Читать книгу: «Прядильщица Снов», страница 13

Мерзкое, безжалостное стекло сразу явило всю правду – бесформенную фигуру, скрытую под мешковатым свитером, массивные бёдра в старых джинсах, двойной подбородок, который она всё время пыталась скрыть, опуская голову. Круглое бледное лицо с россыпью подростковых прыщей – как болезненное пятно среди ярких красок бутика.

В животе разверзлась чёрная дыра, поглощающая все чувства, кроме отвращения. «Уродина. Жирная, неуклюжая уродина».

– Мам, – позвала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я пока похожу по магазину, ладно?

Из-за занавески донеслось невнятное «угу», и Аля выскочила из бутика, глотая подступающие к горлу слезы. Ноги сами понесли её к выходу, подальше от зеркал, от людей, от собственной ненавистной реальности.

***

Октябрьский дождь, мелкий и холодный, сразу облепил лицо ледяной плёнкой. Аля не обратила внимания – внутреннее жжение было сильнее внешнего холода. Она остановилась у ворот торгового центра, не зная, куда идти дальше. Домой? Но там опять придётся ждать ночи, сталкиваться с отцом, а потом и с матерью, играть роль нормального человека. Может быть, можно просто где-то пересидеть этот день? Дождаться темноты и…

Её взгляд скользнул к площадке перед входом в торговый центр и внезапно замер. Под небольшим навесом, за декоративными кустами, стояла скамейка. И на этой скамейке…

Мир вокруг словно застыл. Время остановилось. Воздух в лёгких превратился в лёд.

На скамейке, прямо у всех на виду, сидели Роман и Полина. Сидели так близко, что между ними не поместился бы даже лист бумаги. Его рука лежала на её тонкой талии, а её пальцы запутались в его изящных тёмных кудрях. А их губы… их губы слились в поцелуе, глубоком и страстном, словно для них не существовало ничего в целом мире, кроме друг друга.

Это был не первый их поцелуй – Аля поняла это сразу. Слишком порывистые движения, слишком точное понимание желаний друг друга. Они целовались жадно, отчаянно и дерзко, как люди, которые делали это десятки раз и никогда не насытятся. Полина в своём нежно-бежевом пальто казалась хрупкой фарфоровой статуэткой в уверенных руках Романа.

Внутри Али что-то оборвалось – тонкая, хрупкая ниточка надежды, которую она даже от себя скрывала. Надежды на то, что может быть… может быть, однажды Роман увидит её. По-настоящему увидит, заглянет за неказистую внешнюю оболочку и заметит ту прекрасную Александру из снов.

Теперь она знала, почему он даже не прочитал её сообщение. Почему всегда игнорировал её присутствие. Почему никогда не замечал её отчаянных попыток добиться хоть капли его внимания.

Черная, густая ревность затопила сердце. Отравленные стрелы зависти вонзились в самое нутро. Ненависть к Полине – такой красивой, такой успешной, такой совершенной – вспыхнула с новой силой.

«Почему она? Почему всегда она?»

Обида и боль душили, не давая вдохнуть. Дождь усилился, но Аля не замечала ледяных капель, стекающих за воротник. Внутри бушевал огонь, пожирающий всё – самооценку, надежды, силы.

Полина что-то прошептала Роману на ухо, и он улыбнулся – не той холодной улыбкой, которую видела Аля в школе, а настоящей, тёплой, преображающей его лицо. Улыбкой Ноктюрна.

Это было уже слишком. Слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули потоком. Аля резко развернулась и бросилась обратно в здание торгового центра, надеясь, что дождь смоет с лица следы позорной слабости.

Мать обнаружилась у кассы, с полными руками разноцветной одежды. Заметив дочь, она удивленно подняла брови:

– Ты где была?

– В магазине, – Аля старалась говорить ровно, но голос предательски дрожал. – Сказала же, что похожу.

– Правда? – Мать выглядела искренне удивлённой. – А я и не заметила, что ты куда-то уходила.

Удар был такой силы, словно мать хлестнула её по лицу. Не заметила? Не заметила, что родная дочь покинула магазин? Её просто не существовало в реальности этой женщины?

– Я выходила, – упрямо повторила Аля, смаргивая новую волну слёз.

– Буду знать, – равнодушно ответила мать, протягивая карту кассиру. – Хорошо, что вовремя вернулась. Сейчас расплатимся и пойдём в тот новый магазин в северном крыле. Ты видела, какие там сапоги в витрине?

Аля молча кивала, не слушая. В голове стучала только одна мысль: скорее домой, скорее бы ночь, скорее бы снова заснуть и оказаться там, где её любят. Где она красива. Где губы Ноктюрна касаются только её губ, а не змеиного жала Полины.

***

Дома Аля не сказала ни слова. Сбросила мокрые кроссовки, пробормотала что-то о домашнем задании и скрылась в своей комнате.

Но стоило закрыть дверь, как накопившиеся эмоции прорвали плотину контроля. Из груди вырвался сдавленный стон, больше похожий на рык раненого зверя. Она упала на кровать, впиваясь ногтями в покрывало.

«Почему? Почему я? Почему со мной всё всегда так?»

Отчаяние сменялось злостью, злость – горечью, горечь – ненавистью к себе. Всё сливалось в тугой узел в груди, не находя выхода.

Сцена на скамейке всплывала перед глазами снова и снова – изящные пальцы Полины в его волосах, его рука на её талии, их слившиеся губы. Чужое счастье, которого она никогда не узнает – здесь, в реальном мире.

В какой-то момент Аля поднялась с кровати и, словно в трансе, вышла из комнаты. Ноги сами принесли её на кухню, к шкафчику, где хранился запретный клад – коробка с дорогими шоколадными конфетами, которую Костровы привезли ещё из Москвы.

Она схватила всю упаковку и вернулась в комнату, не заботясь о том, что её могут увидеть. Конфеты – одна за другой – исчезали во рту, оставляя приторно-сладкий привкус. Аля глотала их почти не жуя, не чувствуя вкуса, стремясь просто заполнить пустоту внутри.

– Алька, ты что… – мать остановилась в дверном проёме, глядя на пустеющую коробку и заплаканное лицо дочери.

– Ничего, – глухо ответила Аля, отправляя в рот очередную конфету.

– Отличная диета, – усмехнулась мать, облокотившись о дверной косяк. – А кто тут хотел похудеть? От конфет ты точно не похудеешь, милочка.

Аля резко вскинула голову. Злость, обида, разочарование – всё смешалось в этом взгляде.

– Какая разница? – процедила она сквозь зубы. – От одной коробки я толще не стану.

Мать покачала головой, но ничего не сказала. Просто развернулась и ушла – так же, как всегда уходила от проблем дочери, делая вид, что их не существует.

Аля дожевала конфеты, почти не ощущая приступа тошноты от переедания сладкого, и швырнула пустую коробку в угол комнаты. Затем встала, подошла к окну и задёрнула шторы, оставив комнату в полутьме.

День ещё не закончился, но она уже не могла терпеть реальность ни минуты. Поскорее разделась, не включая света, натянула пижаму, забралась под одеяло и закрыла глаза.

«Забери меня отсюда, Ноктюрн. Забери меня туда, где я счастлива».

***

Музыка обволакивала роскошный зал, отражаясь от стен и создавая удивительный акустический эффект – словно играл не один рояль, а целый оркестр невидимых инструментов. Бал был в самом разгаре; десятки пар кружились в центре зала, как экзотические цветы, колышущиеся под порывами ветра.

Аля стояла у входа, упиваясь каждым мгновением. Здесь она снова чувствовала себя живой – в своём изящном теле, в великолепном платье из изумрудно-зелёного шёлка, с локонами медно-рыжих волос, ниспадающих на обнажённые плечи.

В воздухе витал сложный аромат, состоящий из цветочных духов танцующих дам, лёгких мужских одеколонов, свежей выпечки с накрытых столов у стен и едва уловимой нотки морской соли, проникающей через открытые на террасу двери. На усеянном свечами столе возвышалась башня из хрустальных бокалов с искрящимся напитком, напоминающим шампанское, но с более сладким, фруктовым запахом.

Пары, скользящие в сложной хореографии вальса, больше не казались жуткими восковыми куклами, как в первый раз. Сейчас она видела в них таких же гостей, как сама – прекрасных, утончённых, грациозных. Их движения по-прежнему оставались слишком идеальными, улыбки – слишком эфемерными, а в глазах иногда мелькало странное свечение, но это всё не вызывало страха – наоборот, притягивало и зачаровывало.

Призрачные танцоры (что-то внутри неё всё ещё называло их так) двигались по странным узорам на полу – звёздным лабиринтам и кругам. Символы бессознательного, внутренних архетипов, вечного движения души по лабиринту жизни.

В какой-то момент она заметила его – Ноктюрна, стоящего у колонны на другом конце зала. Чёрный костюм с серебряной отделкой, тёмные волосы, скульптурные черты лица. Он смотрел прямо на неё, и в его взгляде Аля читала восхищение, нежность и неуловимую тайну, которой он ещё не поделился с ней.

Не раздумывая ни секунды, она пересекла зал. Глаза танцоров следили за ней, некоторые кивали, улыбались, как старые знакомые, хотя она не помнила, чтобы когда-либо говорила с ними. С каждым шагом её уверенность росла. Вновь ничего не осталось от застенчивой девочки, боящейся собственной тени. В мире снов она была королевой.

– Я скучал по тебе, Александра, – Ноктюрн протянул ей руку.

Аля улыбнулась, опьяненная его присутствием. Мысли о Романе и Полине, такие болезненные ещё несколько часов назад, растаяли без следа. В конце концов, какое значение имеет реальный мир, когда есть этот?

– Слышишь музыку? – прошептала она, касаясь его руки. – Она не такая, как обычно. Сегодня играет кто-то другой.

Ноктюрн слегка нахмурился:

– Да, это не я. Мать настояла, чтобы играл дядюшка Робер.

– Дядюшка Робер?

– Старый учитель музыки, – небрежно ответил Ноктюрн. – Очень технично играет, но ему не хватает… чувства. Страсти.

Его последнее слово заставило её сердце биться чаще.

– Я хочу танцевать! – вдруг воскликнула Аля, чувствуя, как внутри просыпается неведомая ей раньше дерзость. – Но не здесь. Там!

Она указала на возвышение, где играл худощавый пожилой мужчина в старомодном фраке; длинные сухие пальцы порхали над клавишами, словно экзотические птицы.

Ноктюрн удивленно поднял брови:

– На сцене?

– Да! – Аля сама не узнавала себя, но ощущение свободы и смелости было таким пьянящим, что она не могла сопротивляться. – Прямо там! Чтобы все видели.

Она схватила его за руку и потянула через зал, лавируя между танцующими парами. Ноктюрн позволил увлечь себя, с лёгким удивлением и восхищением последовал за ней. Они поднялись на полукруглую сцену, где, помимо рояля, стояли и другие музыканты – со скрипками, виолончелью и мистическим инструментом, похожим на арфу, но с более неземным звучанием.

Аля встретилась взглядом с пианистом – седым стариком с длинным аристократичным лицом. Он не выказал ни удивления, ни неодобрения – просто кивнул, словно ожидал их появления, и продолжил играть.

Но что-то изменилось в музыке – она стала более страстной, более волнующей, будто появление Али и Ноктюрна вдохнуло в неё новую жизнь. Яркие, пронзительные ноты взмывали под потолок, отражались от хрустальных люстр и возвращались вниз, обволакивая танцующих.

Ноктюрн притянул Алю к себе, положил руку ей на талию. Его прикосновение обжигало даже сквозь ткань платья. Он прижал её ближе, и они начали двигаться – сначала медленно, привыкая к пространству и друг к другу, затем всё быстрее, всё свободнее.

Они кружились по сцене среди музыкантов, не обращая внимания на любопытные взгляды. Ноги Али едва касались пола – она словно парила в объятиях Ноктюрна, ведомая его уверенными, сильными руками.

Краем глаза она заметила, что другие пары остановились и теперь наблюдали за ними. Дядюшка Робер играл с закрытыми глазами, полностью отдавшись музыке. Мелодия ускорилась, стала более драматичной, более головокружительной.

Ноктюрн закружил её в невероятно сложном па, требующем полного доверия и самоотдачи. Аля поддалась, следуя за ним без страха и сомнений, ощущая, как её тело движется в полной гармонии с партнером.

Зрители взорвались аплодисментами. Сначала робко, отдельными хлопками, потом всё громче и увереннее, и наконец разразились бурей оваций. Аля никогда раньше не была в центре внимания – всю жизнь она пыталась стать невидимой, слиться с фоном, не привлекать лишних взглядов, которые всегда казались ей осуждающими. Но сейчас…

Сейчас она упивалась этим вниманием. Каждый хлопок, каждый восторженный возглас наполнял её новой энергией. Она подняла руку, и Ноктюрн мгновенно подхватил движение, закружив её так, что подол платья взметнулся изумрудным колоколом.

Они двигались всё быстрее и быстрее, сливаясь с музыкой в единое целое. Зал вокруг превратился в размытое пятно из цветов, света и звуков. Существовали только они вдвоём – и музыка, несущая их всё выше и выше.

Когда финальный аккорд громом разорвал воздух, они замерли в центре сцены – тяжело дыша, глядя друг другу в глаза. Ноктюрн крепко держал её за талию, Аля обвивала руками его шею. Мгновение растянулось в вечность, наполненную только их дыханием и биением сердец.

– Мне нужно показать тебе кое-что, – прошептал Ноктюрн, когда они наконец вырвались из аплодирующей толпы. – Место, которое знаю только я.

Он взял её за руку и повёл через анфиладу комнат и коридоров, всё дальше от шума бала, от музыки и голосов. Они поднимались по тайным лестницам, использовали потайные двери, двигались через узкие проходы, едва освещенные тусклым светом редких свечей.

– Куда мы идём? – с лёгким волнением спросила Аля.

– На крышу, – ответил Ноктюрн, сжимая её руку. – Мать запрещает подниматься туда – говорит, что это опасно. Но я часто прихожу сюда, когда хочу подумать… или сочинить новую мелодию.

– Дерзкий мальчик, – рассмеялась Аля, следуя за ним по узкой винтовой лестнице. – Нарушаешь запреты?

– А ты разве нет? – он обернулся, и в полутьме его глаза сверкнули глубокими колодцами, в которых отражались звёзды.

Аля улыбнулась:

– Когда я с тобой, мне кажется, что никаких запретов вообще не существует.

Последние ступеньки вывели их к маленькой деревянной двери. Ноктюрн нажал на скрытый механизм, и дверь бесшумно открылась, выпуская их в ночь. Крыша дворца представляла собой сложную композицию из башенок, шпилей и мостиков. Они вышли на широкую террасу, огражденную низкой балюстрадой из белого камня. Отсюда открывался захватывающий дух вид на весь мир снов.

Аля замерла, поражённая этим пейзажем. Прямо под ними расстилались сверкающие сады, в которых деревья пестрели крошечными звездами вместо листьев. Дальше виднелись холмы, переливающиеся всеми оттенками синего и фиолетового, как будто вылепленные из самого света. А на горизонте – море, безграничное, бескрайнее, отражающее звёзды и луну, парящую над миром серебряным стражем.

Удивительно чистый воздух напитался тонкими терпкими ароматами. Из сада доносились приглушённые звуки музыки – но не той, что играли на балу, а более древней, более мистической, словно сам мир напевал старинную колыбельную.

– Это… невероятно, – выдохнула Аля, не находя других слов.

Ноктюрн встал рядом, их плечи соприкоснулись.

– Я часто прихожу сюда, когда не могу найти вдохновение, – сказал он тихо. – Здесь оно всегда находит меня само.

Аля повернулась к нему, и в этот момент поняла, что не может больше сдерживаться. Обвила руками его шею и притянула к себе. Их губы встретились в поцелуе – более страстном, более глубоком, чем на берегу моря.

Ноктюрн не сопротивлялся – наоборот, он обнял её крепче, притягивая так близко, что она чувствовала биение сердца через ткань его пиджака и собственного платья. Его руки скользили по её спине, спускались к талии, вновь поднимались, оставляя после себя дорожки электрических импульсов.

Аля потерялась в этом поцелуе. Все мысли, все воспоминания о реальном мире выветрились из головы. Ей казалось, что она вся состоит из ощущений – из тепла его рук, из вкуса его мягких, настойчивых губ, из запаха его кожи, из тяжести его тела, прижимающего её к каменной балюстраде.

Поцелуй становился всё более жарким, всё более требовательным. Её пальцы запутались в его волосах, его ладони крепко держали её за талию. Время исчезло; существовали только они вдвоём, поглощённые вихрем чувств и ощущений.

Когда они наконец оторвались друг от друга, чтобы сделать вдох, Аля увидела в его глазах такое обожание, такую любовь, что сердце едва не выскочило из груди.

– Мне так не хватало тебя здесь, – прошептал Ноктюрн, касаясь губами её виска.

Его губы скользнули ниже, к шее, и Аля запрокинула голову, открывая ему доступ к нежной коже. Ощущение его поцелуев на шее оказалось почти болезненно приятным – каждое прикосновение отзывалось дрожью во всём теле.

– Я больше не хочу просыпаться, – прошептала она, чувствуя, как эмоции переполняют её. – Я хочу остаться здесь навсегда. С тобой.

Ноктюрн на мгновение замер, а потом поднял голову, заглядывая ей в глаза:

– Этого ты действительно хочешь?

В его взгляде мелькнула какая-то тень – что-то между надеждой и тревогой. Но Аля не стала задумываться об этом. Вместо ответа она снова притянула его к себе, и их губы слились в новом, ещё более страстном поцелуе.

***

Звонок будильника безжалостно вырвал Алю из сна. Она резко села на кровати, дезориентированная, не понимающая, где она и что происходит. Сердце колотилось в груди, тело всё ещё помнило объятия Ноктюрна, губы – его поцелуи.

Реальность обрушилась на неё ледяным душем. Комната, тусклый свет сквозь занавески, старый ноутбук на столе, школьная форма, небрежно брошенная на стул. И она сама – снова в теле, которое так ненавидела.

Аля инстинктивно потянулась к телефону, ещё не полностью проснувшись. Экран ожил, показывая список уведомлений. Она пролистнула лишние сообщения пальцем, ища единственное важное – ответил ли Роман?

Не ответил. Не прочитал. Просто проигнорировал, как и всегда.

Горечь комом встала в горле. После волшебного мира снов реальность казалась ещё более серой, ещё более безжалостной. Там – любовь, признание, красота. Здесь – одиночество, отвержение, уродство.

Аля откинула одеяло и с трудом поднялась с кровати. Ноги казались тяжелыми, словно налитыми свинцом. Каждое движение требовало усилий. Мысленно она всё ещё была там – на крыше дворца, в объятиях Ноктюрна.

Подойдя к столу, Аля достала из ящика дневник снов. Бережно погладила обложку, украшенную мистическими символами, затем открыла его на чистой странице и начала писать:

«Сегодня я танцевала с ним перед всеми. Мы были на сцене, и все смотрели на нас, аплодировали нам. Он показал мне крышу дворца – место, куда уходит, когда хочет сочинять музыку. Оттуда видно всё: сады, холмы, море вдалеке. Мы целовались под звёздами. Никогда ещё я не чувствовала себя такой живой, такой настоящей».

Она остановилась, задумавшись. Разрыв между двумя мирами становился всё больше, всё невыносимее. С каждым пробуждением возвращение в реальность давалось всё тяжелее.

«Кто такой Ноктюрн? Почему он так похож на Романа? Что связывает его с Агатой? Я должна узнать правду».

Закрыв дневник, Аля решительно потянулась за телефоном и открыла диалог с Агатой, невольно вздрогнув от вида её гипнотической улыбки на аватарке. В голове зародилась не самая порядочная, но болезненно притягательная идея – она попросит денег у отца якобы на художественные занятия, а сама потратит эту сумму на встречу с Агатой.

Пусть ей придётся впервые в жизни солгать, но за горечью лжи может последовать сладостная правда.

Её укололи сомнения, смешанные с навязчивым чувством вины: внутренний голос прошептал, что это неправильно, нечестно по отношению к отцу, искренне восхищающемуся её талантом, и что сама по себе затея со снами слишком странная, слишком призрачная и эфемерная, как те яблоки на дереве. Но другая, более сильная часть её души жаждала ответов – и была готова рискнуть, чтобы их получить.

Глава 11. «Умереть, уснуть – и только»

Аля не успела осознать, как оказалась во дворце. Просто закрыла глаза в своей комнате, обнимая мягкое одеяло и крепко прижимая к себе дневник снов. В следующий миг уже стояла в укромном уголке дворца, в одно мгновение переместилась из одной реальности в другую.

Новая комната была меньше и уютнее, чем бальный зал. Казалось, её специально создали для двоих. Стены из ткани цвета индиго напоминали ночное небо; в центре высокого потолка висела хрустальная люстра в форме роя светлячков, а мягкий ковёр стелился под ногами, словно облака.

Огромное зеркало в серебряной раме занимало почти всю стену напротив широкого окна. Камин у противоположной стены сейчас не горел, но камни светились изнутри слабым голубоватым сиянием. Прохладный ночной воздух проникал в комнату через раскрытые створки, принося с собой аромат цветущих деревьев из сада и далёкого моря.

В центре комнаты возвышалась широкая кровать с балдахином из лёгкой кружевной ткани, рядом – столик с двумя хрустальными бокалами, наполненными мерцающей жидкостью. Несколько мягких кресел у камина создавали идеальную обстановку для душевных бесед.

Аля глубоко вдохнула, покружилась на месте и внимательно осмотрела убежище. Каждый цвет, каждый запах завораживали её.

– Нравится?

Этот голос заставил вздрогнуть – не от испуга, а от глубокого трепета, всегда охватывающего её при встрече с ним. Ноктюрн, одетый в привычный черный костюм с серебряной отделкой, стоял у открытого окна, опершись о подоконник. Лунный свет эффектно подчёркивал его силуэт, делая его похожим на ожившую гравюру из старинной книги.

– Здесь… волшебно, – Аля обхватила себя руками, словно боялась рассыпаться на части от избытка чувств.

– Я хотел показать тебе место, о котором здесь мало кто знает, – улыбнулся Ноктюрн, отходя от окна. – Только для нас.

Он махнул рукой, и Аля заметила в углу комнаты изящный деревянный мольберт с чистым холстом, а рядом на столике – набор красок и кистей.

– Ты говорила, что любишь рисовать, – Ноктюрн почти беззвучно приблизился к Але. – И я подумал, тебе понравится порисовать здесь. Эти краски особенные, их называют лунными. Я слышал, они созданы из пыли самых сокровенных сновидений.

Аля подошла к столику, рассматривая маленькие флаконы с переливающейся жидкостью. Она взяла один, откупорила – и комнату наполнил аромат весеннего сада после дождя.

– Это невероятно, – выдохнула она, восхищенно глядя на краски.

– Попробуй, – предложил Ноктюрн. – Они никогда не высыхают и меняют оттенок в зависимости от твоего настроения.

Аля взяла лёгкую, как перо жар-птицы, кисть и окунула её в краску цвета закатного неба. Кисть легко заскользила по холсту, оставляя светящийся след с ароматом осенних листьев. Аля погрузилась в рисование и позволила рукам интуитивно следовать за образами из подсознания. На холсте постепенно проявлялось ночное море под луной, роскошный дворец вдали и две фигуры – она и Ноктюрн, застывшие в танце у кромки воды.

Время потеряло свою власть; минуты или часы проносились незаметно. Ноктюрн рядом внимательно наблюдал за работой Али, и она чувствовала его тепло.

– Это прекрасно, – прошептал он, когда она отложила кисть. – Я восхищаюсь твоим видением мира.

Аля повернулась к нему, ощущая, как душа наполняется чем-то горячим и светлым.

– Я просто рисую свои чувства, – ответила она тихо.

– А что ты чувствуешь… сейчас? – в голосе Ноктюрна появились волнующие бархатные нотки.

– Свободу, – ответила Аля без колебаний.

Ноктюрн внезапно взял из её рук кисть и окунул свои пальцы прямо в краску цвета ночного неба.

– Знаешь, эти краски не только для холста, – сказал он мягко. – Ими можно рисовать на любой поверхности… даже на коже. И рисунок останется, пока ты этого желаешь. – Он сделал паузу, его глаза блеснули в полумраке комнаты. – Хочешь… нарисовать что-нибудь на мне? Оно останется между нами и соединит нас во всех мирах и вселенных.

Аля замерла, чувствуя, как по телу разливается жар. Ноктюрн смотрел на неё выжидающе, с надеждой и почти детским любопытством.

– Я… – она запнулась, сглотнула комок в горле. – Да, я бы хотела. Но…

– Но? – он склонил голову набок, изучая её лицо.

– Но я никогда не рисовала… на людях, – она слегка покраснела.

– Тогда я буду твоим первым холстом.

Ноктюрн внезапно начал расстёгивать пуговицы своего пиджака. Плавными, неспешными движениями снял его, аккуратно повесил на спинку ближайшего кресла, затем ослабил серебряную заколку на воротнике белоснежной рубашки.

Аля затаила дыхание, наблюдая, как он расстёгивают пуговицы одну за другой. Никогда раньше она не видела его без пиджака. Рубашка соскользнула с его плеч, открывая взгляду бледную кожу, сияющую в свете люстры. Аля невольно выдохнула, пораженная красотой его тела. Ноктюрн был стройным, но не худощавым – мышцы под кожей двигались плавно, как скрытые волны под гладкой поверхностью моря, а грудь и плечи выглядели творением скульптора.

Он сделал приглашающий жест и подошёл ближе. Повеяло знакомым, любимым ароматом – смесью дождя, морской соли и звёздной ночи. У Али даже пересохло во рту. Она взяла кисть и один из флаконов с ультрамариновой краской, мерцающей серебряными искрами.

– Что… что мне нарисовать? – спросила она, не в силах оторвать взгляд от его груди.

– Всё, что подскажет твоё сердце, – Ноктюрн сделал ещё шаг вперёд. Теперь они стояли почти вплотную, и его обнаженный торс был в нескольких сантиметрах от неё; она ощущала тепло его кожи. – Я хочу носить на себе твоё искусство. Хочу, чтобы частица тебя всегда была со мной.

Эти слова затронули её до глубины души так, что всё внутри затрепетало. Она окунула кисть в ультрамарин и, преодолев робость, коснулась его кожи. Краска легла идеальной линией, светящейся изнутри, как настоящие звёзды на ночном небе. Колкие импульсы пробежали по коже – словно сама вселенная дарила ей свою энергию. Она начала рисовать на его груди созвездия – реально существующие и воображаемые.

Затем перешла к плечам. Из краски глубокого изумрудного цвета начали появляться нотные станы с нотами – мелодии ноктюрна Шопена, той самой мелодии, под которую они танцевали на балу; в реальном мире Аля не слишком разбиралась в музыке, но здесь смогла с лёгкостью представить даже такую сложную композицию.

– Красиво, – прошептал Ноктюрн, глядя на свои руки, покрытые тонкими синими и зелёными линиями, складывающимися в музыкальный узор. – Ты превращаешь меня в произведение искусства.

– Ты и так произведение искусства, – тихо ответила Аля, продолжая творить. – Я только добавляю цвета.

Кисть скользнула по его груди, и она почувствовала его частое сердцебиение под пальцами.

– Здесь становится прохладно, – Аля заметила мурашки на его коже. – Может, разожжём камин?

Ноктюрн резко напрягся, его глаза расширились.

– Нет! – выпалил он слишком резко, но тут же смягчился, явно заметив удивление на её лице. – Прости… Я просто… не люблю огонь.

– Почему? – спросила Аля, отложив кисть.

Ноктюрн отвёл взгляд, нервно коснувшись рисунка на груди, словно проверял, на месте ли он.

– Сложно объяснить, – произнёс он наконец. – Огонь… он уничтожает. Поглощает. Превращает всё в пепел. Даже здесь…

Аля внимательно посмотрела на него, понимая, что за этими словами скрывается нечто большее.

– Ты боишься огня, – это был не вопрос, а утверждение.

Ноктюрн медленно кивнул:

– Да. Это… один из моих страхов. – Он посмотрел на неё с лёгкой улыбкой. – А чего боишься ты?

Аля опустила глаза, повертев в руках кисточку.

– В том мире… в реальности… я боюсь себя, – призналась она тихо. – Боюсь своего тела. Своего отражения в зеркале.

– Почему? – искренне удивился Ноктюрн. – Ты прекрасна.

– Здесь – да, – Аля обвела рукой своё тело, стройное, изящное, идеальное. – Но там… там я не такая. Я ведь уже говорила, что там я… – она запнулась, чувствуя, как горло сжимается от подступающих слёз.

Ноктюрн подошёл ближе, взял её за руки, оставив на её коже следы краски.

– Послушай меня, – сказал он твёрдо. – То, что ты видишь здесь, в этом теле – это настоящая ты. Это твоя душа, твоя суть. А та оболочка, в которой ты существуешь там… это просто временное пристанище. Понимаешь?

Аля кивнула, но сердце всё равно болезненно сжалось.

– Если бы ты видел меня там… – начала она, но Ноктюрн ласково прикоснулся пальцем к её губам.

– Я бы всё равно любил тебя. Только тебя. Всегда.

Эти слова, произнесённые с такой искренностью, с такой нежностью, заставили что-то перевернуться внутри неё.

– Я хочу… – она запнулась, подбирая слова. – Я хочу тоже стать твоим холстом.

Ноктюрн поднял брови:

– Что ты имеешь в виду?

Аля глубоко вдохнула, собирая всю свою смелость, и начала медленно расстёгивать своё платье. Пуговицы, одна за другой, поддавались её дрожащим пальцам. Шёлковая ткань соскользнула с плеч и опустилась к её ногам мягким изумрудным облаком.

Тонкое белье цвета слоновой кости с серебряной вышивкой выгодно подчёркивало фигуру. В зеркале отражалась стройная девушка с фарфоровой кожей и медно-рыжими волосами – Аля, которая существовала только во снах.

– Нарисуй что-нибудь и на мне, – прошептала она, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. – Что-то, что останется между нами навсегда.

Ноктюрн посмотрел на неё с восхищением.

– Ты уверена? – спросил он тихо.

Аля кивнула. Никогда в жизни – ни там, в реальном мире, ни даже здесь, во сне – она не чувствовала себя настолько независимой от страхов и сомнений. Ноктюрн взял кисть и один из флаконов с краской цвета рассветного неба. Его рука даже не дрогнула, когда он коснулся кистью её кожи.

Аля задержала дыхание. Кисть скользнула по её плечу, по ключицам, оставив переливающийся узор из цветов, нот и морских волн; она закрыла глаза, полностью отдаваясь этому чувству. Кисть спускалась всё ниже, к линии бюстгальтера. От каждого прикосновения по всему телу пробегали электрические разряды.

Открыв глаза, она увидела, что Ноктюрн отложил кисть и теперь проводил узоры пальцами, окуная их во флаконы с красками. Его прикосновения стали более интимными, более чувственными. Они оба дышали часто и поверхностно, словно пробежали длинную дистанцию.

– Повернись, – прошептал он.

Она покорилась просьбе, наслаждаясь его отражением в зеркале: рисунками с созвездиями и нотными станами на коже, серьёзным лицом, сосредоточенным взглядом.

Она почувствовала его пальцы на своей спине – они рисовали что-то между лопатками, спускались вдоль позвоночника, оставляя за собой дорожки света и тепла.

– Что ты рисуешь? – спросила она шёпотом.

– Тебя, – ответил он просто. – Такую, какой я вижу. Сияющую. Настоящую.

Ноктюрн обхватил Алю за талию и притянул ближе, его обнажённая грудь коснулась её спины. Было что-то невероятно интимное в том, как их тела соприкасались, как краски с его кожи слегка отпечатывались на её теле.

Ноктюрн наклонился и поцеловал её плечо – так нежно, словно боялся сломать. Затем его губы проследовали вверх, к шее, задержались на чувствительной точке за ухом. Аля тихо застонала от этих новых ощущений, будоражащих голову, и повернулась в объятиях, оказавшись с ним лицом к лицу; от глубокого обожания в его взгляде сердце готово было выпрыгнуть из груди. Его пальцы коснулись её лица, оставляя тонкие линии света на щеках.