсиль:

– У тебя есть второй дар? Какой? Ты не говорила…– юноша был задет за живое и не скрывал этого.

– Я знал об этом. У Люсиль, похоже, дар сира Аурелия, интуитивная ментальность,– спокойно встал на защиту любимой Арман.

Делоне-старший за спинами сидящих кашлянул, захлопывая книгу:

– Ну что ж, полагаю, нам пора и честь знать: скоро стемнеет, а что происходит в наше отсутствие с уборкой мусора после нашествия лумеров – большой вопрос.

Делоне отказались от приглашения на ужин. Прощаясь, бледная сирра Элоиза сердечно обняла Люсиль, прильнувшую к ней. Наблюдая эти нежные знаки внимания, сир Марсий попросил разрешения, в свою очередь, обнять Мариэль, выразив тем самым ещё раз свою благодарность:

– Ваша способность быстро реагировать, юная сирра, в минувший вечер затмила прославленную интуицию сира Аурелия, – громко и с нотками иронии сказал он, легко прикасаясь пальцами к спине девушки и не обращая внимания на недовольный взгляд супруги. – Надеюсь, вы не растеряете своей расторопности.

После отъезда Делоне, перед тем, как построить портал домой, Люсиль, вернувшаяся в прежнее светлое расположение духа, взяла Мари за обе руки и спросила:

– А хочешь, я тоже надену браслеты? Не такие, как у тебя, но подберу похожие. Если над тобой кто-нибудь посмеётся, ему придётся иметь дело со мной!

– …И с твоими браслетами, – улыбнулась Мари.

Так что же получалось? Сир Марсий намеренно подкинул очки Мари, чтобы она что-то разглядела. И, судя по его довольной физиономии, она справилась. Закон невмешательства был соблюдён: Люсиль сама призналась, хотя реплика Армана портила чистоту картины.

Но Делоне дружил с де Трасси не просто так. Люсиль ещё ночью объяснила Мари: у их отцов были общие дела, приносящие доход. Сир Марсий ментальным даром военного стратега отлично дополнял интуицию сира Аурелия, что им позволяло брать заказы на сопровождение дорогих сделок.

И всё-таки после ухода соседей Мари никак не могла уловить логическую связь между дружбой Делоне-де Трасси и желанием обоих глав дома разорвать отношения между Арманом и Люсиль руками Мариэль.

Озарило ночью, во время бессонницы: де Трасси вовсе не собирались родниться с Делоне!

Люсиль с детства готовили в принцессы, окружали роскошью, дали соответствующее образование… Брак с провинциальным женихом перечеркнул бы все усилия и затраты. Но разорвать связь, запрещая влюблённым видеться, де Трасси не могли, помня о многовековом предании. Разбитые сердца двух влюблённых из семейств, связанных обязательствами по Контратату, привели едва ли не к вырождению трёх знатных родов.

Поэтому Люсиль сама должна была бросить Армана. Или он её. Но лучше всего для этого дела подходила настырная Мариэль де Венетт. Сир Марсий тем более не возражал против такого исхода: магический потенциал Мариэль как невестки его устраивал.

Когда она успела стать пешкой в чужой игре? Этого Мари не знала. За Армана она, конечно, боролась бы до конца. Но и разбивать ему сердце не собиралась. Мама Маши, которую бросил отец после рождения дочери, часто говорила: «На чужом несчастье своего счастья не построишь». Отец ушёл к другой женщине и однажды погиб в автомобильной катастрофе, сев за руль пьяным.

Не была Люсиль интуитом. Перед ней стелили дорожку, ведущую к трону, на котором она смотрелась бы идеально: портальщица и просто красавица, которой достаточно было открыть рот, чтобы дар обожания (или как он там назывался?) приводил людей в блаженный транс и заставлял служить безоговорочно. «Но это ужасно знать, что тебя любят благодаря твоему дару!» – Мари пожалела Люсиль, мысленно извинилась перед той за свою проделку.

Возможно, Люсиль не отдавала себе отчёта в масштабах обмана своего обаяния, ничего же страшного с людьми не происходило. Однако надеть браслеты златовласке тоже бы не помешало. Не будь сир Аурелий таким тщеславным, он давно бы решил свою проблему. Возможно. Ибо нельзя было отрицать простого факта: Арман и Люсиль взаправду, без всякого магического вмешательства, могли полюбить друг друга.

Об этом всю ночь думала Мари, задремав от усталости под утро. Жанетта, вошедшая с крупным узлом в одной руке и кувшином – в другой, увидела, что госпожа, обещавшая дождаться, спит. Осторожно поставила воду на столик и пошла к платяному шкафу спрятать принесённую одеждой.

– Ну, кто он? – сонно села на кровати Мари.

Жанетта должна была ранним утром съездить к водопаду, чтобы посмотреть на человека от Изель. Она убедила конюха Джерома в том, что вода из священного источника обязательно поможет госпоже. И сделать это, по одному из народных поверий, обязательно нужно было до рассвета. Джером охотно согласился сопроводить к водопаду и, кажется, миссия осуществилась ценой опухших губ хорошенькой субреточки.

– Ах, вы не спите, госпожа? – Жанетта присела на край кровати рядом с Мари. – Мы, то есть, я видела его. И, признаться, секрет не удивительный. Это Вернер, слуга Армана.

*****

Вторым заданием Жанетты было достать мужскую одежду. Субретка написала своему брату Луи, работающему наёмником в Нортоне – провинции, граничащей на севере с Лабассом. Тот через грузовой почтовый портал по одной вещице переслал два простых костюма и пару зимней обуви. Армяк в ящик для пересылок не влез, и Жанетта ненадолго задумалась:

– Вот что, госпожа Мариэль, вы не волнуйтесь, я придумаю что-нибудь. Через два дня у вас будет всё необходимое. И ещё вам нужен парадный костюм. К сожалению, у брата был только один. Можно было бы переделать что-то из старой одежды сирра Антуана, но, я боюсь, когда вас увидит наш управляющий, то заподозрит в краже. Память у него – ух, какая! А пока я вам подошью эту одежду.

Мари переоделась в принесённую мужскую одежу, и Жанетта взялась намечать края, подлежащие подвороту.

– Жанни, для всего этого нужды деньги, а у меня их нет. Сможем ли мы продать какое-нибудь моё украшение?

Субретка категорично замотала головой с зажатыми в зубах булавками:

– Смилуйтесь, госпожа! Меня первую обвинят в краже… Деньги у меня есть, на всё хватит! – намечая нужную длину штанов, она спокойно говорила, не видя выражения лица хозяйки. – Я год копила на обучение, а теперь в этом нет необходимости. И не уговаривайте меня не помогать вам – то, что предложили мне вы, стоит намного дороже.

Жанетта доделала необходимое и выпрямилась. Увиденное её потрясло. Мари невидящим смотрела куда-то сквозь своё отражение, сцепив руки. На её лбу выступила испарина, а на щеках слёзы проложили свои дорожки к подбородку. Субретка взяла госпожу за руку и почувствовала дрожь:

– Что с вами?!

Что с ней?.. Пока представляла себе, фантазировала, уговаривала, планировала – будущее казалось маревом, колебавшимся позади занавески – то ли грёза, то ли явь. Но вдруг вот оно – драпировка упала, и будущее обрушило позади землю, оставляя один тонкий мост.

Ей стало страшно до невозможности, до сих пор молчавшее малодушие завопило: «Что же ты делаешь?! Ты сошла с ума?! Остановись!»

Жанетта поняла, взяла каменное лицо Мари в свои тёплые ладошки, ласково заглянула в бездну почерневших глаз:

– Всё ещё можно отложить, госпожа Мариэль. Можно придумать более безопасный способ. Мы сделаем это вместе, я помогу, жизнь за вас отдам! Пусть Изель на меня морок накинет, и я спасу сира Армана.

Имя молодого человека прозвучало как отрезвляющая пощёчина.

– Нет, – Мари отёрла слёзы. – Я должна пройти этот путь. Но… знаешь…

– Да, моя госпожа, – Жанетта достала платок из кармана и помогла высушить лицо.

– Перед… – чуть не сказала «смертью», вовремя остановилась, – опасностью так хочется чего-то особенного, согревающего душу. Такого, чтобы потом не страшно было, понимаешь?

Жанетта улыбнулась:

– Понимаю. Скажите, чего вам хочется, я всё сделаю. А если передумаете, мне тоже станет легче.

– Дурёха ты моя, – Мари обняла Жанетту, и на душе потеплело. – Знаешь, чего хочется больше всего? Чтобы, пока я была… в чужой жизни, другим человеком, то есть, чтобы меня, Мариэль, ждали и вспоминали добрым словом. Так было бы легче всё вынести. Как солдатам важно знать, что их ждут и верят в их возвращение невредимыми домой… Понимаешь?

Субретка кивнула, в её карих с серыми прожилками глазах поселились звёзды:

– Понимаю, – шёпотом сказала она из-за кома в горле, – только я не поняла, кто такие солдаты?

– Это воины, прости, слово перепутала. Вот послушай, – Мари взяла компаньонку за руки и, глядя в её блестящие глаза, – тихо продекламировала:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Жёлтые дожди…

… Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать,

Только мы с тобой, –

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Жанетта произнесла на последних строках тихое «О!» и расплакалась окончательно. Мари её обняла, покосилась в зеркало и вздохнула:

– Хочу, чтобы он меня вспоминал. Я – девочка, и желание у меня простое. Разве многого я хочу?

– Вы будете самой красивой на балу, я вам обещаю! – всхлипнула Жаннета, будучи не в силах успокоиться.

Мари улыбнулась грустно:

– Самой красивой на балу будет Люсиль. И пускай, она к этому шла всю свою жизнь. А я… я хочу быть особенной.

****

Нисса приехала к обеду, отчего-то расстроенная, злилась на помощниц и, Мари показалось, будто портниха пытается кое о чём рассказать, но страшится.

Матушка до примерки своего платья дала дочери книгу «Каноны Люмерии», семейное чтиво для второго октагона, и теперь Мари читала сказания вслух. Присутствовавший Антуан, первым померивший костюм, сказал, что наизусть знает «все эти сказки», «вырос из этой детской традиции», и сбежал, сославшись на срочную переписку с Диланом.

Рафэль сидел в кресле, просматривал новостные листы, присланные из столицы, а сирра Тринилия «контролировала» процесс финальной подгонки платья дочери, периодически отпуская свои замечания. В этом году она так же собиралась посетить бал из-за совершеннолетия внуков и, пожалуй, её платье обошлось дороже прочих нарядов: выезжать в люди она давно разлюбила, а её белый гардероб успел потемнеть до цвета топлёного молока и давно вышел из моды.

Мари были знакомы сказания благодаря книге Люсиль, они показались поначалу обычными детскими сказками. Но сейчас текст волновал: уроки матушки, Изель, Ленуара и даже Голоса не прошли даром. Философия люмерийской магии виделась немного странной и сложной для понимания:

– «Основание Люмерийского государства. Много веков назад было поселение, называвшееся Лумер, что значит «лишённый». Со всех сторон окружено оно было болотами, непроходимыми лесами, и оттого здесь почти никогда не появлялись чужестранцы. А те, кто случайно оказывался здесь, навечно оставались в Лумере: лес и болота не выпускали своих пленников.

Однажды в Лумер пришла юная дева в белых одеждах и жителям, потрясенным её красотой и величием, сказала, что отныне будет помогать им. И назвали лумеряне её Белой Патроной, «белой помощницей».

Перестали болеть лумерцы: Патрона лечила их прикосновением своих ладоней. Научила их простейшей магии огня, воды, земли, воздуха и света. И увидели лумеряне, что природа может быть милостива, болота – полезны, а тёмный лес приветлив.

Зажили легче лумеряне. И хоть лес по-прежнему не пропускал чужаков и не выпускал тех, кто желал узнать мир дальше него, это не беспокоило жителей поселения: многие теперь были счастливы, познали радость жизни и духовного развития. Добро и свет всеобъемлющей любви стали главной религией лумерян <…>

Белая Патрона не раз испытывала твёрдость духа и преданность духовному свету лумерян, признавших её своей королевой. Тем, кто не проходил испытания, она давала шанс исправиться или предлагала уйти в большой мир. Кто-то уходил, но никогда не возвращался и не приводил с собой врагов, потому что Владычица стирала их память о Лумере и благословляла на путь через лес и новую жизнь…»

– О чём задумалась, милая? – Илария спросила у остановившейся дочери.

Ночь, свирепый мороз и ветер в лицо, беснующийся в одежде и волосах. Но она не чувствует ничего, кроме трещин в сердце. Она кричит приближающимся к ней: «Я ненавижу вас, ненавижу! Уйди, ты! Я за тебя готова была умереть, а ты!.. Ты предал меня! Ты смеялся вместе с ними! Не-на-ви-жу-у-у!» Но Он не смеялся. Ему было стыдно и неловко.

С трудом вынырнув из отчётливо возникшего в голове воспоминания, Мари ответила:

– Я думаю, матушка, если у заблуждающихся не было поддержки, то разве можно их обвинять в ошибке?.. Например, прежде чем надевать браслеты, неужели сложно было объяснить, что не так? Или проще выгнать в лес, чем помочь?

Бабушка хмыкнула, опережая свою дочь с ответом:

– Ты подменяешь понятия, Мариэль. Те, кто уходил от Владычицы, знал о её канонах и это не может послужить оправданием для ошибки…

– А твои браслеты – ради твоего блага, милая, – добавила Илария: – Чтобы ты научилась слышать себя и свои желания.

Последние пассажи над платьем Иларии были сделаны, Нисса и Нана удалились за ширму переодевать госпожу.

Подчиняясь вопросительному взгляду бабушки, Мари продолжила:

– «… Со временем в поселении осталось только сорок лумерян, верных Владычице. Среди них были и дети. Шло время, Владычица выглядела такой же прекрасной, как и в день своего появления в Лумере, но она всё чаще стала говорить о своём сроке ухода. Лумеряне не верили этому, потому что надеялись на бессмертие своей королевы.

Но однажды Владычица призвала к себе лумерян и озвучила последнюю волю: она желала оставить после себя наказы и дар лумерянам как награду за верность добру. Так были записаны Каноны Владычицы.

После этого велела она каждому приготовиться к ритуалу принятия магии света. Каждый, входивший в её покои, делился небольшим количеством своей крови, присягая тем самым служению Канонам Владычицы, за себя и своих потомков. А она одаривала прощальным поцелуем, во время которого каждый присягнувший получил древнюю магию.

Сначала шли взрослые, Старшие Основатели. Последними к Владычице приводили детей и младенцев, у которых также взяли по капле крови. Дети стали называться Младшими Основателями.

С каждым своим поцелуем Владычица теряла силы, и, успев отдать последние искры магии, её душа покинула бренное тело. Её оплакали и погребли так, как она велела: опустили в землю и поставили в изголовье сосуд, наполненный клятвенной кровью. Едва последняя горсть земли улеглась на могилу, пошёл большой снег. Длился он восемь дней и ночей, за что был прозван октагоном – днями скорби и памяти об ушедшей Владычице.

Сомнения, страхи и разочарование преследовали некоторых Старших Основателей. Они пытались уйти в непроходимый лес, но тот не пускал, смыкал ветви, закрывая путь во Всемирье. Сильные уговаривали слабых довериться пророчеству Владычицы и потерпеть до весны…

Весной же увидели в изголовье могилы росток дерева. Стремился он ввысь с каждым днём так усердно, что те, кто потерял веру, обрели её вновь. Вспомнили обещание Владычицы о посланнике, связывающем мир подземелья Владычицы и мир живущих на земле. Как велела Владычица, так и назвали дерево – Ирминсуль.

Рос Ирминсуль, а рядом с ним земля покрывалась белыми цветами. И однажды утром, когда вершина дерева Владычицы коснулась неба, лумеряне увидели красоту вокруг себя. Тьма леса отступала, в болотах начала уходить вода, а кое-где забили горячие источники. Лумер превратился в край божественного покоя и свободы.

У тех из сорока, кто неизменно хранил в себе веру, проснулась магия, и радость этих лумерян достигала подземных чертогов Владычицы. Но ждали все другого пророчества: с приходом большого снегопада должна была пасть тьма и стать послушной тенью для света.

Настал срок. И большой снег пошёл, как после ухода Владычицы, длясь два месяца. А в последнюю ночь засиял вдруг Ирминсуль, и такой свет полился от него, что увидели лумеряне за исчезнувшим лесом горы и море.

Восемь дней и ночей боролся Ирминсуль с тьмой, и та пала ниц, запросила пощады. Эти дни были названы вторым октагоном, днями борьбы с тьмой и человеческими пороками.

Стали лумерцы свободными. После падения тьмы могли они преодолевать границы леса. А возле старшего Ирминсуля вырос город, названный в честь белого света, разливавшегося по миру, – Люмосом.

– «Таково было начало Люмерии, благословлённой Белой Владычицей светом и любовью», – последнюю строчку этого сказания Илария процитировала наизусть, дотрагиваясь до плеча дочери. – Ступай, Мари, примерь своё платье.

Девушка вернула книгу матери:

– Кое-что я бы хотела прояснить.

– Что именно, милая?

– Сейчас…

Нисса, ожидавшая следующую примерку, нервничала, возможно, она торопилась, поэтому Мари поторопилась за ширму. Там, помогая Жанетте себя переодеть, она спросила, чуть повысив голос, чтобы было слышно:

– Способ, которым Владычица передала магию, мне кажется… м-м-м… странным. И ещё этот белый бал… Почему все помешаны на поцелуях как средстве для чего угодно, кроме… Как-то это… слишком, по-моему…

Сир Рафэль, до сих пор хранивший молчание, крякнул, послышался шелест складываемых листов и звук, по которому можно было догадалась: отец семейства поднялся с кресла.

– Благодарю за чтение, дочь. Как в старые добрые времена… А сейчас, прошу меня простить, вынужден вас оставить: хочу написать письмо, удостовериться, что новость про арауканов не так дымит, как кажется.

– Что случилось? – отозвалась Илария, понявшая, о чём идёт речь.

– Снова требуют сменить посла в Сурье. Не дают им покоя наши рудники.

– О, Владычица!… Мари, милая, одевайся пока, я сейчас вернусь…

Жанетта за спиной хозяйки хихикнула, развязывая шнуровку и помогая стянуть верхнее платье, тихо сказала:

– Ох, и горазды вы смущать мужчин!

– Но я действительно не понимаю. И хотелось бы знать об этом до бала, а то, вдруг, на него вовсе не стоит ехать? Может, ты объяснишь, Жанни? – так же тихо спросила, чтобы не смущать ещё и бабушку.

Нисса громко то ли вздохнула, то ли ахнула, но никто на неё не обратил внимания. Жанетта надевала на Мари новое платье.

– Никакого секрета, госпожа. Вы же помните стишок про кроликов?

– Тот, где они дают другу лапку и знакомят свои магии?

– Да, моя госпожа. У детей магия обычно слабо выражена, и им достаточно поверхностного знакомства…

Мари хмыкнула:

– Ну, слава Владычице, что им хватает только касания. А взрослым, стало быть, обязательно надо целоваться?

Служанка прыснула в ладошки, быстро отсмеявшись, но с теми же весёлыми нотами в голосе попробовала объяснить:

– От чужой магии запросто можно пострадать, поэтому знакомство с ней обычно начинается как лёгкое отравление. Вы позволяете немного отравить себя, и ваша магия понемногу привыкает к этому. А потом вы уже безболезненно можете принимать большие потоки… Повернитесь, моя госпожа…

«Пока звучит как реклама прививки, – подумала Мари. – Но если с Его высочеством всё понятно: я сама его «отравила», то почему Арман спасал, кхм, превысив «дозу»?» Вспоминая о том моменте, она не могла не признаться себе: в целом поцелуи были хороши, но ощущения страсти не возникло. Как в Ахматовском «Вечере»:

…Так не похожи на объятья

Прикосновения этих рук.

Так гладят кошек или птиц,

Так на наездниц смотрят стройных…

Лишь смех в глазах его спокойных

Под лёгким золотом ресниц…

Почему после поцелуев в гроте Арман выглядел невозмутимо, будто сделал нечто будничное и не изменил Люсиль? Сейчас она примерно понимала: он лечил Мари магией, а не пытался доставить ей и себе удовольствие. В его улыбке на шутку про сук, уперевшийся в спину, эмоций было больше, чем в гроте. Какие кошмарные «средства»!

Она поморщилась от неприятных мыслей.

– … есть три типа отношений. Поверхностное – между двумя знакомыми, близкое – между друзьями, когда они могут даже лечить друг друга своей магией, и глубокое, полное – между супругами… – продолжала Жанетта.

Мари перебила:

– В смысле «лечить друг друга»? Поцелуями?.. Сложно представить, как, например, сир Аурелий лечит сира Марсия, в случае чего…

Жанетта присела от смеха, громкое хмыканье послышалось со стороны Наны и бабушки. Одна Нисса вымученно улыбнулась.

– К чему этот интерес, Мариэль? – поинтересовался невозмутимый голос Тринилии.

– Хочу знать, как избежать лишнего впрыскивания чужой магии в мою. Владычица раздавала её Основателям – это вымысел или на самом деле можно передать свой дар, хотя бы частично? – Мари выразительно посмотрела на Жанетту.

– Дар полностью передать невозможно, – отрезала бабушка. – Об этом мы поговорим с тобой позже, а сейчас не будем заставлять краснеть госпожу Ниссу.

Жанетта приблизилась к Мари и шепнула на ухо:

– Сир Рафэль – маг металла, а у сирры Иларии есть дополнительный дар воздуха. И они поделились магиями друг с другом. Поэтому ваша матушка по желанию может и с металлом иметь дело, а ваш батюшка – с воздухом…

Мари вспомнила, как по движению руки Иларии на загоревшегося во время обеда Антуана обрушилась вода из кувшина, металлического, кстати. Сосуд просто вылетел из рук слуги.

– А ещё, госпожа Мариэль, обмен возможен только между мужчиной и женщиной, – прибавила Жанетта, полагая, что достаточно смутила хозяйку, искавшую способ передать своей субретке дар метаморфа, «хотя бы частично».

– Хватит шептаться, покажите платье! – требовала бабушка.

Жанетта откликнулась, мол, всё готово, и повела Мариэль к зеркалу.

Творение рук госпожи Ниссы заслуживало похвал. Была деталь, которую Мари с удовольствием бы убрала, вернее, наоборот, добавила, но матушка настояла: плечи должны быть открытыми. Тем более если это красивые плечи. Широкий круглый вырез открывал шею, нежные девичьи ключицы и плечи, не доходя, по счастью, до метки Вестника. Лиф с имитацией застёжки из пуговиц спереди подчёркивал грудь и обхватывал талию весьма удобно, не стягивая её, но и не позволяя образовываться свободным складкам. И эта застёжка наверняка была той самой изюминкой, о которой в день первой примерки постоянно твердила главная портниха Лабасса.

Пышная милая юбка лежала свободными складками, подъюбника не предусматривалось, чтобы не утяжелять вид, и оттого платье казалось воздушным, невесомым. Рукава доходили до локтя, что опять же устраивало Мариэль: даже если никто, кроме неё самой, не видел метку (пока не видел), то это не значило, что можно щеголять ею на балу.

– Мне нравится, благодарю вас, сирра Нисса, – Мари улыбнулась отражению бледной портнихе позади себя. – Ничего больше переделывать не нужно.

Жанетта подошла и ловко скрутила распущенные локоны госпожи, показывая, как на одном из плечей будут лежать завитые волны.

Никто не ожидал того, что произойдёт сразу после похвалы Мариэль. Нисса вдруг всхлипнула:

– О! Простите меня великодушно! Я виновата… – и упала плашмя в обморок.

Вовремя появившаяся матушка бросилась помогать служанкам и дочери приводить портниху в чувство.