Исландские королевские саги о Восточной Европе

Восточноевропейские сюжеты и мотивы в королевских сагах

Тесные связи Руси и Скандинавии в Х-XIII вв. оставили свой след в разножанровых сочинениях древнескандинавской письменности, и в частности в исландских королевских сагах. Характер саговой информации о Восточной Европе весьма разнообразен: от «точечных» упоминаний до развернутых повествований. Нередки сообщения о походах скандинавских викингов на восток «в Аустрвег (по Восточному пути)»: они либо включаются в цепь военных приключений (как нападение Олава Харальдссона на Эйсюслу, представляющее собой лишь одно из его многочисленных сражений на Балтике), либо выступают в качестве элемента положительной характеристики конунга-викинга (типа «он был отважным воином и часто плавал в Аустрвег»). Наряду с этим, саги содержат сюжетно обусловленные рассказы о торговых поездках в Гардарики (на Русь) и в Бьярмаланд (Беломорье), о службе скандинавов в дружинах русских князей. Саги пространно повествуют о пребывании на Руси четырех норвежских конунгов, что подтверждается и сопутствующими скальдическими строфами^[131].

Древнерусский материал королевских саг распределяется хронологически весьма неравномерно. Основная его часть соотносится с раннефеодальным периодом русской истории (с X по XII в.), точнее, с временем княжения Владимира Святославича (978-1015) – конунга Вальдамара исландских саг – и Ярослава Мудрого (1016–1054) – конунга Ярицлейва. Обращает на себя внимание тот факт, что саги, внимательные к генеалогиям, не знают предков «конунга Вальдамара» и величают его «Вальдамаром Старым» (ср.: «Один Старый» – прародитель скандинавских богов). К более раннему времени относятся сведения саг и скальдических стихов о походах дружин скандинавских викингов по Восточному пути в Восточную Прибалтику и на север в Беломорье. Небольшое количество известий приходится на период феодальной раздробленности, на конец XI – вторую половину XIII в. Большей частью это – включенные в генеалогии датских конунгов сведения о матримониальных связях русской княжеской династии со скандинавскими дворами в XI – первой половине XII в. и некоторые данные о времени правления великого князя Александра Невского (1250–1263 гг.).

В королевских сагах находят отражение русско-скандинавские политические, матримониальные, торговые и культурные связи; в них содержатся сведения о русско-прибалтийских отношениях, о колонизации Русского Севера, о древнерусских городах и проч.

Политические связи. Скальдические стихи и королевские саги сохранили уникальную информацию о пребывании на Руси четырех норвежских конунгов: Олава Трюггвасона в 977–986 гг.^[132], Олава Харальдссона в 1029 г.^[133], Магнуса Олавссона с 1029 по 1035 г.^[134] и Харальда Сигурдарсона в начале 1030-х и в начале 1040-х гг.^[135] Уникальность ее определяется тем, что русские источники, знающие скандинавов на Руси, не называют имен норвежских конунгов, находившихся здесь на службе, и не упоминают воспитывавшихся здесь сыновей конунгов.

По разным причинам оказываются эти четверо на Руси: согласно сагам, Олава Трюггвасона выкупает из плена девятилетним мальчиком его дядя по матери Сигурд, приехавший в Эйстланд собирать дань для русского князя, и привозит в Новгород ко двору князя Владимира Святославича; Олав Харальдссон бежит из Норвегии от своих политических противников к князю Ярославу Мудрому; решив вернуться на родину, он оставляет на воспитание князю Ярославу своего малолетнего сына Магнуса; Харальд Сигурдарсон бежит после битвы при Стикластадире на Русь, которая заменяет ему на время родину и является как бы отправным пунктом для всех его дальнейших странствий, – сюда на хранение к князю Ярославу отсылает он награбленные им в Африке и Византии богатства.

Хотя обстоятельства появления на Руси норвежских конунгов весьма различны, однако все они ищут здесь временного прибежища и обретают его. Все они хорошо приняты русским князем и окружены почетом и уважением. Олав Трюггвасон и Магнус Олавссон находятся некоторое время на воспитании у русского князя (у Владимира и Ярослава, соответственно). Олав Трюггвасон и Харальд Сигурдарсон возвышаются на военной службе на Руси. Все четыре конунга отправляются из Руси назад в свою страну с целью захватить (или, как в случае с Олавом Харальдссоном, вернуть себе) власть в Норвегии. Источники отразили внешнеполитическую активность Ярослава Мудрого, широко использующего не только дипломатические средства и военную поддержку норвежских конунгов, но даже шпионаж и подкуп влиятельных лиц в Норвегии.

Жизнь норвежских конунгов на Руси описывается в сагах предельно лаконично, одной-двумя общими фразами. Совершенно очевиден недостаток конкретной информации, равно как и тенденция авторов саг на преувеличение роли знатного скандинава на Руси. И все же факт их присутствия на Руси, вопреки молчанию русских источников, неоспорим. Основанием для такого утверждения служат скупые по содержанию, но несущие достоверную фактическую информацию стихи скальдов.

Матримониальные связи. В значительной мере уникальны сведения королевских саг о матримониальных связях русской княжеской династии со скандинавскими дворами в XI – первой половине XII в. Ни один из русско-скандинавских браков не упоминается в древнерусских источниках. Сведения о браках

1) Ярослава Мудрого (Ярицлейва саг) и Ингигерд, дочери Олава Шётконунга^[136],

2) их дочери Елизаветы (Эллисив) и Харальда Сигурдарсона^[137],

3) внука Ярослава Мудрого – Владимира Всеволодовича Мономаха и Гиды, дочери Харальда Английского,

4) сына Мономаха – Мстислава (по сагам – Харальда) и Кристин, дочери Инги Стейнкельссона, шведского конунга,

5-6) дочери Мстислава Маль(м)фрид и норвежского конунга Сигурда Крестоносца, а затем – датского конунга Эйрика Эймуни,

7) другой дочери Мстислава – Ингибьёрг (или Энгильборг) и датского конунга Кнута Лаварда,

8) их сына Вальдемара Датского и Софии, дочери минского князя Володаря Глебовича^[138]содержатся (помимо «Гнилой кожи», «Красивой кожи», «Круга земного» Снорри Стурлусона, «Саги о Кнютлингах», прочих саг и исландских анналов) в «Деяниях архиепископов Гамбургской церкви» Адама Бременского и в нескольких средневековых датских источниках («Деяниях датчан» Саксона Грамматика, «Датских Бартолианских анналах» и др.)^[139].

Наличие этого материала в источниках весьма показательно: если саги, направленные на возвеличесние скандинавских конунгов, ставят в один ряд с ними «конунгов» русских, значит, известность и влияние этих последних в Северной Европе были велики. Матримониальные династические связи русского княжеского рода с королевскими фамилиями Скандинавии свидетельствуют, с одной стороны, о широте внешнеполитических сношений Руси и ее активной внешней политике, а с другой стороны – о могуществе средневековой Руси, к союзу с которой стремились Скандинавские страны. Кроме того, этот материал указывает на то, что политические отношения Руси с рядом Скандинавских стран в XI–XII вв. были мирными, дружественными.

Варяги на службе у русских князей. Королевские саги сохранили сведения о вовлечении какой-то части скандинавов во внутреннюю жизнь древнерусского общества, и в первую очередь – в войско князя в качестве профессиональной военной силы. Своды королевских саг «Круг земной» и «Красивая кожа» повествуют о предводительстве Олава Трюггвасона и Харальда Сигурдарсона в войске князя (Владимира и Ярослава, соответственно), «которое он отправил охранять страну»^[140]. В той же роли оказывается, согласно «Пряди об Эймунде», знатный норвежец Эймунд Хрингссон, поступающий на службу сначала к Ярославу Мудрому, а затем к его брату – полоцкому князю Брячиславу Изяславичу (Вартилаву саги)^[141]. При том, что нет данных, способных подтвердить прямую информацию саг, т. е. тот факт, что именно названные норвежцы стояли во главе древнерусского войска, содержащаяся в этих известиях косвенная информация сомнения не вызывает, поскольку верифицируется русскими источниками. Из них мы знаем варягов в качестве наемников – норманнского корпуса, который некоторое время постоянно служил князьям. Мы видим варягов среди славянского войска в походе Олега на Византию^[142]. Игорь, собирая войско, «посла по Варяги многи за море»^[143]. Владимир Святославич, готовясь к борьбе с Ярополком, «бежа за море» и вернулся оттуда «с варяги»^[144]. Ярослав, судя по летописи, чаще других князей обращался к помощи варяжских дружин: и в борьбе со своим отцом Владимиром^[145], и готовясь к столкновению с Мстиславом Владимировичем^[146]. Именно дружины викингов, а не отдельных искателей приключений нанимали к себе на службу русские князья вплоть до XI в. и заключали с их предводителями своего рода коллективный договор, на что указывают и летописи, и саги. Условия такого договора донесла до нас «Прядь об Эймунде»^[147].

В рассказе королевских саг о женитьбе Ярослава Мудрого на дочери Олава Шётконунга Ингигерд сообщается, что Ингигерд получила от князя Ярослава в свадебный дар Ладогу и то ярлство (т. е. область), которое к ней относится, и дала их своему родственнику, норвежскому ярлу Рёгнвальду. После смерти Рёгнвальда это ярлство взял его сын, ярл Эйлив^[148]. Передача Ладоги знатному скандинаву в начале XI в. не фиксируется никакими другими источниками, кроме «Саги об Олаве Святом» Снорри Стурлусона (во всех ее вариантах) и «Пряди об Эймунде». Тем не менее большинство исследователей признает достоверность присутствия в Ладоге в означенное время скандинавского правителя, однако характер княжеского владения в Ладоге (или Ладожской волости) оценивается весьма неоднозначно.

Итак, королевские саги говорят о двух формах использования скандинавов для охраны Древнерусского государства: с одной стороны, это варяги-наемники, с другой – скандинавы, охраняющие области, отданные им в держание.

Варяги-«находники». Информации о варягах-«находниках» на Русь в источниках почти нет. На конец VIII – начало XI в. приходятся по преимуществу повествования королевских саг о поездках скандинавских викингов в Восточную Прибалтику и о сезонных нападениях их разрозненных дружин с целью грабежа на земли эстов и куршей («Сага о Ньяле»). На XII–XIII вв. ложатся сообщения о пограничных конфликтах в Финнмарке («Сага об Этиле», «Сага о Хаконе Хаконарсоне»). Сообщений о военных походах непосредственно на Русь в королевских сагах и хрониках всего два: о датируемом 997 г. сожжении Ладоги ярлом Эйриком Хаконарсоном^[149] и о походе ярла Свейна Хаконарсона (в 1015 г.) по Восточному пути в Карелию и на Русь^[150]. Первое из них удивительным образом верифицируется археологическими материалами. Но с еще большим основанием можно говорить о достоверности саговой информации, поскольку она подкрепляется известиями скальда Эйольва Дадаскальда, современника событий. Напротив, известие о восточном походе ярла Свейна после битвы у Несьяра весной 1015 г. не поддается проверке по другим источникам. Развитие мотива от «Истории о древних норвежских королях» Теодорика, в которой говорится лишь о бегстве Свейна «в Русцию, где он и скончался», до развернутого рассказа «Круга земного» и «Большой саги об Олаве Трюггвасоне» могло основываться лишь на некоторых косвенных сведениях, которые и нашли отражение в этих рассказах.

Торговые связи. В королевских сагах находят отражение русско-скандинавские торговые контакты, которые предстают в основном как торговые связи Новгорода. Причина этого двояка: с одной стороны, именно с Новгородом связываются в сагах происходящие на Руси события, сюда приплывают почти все скандинавы, в том числе и скандинавские купцы; с другой стороны, изображение в сагах Новгорода крупным торговым городом не может не быть следствием известности средневекового Новгорода как центра трансконтинентальной торговли^[151]. Представление о Новгороде как о «торговом городе» находит в источниках собственно лексическое выражение: если из норвежских городов это определение применяется к Конунгахелле, Сарпсборгу, Бергену, Нидаросу, Осло и Тёнсбергу, то из двенадцати древнерусских городов – только к Новгороду. Путешественники в Новгород называются в источниках Хольмгардсфари, но термин этот весьма конкретен: всегда имеются в виду торговые люди. Прозвище Гардский (gerzkr), образованное от наименования Руси Garðar «Гарды», носят в сагах купцы, плавающие на Русь^[152]. Да и вообще купцы, отправляющиеся на Русь, нередки в сагах^[153].

Королевские саги, «Житие ев. О лава», «Древненорвежская книга проповедей», содержат указание на существование в Новгороде церкви ев. Олава, о чем сообщает и руническая надпись конца XI в.^[154] Существование скандинавского купеческого двора в Новгороде указывает на то, что к XII в. торговые связи Руси и Скандинавии носили в известной мере постоянный, регламентированный характер.

Религиозные контакты. В двух редакциях «Саги об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда и в «Большой саге об Олаве Трюггвасоне» встречается рассказ об участии конунга Олава в крещении конунга Вальдамара (князя Владимира Святославича) и всех людей в Гардарики (на Руси). Приписать Олаву обращение Руси и посредничество в этом отношении между нею (в лице Вальдамара) и Грецией понадобилось Одду для пущего возвеличения своего героя. И все же даже за этой вымышленной ситуацией усматривается реальная основа. Одд использовал, с одной стороны, исторические связи скандинавов с Византией и Русью, а с другой – предание о крещении Руси из Греции, которое было связано с именем Владимира и могло быть известно на скандинавском Севере^[155]. Эти данные могли попасть в Исландию устным путем через скандинавов, участников военно-торговых сношений с Русью.

Древнерусские города. В королевских сагах содержатся упоминания пяти древнерусских городов – Новгорода (Hólmgarðr), Ладоги (Aldeigjuborg), Суздаля (^Súrdalar), Киева (Kœnugarðr) и Полоцка (Pallteskia). Всего памятникам древнескандинавской письменности известно двенадцать городов. Число древнерусских городов в этих источниках выглядит весьма незначительным при сравнении с общим количеством собственно скандинавских городов, названных в тех же памятниках, равно как и с тем числом древнерусских городов IX–XIII вв. (более 400), которое известно по русским летописям и археологическим исследованиям. Эти данные тем не менее не являются свидетельством слабого знакомства скандинавов с Русью – обнаруженные археологами следы пребывания скандинавов на нашей территории говорят об обратном. В приведенных цифрах следует видеть отражение специфики скандинавских письменных памятников, не фиксирующих своего внимания на географии соседних земель и, может быть, приурочивающих место действия за пределами Скандинавии к ряду наиболее привычных, трафаретных областей или пунктов. И все же эти данные являются свидетельством непосредственного и длительного знакомства норманнов с магистральными путями и расположенными на них центрами.

Сведения о городах в источниках – разнохарактерные и весьма специфические: от точечных упоминаний имен и самых общих, типизированных, представлений – до конкретных деталей, верифицируемых другими источниками и порой просто уникальных. Наиболее известный (он встречается более 100 раз во всех видах древнескандинавских источников, за исключением скальдических вис) – Hólmgarðr. Прежде всего, он выступает в качестве столицы Гардарики (Руси), где находится и «главный стол конунга Гардов». Объяснение этого факта следует искать во временной (связанной с пространственной) последовательности возникновения древнескандинавской топонимии Древней Руси, которая сказалась в том, что топоним Kœnugarðr не вошел (точнее сказать – не успел войти) в традицию королевских саг, где столицей Руси и центром всех происходящих на Руси событий стал несколько опередивший Киев в контактах с «находниками-варягами» Новгород. В целом же Новгород представлен в самом обобщенном виде: здесь находится двор конунга («Сага об Олаве Трюггвасоне») и специально построенные палаты для княгини Ингигерд («Гнилая кожа»), палаты для варягов, нанимающихся на службу к Ярославу (Поромонь двор?) («Прядь об Эймунде»), церковь ев. Олава («Сага об Олаве Святом»), торговая площадь («Сага об Олаве Трюггвасоне»), – т. е. перед нами как бы некий традиционный набор характеристик столичного города. Небезынтересно, что о Киеве (Kœnugarðr) вообще нет конкретных сведений. Названный ок. десяти раз в поздних сагах и географических сочинениях, он всякий раз оказывается включенным в списки городов или (в форме множественного числа) земель в Гардарики. Информация о Ладоге (Aldeigja, Aldeigjuborg), напротив, весьма разнопланова. Ладога упоминается ок. сорока раз в скальдических стихах и сагах (ее не знают географические трактаты). Ладога предстает, в первую очередь, как промежуточный пункт на пути из Швеции в Новгород, где путешественники меняют корабли (морские на речные)^[156]. Известия саг о Ладоге в значительной степени верифицируются данными археологии. Сведения о Полоцке (Pallteskia) многоплановы: источники содержат сведения о Полоцке и Полоцкой земле как составной части Древнерусского государства, данные об укрепленности города Полоцка, а также некоторые конкретные известия о Полоцке, относящиеся к XI в. Из королевских саг его знает только «Прядь об Эймунде»^[157]. О Суздале и Суздальской земле говорится в «Саге о Хаконе Хаконарсоне»^[158]. Первостепенный интерес представляют нашедшие здесь отражение связи Суздальской земли с Подвиньем, с одной стороны, и факт знакомства скандинавов с путем из Беломорья в центральные русские земли в первой трети XIII в. – с другой. В целом информация о древнерусских городах в памятниках древнескандинавской письменности дает возможность определить города и области, имевшие наиболее тесные северные связи.

Колонизация северных окраин Древней Руси. Королевские саги содержат большой объем сведений о Русском Севере, под которым принято понимать территории, лежащие в Восточной Европе севернее 57° с. ш. В скандинавских источниках эти земли обозначаются топонимом Бьярмаланд (Bjarmaland) – «Земля бьярмов». Вопрос о точной локализации этой области, равно как и об этнической принадлежности «бьярмов» остается на протяжении двух веков предметом острой научной дискуссии. В сагах содержатся указания на связь Бьярмаланда с древнерусскими землями («Сага о Хаконе Хаконарсоне», «Прядь о Хауке Длинные Чулки» и др.). Бьярмаланд предстает в сагах как сказочно богатая страна. Очевидно, что основой для создания такого мифа послужили пушные богатства этого края. Есть все основания полагать, что главной целью для поездок скандинавов и русских в Бьярмаланд было приобретение пушных богатств.

Сведения исландских королевских саг о Восточной Прибалтике, Руси и Русском Севере незначительны на фоне содержащейся в этих же источниках информации по истории Скандинавских стран, и особенно Исландии и Норвегии. Но все же приведенный выше материал свидетельствует об интенсивности и многообразии контактов Древней Руси со Скандинавскими странами. Ниже я предлагаю также краткий обзор восточноевропейских сюжетов в королевских сагах (см. табл. 4).

Таблица 4

Восточноевропейские сюжеты в сагах о норвежских конунгах

Характеристика сводов и рукописей-компиляций королевских саг, включенных в настоящее издание

В книге, которую читатель сейчас держит в руках, опубликованы (если не считать приложений) фрагменты шестнадцати саг. «Сага о Сверрире» и «Сага о Хаконе Хаконарсоне» не входят в своды королевских саг, но остальные саги сохранились именно в рамках сводов. Чтобы не повторять от раза к разу в преамбулах к сагам характеристику сводов, включающих их, я сочла целесообразным вынести ее во вводную статью. Итак, ниже пойдет речь о четырех сводах королевских саг: «Обзоре саг о норвежских конунгах», «Гнилой коже», «Красивой коже» и «Круге земном». Кроме того, здесь будут приведены сведения о рукописях-компиляциях «Книга с Плоского острова» и «Хульда», в составе которых также до нас дошли интересующие нас королевские саги.

«Обзор саг о норвежских конунгах»

«Обзор саг о норвежских конунгах» («Ágrip af Noregs konunga sǫgum») сохранился в единственной рукописи, датируемой 1225 г. (AM 325 II 4°). Оригинальный текст старше: «Обзор» написан ок. 1190 г.^[159], т. е. в годы правления конунга Сверрира. Хотя рукопись исландская, но использование автором норвежских (в особенности тронхеймских) устных повествований, а также наличие норвегизмов в его языке и неверная трактовка скальдических вис позволяют исследователям предположить, что «Обзор» был изначально записан норвежским священником (клириком) в Тронхейме (в Норвегии) на древненорвежском языке.

Список поврежден в начале и в конце и имеет два пропуска. В настоящее время «Обзор» представляет собой краткую историю норвежских конунгов от Харальда Прекрасноволосого (со второй половины IX в.) до 1150 г., однако есть основания считать, что это была история от Хальвдана Черного (827–858) до 1177 г.

Неоднократно отмечалось, что «Обзор» имеет текстуальные совпадения с другими краткими норвежскими обзорами^[160] – «Историей о древних норвежских королях» Теодорика и анонимной «Историей Норвегии». Большинство исследователей сходится на том, что автор «Обзора» использовал работу Теод орика как непосредственный источник. Что касается соотношения «Обзора» и «Истории Норвегии», то исследователи предполагают наличие у них общего источника, но высказывают противоречивые суждения о его «национальной принадлежности». Детальное изучение этих сочинений Бьярни Адальбьярнарсоном^[161] и С. Эллехёем^[162] привело их к сходным выводам (см. схемы 1 и 2).

Схема 1

Соотношение кратких норвежских обзоров, по Бьярни Адальбьярнарсону*

Схема 2

Соотношение кратких норвежских обзоров, по С. Эллехёю*

* Обозначения в схемах 1 и 2: Ágrip – «Ágrip af Noregs konunga sggum» («Обзор саг о норвежских конунгах»); *Ari – «*konunga ævi» («'Жизнеописание конунгов») Ари Мудрого; HN – «Historia Norwegiæ» («История Норвегии»); Theodoricus – «Historia de antiquitate regum Norwagiensium» («История о древних норвежских королях») Теодорика Монаха; X – неизвестный источник.

Незначительное, на первый взгляд, различие между двумя точками зрения тем не менее весьма существенно. Если, как полагают Т. Бернтсен^[163] и Бьярни Адальбьярнарсон^[164], общим источником «Обзора» и «Истории Норвегии» была ныне утерянная латиноязычная норвежская история («X» схемы 1), то приходится признать существование самостоятельной норвежской историографической школы уже в середине XII в., конкурировавшей с исландской школой, представленной Сэмундом и Ари. Иного мнения придерживались Г. Сторм, А. Иессинг; наиболее развернуто его обосновал С. Эллехёй, объясняющий родство «Обзора» и «Истории Норвегии» использованием их авторами не дошедшего до нас «*Жизнеописания конунгов» («*konunga ævi») Ари Мудрого^[165]. Кстати, среди источников «Обзора» Эллехёй называет еще два несохранившихся сочинения: труд Сэмунда Мудрого и «*Catalogus Regum Norwagiensium» (см. схему 3).

Схема 3

Источники «Обзора», по С. Эллехёю*

Схема 4

Соотношение кратких норвежских обзоров, по Т. М. Андерссону*

* Обозначения в схемах 3 и 4: Adam – «Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum» («Деяния архиепископов Гамбургской церкви») Адама Бременского; Ágrip – «Ágrip af Noregs konunga sǫgum» («Обзор саг о норвежских конунгах»); ‘Ari – «'konunga ævi» («‘Жизнеописание конунгов») Ари Мудрого; ‘Catalogus – «'Catalogus Regum Norwagiensium»; HN – «Historia Norwegiæ» («История Норвегии»); ‘Sæmundr – несохранившийся перечень норвежских конунгов Сэмунда Мудрого; Theodoricus – «Historia de antiguitate regum Norwagiensium» («История о древних норвежских королях») Теодорика Монаха.

Т. М. Андерссон^[166] обращает внимание на позицию Бьярни Гуднасона^[167], вернувшегося к старому взгляду А. Йессинга и Финнура Йоунссона^[168] и заключившего, что Теодорик был хорошо знаком с работами и Ари, и Сэмунда. Развивая мысль Бьярни Гуднасона, Андерссон полагает, что авторы всех трех кратких норвежских обзоров были знакомы с трудами Сэмунда и Ари (см. схему 4). Отвергая высказанное 3. Байшлагом^[169] мнение, что у трех кратких норвежских обзоров нет общего письменного источника и они представляют собой независимые записи очень схожих устных рассказов, Андерссон все же настаивает на непременном наличии у них письменного источника, хотя (в результате последних пятидесяти лет изучения королевских саг) и не вполне ясно, какого.

Не менее спорным является вопрос об отношении к «Обзору» конунга Сверрира. Г. Индребё^[170] и Ф. Поске^[171] полагали, что «Обзор» возник без участия Сверрира. X. Кут^[172], Сигурдур Нордаль^[173], Финнур Йоунссон^[174] считали, что «Обзор» благоприятен Сверриру и был, вероятно, создан по инициативе конунга. Стефан Эйнарссон^[175] думал, что «Обзор» был написан для конунга Сверрира, чтобы служить введением к саге о нем. Я. де Фрис^[176] не связывал «Обзор» со Сверриром, но полагал, что «Сага о Сверрире» могла послужить поводом к написанию норвежской истории предшествующего периода. Т. Тобиассен^[177] не сомневался, что автор «Обзора» проводил враждебную Сверриру линию. Какой бы она ни была, политическая тенденциозность, естественно, не сильно повлияла на те восточноевропейские известия, которые содержатся в «Обзоре саг о норвежских конунгах».

Рукопись

AM 325 II 4°– 1225 г.

Издания^[178]

Brudstykke af en gammel norsk Kongesaga / P. A. Munch // Samlinger til det Norske Folks Sprog og Historic. Christiania, 1834. В. II. S. 273–335.

Stutt ágrip af Noregs konúnga sögum / Finnur Magnússon (Fms. В. X). 1835. Bis. 375–421.

Ágrip af Noregs konunga sögum. Diplomatarisk udgave / V. Dahlerup (SUGNL. В. II). 1880.

Ágrip af Noregs konunga sögum / Finnur Jónsson (ASB. Ht. 18). 1929.

Ågrip. Ei liti norsk kongesoge / G. Indrebo (Norrone bokverk. No. 32). Oslo, 1936; reprint— 1973.

Ágrip af Nóregskonunga sggum / Bjarni Einarsson (ÍF. В. XXIX). 1984. Bis. 3-54.

Ágrip af Nóregskonungasggum. A Twelfth-Century Synoptic History of the Kings of Norway / Ed. and trans. by M. J. Driscoll. L., 1995; 2nd ed. – 2008.

Фрагменты в: [C. C. Rafn, ed.] AR. 1852. T. 2. P. 85–91.

Переводы

Английский:

Ágrip af Nóregskonungasǫgum. A Twelfth-Century Synoptic History of the Kings of Norway / Ed. and trans. by M. J. Driscoll. L., 1995; 2nd ed. – 2008.

Датские:

В издании 1834 г. (Р. A Munch).

Kort Omrids af de norske Kongers Sagaer (OS. В. X). 1836. S. 329–371 (N. M. Petersen).

Латинский:

Epitome historiarum regum Norvegicorum / Shi. 1841. T. X. P. 350–392 (Sveinbjörnis Egilsson).

Норвежский:

В издании 1936 г. (G. Indrebo).

Русский:

Фрагменты в: Рыдзевская 1978. С. 41–43

Литература

Storm 1871; Storm 1873. S. 21–28; Gjessing 1873; Bugge 1909; Koht 1913; Sigurður Nordal 1914. S. 29^48; Indrebo 1917. S. 34–43; Indrebo 1922. S. 18–65; Paasche 1922; Finnur Jónsson 1923. S. 611–620; Berntsen 1923. S. 32–52; Finnur Jónsson 1928; Bjarni Aðalbjamarson 1937. S. 1-54; Beyschlag 1950. S. 150–248; 252–256; Sigurður Nordal 1953. S. 205–206; Turville-Petre 1953. P. 171–174; Tobiassen 1956; Paasche 1957. S. 382–383; Ellehoj 1965. S. 197–276; de Vries 1967. S. 254–258; Schier 1970; Bjarni Guðnason 1977; Ulset 1983; Bjarni Einarsson 1984. Bis. v-lix; Andersson 1985. P. 201–211; Simek, Hermann Pálsson 1987. S. 5; Lange 1989; Джаксон 1991a. C. 20–21; Джаксон 1993a. C. 9-43; Bjarni Einarsson 1993a; Whaley 1993c; Malmros 1993a; Driscoll 1995; Ármann Jakobsson 2005. P. 390–392; Andersson 2011.