Читать книгу: «ЭдЭм «До последнего вздоха»»

Где встреча – как искра,

а память – как свет.

Где был только взгляд…

и где больше их нет.

– Тесвира Садыгова

Глава 1: Стамбул. Начало

Стамбул. Январь. 1927 год.

Зимой, когда снег укрывал улицы мягким белым покрывалом, а звёзды на ночном небе мерцали особенно ярко, Эмилия часто находила себя у окна. Она стояла там подолгу, вглядываясь в молчаливую пустоту за стеклом, размышляя о жизни, которая ещё ждала её впереди.

Особенно в такие вечера Эмилия любила перебирать старые фотографии, расставленные на полках уютной гостиной. Белоснежный двухэтажный дом с высоким забором стоял в одном из тихих кварталов Галаты окружённый пышным садом, где в летние вечера доносился нежный аромат жасмина и шелест листьев. Дом был поглощён тишиной и покоем, словно сам был отражением её жизни – жизни, наполненной заботой и любовью единственного родного человека.

Её отец был для неё всем: и родителем, и другом, и единственным наставником. С самых первых дней они жили вдвоём, окружённые преданной тишиной дома и заботой немногих, но верных слуг. Их дом хранил память о той, кто покинула этот мир, едва успев подарить ему жизнь. Мать Эмилии, Сафие, ушла в день её рождения – как тихий шёпот, растворившийся в утренней заре. Каждое окно, каждая комната будто впитали её прощальный вздох, оставив после себя лишь тёплые обрывки чувств, которые Эмилия, не зная, как и почему, носила в сердце всю жизнь.

Но помимо их маленького мира существовал ещё один – мир тёти Фатимы. Женщины, что когда-то, поддавшись велению сердца, покинула родную землю, последовав за своим возлюбленным Османом, выйдя за него замуж.

Фатима вышла за него, едва ей исполнилось девятнадцать. Он был старше, сдержанный, говоривший на ломаном английском и носивший всегда идеально выглаженные костюмы.

Когда его назначили на должность при турецком консульстве в Лондоне, она не колебалась – собрала вещи и уехала с ним в Англию, оставив родной Стамбул позади.

Сначала он служил переводчиком, затем стал вице консулом. За двадцать с лишним лет, проведённых в Англии, их дом в Кройдоне стал словно отдельным островом между двух культур – турецкой и британской, строгой и свободной.

Фатима привыкла к английскому климату, к чаю в пять и к молчаливому взгляду мужа, возвращающегося вечером с очередной встречи в министерстве.

Отец часто рассказывал Эмилии о сестре – о её юной красоте, о храбрости, с которой та сделала свой выбор.

Годы шли. Фатима осталась в Англии, а родной дом стал для неё только воспоминанием. Иногда она навещала брата и племянницу, но никогда не оставалась надолго. После смерти Османа, вернуться назад она уже не решилась. Дом, где провела полжизни с любимым мужем, стал её тихой гаванью.

Фатима была женщиной редкой доброты и мудрости. Господь не послал ей детей, но она щедро дарила свою заботу всем, кто в ней нуждался. И сколько бы ни уговаривал её брат вернуться, Фатима каждый раз с лёгкой грустью отказывала.

Несмотря на то что в доме остались только Эмилия и её отец, его атмосфера не изменилась. Всё так же пахло свежими тортами, старыми книгами и домашним теплом. Марьям и Мустафа всегда были рядом, заботясь о порядке, а молоденькая Аслы своим весёлым характером наполняла дом лёгким смехом.

Галип бей, генерал, служивший ещё при Османской армии, всё ещё продолжал работу – теперь больше в кабинетах, чем на полях, но с тем же непреклонным взглядом и уважением в голосах младших. Его имя с почтением произносили среди офицеров, а шрамы той войны он носил не только на теле, но и в душе. Молчание отца говорило больше слов: в нём было обещание – быть рядом, защитить, понять. Для Эмилии он стал всем её миром – твёрдым, как скала, и в то же время бесконечно тёплым. Миром, в котором было спокойно. Миром, где любили по-настоящему.

И в этом доме, среди тишины и светлых воспоминаний, росла Эмилия – как нежный цветок, бережно согретый отцовской любовью.

Эмилия.

Имя, не совсем обычное для турчанки, словно лёгкое дыхание далёкой страны. Его выбрала ей тётя Фатима – по просьбе Галипа, который, уважая свою старшую сестру и зная её бездетную судьбу, пожелал отдать ей эту честь.

Фатима долго думала, какое имя подарить новорождённой племяннице, и в конце концов остановила свой выбор на имени, которое хранило в себе частицу её собственной жизни. Эмилия… Так звали её молодую подругу, англичанку, ставшую ей родной душой в те одинокие годы в чужой стране. Они делили радости и печали, мечты и страхи. Но судьба забрала Эмилию слишком рано, оставив Фатиму хранить её в сердце. И теперь, давая её имя маленькой девочке, она словно возвращала к жизни дорогую ей память.

Эмилия знала историю своего имени и гордилась им. Оно, как тонкая нить, связывало её с двумя мирами – турецким, где её корни, и английским, скрытым в тёплых рассказах тёти. Иногда, сидя у окна, она мечтала увидеть далёкие земли, о которых слышала с самого детства. Но эти мечты казались такими далёкими.

Она была особенной.

В свои восемнадцать лет она обладала той внутренней красотой, которая не требует громких слов. Её тёплые глаза и сдержанная, едва заметная улыбка создавали вокруг неё ауру спокойствия и уюта. Она казалась частью этого мира – частью музыки, света и тихих вечерних ветров.

С самого раннего детства Эмилия росла в доме, где ценили знание и утончённость. Уже в пять лет отец нанял для неё лучших преподавателей английского и французского, чтобы она не только говорила, но и мыслила широко, свободно, как люди большого мира. Учителя обучали её на дому, а Галип, затаив улыбку, смотрел, как дочь ловит слова с той же лёгкостью, с какой дышит. Словно язык был ей родной с самого рождения.

До первых школьных уроков, в Эмилии проявилось нечто большее – необъяснимое притяжение к музыке. Она задерживалась при каждом виде пианино, стоявшего в ресторане возле окна, когда посещала это место вместе с отцом, и тогда прикасалась к клавишам с удивительной осторожностью, будто чувствовала в них живую душу.

Галип заметил это . Он позвал соседа – тихого, добродушного учителя музыки, чтобы тот попробовал позаниматься с Эмилией. И с первого занятия стало ясно: девочка слышит музыку иначе. Она будто понимала язык звуков. Вскоре Галип купил для неё настоящее пианино и отвёл одну из комнат в доме под занятия музыкой.

В девять лет, по настоянию того самого учителя, Эмилия поступила в музыкальную школу. Он сказал Галипу:

«Ваша дочь не просто талантлива. Она рождена для этого. Не дайте ей потерять музыку».

Отец, не колеблясь, согласился. Эмилия начала посещать музыкальную школу дважды в неделю, при этом продолжая учёбу в обычной школе. Несмотря на юный возраст, она удивительно всё успевала – занятия, языки, музыку. В двенадцать лет, осознав, что французский её больше не трогает, она отказалась от него, но продолжила совершенствовать английский – и с любовью, и с лёгкостью.

А с первых дней музыкальной школы, рядом с ней оказалась девочка по имени Зейнеп – соседка, скромная и добрая, которую привел к музыке тот же учитель. Зейнеп играла на скрипке, и их дружба зазвучала, как дуэт: разная по характеру музыка, но единая душа. Они ходили в школу вместе, делились мыслями, играли дуэты, и спустя годы Зейнеп стала почти родной.

В шестнадцать она окончила школу с хорошим аттестатом , а в семнадцать лет Эмилия закончила музыкальную школу и поступила в консерваторию – осознанно и с твёрдым желанием. Она мечтала получить настоящий диплом, который позволил бы ей и преподавать, и играть на сценах, где звучит не просто музыка, а мечты.

Быть единственной дочерью Галипа наложило на неё особенный отпечаток. Она выросла в любви и заботе, в уверенности, что всегда любима и всегда желанна. Иногда это рождало в ней чрезмерную уверенность, но никогда – гордыню. Она умела слушать, уважать и быть твёрдой, когда это было необходимо.

Тем не менее, за внешним спокойствием скрывалась трепетная душа. Эмилия мечтала о настоящей любви – не показной, не продиктованной долгом, а чистой и искренней, той, что заглядывает в самую суть сердца. Её мир был прост: книги, музыка, вечера, проведённые с отцом у камина. И в этом маленьком, тихом мире она была по-настоящему счастлива. Пока однажды всё не изменилось.

Глава 2: Встреча

Утреннее солнце мягко скользило по снегу, оставляя золотистые полосы на белоснежной улице. Прохлада зимнего утра пронизывала воздух, и звук шагов по свежему снегу отдавался глухо и приглушённо. Эмилия шла рядом с подругой Зейнеп, их дыхание поднималось лёгкими облачками пара и быстро растворялось в холодном воздухе.

Зейнеп была самой близкой подругой Эмилии, почти её ровесницей. Светло-русые волосы обрамляли её светлое лицо, а яркие голубые глаза казались особенно выразительными на фоне зимнего утра. Несмотря на мягкую внешность, Зейнеп обладала внутренней силой – решительная, смелая, всегда готовая встать на защиту своих убеждений. Её уверенность вдохновляла Эмилию, и рядом с ней та чувствовала себя сильнее.

Консерватория музыки была уже близко. Её тёплые двери манили обещанием уюта, но в этом утре витало нечто странное, неуловимое – что-то, что вот-вот должно было изменить ход событий. Эмилия и Зейнеп, смеясь и оживлённо разговаривая, пересекали двор перед зданием. В какой-то момент, не заметив этого, Эмилия выронила одну из своих перчаток.

Мимо проходящий молодой человек мгновенно обратил на это внимание. Подняв перчатку, он поспешил за девушками.

Он ,почти догоняя их, с лёгкой вежливой улыбкой:

– Миледи! Постойте!

Эмилия и Зейнеп остановились и обернулись на голос.

И в этот миг ,Эмилия и он , встретились взглядами .

Он увидел её – хрупкую фигурку на фоне серого зимнего утра. Тёмные волосы спадали на плечи, создавая резкий контраст с нежной кожей. Лёгкий румянец от холода только подчёркивал её юность и красоту. Её нос был аккуратным , прямым, с тонким изгибом .Его зацепили её глаза, глубокие, тёплые, словно покрытые бархатной дымкой. Она была прекрасна.

В её облике было что-то одновременно сдержанное и свободное. Простое тёплое пальто тёмно синего цвета , шарф, обёрнутый вокруг шеи, и маленькая аккуратная шляпка с узкой лентой сочетались с цветом пальто – каждый штрих придавал ей утончённость. В стране, где большинство девушек прикрывали голову платками, Эмилия выделялась. Смелая, независимая, она сразу притягивала взгляд.

Он почувствовал, что перед ним не просто красивая девушка. В ней сочетались восточная мягкость и европейская утончённость. Эта особенная грация, этот дух свободы – всё в ней завораживало.

Мужчина , протянув перчатку с лёгкой улыбкой сказал:

– Простите, кажется, вы уронили это. – Его голос был мягким, почти незаметным, но в нём звучала искренняя забота.

Эмилия взглянула на него и на мгновение растерялась. Его зелёные глаза, тёплый голос, вежливость – всё было неожиданно и странно волнительно.

Его акцент выдал его сразу. Эмилия сразу поняла – он иностранец. Высокий, стройный, с утончёнными чертами лица, прямой нос , и с выраженными скулами ,он казался чужим в этом зимнем, прохладном утре. Его тёмно-русые волосы, слегка волнистые, были словно растрёпаны холодным ветром.

Но больше всего её поразили его глаза – изумрудно-зелёные, яркие даже в серости пасмурного дня. Он смотрел на неё настойчиво, но в этом взгляде было тепло, словно он пытался разглядеть в ней что-то, что сам ещё не мог понять.

Его одежда говорила о многом: тёмное пальто, аккуратные перчатки, элегантно повязанный шарф – всё в нём выдавало англичанина. И несмотря на холод, в его облике была какая-то спокойная уверенность.

Эмилия, вежливо, но с лёгкой настороженностью, опустила глаза,– О, спасибо… – её голос был тихим, почти смущённым. – Я даже не заметила.

Она аккуратно взяла перчатку из его рук, избегая долгого взгляда. Он заметив её лёгкое смущение и, чтобы разрядить обстановку, тепло улыбнулся.

– Не за что. Хорошо, что успел догнать вас, – он взглянул на перчатку в её руке с юмором. – Иначе бедная перчатка осталась бы совсем одинокой.

Эмилия едва улыбается, уловив в его словах лёгкую шутку.

– Думаю, она была бы вам благодарна, если бы могла.

Он радуясь её ответу ,с лёгким облегчением в голосе сказал:

– Надеюсь я заслужил её благодарность.

Всё это время Зейнеп, наблюдала за ними с нескрываемым интересом.

Эмилия, почти шепотом:

– Ещё раз спасибо, – её голос был тёплым, но слегка дрожащим, как будто она не могла подобрать слов.

Он замечает её неловкость. Ему хочется продолжить разговор, но он понимает, что слишком настойчивость может её только оттолкнуть.

– Вы… учитесь здесь? – его голос стал чуть более напряжённым, как будто он пытался найти правильные слова.

Эмилия, отступив назад,

– Спасибо за перчатку, – её голос был тихим, почти твёрдым . – Ещё раз.

Она делает шаг прочь. Он мгновение колеблется, но затем не выдерживает.

– Тогда позвольте хотя бы узнать ваше имя, – его взгляд стал мягче, чуть настороженный, как будто он не хотел навязываться. – Чтобы я знал, кому оказал свою маленькую помощь.

Иностранец, вдруг осознав, что не представился первым, на мгновение замолчал, словно обдумывая свои слова,

– Простите за столь очевидное упущение, – произнёс он с лёгким поклоном головы. – Я Эдвард.

Эмилия резко поднимает на него глаза. В её голосе слышится холод, которого она не хотела , сдержанно , словно не видя смысла в разговоре,

– Это не имеет значения.

На мгновение в его взгляде промелькнула лёгкая обида, но он тут же спрятал её.

Зейнеп, наблюдая за происходящим, решает вмешаться,с игривой улыбкой .

– Эмилия, мы опаздываем! – её голос был полон весёлого предостережения.

Когда Зейнеп, нарочно произнесла имя Эмилии, воздух между ними как будто сразу стал напряжённым. Эмилия резко обернулась, её взгляд, словно молния, пронзил подругу. В её глазах читалась недовольство , а вопрос, который не успел сорваться с губ, был ясным – «Почему ты сказала моё имя?» Тонкое раздражение отражалось в каждом её движении, как будто она не понимала, зачем всё это было нужно.

Эдвард почувствовал, как его сердце на мгновение замерло, и взгляд Эмилии был для него, как гром среди ясного неба. Он мгновенно осознал: произнесённое имя задело её. Его лицо невольно омрачилось, и ему показалось, что он был немного настойчивым.Он не знал точно, что именно вызвало такую реакцию, но что-то в этом взгляде, полном недовольства, заставило его почувствовать лёгкую обиду.

Однако, сдержав порыв, он выдохнул и постарался не выдать своего внутреннего смущения. Лёгкая усмешка скользнула по его губам, и он опустил взгляд, как будто стараясь унять свои мысли.

– Простите, – сказал он тихо, но с лёгким оттенком сожаления. – Наверное, я…немного пересёк границу .

Он сделал паузу, давая себе время собраться, и затем добавил:

– Если мне суждено было бы узнать ваше имя, я хотел бы услышать его из ваших собственных уст.

Эмилия вздрагивает от его слов, но ничего не отвечает. Отвернувшись, она быстро идёт прочь.

Эдвард остался стоять, глядя ей вслед. Его сердце странно сжалось.

Ветер трепал его волосы, принося запах снега.

Он улыбнулся про себя, ощущая, как лёгкое, почти незаметное тепло разливается по его телу, несмотря на всю предшествующую напряжённость. Он взглянул на исчезающую фигуру девушки , и её имя, произнесённое так, как будто оно само по себе несло в себе обещание, как будто эта встреча была лишь началом чего-то большего.

– Эмилия, – сказал он тихо, его голос был лёгким, почти невесомым, как усмешка на его губах. – Думаю, мы ещё встретимся.

Он произнёс эти слова так, как если бы они были не просто предсказанием, а какой-то неизбежной истиной. В их звучании было что-то туманное и загадочное, как будто между ними проскользнула некая невидимая нить, и он был уверен, что это не последний их разговор.

Коридоры консерватории встретили их гулкими отголосками шагов. Тишина обволакивала, как густой туман, и лишь редкие голоса студентов, доносившиеся из дальних аудиторий, нарушали это спокойствие. Эмилия молча поднималась по мраморным ступеням, сжимая в руках перчатку так, что её пальцы побелели. Зейнеп шла рядом, время от времени бросая на подругу осторожные взгляды.

Эмилия резко остановилась, обернулась и, вскинув подбородок, посмотрела на Зейнеп:

– Зачем ты это сделала?

Зейнеп едва заметно вздрогнула, но тут же выпрямилась, надев на лицо привычную маску спокойствия:

– О чём ты?

– Ты знаешь, о чём я, – Эмилия сжала перчатку ещё сильнее, её глаза полыхнули гневом. – Почему ты сказала ему моё имя?

Зейнеп на мгновение опустила взгляд, будто подбирая слова, и, наконец, тихо произнесла:

– Это… это вышло случайно. Я просто хотела позвать тебя. Увести от него подальше…

Эмилия сжала губы, не ответив, и продолжила подниматься по лестнице. Зейнеп поспешила за ней, поддерживая подол длинной юбки. Они шли молча, пока Зейнеп не нарушила тишину мягким, почти шепчущим голосом:

– Ты видела его акцент? – прошептала она, словно боялась, что кто-то услышит. – Он иностранец.

Эмилия резко остановилась, удивлённо приподняв бровь:

– И что с того? – в её голосе прозвучало больше вызова, чем ожидала сама Зейнеп.

Зейнеп лишь пожала плечами, всё так же хитро улыбаясь:

– Ничего… Просто это делает его… интересным.

Эмилия хмыкнула и продолжила подниматься по лестнице, не оборачиваясь:

– Я бы не стала на твоём месте искать интерес в пустом любопытстве.

– Кажется, ты ему понравилась… этому иностранцу.

Эмилия остановилась на мгновение, затем закатила глаза и тряхнула головой:

– Не неси бред.

Зейнеп поправляя выбившуюся из косы прядь:

– Ну-ну… – её голос прозвучал мягко, но с намёком на скрытое знание.

Они прошли по длинному коридору, стены которого украшали старинные портреты композиторов. Зейнеп, поправив шёлковый платок на плечах, покачала головой и вздохнула:

– Бедный иностранец… – с лёгкой усмешкой произнесла она. – Ты обрушила все его надежды на знакомство. Он ведь всего-то хотел узнать твоё имя. Ну, ты могла ему сказать… Что в этом такого?

Эмилия на мгновение остановилась, оглянулась на Зейнеп и прищурилась:

– Это было бы неправильным.

– Неправильным? – переспросила Зейнеп.

Эмилия кивнула, её взгляд стал твёрдым и непоколебимым:

– Неправильным, потому что некоторые двери лучше держать закрытыми.

Зейнеп, не отрываясь от неё, мягко произнесла , как бы убаюкивая свою подругу:

– Иногда… немного неправильного делает жизнь интереснее, разве нет?

Эмилия промолчала, но в её мыслях снова всплыли изумрудные глаза и тёплая улыбка Эдварда. Почему её это так тревожило?

Ранним вечером , Эмилия сидела в своей комнате, погружённая в свою обычную вечернюю рутину – она записывала события прошедшего дня в дневник. Лист бумаги перед ней был почти пуст, лишь несколько строк, написанных ровным почерком. В тишине вечернего дома она сосредоточенно обводила строки, будто надеясь найти в этих словах утешение или ответы на свои вопросы.

Но вдруг её мысли на мгновение замедлились. Образ его возник в её голове – его взгляд, глубокий и напряжённый, как будто пронзающий её до самой сути. Она почувствовала, как её сердце едва не замерло. Она даже на секунду застыла, ловя в памяти цвет его глаз – изумрудный,почти туманный, но с каким-то непередаваемым блеском, который невозможно было забыть.

Скоро её взгляд, словно отгораживаясь от этих мыслей, скользнул по столу, остановившийся на перчатках, лежащих среди книг. Коричневые перчатки, аккуратно сложенные, казалось, хранили в себе всё, что осталось от той встречи. Эмилия не могла не заметить, как её руки сами потянулись к ним, как будто следуя неосознанной необходимости.

В руках она сжала их, будто пытаясь вернуть себе тот момент, когда их взгляды встретились, когда её мир на мгновение изменился. Но перчатки не могли вернуть то ощущение, которое оставил в её душе его взгляд. Слишком много вопросов, слишком много недосказанного. Эмилия тихо вздохнула и снова вернула перчатки на стол. Она не знала, что делать с тем, что зародилось в её сердце, но знала одно – оно не отпускало её.

Внутри неё не было ни ясности, ни спокойствия, только ощущение чего-то важного, что никак не укладывалось в её мысли.В этот момент что-то внутри неё шептало, что она должна записать всё, что случилось, и, возможно, это поможет ей найти хоть какую-то уверенность.

Она вновь взяла в руки перо и погладила его пальцами, как бы готовясь к чему-то важному. Тонкие слова начали медленно ложиться на страницы дневника, как будто её собственные мысли всё-таки нашли выход.

Каждое слово словно отзывалось в её душе, и, несмотря на сопротивление, она продолжала, невольно погружаясь в тот момент снова. “Он спросил моё имя, а я не знала, что ответить… или, может быть, просто не хотела.”

Эмилия замедлила движение пера, обдумывая, как описать тот взгляд. Сложно было выразить, что именно в нём было таким странным и волнующим. Она написала: “Его глаза… такие глубокие, что мне показалось, будто они видят меня насквозь. И я не знала, что с этим делать.”

Её пальцы слегка дрожали, и она взглянула на строки, написанные так быстро, что буквы были слегка неаккуратными. Но это было неважно – важно было, что она записала своё собственное чувство, ту смесь раздражения и странного притяжения, которую она до конца не понимала.

Эмилия вздохнула, положив перо, и несколько секунд смотрела на написанное. Она решила, что, возможно, это было нужно не только для неё, но и для того, чтобы попытаться понять себя. И, возможно, когда-нибудь она сможет прочитать эти строки и понять, почему этот человек оставил такой след в её жизни.

Многие пытались завоевать сердце Эмилии. Кто-то словами, кто-то поступками, кто-то лишь взглядом – все по-своему старались быть замеченными. Но всё было напрасно. Ни один из них не смог пробудить в ней и малейшего отклика. Её сердце оставалось закрытым – не из гордости, а потому что никто не зацепил его по-настоящему.

Так было до того самого этого дня, когда она впервые увидела Эдварда.

Она и сама не поняла, что именно в нём её тронуло. Быть может, голос. Или взгляд. Или то, как он смотрел. Но что-то в этом иностранце прочно осело внутри – словно забытая нота, неожиданно прозвучавшая в знакомой мелодии.

Впервые Эмилия почувствовала – кто-то задел её за живое.

В тот же вечер Эдвард уютно расположился в своём номере на втором этаже Пера Паласа – отеля с историей, где каждый коридор хранил тени ушедших эпох. Из широкого окна открывался живой пейзаж Стамбула, с мерцающими огнями и звуками проезжающих карет. Дневная суета понемногу стихала, оставляя за окном лишь мерный шум редких прохожих и дальний лай собак. На столе перед ним лежали бумаги – счета, контракты, письма от отца. Но его взгляд блуждал в стороне, не задерживаясь ни на одном документе.

Эдвард Баркли— двадцатипятилетний англичанин, наследник торгового дела. Его отец, сэр Роберт Баркли, – влиятельный предприниматель, владеющий торговой компаний, занимающихся экспортом и импортом товаров по всему миру. С детства Эдварда готовили к тому, что он продолжит дело семьи.

Образование Эдварда было тщательным и продуманным. Он изучал экономику, управление и языки в Кембридже, хотя порой ему хотелось заняться чем-то менее прагматичным. Но он знал, что его будущее уже предрешено. И всё же, несмотря на привилегированную жизнь, Эдвард всегда стремился выйти за пределы знакомого ему мира.

Строгий и требовательный отец вырастил его так, чтобы он думал о деле прежде всего. Но сам Эдвард отличался от своего родителя. Он был мягче, более открытым и любопытным к миру. За фасадом уверенности скрывалась душа, жаждущая открытий и новых впечатлений.

Сэр Роберт отправил сына в Стамбул с конкретной целью – наладить партнёрские связи с местными купцами, договориться о поставках и заключить выгодные сделки. Это была важная миссия, своего рода проверка, сможет ли Эдвард справляться с ответственностью и вести дела самостоятельно.

Эдвард понимал, что успех поездки определит, насколько серьёзно отец будет воспринимать его как будущего наследника бизнеса. Но, кроме того, его манила сама возможность оказаться в совершенно ином мире – городе, который объединяет Восток и Запад.

Его турецкий язык был не идеален, но он старался говорить чётко, иногда делая ошибки, которые вызывали улыбку у местных. Он записывал новые слова и выражения в блокнот, стараясь учиться на ходу.

Эдвард был молодым человеком с живым умом и лёгким чувством юмора. Он умел находить подход к людям, пусть даже и не всегда соблюдая строгий этикет, который так ценил его отец.

И пусть его пребывание в Стамбуле официально связано с деловыми поручениями, он искал в этом путешествии нечто большее – возможно, самопознание или хотя бы небольшую передышку от давящей серьёзности лондонской жизни.

Он снял пиджак и расслабленно откинулся на спинку кресла, устремив взгляд в потолок. День был насыщенным – несколько встреч с купцами, обсуждения маршрутов поставок. Всё прошло достаточно успешно, и отец, вероятно, одобрил бы его старания.

Но вместо удовлетворения от хорошо проделанной работы в сознании Эдварда вновь и вновь всплывало лицо девушки, которую он встретил возле музыкальной консерватории .

Её имя он услышал совершенно случайно – от той самой подруги, что смотрела на него с подозрением и насмешкой. Но его больше заинтересовала реакция самой Эмилии. Как она раздражённо бросила взгляд на подругу, словно та нарушила её тщательно возведённые границы.

Эмилия. Имя её звучало почти по-английски. Странное совпадение. Интересное совпадение.

Она была красива, и это Эдвард признал сразу. Но дело было не только в её внешности. В её взгляде, в манере говорить – даже в том, как она избегала встречаться с ним глазами – было что-то такое, что не давало ему покоя.

Эдвард раздражённо пробормотал – Чёрт возьми… Сколько же можно думать об одном и том же?

Он поднялся и прошёлся по комнате. Всё выглядело как обычно – роскошная мебель, шкаф, светильник. Но внутри всё будто изменилось.

“Кажется, я окончательно схожу с ума…”

Он опустился на кровать, провёл рукой по лицу.

Почему он так зацепился за эту встречу? Просто случайная девушка. Девушка, с которой ему и не следовало бы даже разговаривать. Отец бы точно не одобрил подобной несдержанности.

Но воспоминания о её взгляде, насторожённом и одновременно любопытном, не отпускали его.

Он взял в руки карандаш и начал бессмысленно чертить узоры на краю одного из отцовских контрактов, надеясь отвлечься. Но перед внутренним взором вновь и вновь всплывало её лицо.

Эдвард мысленно усмехнулся – Ну что ж… – сказал он, ощущая странное волнение, – похоже, придётся искать предлоги, чтобы снова увидеть её.

Он знал, где её искать – В консерватории – с которой они столкнулись в тот день. Он был уверен: она либо играет на каком-то инструменте, либо поёт. И это казалось ему совершенно естественным для такой утончённой девушки. Консерватория находилась совсем близка к его гостинице .

На следующий день Эдвард направился туда, стараясь не выдать своего волнения. Он прогуливался рядом, делая вид, что просто интересуется зданием и его архитектурой. Но его взгляд постоянно скользил по входу, выискивая её среди выходящих учеников.

Но она так и не появилась в тот день.

“Может, её уроки проходят в другие дни?” – размышлял он, чувствуя нарастающее разочарование.

Эдвард вернулся на следующий день. И на следующий. Но её не было. Всё повторялось: короткие прогулки мимо здания, ожидание, напряжённое всматривание в лица – и неизменное разочарование.

“Может быть, она вовсе не обучается тут? Или я что-то упустил?”

Он чувствовал себя смешным и наивным. Настойчивость, с которой он искал её, не была ему свойственна. Но что-то в ней привлекло его так сильно, что остановиться он уже не мог.

“Я увижу её снова. Должен.”

Глава 3: Озеро

Эдвард привык вставать рано. С первых дней пребывания в Стамбуле он не изменял привычке начинать утро с прогулок. Не только ради здоровья – отец постоянно напоминал о необходимости держать себя в форме, – но и ради того, чтобы увидеть город собственными глазами.

Стамбул впечатлял его. Пёстрая смесь культур, языков и обычаев. В одном квартале можно было услышать мелодичный персидский говор, в другом – турецкие торговцы зазывали покупателей, а где-то на площади путешественники из Европы обсуждали свои дела. Эдвард любил наблюдать за этим хаосом.

Но в тот день он захотел уйти подальше от городского шума. Утренний воздух был холодным и звенящим, ароматы моря и пряностей, витавшие в узких улочках, постепенно уступали место морозной тишине и запаху снега, как только он оказывался у окраинных аллей, где деревья стояли обнажёнными, укутанными лёгким инеем.

Он решил пройти туда, где ещё не бывал. На этот раз его путь привёл к небольшому озеру, затянутому тонким льдом и укрытому среди голых деревьев. Место казалось удивительно спокойным, будто замерло во времени, отрезанное от городской суеты хрустальной тишиной зимы.

Эдвард остановился, глубоко вдохнул и усмехнулся.

– Вот это красота , – пробормотал он, чувствуя, как с каждым шагом вокруг становилось всё тише.

Он шёл вдоль берега, наслаждаясь видом спокойной замёрзшей воды, которая отражала сероватое зимнее небо. Вдалеке слышались голоса редких гуляющих, но они не мешали ему наслаждаться тишиной.

Он продолжал прогулку, когда заметил её.

Эмилия.

Он сидела на старой деревянной лавочке возле озера, укутанная в тёплый шерстяной шарф. Несмотря на зиму, её руки уверенно держали книгу, и она была так погружена в чтение, что едва замечала холод. Падающий снег мягко укрывал землю и деревья вокруг, придавая всему пейзажу тихую, умиротворённую красоту.

Эдвард заметил её издалека. Англичанин, увидев девушку, словно позабыл обо всём на свете. Одинокая фигура посреди безмолвного зимнего пейзажа казалась ему одновременно прекрасной и загадочной. Он сразу узнал ту незнакомку, которую так сильно искал.

Подходя осторожно, чтобы не напугать её, он всё же выдал себя – сухой хруст снега под ногами прозвучал слишком отчётливо.

Когда её взгляд случайно поднялся от книги, Эмилия едва заметно вздрогнула. Перед ней стоял он – тот самый незнакомец с живыми, ясными глазами, которые не уходили из её памяти с того самого дня. Она не надеялась увидеть его снова… и всё же, где-то глубоко внутри, эта мысль теплилась, как робкий огонёк в зимней стуже. В груди словно что-то сжалось от волнения; щёки предательски вспыхнули лёгким румянцем. На мгновение она растерялась, не веря своим глазам, будто сама реальность позволила её тайной надежде осуществиться.

– Не верю глазам – произнёс он, мягко улыбаясь.