Рашен

– Как скажете. Палыч значит Палыч, – согласился я, подсаживаясь к столу.

– Сегодня в меню гречневая каша и вареные яйца. Чай наливайте сами, сахара, к сожалению, давно нет.

– Ваш староста питается куда как лучше, – вспомнил я вчерашний пир.

– Я предпочитаю духовную пищу. И потом, не каждому дано умение воровать вагонами и при этом спокойно спать. Муки совести терзают всех по-разному, знаете ли.

– А мне Иван Кириллович показался приличным человеком. И сын у него не оторва какой.

– Староста он хороший, деловой, напраслину возводить не буду. А насчет «приличный человек» сильно сомневаюсь. При его теперешней должности это практически невозможно. Начальник в наше время должен быть гибким, словно змея, терпеливым и беспринципным, как женщина легкого поведения. Иначе не видать поселению ни новой одежды, ни медикаментов. Да еще проверками замучают.

– Ну, не знаю. Он меня вчера видел в первый раз, но при этом не побоялся обругать фашистов и их прихвостней. На это нужна большая смелость и гражданская позиция.

– Бросьте! Это он с нами, ссыльными, нацистов ругает. А с начальством, наоборот, клеймит и проклинает зеков так, что уши вянут. Я же говорю, беспринципная гибкость – залог успешной карьеры. Не спорь и говори только то, что от тебя хотят услышать. Тогда будет дополнительный паек.

– Тут я с вами согласен. При нынешних порядках возражать русиянской власти опасно для здоровья. Я слышал, вы уже пятнадцать лет срок мотаете? – запил я большим глотком чая вкусное, но уже остывшее вареное яйцо.

– Четырнадцатый, – уточнил Палыч. – И, вероятно, выбраться мне отсюда уже не судьба.

– Выше голову, всякое возможно. А вдруг народ очнётся, устроит революцию, свергнет правителей-маразматиков и установит новые порядки.

– Кто, простите, проснётся? – старик приподнял очки на лоб и уставился на меня водянистыми глазами, испещренными сосудиками.

– Народ. Надоест людям жить как в тюрьме – взбунтуются, возьмут оружие в руки и устроят повторение 1917 года. Тогда и выберемся отсюда. Вам никогда не приходила в голову подобная мысль?

– Дорогой мой Дмитрий, русиянский народ может все что угодно, даже долететь до Луны без скафандра, в одних трусах, но только не проснуться. Чем дольше я живу, тем отчетливее понимаю, что все происходящее вокруг – жуткий и абсурдный сон.

Посудите сами: Николай Второй поверил англичанам и позволил себя втянуть в войну 1914 года. В итоге империя разрушена, царь проиграл, погибли миллионы русиян. Ленин доверился немцам и с их помощью устроил революцию 1917 года. В итоге выиграл, но снова погибли миллионы простых граждан.

Получается, что при любых раскладах народ неизбежно выступает в роли скота и пушечного мяса. Объясните, можно такое сотворить с теми, кто не спит и находится в здравом рассудке?

– Но спорить с сильными мира сего, по крайней мере в нашей стране, бесполезно. Вот вы поспорили, я поспорил – и что? Теперь сидим здесь вместе, в «жопе мира», едим холодные яйца и пьем чай без сахара, – напомнил я. – А станем упорствовать и «пробуждаться» дальше, так и смерть до срока встретим.

– Дорогой мой Дмитринг! Если бы моя смерть могла хоть что-то изменить в лучшую сторону для остальных, я был бы готов умирать каждый вечер. Но народ это никак не разбудит. Проверено временем – еще Иисус доказал на собственном примере.

– Значит, так устроен мир, такими «вечно спящими» нас задумал Всевышний. Может, ему так удобнее?

– Я не силен в вопросах религии. В церкви не был уже лет пятьдесят, – признался Палыч. – Да и не особо верю в небесные материи. Мне интереснее копаться в земной человеческой природе, нежели лезть на облака в поисках вымышленных богов.

Но одно я уяснил – наш мир спасает только лукавство, каждодневное, ежеминутное. Сейчас поясню: даже самый кровавый деспот, садист, конченая скотина не желает для себя и своих родных той судьбы, на которую обретает подконтрольные массы.

Попирая основную заповедь «Не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой», мы, сами того не осознавая, продлеваем существование всего человечества. Понимаете, юноша, это своего рода баланс. Ведь соблюдай строго мы эту заповедь – и бог знает куда бы забрели. Правят мерзавцы – мир погряз в крови и хаосе. Но идет борьба, движение, рост. В итоге следующее поколение становится сильнее, выносливее, жизнеспособнее. Уселись на трон добряки и гуманисты – и вот уже все расслабились, мир утонул в добрых делах.

Однако все конечно и весьма ограничено под солнцем: и здоровье, и ресурсы, и сама жизнь. Мне очень нравится любимая поговорка нашего заведующего складом: «Знаете, почему всего на всех не хватает? Потому что всех много, а всего мало…»

– Какая глубокая житейская мудрость, – улыбнулся я.

– Отсюда имеем факт, что доброта тоже штука конечная.

– Не понял вас, – признался я.

– Поясню на простом примере. Допустим, остался у нас с вами последний кусок хлеба, мой кусок, личная пайка. И вот вы стоите перед выбором – отобрать его у меня и съесть самому, чтобы выжить, но при этом погибну я. Или же позволить мне его съесть, но тогда погибните вы. Каким будет ваш выбор?

– Ну, отнимать я у вас точно ничего не собираюсь. Постараюсь решить вопрос пропитания самостоятельно.

– Тогда усложним задачу. А если это ваш, сэкономленный вами же кусок. А я сижу без хлеба. Что будете делать в этом случае?

– Это уже сложнее, – честно признался я.

– Вот к этому я и веду. Нет вечного и абсолютного добра в животном мире, представителями которого мы с вами являемся. Все лишь зависит от конкретной ситуации.

– Но есть же люди, истинно верующие в Бога, достигшие просветления?

– Не знаю, – пожал плечами старик. – За свою долгую жизнь Иисуса ни разу не встретил. Может быть, не с теми общался?

– Народ спит и не проснется. Бога нет и не предвидится. Что же тогда делать? Как изменить этот прогнивший ад хотя бы на отдельно взятой территории Русии? – грустно спросил я.

Палыч погрузился в размышления, разминая пальцами хлебный мякиш, пока тот не обрел форму шарика. Закинул в рот, переместил языком за щеку и только тогда ответил:

– Дело в том, что у нас слабо развита историческая память. В Русии очень любят кичиться героями былых времен и их, зачастую выдуманными, подвигами. Но учить уроки прошлого, и уж тем более применять эти знания на практике дабы избежать прежних ошибок – тут уж увольте… В этом, думаю, и закопан корень многовековых бед и терзаний нашего народа.

– А как их учить, когда историю страны переписывают набело каждые лет 30-40? – возразил я. – Мы регулярно с энтузиазмом изобретаем велосипед, наступая на одни и те же грабли. А когда все же запоминаем схему этого простого двухколесного устройства и расположение садового инвентаря, то сразу же переиначиваем историю, стирая малейшие упоминания о велосипеде и граблях. И повторяем все снова и снова.

Проигнорировав моё замечание, Палыч продолжил:

– Вторая проблема, скорее даже бедствие – это отношение к живым людям. Так получается, что к умершим мы относимся гораздо теплее и терпимее, чем к живущим среди нас. Даже мудрое выражение древних «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды» кастрировали до убогой поговорки «О мёртвых либо хорошо, либо ничего…»

А то как же, не дай бог обидеть какого-нибудь дохлого упыря! И ничего, что при жизни он расстрелял и сгноил тысячи мужчин, женщин и детей. Главное, что почил в бозе и теперь его честь и достоинство находятся под охраной государства.

– Согласен, живых надо ценить, а мертвым наша забота уже без надобности. Никто с того света еще не возвращался за пособием или пенсией.

– Не богохульствуйте, молодой человек. Хотя вы правы: почти все религии учат, что на небесах нас ждет лучший мир.

В окошко громко постучали. От неожиданности мы с Палычем вздрогнули. Старик выглянул на улицу и охнул:

– Боже ты мой! Я совсем забыл про занятия. Вот мы заболтались! Вы уж простите старого дурака, давно у меня внимательного собеседника не было. С нашей деревенщиной и поговорить-то не о чем, все их мысли о водке и бабах.

– Заходите, заходите, ребята, – прокричал он и махнул рукой, призывая учеников. Через минуту изба наполнилась морозным паром и радостным гоготом разновозрастных ребятишек, атакующих парты. Был среди них и хмурый Никитка, во взгляде которого читалось желание сжечь школу со всем её содержимым.

– Не буду вам мешать. Усердно грызите гранит науки и старших слушайте, – дал я напутствие классу, надел полушубок, валенки и вышел на свежий воздух.

Глава 10. Неисправимые

Странная какая-то ссылка получается, – размышлял я, прогуливаясь по единственной деревенской улице. – Ложись, когда хочешь, вставай, когда душе угодно. Ни поверок, ни перекличек. Кормят, опять же, прилично, только места знать надо.

Алкоголь вообще первосортный, голова даже не кружится. И спалось хорошо, ни «вертолетов», ни тазиков. Что-то тут не так. Или же Вселенная все-таки повернулась ко мне лицом и одарила благосклонностью?

– Господин Неверов! – прервал ход моих мыслей окрик за спиной. Я обернулся и увидел, спешащую женщину средних лет без верхней одежды. Легкий цветастый сарафан и туфли на низком каблуке никак не вписывались в пейзаж заснеженной дорожки и минусовой температуры.

– Здравствуйте. Вы что-то хотели? – не без удивления спросил я.

– Простите меня, пожалуйста, но мы бы очень хотели, чтобы вы посетили наше собрание. Оно состоится как раз сегодня.

– Кто это мы?

– Мы – «Общество знатоков русиянской истории и хранителей духовных скреп», – отчеканила она и широко улыбнулась. – Такой гость с Большой земли, как вы, несомненно, украсит наши ряды. Коллегам будет интересно послушать новости и поделиться переживаниями.

– Так новостей особо и нет. А переживаний мне и собственных хватает, – постарался увильнуть я от очередного обременительного общения.

– Не скромничайте. Вы многое повидали, с такими людьми знаетесь. Одно ваше фото чего только стоит! Мы будем несказанно рады вашему присутствию!

– Ах, вот оно в чём дело! Фото, говорите? Ну тогда понятно. Ладно, будут вам новости. Куда и во сколько приходить?

– К нам с мужем в избу номер 33. Пойдемте прямо сейчас. Собрание начнется через час. Пока чаем вас напою. А то помои Палыча без слез в рот не возьмешь, сущая отрава.

Женщина уверенно взяла меня под руку и потащила в свою берлогу под номером тридцать три. Я решил, что мой отказ может вызвать ненужные подозрения и безропотно проследовал за «полуголой» общественницей.

Когда мы вошли в избу, все члены кружка в количестве двенадцати человек уже были на местах за большим столом. Оказалось, что как только деревенские прознали о моем присутствии на собрании, сразу же отложили все дела и примчались поглазеть на дорогого гостя.

Во главе стола восседал огромный бородатый детина – хозяин дома. Он был в семейных трусах, косоворотке и валенках с низко обрезанными голенищами. Мужчина деловито стругал мороженую рыбу и выкладывал тонкие куски на большое овальное блюдо. Остальные чистили только что сваренные картошку и репу.

От горячих овощей шел пар, но закаленные руки жителей Сибирейской тайги, казалось, этого не чувствовали. Мужчины и женщины наяривали, словно разворачивали конфетные фантики. Хлеб уже был нарезан толстыми ломтями и возвышался горкой посреди стола. Соленья – капуста и грибы – плавали в больших глиняных мисках, источая кисловатый аромат.

Хозяйка дома усадила меня на свободное место, а сама убежала в холодные сени. Через минуту вернулась с бутылью самогона, именуемой в народе «четверть», поскольку её объем составлял три литра, то есть четверть ведра.

– Объявляю наше очередное собрание Общества открытым, – дождавшись, когда горячительный напиток разольют по стаканам, произнес первый тост хозяин.

Выпили, неспешно закусили. Оценили качество строганины.

– Сначала заслушаем международную повестку. Митрич, начинай.

Митричем оказался самый молодой член клуба, который один из всех не пил и, очевидно, поэтому обладал хорошей памятью. Не вставая, без бумажки и без запинки, начал:

– Ситуация в мире сегодня хреновая, впрочем, как и вчера, и год тому назад. Запад давит по всем фронтам. Не понимаю, чего они добиваются, но действуют нагло и решительно.

– Поработить нас они хотят! Сделать из Русии-матушки очередную колонию, – заорал с дальнего конца стола щуплый мужичок, у которого в бороде застряла квашеная капуста. – Испокон веков так было, не давала им покоя наша вольница.

– Заткнись, Гришка, не мешай слушать, – осадил его хозяин.

–Значит, так, – продолжал Митрич. – сША угрожают ядерным оружием и санкциями. Хотят запретить продажу нам новых технологий…

– Да и хер с ними, клал я на их мобильные телефоны. Все равно разговаривать не с кем! – снова подал голос неугомонный Гришка.

– На тебе, сука, новых технологий! – резкий мощный удар в челюсть от соседа свалил смутьяна на пол.

– Правильно, – одобрительно кивнул хозяин, – отнесите его в кухню, пусть проспится, а то который раз собрание срывает. И не наливать ему больше, нечего продукт переводить.

Двое мужиков подорвались со своих мест, схватили Григория за ноги и выволокли бедолагу из помещения, попутно саданув затылком о высокий порог.

Митрич проводил тело Гришки равнодушным взглядом и снова завел международную «шарманку»:

– Европа смотрит в рот заокеанским хозяевам и тоже тявкает. Но им сложнее – сильно от нас зависят.

– Точно! – закивали собравшиеся. – Будут возникать – откажемся их дерьмо принимать. Вот тогда и посмотрим, как они в своих радиоактивных отходах задохнутся.

– А вы не боитесь, что Русия сама превратится в гигантскую помойку? – осторожно поинтересовался я.

– Нам не привыкать, русиянский человек и не такое выдержит. На войне всяко тяжелее было.

– Но сейчас же нет войны, или я чего-то не знаю?

– Все вы знаете, господин хороший. Только не поймем, зачем прикидываетесь? – улыбнулся хозяин. – Может быть, нас проверяете? Так проверяли уже сто раз. Так и передайте своим коллегам, слово в слово: «В деревне староверов тишь да гладь. Народ фашистов ненавидит, но родину свою, Русиянушку, любит всем сердцем. И если надо —умрем за нее, но не дрогнем».

– А, кстати, почему вас называют староверами? Вы что, не признали Никоновскую реформу православной церкви и по-прежнему креститесь двумя пальцами?

– Не понимаю, о чем вы говорите: пальцы, реформы… Нас считают староверами потому, что мы не приняли послепобедную власть. Точнее, приняли, но не до конца.

– Поясните, пожалуйста. И лучше на конкретных примерах, – попросил я.

– Извольте. Только сначала выпьем. И сразу продолжим.

В этот раз налили по половине стакана каждому. И я понял, что программа «Культурного пития» закончена. Начинается очередной алкомарафон с неизвестным окончанием. Держись, дорогая моя печень…

– Главное, с чем мы не согласны в государственном устройстве, которое досталось в наследство от Великих германских освободителей, – это отсутствие демократических свобод. Все подчинено строгим правилам и держится на страхе перед полицаями и вождями.

– Что предлагаете? – мой язык уже начал заплетаться, поэтому я старался «лупить» максимально короткими фразами.

– Дайте людям свободу, это первое! – стал загибать пальцы хозяин дома, которого, как я узнал после очередного тоста, звали Афанасий.

– А свобода, это что – мешок картошки или аванс в середине месяца? Её где-то раздают? Мне кажется, что раб вначале должен сбросить хомут с шеи, а уже после возвещать о свободе. Разглагольствующий о воле в кандалах – не более, чем каторжанин, смирившийся со своей участью… – оспорил я.

Глаза Афанасия округлились, он явно не ожидал такой откровенности от представителя власти, коим считали меня жители деревни.

– Мы не хотим кровопролития, Русия и так натерпелась за прошедшие сто лет. Мы должны действовать мирным путем без насилия, пыток и расстрелов.

– Точно! – поддержал его молодой Митрич. – Царя-батюшку – и того не пожалели, ироды проклятые. Вместе с детками жизни лишили.

– Брось, пацан, он сам виноват, – парировала краснощекая баба с большим пузом и толстыми руками. – Николаю Второму надо было сначала запросить международной помощи, а уже потом отрекаться от престола. Поэтому король Георг V и не предоставил своему двоюродному братишке убежище в Англии. Оставался бы Николашка царем, тогда другой разговор. Это модно, чинно, благородно – спасать монарха от разъяренной толпы. А так он превратился в простого гражданина Романова, коих миллионы по матушке-Русии бегают. От их спасения сильным мира сего ни холодно, ни жарко.

Теперь я прочувствовал, что нахожусь на собрании «Общества знатоков русиянской истории и хранителей духовных скреп». Жалко, что сам слабо подкован и помнил мало фактов и еще меньше исторических дат. А то, под пьяную лавочку, беседа вышла бы у нас с огоньком.

– Не о прошлом сейчас речь! – грубо прервал исторический батл Афанасий. – Надо думать, что дальше делать, как жить. Вот господин Неверов правильно нас рожей макнул в нашу же ссанину. Мы все ждем, рассуждаем: свобода, равенство, братство! А делаем то что для этого, где наши баррикады?

– Не горячись, Афоня. Что мы можем-то? У нас даже статуса «гражданин» нет. Мы дальше деревни никуда выехать не имеем права. Сразу сцапают, или, того хуже, пристрелят при попытке к бегству, – заохали сидящие за столом.

– Тогда давайте прямо здесь устроим свои порядки. Объявим деревню территорией, независимой от нацистского режима, – тихим голосом предложил неопытный Митрич.

– Пробовали уже не раз, потом «устроителей» по весне из сугробов выуживали. Некоторых так сильно дикие звери обгладывали, что хоронить нечего было. Вспомни Ваньку Носка.

– Ванька Носок? Откуда такое странное имя? – спросил я.

– Потому что один его носок и хоронили, более ничего не осталось, – пояснили мне. – Эх и смелый мужик был. Все мечтал до столицы добраться и Красную площадь обоссать в знак протеста.

– Значит, так и будем сидеть и ничего не делать? – устало произнес пьяный Афанасий.

– Ну так а чего? Самогонка уже кончилась, ночь на дворе, пора на боковую. А мировая революция как-нибудь подождет. Может, само все сложится. Авось рассосется, – понеслось шушуканье с разных сторон, и народ стал потихоньку собираться.

– Вот и хорошо, – засуетилась хозяйка, убирая со стола посуду. – А то все пьют и пьют, сил моих уже нет. Можно подумать, там наверху без вас не разберутся…

– Цыц, глупая баба! Собрание объявляю… (ик… ик…) законченным, – пошатывался председатель, пожимая на прощание руку каждому гостю. – Но помните, мы с вами еще не договорили! И выпивку свою приносите, нечего мне семью разорять…

– Пожалуй, пойду тоже, – с трудом встал и я. – Спасибо за хлеб, за соль, за интересную беседу.

Надо было уходить. Таким пьяным я не был со студенческой поры. Не хотелось сболтнуть лишнего, о чем пришлось бы с утра пожалеть.

– Спасибо, что посетили наше собрание, господин Неверов, – скалился хозяин, заграбастав мою кисть волосатыми ручищами. – Только у меня к вам будет нижайшая просьба. Не докладывайте, пожалуйста, о наших разговорах наверх.

– Так вы ничего такого и не сказали. А о том, что «Русии отведена роль свалки радиационных и химических отходов. Территории огромны, плотность населения маленькая, дорог нет. Кругом дремучие леса и непролазная грязь. Лучшего места для тайного скопища всемирного дерьма и не придумаешь», так про это и так все знают.

– Знают все, понимают не многие.

– Не понимают или не хотят понимать? – строго спросил я, открывая входную дверь.

– А кто их разберет? Темный у нас народ, ох и темный. Сколько не учи, все равно дураками помрут. Что при своих, что при немцах, все одно в башке – тёмный лес!

– Ума палата, а ключ потерян, – вспомнил я поговорку из детства.

– Верно. Книг уйму прочитали, а в жизни ведут себя словно дети малые. Начитанные идиоты, по-другому и не назовешь.

– Не волнуйся Афанасий, – прокричал я уже на ходу. – Спите спокойно – топить ваш кружок по интересам не буду!

Бородатый великан постоял немного, смотря вслед моей шатающейся фигуре. Потом плюнул на снег и, закрывая дверь, изрёк:

– Вроде и человек неплохой, а все равно, поди, сволочь последняя… Парадокс!

***

В этот раз мне приснилась работа. Главный редактор издательства, в котором я имел счастье получать зарплату и несчастье трудиться, вызвал к себе на ковёр, как только мои ноги переступили порог офиса.

Господин Першин сидел за огромным овальным столом из толстого темного стекла и проверял макеты сверстанных полос готовящегося к печати журнала. Изящные круглые очки в стиле «Гарри Поттер» сползли на краешек носа, грозя сбежать от хозяина.

– Неверов, мать твою! – прорычал он, не отрываясь от изучения статьи про очередное вторжение инопланетян, на этот раз в обличии котов.

– Вызывали, Николай Николаевич? – оскалился я своей самой обаятельной улыбкой.

– Вызывал, разгильдяй. Что имеешь сказать в свое оправдание?

– Вы по поводу той статьи о нечистоплотных строителях, которые лепят дома в опасной близости друг от друга? Сознаюсь, немного перегнул палку, но в целом картина правдоподобная. И, кстати, не они одни грешат убийством нашего прекрасного города – возведением ублюдочных многоярусных нор, в которых нормальные люди жить не должны.

– Об этом мы поговорим позже. Объясни, где ты пропадал три месяца? Если не ошибаюсь, отпуск у тебя закончился давным-давно. Телефон отключен, жена не в курсе твоих загулов, друзья-товарищи тоже. Что за дела? Работать у нас надоело? Заявление сам напишешь или по статье за прогулы тебя вышвырнуть?

– Вы что, какие загулы, какие собутыльники, – обиделся я. – Да чтобы вы знали, уважаемый Николай Николаевич, я все это время провел в фашистском плену. Такого натерпелся – ни приведи Господь!

– Понятненько, – протянул начальник. – Значит, не соврали коллеги. Допился ты, Неверов, до белочки, совсем с катушек съехал. Как чувствовало мое сердце, нельзя было тебя на юг отпускать. Выходит, домашнее вино и фруктовая самогонка победили хлипкий организм ленинградского гуманитария.

– Но я не вру! Да, мы с друзьями поехали на юг. Гнали как сумасшедшие, чтобы поскорее оказаться на море. Боялись, что опоздаем и все номера в гостиницах будут заняты.

Главный редактор внимательно посмотрел на меня. Вздохнул, встал и подошел к двери. Надел висящую на вешалке телогрейку, после чего заложил руки за спину. Из коридора раздались гулкие шаги кованых сапог.

– Понимаете, Дмитрий, порой гораздо важнее опоздать, чем успеть не туда, куда надо…

***

Я с трудом открыл глаза и постарался вспомнить детали вчерашнего интеллектуального застолья. В теперешнем состоянии это оказалось трудной задачей. Хоровод лиц, какофония из обрывков фраз и тостов. Прибавьте к этому литровый, а может и больше, коктейль из самогонки с настойкой, обильную закуску, острые соленья, жирное мясо, копченую рыбу. И на выходе имеем жуткое утреннее похмелье: разорвавшуюся бомбу в голове, бешеного ежика в желудке, пытающегося вылезти наружу через пищевод, и острую ненависть к ненасытному чреву.

Перепил, пережрал, сволочь такая, и как тебя только земля носит? Ведь клялся же соблюдать культуру пития, не наедаться в хламину, не налегать на острое и соленое. Сколько уже можно? Чай не двадцать лет…

Проведя краткий сеанс самоуничижительной психотерапии, я решил, что гораздо важнее вспоминать не вчерашний запой, а выяснить – где я нахожусь в данный момент времени. Беглый осмотр показал, что проснулся я не в избе Палыча. В комнате явно городской квартиры кроме меня никого не было. Ничего не понимая, я закрыл глаза, раздраженные ярким солнечным светом, проникающим через большие окна, и прислушался.

Неожиданно очнулся радиоприемник на прикроватной тумбочке. Громко зашипел, словно змея, прокашлялся хриплым басом заядлого курильщика и наконец явил слуху приятный голос дикторши:

«Доброе утро, радиослушатели. Предлагаем вашему вниманию праздничный выпуск открытой линии с нашими вождями. Напоминаем, что данная передача является обязательной к прослушиванию на всей территории свободной и независимой Русии. Для вашей социальной безопасности не рекомендуем выключать радиоприемники».

После её щебетания снова последовало шипение и заиграл бравурный марш.

Музыкальная заставка окончилась и первым к микрофону подпустили Верховного главнокомандующего, который по совместительству занимал пост Высшего духовного лица Русии:

– Братья и сестры! Христиане и нехристи! Русияне! Вот и пришел на нашу святую землю новый, 2022 год. Год ожиданий, надежд и забот. Какими они будут, приятными или грустными, зависит только от нас с вами. Но помните, что Иисус терпел и нам велел!

Только в терпении рождается понимание и принятие. Будьте скромны, послушны, не спорьте с начальством и с теми, кто стоит сегодня над вами. Ведь завтра вы сами можете занять их место и столкнуться с неприязнью подчиненных. Помните: «Ты начальник – я дурак. Я начальник – ты дурак». Эта мудрость помогла нашим предкам пережить ураганы и бедствия, преследовавшие Русию тысячу лет. Именно покорность скрепляла народное самосознание и сохраняла русиянскую душу в чистоте и благолепии.

Теперь о главном. Помните – враг не дремлет! Сотни тысяч безжалостных наемников, как и раньше, стоят у границ и ждут приказа. Не моргнув глазом, они готовы ввергнуть нашу Родину в пучину кровавого хаоса.

Содомиты, поганые извращенцы со всех концов Света нацелились на наших мужчин, женщин и детей, дабы втянуть их девственные сердца и чистые тела в дьявольский хоровод разврата и шизоидной похоти.

Будьте бдительны! И помните: лучше донести на невиновного человека, даже если это ваша мать, жена или ребенок, чем не донести на виновного. С невиновным мы разберемся, не переживайте. Система дознания и освидетельствования редко дает сбои, совершенствуясь с каждым днем. А вот пропустить врага – это непозволительное преступление, которое не имеет права совершить ни один гражданин Русии.

Далее слово взял министр экономики с очень уж бодрым голосом:

«Собратья и собратки! Поздравляю вас и сразу перейду к делу.

Строительство новых городов в Сибирейской тайге – вот чего требуют наши граждане. Больших, мощных, современных! Они позволят обеспечить общественно полезным трудом миллионы русиян. Мир нуждается в наших свалках. Европа и Америка задохнутся от радиоактивных и химических отходов без нашей братской помощи. Не время враждовать, время сотрудничать.

У нас имеются огромные территории, на которые нога человека не ступала долгие годы. Не будем собакой на сене. Раз Западу нужны наши свалки, значит, пусть платят! И они платят, будьте покойны. Только за прошлый год наши деловые партнеры увеличили выплаты на триста тысяч тонн продовольствия, полмиллиона пар трусов и два миллиона пар хлопковых носков. Не считая сотен контейнеров с видеомагнитофонами и пейджерами.

– Понятно: на тебе, боже, что мне не гоже, – пробубнил я. – А как же деньги, золото, промышленные станки и новые технологии?

Голос из радиоприемника, словно услышав меня, незамедлительно выпалил:

– И, конечно, наши мудрые правители позаботились о том, чтобы капиталисты платили не только вещами, но и деньгами, валютой! Целых сто миллионов долларов удалось выбить из жадных толстосумов. Эти средства, все до копейки, пойдут на развитие нашего прекрасного государства. На самом высоком уровне, уже принято решение о строительстве тридцати новых храмов, двадцати стадионов, об открытии телеканала и запуске радиостанции. С утра до вечера, дорогие граждане, вы будете находиться под неусыпным вниманием и отеческой заботой русиянских вождей, живущих по заветам Великих германских освободителей!

И завершил радиовыпуск министр здравоохранения и социального развития:

– Граждане свободной Русии! Мы с вами живем в прекрасном современном государстве. Эту божественную честь восемьдесят лет тому назад оказали нам Великие германские освободители. Без их вклада в победу над «красной плесенью» сегодня не было бы ничего хорошего, что окружает нас каждый день. Здоровые дети, счастливые родители, довольные жизнью пожилые люди. Это и многое другое – заслуга наших великих вождей. Русия процветает и крепнет!

Хочу с гордостью заявить, что к новому, 2022 году, мы подошли с полным пониманием того, что нужно делать. Как делать – это вопрос, но и с ним мы постараемся разобраться в ближайшие годы. К сожалению, решение проблем идёт не такими быстрыми темпами, которыми бы нам хотелось. И виной тому наследие проклятого прошлого, трясины начала двадцатого века, из которой мы выбираемся до сих пор. Слишком глубоко увязли допобедные русияне, слишком много дров наломали и дел натворили. Но мы не ропщем, а, засучив рукава, разгребаем авгиевы конюшни, доведенные до полного упадка нашими расточительными предками.

– Димитрий, хватит валяй, завтрак есть проспишь! – неожиданно раздался звонкий женский голос. Я вздрогнул и открыл глаза. Передо мной стояла Мари, та самая, которую я видел всего два раза в своей жизни. Девушка была одета в черную нацистскую форму. На погонах красовались вышитые золотом крест и две маленькие буквы СС. Она была свежа и удивительно хороша собой. Любоваться ею мне не мешала даже дикая головная боль и рвотные позывы.

– Доброе утро, как я здесь оказался? – пытался я собрать в кучу остатки памяти.

– О, мне все ясен. Алкоголизм прижиться в твой тела, – пожурила девушка, делая потише звук радиоприемника. – Хорошо, что я успеть добраться в деревня староверов так скоро. Иначе спасать тебя было бы поздно, упился бы до смерть.

Я обратил внимание, что она произносила слова, словно отдавая приказы – сухо, чётко и тоном, не терпящим возражений. Но спорить с ней и не хотелось.

– Встаю… О-о-о, моя голова, – придерживал я свой «кочан» руками, пока приподнимался с кровати.

– На, пить, полегче будет! – протянула она граненый стакан, на треть заполненный прозрачной жидкостью.

– Что это? – спросил я недоверчиво.

– Не бойсь, травить пока не буду, – улыбнулась она голливудской улыбкой.

Пришлось выпить. Как ни странно, но это оказалась банальная водка, чуть теплая, но не противная. Сначала поплохело, и алкоголь чуть не вышел обратно. Потом, когда жар пробежал по пищеводу и достиг желудка, стало полегче. Вскоре блаженное тепло разлилось по телу. Голова почти перестала болеть. Я присел на край кровати и принялся бесцеремонно рассматривать свою спасительницу. Мари слегка смутилась.

– Ну хватит уж пялься. И так весь ночь, как голодный лев, меня терзать, – погрозила она пальчиком и залилась звонким смехом.

Я же, охмелев и чувствуя, что лев все еще немного голоден, обнял ее за талию и прижал к себе, уткнувшись щекой в упругое бедро. Шерсть форменной юбки забавно щекотала кожу.