Ловушка судеб

Есть три ловушки, которые воруют радость и мир: сожаление о прошлом, тревога за будущее и неблагодарность за настоящее.

Ошо¹

Одинаково опасно безумному вручать меч, а бесчестному – власть.

Пифагор²

Смерть – это врата, ведущие к погибели или к спасению.

Александр Дюма «Три мушкетёра»³

© СветЛана Павлова, 2023

ISBN 978-5-4493-7843-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1
Очень-очень давно. Подземное святилище Хал-Сафлиени.

Вниз храма-лабиринта вели витиеватые спиральные ходы со множеством переходов и лестниц. Впереди шли два маленьких дверга⁴ с факелами, но в них не было необходимости, так как всё помещение подземного святилища было освещено необычными живыми лампадками в виде светящихся медуз, прикреплённых к стенам. Они причудливо пульсировали, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размере, испуская то яркий, то рассеянный свет.

Прекрасная высокая стройная дева со светло-молочной кожей, одетая в нежно-голубой саван, украшенный золотой вышивкой, благородно спускалась вниз по ступенькам, ведущим вниз подземелья. Волосы девы отливали огнём, а в глубоких голубых глазах отражалась грусть и печаль. Она грациозно следовала за провожающими, в которых так же не было необходимости, так как она отлично знала свои владения.

Подземный храм был уникален: не было почти ни одного острого угла, пол плавно перетекал в стены, а стены в потолок бежевого цвета. С трудом можно было понять, сверху ты находишься, или снизу. Святилище состояло из множества конусных помещений, переходов, арок и ниш.

На самом нижнем уровне располагался оракул – помещение яйцеобразной формы с изящным орнаментом в виде лепестков лилий. Недалеко у стены находился природный бассейн. Вода втекала в него из источника, который струился дальше, уходя вглубь земных недр.

На большом золотом треножнике сидела пожилая женщина с белыми, как заснеженные пики горных вершин, распущенными волосами. Она была первой пифией, могущественной жрицей-прорицательницей. Уже много веков подряд к ней на поклон шли как великие боги, так и простые люди, желая узнать свою судьбу. Хал-Сафлиени⁵ был её домом и тюрьмой. Раз за разом возрождаясь, как феникс из пепла, она служила предвестницей хорошего и ужасного, доброго и злого, лживого и правдивого. Она знала всё, она знала обо всех, но лишь её собственная судьба была ей неподвластна.

Возле старушки находились две молодые прислужницы. Выглядели они как люди, только тело и волосы одной слегка отливали зелёным цветом, а у второй – красным. Они были сёстрами, представительницами из древнего рода фомор⁶. Красная расчёсывала старушке волосы, вплетая в них цветы. А зелёная сидела перед пифией на коленях и расправляла полы её длинного одеяния, расшитого золотыми узорами.

– Какое сейчас время года? – спросила старушка, её глаза были закрыты.

– Весна, моя госпожа, – ответила красная. – Всё цветёт, персиковые сады источают упоение, особенно на закате. Ярко светит солнце, сияя в молодой листве и одаривая теплом природу. Птицы вьют гнёзда, летают радужные бабочки, а труженицы-пчёлки собирают первый мёд. В людском поселении бегают дети, а в гуще садов под цветущими оливами целуются влюблённые, – она глянула на невозмутимое лицо пифии. – Зачем сидеть тут, госпожа? Ты так долго не покидала это место. Неужели ты не хочешь увидеть эту красоту, госпожа?

Старушка открыла глаза. Её морщинистое лицо подёрнулось улыбкой.

– Увидеть – нет. Ощутить – да, – ответила пророчица. – Я слышу шаги. Сюда идёт великая Дану⁷.

– Ах, – вздрогнула красная и уронила цветок на колени старушки. – Я не успеваю закончить ваши приготовления. Она опять осерчает на меня.

– Не волнуйся, это не столь важно, – старушка взяла веточку полевых цветов и вдохнула её аромат.

– Не покидай нас госпожа, – заплакала зелёная и уткнулась лицом в ноги пифии. – А если она согласиться, если она отпустит тебя?.. А мы?.. – она подняла на неё глаза. – Как же мы?..

– У нас никого нет, – сжимая цветы в ладонях, на колени опустилась и красная, готовая разрыдаться, и зашептала: – Она убила нашего отца, а мать отправила в изгнание. Ты, госпожа, единственная наша опора.

Сёстры обхватили руки старушки, одарив её молящими взглядами. Глаза пифии вмиг почернели, лицо напряглось. Девушки застыли на месте, боясь пошевелиться.

Прорицательница закрыла глаза и резко вздохнула, а когда вновь открыла, то из ни них заструились слёзы.

– Что, что нас ждёт? – выдохнула красная.

– Милые мои, зачем столько ярости? Зачем?..

В этот момент из арки показалась Дану. Её волосы огнём засияли в свете лампадок и факелов, бросив блики на стены.

Девушки вскочил на ноги и поклонились лучезарной богине.

– Прочь! – недовольно посмотрела на них великая дева.

Маленькие слуги и сёстры поклонились и спешно покинули помещение оракула.

– Чувствую твоё негодование, – вздохнула прорицательница.

Дану томно смотрела на старую пифию, зная, что от неё не скрыться даже ей. Она создала её такой, одаривая жизненным эликсиром, увезла на далёкий остров и построила для неё храм, краше и таинственней которого нет нигде.

– Отпусти меня. Моя преемница уже готова, – вновь проговорила старушка. – Не искушай судьбу, иначе пожалеешь.

– Ты смеешь мне угрожать? – властно спросила богиня.

– Ты можешь сделать со мной всё, что захочешь, госпожа Дану, но мои пророчества…

– Твои пророчества самые сильные, – продолжила за неё Дану и подошла к прорицательнице. – Моя милая Фемоноя⁸, – вздохнула богиня. – Мои руки пусты, в них нет зелья жизни. Случилось всё, что ты предсказывала. Скоро нас всех поглотит забвение, а люди станут полновластными хозяевами. – Дану опустилась на колени возле старушки, обхватив её морщинистые руки своими ладонями. – Я проиграла битву с сыновьями Миля⁹ и с позором покидаю мир людей. Ещё несколько сотен лет и до нас никому не будет дела.

– Будут помнить, моя госпожа, будут, – кивнула Фемоноя. – Память – это то, что невозможно скрыть. Почитатели всегда были, есть и будут. Она запишут все крупицы, пересчитают камни, просеют песок. Тебе уготована вечность, госпожа.

– Как и тебе, моя милая, – ответила богиня. – Я возьму тебя с собой.

– Прошу, дозволь мне жизнь простого человека, – пророчица умоляюще смотрела в божественные голубые глаза. – Я вижу всё, кроме себя. Служа тебе, я впитала страхи и боль мира. Я устала, моя госпожа. Я хочу найти любовь, познать счастье и мир, почувствовать теплоту домашнего очага. Отпусти меня.

– В твой карме всегда будет дар пророчества. Я не могу это изменить. Даже если ты окажешься смертной, дар будет преследовать тебя повсюду – это неизбежно.

Старушка грустно вздохнула.

– К тому же, силы стихий могут преобразить твоё тело, – дополнила Дану.

– Я согласна на всё, – кивнула старушка. – Только отпусти меня в мир.

Дану встала на ноги и направила на пророчицу ладони, с которых стал литься перламутровый свет. Свет окутал старушку и она растаяла, а на треножнике осталась лишь одежда и цветы. Свет образовал маленький перламутровый шарик, который устремился к арке, где боязливо стояли две фоморы. Они видели, что случилось и со слезами на глазах провожали душу великой пифии. Перламутровая сфера покружилась возле сестёр и устремилась ввысь по переходам к поверхности.

Дану поднялась на ноги и громко проговорила:

– Подойдите!

Девушки подбежали и упали перед ней на колени.

– Ты уничтожишь нас? – спросила красная.

– Нет, – Дану очертила в пространстве овал, который тут же засветился серебристым цветом. – Идите. Все уже покинули эти места.

– О госпожа, благодарим, мы… – зелёная вскочила на ноги.

– Идите, – Дану гордо оборвала её слова.

Не говоря больше ни слова, сёстры поклонились, вошли в портал и исчезли.

Дану взмахнула рукой и портал дымкой рассеялся в воздухе. Богиня устремилась на поверхность, а позади неё гасли лампадки, навеки погружая таинственный храм-оракул в непроглядную тьму.

А перламутровая сфера, вылетев на поверхность, растворилась в свете яркого солнца.

2
Где-то в пределах Западной Европы

По извилистой вполне широкой дороге не спеша ехала повозка. Лошадью управлял мужчина шестидесяти лет. Его газа закрывались от усталости, а до ближайшего поселения было ещё далеко. Он резко закашлял, натягивая на плечи старенький плащ, упавший при тряске на неровной дороге. Осень была холодная. Больше всего он боялся простудиться и заболеть. Помощи ему ждать было не откуда. У него ничего не было, кроме повозки, строго коня и скрипки – единственное, что осталось у него от родителей.

Звали его Йозеф. Играл он хорошо, даже великолепно, много сил и времени уделял своему мастерству. Но одной игрой на пропитание не заработаешь. Музыкантов мало кто жаловал. Слушать слушали, а плата была скудна, да и монеты в большей степени медные. И всё же проскальзывали в его воспоминаниях великосветские люди, которые ценили его талант. Но с ними нужно было держать ухо востро, они как возвеличат, так и покарают в одночасье.

Были времена, когда его семья ни в чём не нуждалась. Всё детство и юность он прожил на юге королевства Ломбардия¹⁰. Его отец был музыкантом и трубадуром. Насколько Йозеф знал, отца никто игре не обучал, как-то у него само получалось. Он играл у старого короля на всех пирах и праздниках. Да и просто так, если королю вдруг захочется. Ему даже жалование платили.

Вскоре настала война. Короля убили. А регенту¹¹ было не до музыки. А чтобы обычному музыканту деньги платить – это и вовсе его до смеха довело. В итоге бедолагу выгнали. И стал он кое-как перебиваться, то на ярмарках, то в трактирах, иногда и на пиры к регенту пускали.

Мать Йозефа славилась вышивкой и шитьём. Если бы в семье была дочка, научила бы она её своему мастерству, но только сына даровали боги.

Йозеф поначалу на мельнице работал, потом в кузнице, и в поле. Трудолюбивый был парень, никакой работы не боялся, лишь бы достаток в доме был. Но ничто так не привлекало его, как скрипка. Даже бывало и засыпал он с инструментом в руках.

Прилежно и старательно он у отца учился. Постигал и внимал все тонкости и мудрость царственного звучания. Скрипка будто бы продолжением его руки была, а музыка лилась такая, словно сами боги смычком управляли.

И снова несчастье – северные захватчики, которых боялись сильнее лютых зверей. Король дал приказ регенту сдерживать город, пока не подступит подкрепление, но трусливый уполномоченный сбежал, прихватив часть своего добра.

Город пал. Варвары, как саранча, сметали всех, кто держал оружие. Была жуткая бойня, о каких и старожилы не помнили.

Захватчиком оказался конунг¹² Ральф Гордый – рыжебородый великан с наполовину выбритой головой. Он сражался наравне со своими воинами, получив не одну рану, о чём свидетельствовали шрамы на мускулистых руках. Четыре корабля высадились на берег. Заполонив почти безлюдное городище новыми жильцами, среди которых были женщины и дети.

Как у Йозефа скрипка наравне с мечом в руках оказалась, он даже вспомнить не мог. Но как только один из северных воинов увидел инструмент, так тут же засмеялся. Удивлённый парень ничего не понял и в тот же миг был сбит с ног, и оглушён.

Когда парень пришёл в себя, то лежал на земле, а одна из местных горожанок стирала с его лба запёкшуюся кровь. Он тут же вскочил на едва державшие ноги и схватив скрипку, помчался к своему дому.

– Стой, стой, не ходи! – выкрикнула женщина.

Йозеф налетел на верзилу, и тот тут же приставил к его горлу окровавленный топор, и указывая на группу пленных, глухо произнёс:

– Туда. Живо!

Йозеф успел увидеть горящие дома и свой в их числе, и медленно отступил к пленным.

Отца и мать Йозефа убили, а он, восемнадцатилетний парень, попал в плен.

Когда полыхал погребальный костёр, полыхала болью и утратой музыка Йозефа, даже конунг решил взглянуть на музыканта.

Все пировавшие во славу Одина¹³ вышли из регентского дома и вмиг протрезвели.

Скрипач сидел на коленях недалеко от костра. Жар пламени осушал его слёзы. Блики огня плясали на его лице, а музыка провожала ушедших в мир покоя.

Когда музыка прервалась, застыла тишина начавшейся ночи. Пленные жались друг к другу, окружённые стражниками. Женщины и дети плакали, да и некоторые мужчины слезы утирали.

К конунгу подошла темноволосая девушка лет семнадцати, а следом её мать.

– Тебя слышали даже боги, – проговорил явно растроганный Ральф Гордый. – Кто у тебя там?

– Все, – Йозеф поднялся на ноги и безразлично оглядел коварных захватчиков, наводивших ужас на все прибрежные города и поселения.

Его взгляд остановился на девушке. Он не мог даже поверить, что такая красота может принадлежать к этим воинственным варварам.

– Пусть для нас сыграет, – проговорил кто-то из викингов.

– Нет, – гордо ответил парень.

Конунг кивнул двум воинам.

Почти у безвольного парня отняли скрипку и сжали обе руки, положив их на бочку. Конунг вытащил меч из ножен, подходя к приговорённому.

– Отец не надо, прошу! – девушка подскочила к отцу. – Он ни в чём не виноват.

Ральф Гордый гневно обернулся к дочери. Тут же подбежала мать и схватила девушку за руку, уводя за собой. Девушка вырвалась.

– Будешь играть для меня, или лишишься рук, – заявил конунг.

– Нет, – ответил парень, не пытаясь сопротивляться.

– А для меня? – подбежала девушка.

– Соглашайся Йозеф, – послышался женский возглас со стороны пленных.

– Соглашайся! – выкрикнул ещё кто-то. – Не губи свою жизнь!

Йозеф молчал.

– Отец, это всего лишь музыка, – девушка боязливо дотронулась до руки конунга.

– Рагна! – крикнул конунг, сверкнув гневными глазами на жену. – Уведи её отсюда!

– Инга¹⁴, идём, – еле шевеля губами от страха, проговорила женщина, беря девушку за руку.

Инга вырвалась и гордо встала перед отцом.

– Ты обещал мне подарок, если мы захватим эти земли, – рьяно выпалила она. – Он будет моим рабом и станет играть, когда я прикажу. Если же нет… – она опустилась на колени и положила свои руки на бочку, рядом с руками музыканта. – Мне незачем сражаться за тебя.

Конунг засмеялся. И махнул рукой. Стражники отпустили парня.

– Соглашайся, – Инга глянула на парня. – Иначе, зачем ты нужен?

– Неужели ты такая же, как они? – Йозеф разочарованно глянул девушке в глаза.

– Забудь о гордости. Живи во имя их, – она кивнула на костёр и встала на ноги.

– Тащите его в дом! У нас сегодня веселье! – выкрикнул конунг. – Слава Одину!

– Слава Одину! – повторились выкрики.

– Славься Один!

Йозефа вместе со скрипкой уволокли в дом.

– Ваши воины погибли сегодня не случайно, – обратился конунг к поверженным жителям. – Я принесу сюда мир и процветание. Присоединяйтесь ко мне. Сегодня не только ночь памяти, но и надежды.

– Надежды давно нет в этих землях, – ответил один из пленных мужчин, зажимая кровоточащую рану на боку. – Все вы так говорите.

– Ты в меня не веришь? – хмыкнул Ральф Гордый. – Сверр, – он обратился к одному из своих воинов. – Пусть помогут всем раненным. Теперь это мои владения. И я хочу, чтобы всё здесь процветало! – он поднял меч вверх, победоносно потрясая им, издал боевой клич.

Викинги подхватили. Ральф Гордый схватил дочь за шею и наклонившись к её уху, злобно прошипел:

– Посмеешь меня ещё раз так унизить – убью.

Он отшвырнул девушку к жене и направился продолжать пир. Рагна обняла дочь.

Йозеф знал много мелодий, как своих, так и чужих. Он с трудом понимал, что играл и зачем, почти пол ночи веселя разгорячённых элем и пивом варваров.

В огромный зал бывшего регентского дома привели почти всех поверженных жителей, кидая им, словно собакам, куски лепёшек, мяса и всякие фрукты. Многие, несмотря на такое унижение, хватали еду, так как в городище есть было почти нечего. Регент закрыл полные закрома, собирая чуть ли не двойную дань.

Конунг действительно выполнил всё, что обещал. Люди хоть и боялись северных чужеземцев, но делать было нечего, и бежать некуда. Кто знает, что там, может ещё хуже?

Йозеф стал придворным музыкантом. Его судьба была решена за него, да ещё и девчонкой. Он боялся даже взглянуть на неё, но однажды удержав за руку, спросил:

– Зачем ты меня спасла?

– Глупый, – засмеялась Инга. – Жизнь дана, чтобы жить.

Она вручила ему два яблока и ушла.

Всё было хорошо. Даже лучше прежнего: кров, пропитание. Жаловаться Йозефу было не на что.

Но вот незадача, сердце у него разрывалось при виде Инги. Он действительно играл тогда, когда она прикажет. А вскоре и вовсе только для неё. Он придумывал новые мотивы: и весёлые, и грустные, и такие, что дух захватывало. Инга чувствовала это, с замиранием взирая на высокого, кареглазого парня. Но был он всего лишь слуга и не больше…

* * *

Старик открыл глаза и понял, что лошадь стоит на месте, свернув чуть с дороги. Он взглянул на серое небо, затянутое густыми тучами. Пахло сыростью.

– Дождь будет, – вздохнул старый музыкант. – Вперёд милый, давай-ка вон под те деревья.

Конь дёрнулся, устремляясь через просеку в лес.

Вскоре был разведён костёр. Чёрствых лепёшек едва хватило, а тёплая вода быстро согрела.

Наступила ночь. Туча сжалилась, обойдя стороной и лишь немного брызнув, устремилась дальше. Пролетела ночная сова.

Музыкант взял скрипку и грустно вздохнул. Что будет с ним дальше, что станется?..

Йозеф заиграл, а воспоминания летели, и звуками собирались в мелодию исстрадавшейся души…

* * *

Через некоторое время по всей округе разлетелся слух о князе Зигмунде Бравом и о его могучем войске. Конунг отправил князю заманчивое предложение.

Война или мир? Все ждали ответного хода с нетерпением. Инга ещё не боялась, но страх уже подступал к её горлу. Она стала молчаливой, задумчивой и замкнутой. Даже музыка перестала её радовать.

– Эй, ты что тут делаешь? – девушка выглянула из окна.

Йозеф чуть не свалился с ветки дерева, которое примыкало почти плотно к дому.

– Яблоки собираю, – ответил парень.

– В темноте? – хихикнула кареглазая брюнетка. – Это же груши?

– А, ну да, – пытался вспомнить парень.

– Если тебя здесь найдёт стража, отец прикажет руки тебе отсечь.

– Тогда я пойду, – Йозеф принялся слезать с дерева.

– Постой. Подожди, – она скрылась в комнате и вновь выглянув, кинула ему свёрнутый кусок ткани. – Я закончила вышивку. Это тебе.

Йозеф развернул платок, на котором была вышита скрипка, украшенная розами. Шитьё даже в темноте покоряло своей красотой и изяществом.

– Мне? – удивился он.

– Да, на память, – грустно вздохнула она. – Завтра прибудет князь. Отец просит тебя сыграть.

– Я не стану.

– Для меня. Ты же обещал. Ту мелодию, с переливами, – её сердце забилось.

Послышались шаги ночного дозора.

– Уходи, уходи скорей, – зашептала она.

Йозеф тут же убежал, слившись с темнотой. Инга глянула на звёзды. По её щеке сползла предательская молчаливая слеза.

На следующий день «ту, с переливами», Инга слушала с нескрываемыми слезами на глазах, поглядывая на гостей отца, среди которого был мужлан, лет тридцати, выбранный ей в мужья.

Когда-то Зигмунд Бравый был простым воином-наёмником, сумевший создать самого себя. Захватив одно из неприметных княжеств, он сделал его оплотом своей власти и могущества, а численность его армии удивляла и пугала, заставляя многих благоговеть пред ним. Когда король Ломбардский попросил его помощи, никто даже не рассчитывал, что князь станет заключать мир с варварами. Что заставило его это сделать, когда он сам ненавидел этих пришлых, мало кто мог понять.

– Твоя дочь мила, – поднялся из-за стола князь. – Я, со своей стороны, хочу предложить менее ценный подарок, надеюсь, он придётся по душе.

Слуга князя протянул своему господину меч, золотые ножны заблестели в солнечном свете. Когда же князь достал само оружие, конунг от удивления поднялся и подался вперёд.

– Приглянулся? – улыбнулся князь, протягивая оружие будущему тестю.

– Не то слово, – северный воитель разглядывал меч.

Баланс был идеальным, а рукоять меча обвивала гравировка в виде двух змей.

– Так ли он хорош в бою, как с виду? – спросил Ральф Гордый.

– Попробуй, – ухмыльнулся Зигмунд.

Конунг положил клинок на стол и кивнул своему воину. Сверр вытащил два больших топора и со всего размаха ударил по мечу. Стол переломился. На пол полилось и попадало угощение. Конунг вытащил из-под обломков целёхонькой меч, с едва заметной царапиной, и посмотрел на улыбающегося князя.

– Превосходное оружие, – довольный Ральф Гордый протянул руку. – Свадьба завтра.

Оба правителя пожали друг другу руки.

– Инга, подари нашему гостю танец, – конунг глянул на дочь, а потом отыскал взглядом застывшего на месте Йозефа: – Эй, давай весёлую!

– У меня свои музыканты, – князь махнул рукой. – Пусть моя будущая супруга оценит наш задор.

Слуги быстро разобрали обломки стола и придвинули новый, а возле Йозефа оказались несколько музыкантов с флейтами, лирами, лютнями и бубнами.

Йозеф не знал этой мелодии, отступил в сторону и опустил скрипку. Он смотрел на танцующих будущих молодожёнов. Инга даже не пыталась отказаться от танца, мельком ища взглядом скрипача, который грустно стоял поодаль.