Читать книгу: «Дикий друг отца», страница 2

4

У дома все еще стоял он – его мотоцикл. Шикарный, черный, словно ночной зверь, припаркованный в ожидании хозяина.

– Мы что, поедем на твоем байке? – я сразу же в ужасе представила, как буду на него садиться в своей юбке, а потом возле универа – слезать, и мне стало дурно.

Лицо Чернова исказилось гримасой, в которой смешались ужас и отвращение. Это было похоже на то, как если бы я предложила ему выпить яд, или, что еще хуже, осквернить его храм.

– Нет, – отрезал он, все еще хмурясь, в черных глазах – священный ужас. – Я поеду на байке, а ты – с водителем.

Тут же из-за угла вывернула машина отца, за рулем его личный водила – Петенька. О, терпеть его не могу! Сальные шуточки и вечно потные подмышки – как папа его выносит?

– Ну, не-е-ет! – закатила я глаза, а Чернов открыл мне пассажирскую дверь и жестом пригласил садиться.

Проходя мимо, я бросила на телохранителя обиженный взгляд. Он же не удостоил меня вниманием, лишь лениво и устало осматривал окрестности. Как будто лысые, еще не распустившиеся деревья были ему интереснее, чем красивая девушка!

♥. ♥. ♥.

Солнце ослепляло, когда я выпорхнула из машины, стремясь как можно скорее покинуть салон авто.

Байк Чернова затормозил у тротуара. Звук его мотора, казалось, заставил головы всех вокруг обернуться в его сторону.

Сам водитель, как всегда, был непроницаем: черная кожанка, скрещенные на груди руки. Стоял, возвышаясь над остальными студентами, словно каменная статуя.

Я старалась меньше смотреть в его сторону (хотя это трудно, поверьте!) и пошла к входу в университет. Чернов остался стоять у мотоцикла, наблюдая за мной и его присутствие ощущалось в воздухе.

В универе стало как-то не по себе. Будто я вышла на сцену под прожекторы, но вместо аплодисментов слышала лишь тихий гул.

Студенты, проходившие мимо, бросали на меня взгляды, полные… чего? Не сочувствия, точно. Скорее, насмешки и осуждения. Они перешептывались, тыкали пальцами, некоторые даже отворачивались, качая головой.

Я чувствовала, как краска заливает щеки. Что происходит? Неужели у меня что-то не так с одеждой? Или, может, на лице размазалась тушь? Лихорадочно проверила лицо используя фронталку, но все было в порядке.

В аудитории стало еще хуже. Казалось, будто все взгляды прикованы ко мне.

Я села на свое обычное место у окна, пытаясь не обращать внимания на перешептывания. Чувствовала себя словно зверь в клетке, выставленный на всеобщее обозрение.

Что происходит? Неужели все дело во вчерашнем скандале? Но откуда тогда эти взгляды, как будто это Я затащила в постель парня своей лучшей подруги, предав ее?

Ответа не было, только давящее ощущение неловкости и непонимания.

Еще и пара у идиотского препода по этике – Рыков этот, мать его! Молодой красивый мужик, все девочки от него до мокрых трусов в восторге, а он – зверюга редкостный! Никаких телефонов на парах, никаких перешептываний, повернешь головой не в ту сторону – сразу заметит и прилюдно отчитает, у него даже чихнуть на паре страшно. Какой тут спросить у кого-нибудь что происходит?

Моя соседка по парте – тихоня и редкостная заучка – Юлька Ковалева впервые подала признаки социализации и осторожно протянула мне какой-то клочок бумаги. Я аккуратно его подцепила и долго держала на парте под ладонью.

В тишине аудитории, нарушаемой лишь размеренным голосом Константина Алексеевича, мой бешеный пульс оглушал, перекрывая его монотонную лекцию.

Наконец, я улучила момент и развернула записку. Почерк был не Юлькин, она пишет намного аккуратней. Это скорей всего кто-то из одногруппников.

“Мне как раз нужна щель побольше, у меня тоже тоПолиных размеров, набери состыкуемся! Если ты понимаешь, о чем я”

И ниже телефон.

Что, блин, происходит?!

Внезапно, чья-то рука шлепнула по парте, зацепив записку. Я не успела среагировать, как она оказалась у преподавателя. Когда он прочитал ее, его брови изумленно приподнялись. Он молча достал телефон из кармана и набрал номер. С задних рядов раздался тихий звонок

Константин Алексеевич в одно мгновение разыскал автора записки и громко рыкнул:

– Спицын, пошел вон отсюда! – строго рявкнул препод. – Увидимся на зачете. И спойлер – с первого раза ты не сдашь!

Потом он перевел взгляд на меня и поджал губы, наверняка думал какое и мне наказание придумать за то, что отвлекаюсь на записки во время лекции.

– Думаю, вам стоит выйти привести себя в порядок, Тополева, – нетерпеливо бросил препод и вернулся к своему месту с запиской смятой в руке.

По рядам уже прошлись смешки и я не стала заставлять Рыкова повторять дважды, собрала свое барахло и выскочила из аудитории.

В коридоре, лениво прислонившись плечом к подоконнику, стоял мой телохранитель. Одному Богу известно как ему удалось пройти через охрану в виде Зины Петровны! Цербер редкостный!

Мой защитник что-то сосредоточенно и хмуро изучал в своем телефоне. Заметив меня, он сразу выпрямился.

Первым желанием было подойти к нему и поплакаться (хотя понятия не имею, откуда такой порыв), а потом потребовать возмездия. Я хотела, чтобы он взял и скрутил обидчика, как вчера моего бывшего, и заставил страдать.

И, сюрприз-сюрприз, когда я обернулась, то увидела Спицына, который смеялся, разговаривая по телефону. Хотя его исключили с занятий по этике до самого зачета, он, казалось, был совершенно не расстроен.

Собрав всю свою злость в кулак, я подбежала к нему, словно вихрь, развернула к себе и ударила кулаком в лицо.

– Эй, ты чо вообще звезданулась, Тополева?! – взревел Спицын и…

… коснулся моего плеча.

Я даже не успела моргнуть. Все вокруг взорвалось в какофонии движения и боли.

Доли секунды – я видела лишь размытую тень атаки. Спицын даже не успел понять, что происходит, как Чернов уже скрутил его в неестественной позе, прижимая к полу. Хруст, приглушенный стон боли… все произошло так быстро и жестоко, что мой разум отказывался это принимать.

Я стояла, словно парализованная, наблюдая за этой сценой насилия с ужасом и недоумением.

Чернов отпустил парня только тогда, когда тот перестал сопротивляться, оставив его лежать на полу, тяжело дыша.

Парень с трудом поднялся на ноги и смог убежать, скорее всего, благодаря адреналину, страху и состоянию аффекта.

Мой защитник повернулся ко мне, и его лицо вновь стало непроницаемым.

– Все в порядке? – спросил он, как будто ничего не произошло.

Я смогла лишь кивнуть, не в силах произнести ни слова. Вопрос был риторическим. Ничего уже не было в порядке. Он, что? Реально готов любого, кто меня коснется нейтрализовать самым жестоким образом?

– Ты в курсе за что ты его скрутил?

– Сопляк не был в списке людей, которых можно подпускать к тебе, – не предположил, а констатировал он.

– Но… реально, я же не могу предвидеть кому придет в голову дотронуться до меня, ты же не можешь калечить всех!

Хотя, этого индивида – можно, и не раз, я только кайфанула.

– Тогда, тебе следует хорошенько подумать над своим списком

Он это сейчас серьезно?

Мы покинули здание университета и направились в сторону центральной аллеи, которая проходит рядом с дорогой. Вдохнув полной грудью, я почувствовал, как мысли стали более ясными.

– На паре, я так понимаю, ты больше появляться не хочешь, – лениво с неохотой бросил Чернов, достав из кармана влажные антибактериальные салфетки и вытирая руки.

Он это серьезно? Человек прошел тяжелейшую спец подготовку, воевал на войне, и теперь боиться… микробов?

Я даже не знала плакать или смеяться.

– И, да, займись фото своих шмоток в сети, заебали ваши детские разборки! Невозможно сосредоточиться на главном.

– Какое фото? – я поспешно достала телефон и, открыв его, была в шоке.

Множество пропущенных сообщений, комментариев и репостов. Казалось, весь университетский мир сосредоточился на мне одной.

Я открыла первую фотку, на которой были реально мои вещи, сложенные в стопки на постели в комнате в общежитии. А среди вещей огромный, силиконовый член с линейкой рядом, чтобы можно было оценить размеры, наручники, смазка, плетка и даже здоровенные анальные бусы. Я не сразу поняла, что это были они – настолько большими они были…

Конечно, я сразу узнала свои вещи и свою комнату. «Его силиконовое величество» с прорисованными венами и даже яйцами, как положено. Это был подарок-прикол от моих подружек и Насти на день рождения. Мы долго смеялись над ним, а потом я забыла о нем и сложила в шкаф вместе с другими вещами.

Но Настеньке не спалось вчера. Она даже заморочилась и добавила других атрибутов. Не моих. Даже знать не хочу чьих. (Хотя, надеюсь, что Амирова!)

Решила хайпануть и заставить всех забыть о вчерашнем инциденте, выставив шлюхой меня, а не себя, конечно же!

– Вот же, сука! – прошипела я, понимая, что мы с Черновым не тому наваляли сегодня.

Еще и подписала:

“Кто может конкурировать с 27см Тополем и этой обоймой? Пацаны, у вас нет шансов!”

Под фото было столько мерзких комментариев, что мне стало дурно.

Мой желудок скрутило от отвращения и бессилия. Что делать? Как остановить это безумие?

Я инстинктивно обернулась к моему телохранителю. Его каменное лицо, казалось, не выражало ничего, кроме профессиональной отстраненности. В его глазах мелькнула тень понимания, но он тут же отвернулся.

– Ты же можешь что-то сделать? – прошептала я, надеясь на его помощь.

Он покачал головой, не сводя глаз с окружающей обстановки.

– Моя задача – твоя безопасность. Репутационные вопросы не в моей компетенции.

Я хотела возмутиться.

Репутация?

Да сейчас это важнее всего!

Мне еще пять лет здесь учиться, каждый взгляд, каждое слово будет иметь значение!

Но не успела я открыть рот, как Чернов вдруг напрягся. Его ноздри расширились, он словно принюхивался к воздуху, как собака.

Что-то изменилось. Напряжение висело в атмосфере, как перед грозой.

И тут раздались выстрелы.

Я даже не сразу поняла, что это было. Звуки были резкими, оглушительными, неестественными.

Чернов отреагировал мгновенно. Он схватил меня и повалил на землю, накрыв своим телом.

5

Мир перевернулся, оглушительно и жестоко.

Только что я волновалась о какой-то нелепой репутации в университете, о том, что подумают обо мне однокурсники, о разборках и мести бывшей подруге и бывшему парню.

Какая же это херня, какая же мелочь, когда секунду назад в меня летела пуля.

Выстрел, резкий толчок, и я лежу на земле, придавленная весом Чернова.

Его тело закрыло меня от опасности, стало щитом. Сверху сыпалась какая-то крошка, пыль, может, щебенка от колес быстро отъехавшего авто.

Дышать трудно, в ушах звенело.

Страх парализовал. Я видела все, как в кино, наверное, видят люди, когда в них стреляют.

Только это не кино, это моя жизнь, и она чуть не оборвалась.

Папа был прав. Он был прав, когда говорил, что мне нужна охрана. А я не восприняла его приказ всерьез. И вот, пожалуйста.

Чернов что-то говорил, голос хриплый, напряженный, но я слышала его будто через толщу воды.

Он быстро осмотрел меня, ощупал.

– Ты цела? Ранена?

Я не могла ответить, только кивнула, ком в горле не дал вымолвить ни слова.

Если бы не он, я бы сейчас лежала мертвая. Эта мысль пронзила меня ледяным ужасом.

Я смотрела смерти в лицо, и теперь, вжимаясь в землю под защитой Чернова, понимала, как сильно хочу жить. И как многим я обязана этому не многословному, странному человеку, который спас мне жизнь.

Мой спаситель помог мне подняться, его хватка была сильной и уверенной.

Его взгляд проводил удаляющуюся машину, словно хищник, вычисляющий траекторию добычи.

Не говоря ни слова, он быстро накинул мне на плечи свою куртку, пахнущую кожей и какой-то неуловимой мужественностью.

Движения его были стремительными, он подтолкнул меня к черному мотоциклу, стоявшему чуть поодаль. В руках у него мгновенно оказался шлем, который он ловко натянул мне на голову. Сам он вскочил на сиденье, и жестом приказал мне сесть сзади.

Одно мгновение я стояла все еще охреневшая на ногах, в куртке, в которой буквально тонула, и в следующее – уже сидела на ревущем черном звере и держалась за талию своего телохранителя. В юбке, не в юбке – уже пофиг, хоть голая! Лишь бы живая.

– Я не могу оставить тебя здесь, но и поймать ублюдка надо. Что бы ни случилось – держись за меня и не ори, – прозвучало его короткое, чеканное предупреждение.

И в следующее мгновение мир вокруг превратился в размытое пятно. Мотоцикл взревел, срываясь в погоню.

Это была моя первая поездка на мотоцикле, и она была черт возьми, далека от романтики.

Впереди замаячил серый джип, из которого совсем недавно в меня стреляли.

Чернов, словно демон скорости, виртуозно лавировал между машинами в плотном потоке. Мой желудок скручивался в тугой узел от каждого резкого поворота, от каждого рывка.

Я закрывала глаза, молилась всем известным и неизвестным богам, чтобы это безумие поскорее закончилось.

Но погоня продолжалась, превращаясь в долгую, опасную игру на выживание.

Мой телохранитель преследовал джип, когда тот съехал с автострады на узкую дорогу. Он был сосредоточен, напряжен, а его спина – единственная опора в этом хаосе.

Я чувствовала, как его мышцы напрягаются, когда он входил в очередной вираж, и зажмуривалась, помня про приказ не орать.

Ветер хлестал в лицо, несмотря на шлем, смешиваясь с дорожной пылью и запахом машинного масла. Стройка мелькала по бокам размытыми пятнами, а впереди, словно хищник, крался серый джип.

Внезапно из окна джипа высунулась рука с пистолетом. Чернов резко дернул руль, уводя мотоцикл в сторону. Звук выстрелов разорвал тишину. Инстинктивно я пригнулась, вжимаясь в спину Чернова. Пули свистели совсем рядом, рикошетя от металла.

Я не сдержалась и закричала, нарушив его строгий приказ молчать. Страх оказался сильнее меня.

В одно мгновение все изменилось. Мой телохранитель, словно единое целое с мотоциклом, продолжал маневрировать, уклоняясь от пуль. Одной рукой он держал руль, а другой, каким-то немыслимым образом, выхватил пистолет из-за спины.

Короткий выстрел – и стрелявший в джипе взвыл от боли, схватившись за руку.

Чернов прибавил газу, обгоняя джип. Он выровнял мотоцикл и одним отточенным движением, не отрываясь от цели, выстрелил. Я опять закричала.

Джип дернулся, завилял по дороге и, потеряв управление, с грохотом врезался в ряд покосившихся гаражей.

Мой защитник резко затормозил, отъехав на безопасное расстояние.

– Сиди здесь! – бросил он, не оборачиваясь, и, спрыгнув с мотоцикла, направился к разбитому джипу.

Пистолет в его руке казался продолжением его самого – холодным и смертоносным.

Я видела, как он, держа на мушке водителя и раненого стрелка, заставил их лечь на землю, раскинув руки. В его движениях не было ни тени сомнения, только четкость и решительность.

Пыль, адреналин и отголоски выстрелов – все слилось в единую картину хаоса и опасности.

Соскочив на дрожащие ноги, я судорожно сорвала с головы шлем, и тут меня скрутило. Рвало желчью, слезами, остатками страха, который въелся в каждую клетку тела. Рвало так, будто выворачивало наизнанку не только желудок, но и душу.

Еще вчера я была обычной студенткой. Плакала из-за предательства парня и лучшей подруги. А сегодня… Сегодня в меня стреляли. И только чудом я осталась жива. Чудом, имя которому – мой телохранитель.

Он, словно тень возмездия, настиг преследователей. Пока я пыталась прийти в себя, слышала обрывки его жестких, хриплых вопросов, смешанные с криками боли пассажиров джипа. Пока мы ждали полицию Чернов допрашивал их так, как умеют только те, кто не боится переступить черту.

Измена и предательство парней, подруг – это одно. Но когда твоя жизнь висит на волоске, когда смерть смотрит тебе в глаза… Это совсем другая история. История, в которой я больше не та наивная девочка, что была вчера.

Ну, охренеть делишки, Полина!

6

Машина полиции, в которой меня довезли до дома остановилась, и я, словно кукла-марионетка, вышла на дрожащих ногах.

Дом. Родной, до боли знакомый фасад. А кажется, будто чужой, будто все, что было раньше, осталось в какой-то другой, безвозвратно ушедшей жизни.

Телохранитель на мотоцикле припарковался следом. Его спокойствие вымораживало. Как он может быть таким? Как будто только что сходил за хлебом, а не участвовал в перестрелке, от которой у меня до сих пор в ушах стоит звон.

Мотоцикл. Чернов даже слышать не хотел, чтобы снова посадить меня на него. Видимо, погоня была эксклюзивным мероприятием.

– Больше никаких мотоциклов, – отрезал он, как приговор, – это слишком опасно.

И я не претендовала. Можно подумать, преследование моего потенциального убийцы было менее опасным!

После объяснений с полицией и их бесконечных вопросов, я чувствовала себя выжатым лимоном.

Адреналин схлынул, оставив после себя лишь опустошение и дрожь. Казалось, каждая клеточка тела кричит об усталости, о потребности в тепле и защите.

А Чернов… Чернов был непроницаем. Словно робот, запрограммированный на выполнение задач. Ни тени эмоций, ни намека на сочувствие. Может, он просто привык? Может, для него это и правда обыденность? Но для меня это был кошмар, который я никак не могла проснуться.

Я смотрела на свой дом, и в груди поднималась тоска. Как же я хочу к маме и папе! Просто обнять их, уткнуться в плечо и разреветься. Рассказать им обо всем, выплеснуть весь этот страх, весь этот ужас. Почувствовать себя маленькой, беззащитной девочкой, которую они всегда защитят.

Но почему-то решила, что должна быть сильной. Хотя бы на вид. Хотя бы пока Чернов рядом. Иначе он решит, что я слабачка, и кто знает, что тогда будет.

– Иди в дом и собери вещи, – приказал телохранитель, прежде чем обратиться к полиции и что-то обсудить с ними.

– К-какие вещи? – моргнула я, чувствуя себя не только усталой, но еще и тупой.

– Самые необходимые, – с неохотой сказал он, словно уже устал от разговора со мной.

Я смотрела на него, дожидаясь дальнейших объяснений, но их, конечно же, не последовало.

♥. ♥. ♥.

Тихонько приоткрыла дверь в мамину спальню, впуская свет в полумрак, привычный для этого места. Шторы плотно задернуты, не пропускали ни единого лучика солнца – так было последние три месяца.

Мама лежала в постели, накрытая одеялом до подбородка. Она почти не вставала. Все говорили о каком-то "трудном периоде", о "временных сложностях", но я видела, что это не просто плохое настроение. Это было что-то большее, что-то, что поглотило ее изнутри.

– Мам? – тихо позвала я, боясь нарушить тишину.

Ответа не последовало. Я знала, что она не спит. Иногда я видела, как ее глаза двигались под веками, или как она вздыхала, когда думала, что никто не слышит.

Я осторожно присела на край кровати, потом легла рядом, прижавшись к ней всем телом. Обняла ее за плечи, чувствуя, как ее тело напряжено.

И тут меня прорвало. Слезы хлынули из глаз, обжигая щеки.

– Мам… меня сегодня чуть не убили, – прошептала я сквозь рыдания.

Рассказывать подробности не хотелось, да и не было сил. Важно было просто почувствовать ее поддержку, ее объятия, ее слова утешения.

Но мама молчала. Не ответила, не пошевелилась, даже не обняла меня в ответ.

Я лежала рядом с ней, чувствуя себя совершенно одинокой в этом темном, пропитанном безнадежностью пространстве. Мне так нужна была ее забота, ее внимание, ее любовь. Но мама, моя сильная, любящая мама, словно превратилась в хрупкую, беззащитную птичку, которая сама нуждалась в помощи и утешении.

И я поняла, что сейчас я должна быть сильной ради нас обеих. Но как? Как найти в себе силы, когда внутри все дрожит от страха и отчаяния?

♥. ♥. ♥.

Петенька, как верный пес отца, привез из общаги мои пожитки – набитые под завязку коробки и мятые пакеты. Все это добро стояло в моей комнате.

Разбирать это хаотичное нагромождение не было ни малейшего желания.

Настя, наверняка, умыкнула пару платьев. Пусть подавится. Сил проверять содержимое не было. Просто сгребла все более-менее приличное в один огромный чемодан.

Куда я еду? На сколько? Без понятия.

Вернулась к кабинету отца. Заглянула. Там тоже царил полумрак, пахло дорогим виски и сдержанным напряжением.

Отец сидел с Черновым друг напротив друга. Тот пил воду и выглядел взволнованным. Они напряженно говорили, и эта тяжелая атмосфера давила на меня сильнее обычного.

– Как она? – спросил папа. – Моя крошка, возможно, ее жизнь уже никогда не будет прежней.

– Будет, – отрезал Чернов устало, – она сильнее, чем ты думаешь. Сегодня держалась заебись.

– Блядь, я так рад, что ты был рядом! Не знаю, как тебя отблагодарить!

– Нет, знаешь.

– Да-да, я помогу с Ульяной.

Ульяна? Кто такая Ульяна?

Чернов кивнул и отпил из стакана воду, пока папа продолжал причитать о том, насколько он облажался перед семьей.

– А ты думал, приговаривая преступников к пожизненному, станешь богом? Невьебенным вершителем справедливости? Рано или поздно вляпался бы в дерьмо…

– Не понимаю их мотивов, достали бы меня, хера к моей малышке доебались?

– К тебе – не так больно.

– Рус, что делать? Уже весь город на ушах. Это ж ебанная секта, тронешь в одном месте – поползут отовсюду, как тараканы! – папа схватился за волосы, став похожим на безумца.

– Лишай их головы.

– Усова?

– А у тебя есть выбор? Ты его сына прижал. Твоя Полина под прицелом, пока ты до него самого не доберешься.

– Он меня из-за решетки легко достанет, ты что не знаешь?

– А кто говорил про тюрьму?

– Рус, я же не могу его…

Отец, увидев меня, осекся на полуслове.

Лицо его исказилось виноватой гримасой. Он поднялся, подошел ко мне и крепко обнял.

– Прости меня, девочка моя, – прошептал он, и в его голосе звучала такая боль, что мое собственное сердце болезненно сжалось. – Прости, но тебе придется на какое-то время уехать. Я должен спрятать тебя от очень плохих людей.

Взгляд метнулся к Чернову, скользнул по напряженным линиям лица. Искала там ответ: поедет ли он со мной? Будет ли рисковать дальше? Будет ли защищать?

Солнце, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы, высветило каждую каждую тень усталости, залегшую в уголках губ. В этом свете его лицо казалось еще более измученным, но еще более прекрасным.

Я видела, как он пытается скрыть свои чувства, замаскировать их за непроницаемой маской профессионального телохранителя.

В глубине его глаз плескалось смятение. Он понимал, что выбора у него нет, что он дал обещание другу – защищать меня. Он поедет. Он будет скрываться вместе со мной. Он будет рядом. Не потому что хочет. А потому что должен. И это "должен", кажется, причиняло ему видимую боль.

Его губы дрогнули в подобии улыбки, горькой и печальной. Он кивнул едва заметно, подтверждая мой немой вопрос.

А у меня все внутри перевернулось от радости. И это, Полина, пиздец какой тревожный звоночек…