Домой через Балканы

– Не можетъ быть этого! – сказалъ я сербу, – да, наконецъ, что вамъ дѣлить? голую Македонію? Отдайте вы ее болгарамъ, сами получите добрый кусокъ Австріи. Еще лучшій кусокъ, по крайней мѣрѣ, культурный!

– Ха! Дѣло вовсе не въ этомъ.

И угрюмый сербъ, котораго я не видѣлъ до того смѣющимся, улыбнулся сквозь густые, черные, какъ сажа, усы.

– Ежели мы отдадимъ Македонію хоть сейчасъ, – Болгарія все равно кинется на насъ.

– Слушайте! Но почему?

– Вамъ, русскимъ, трудно понять это. Вы мало живете политикой, не сталкиваетесь ежедневно съ сосѣднимъ, чужимъ народомъ. Вы, благодаря простору, всегда дома. Пожили бы, какъ мы: шагнешь впередъ, – передъ носомъ Австрія. Рукой махнешь – Болгарія. Головой качнешь – въ Грецію попадешь… У насъ чутье есть на это. Болгарія будетъ воевать! – и добавилъ послѣ долгой паузы:

– На германскія деньги. Вѣдь Россія не можетъ дать теперь ничего.

Мы долго еще протолковали на эту тему, и я, запасшись рядомъ практическихъ совѣтовъ относительно сербскихъ порядковъ и обычаевъ, пошелъ записываться на утренній поѣздъ.

– "Проведу-ка я эту пару лишнихъ дней въ Софіи, – думалось мнѣ при этомъ, – авось мои болгарскіе друзья наговорятъ еще большихъ страховъ и ужасовъ про Сербію".

ІV

Партія къ первому поѣзду составилась человѣкъ въ двѣсти. Я не знаю, что бы мы стали дѣлать безъ помощи нашего консульства. Оно распорядилось относительно извозчиковъ для багажа, а это при отправкѣ вразъ двухсотъ человѣкъ – одолженіе не малое. Сами рѣшили идти пѣшкомъ, такъ какъ отъ пристани до вокзала было въ сущности близко.

Извозчики были всѣ греки. Ну и извозчики! Лошаденки какъ мыши и къ тому же драныя, замореныя, еле двигаютъ ногами. Вмѣсто телѣгъ дроги, на которыхъ еще большіе чемоданы можно было поставить, а мелочь – никакъ. Все же уложились, пудовъ по семи на подводу, – больше грекъ не бралъ: тяжело.

Частъ публики пошла напрямки, а часть должна была идти за подводами, присмотрѣть. Я попалъ въ доглядатаи. Мнѣ же пришлось поэтому платить за подводу: грекъ не хотѣлъ двигаться съ мѣста, не получивъ свои два съ половиной франка авансомъ. Къ несчастью, со мной не было греческой мелочи, а ни итальянской, ни сербской грекъ не бралъ. Моталъ головой, бормоталъ что-то, и въ этомъ бормотаньѣ я отчетливо улавливалъ русское "нэтъ" и французское "д'аржанъ".

Нечего дѣлать, пришлось вынуть завѣтные десять греческихъ франковъ, которые береглись, по совѣту серба, на билетъ, и отдать.

– На! – проговорилъ я съ достоинствомъ, – сдачи!

Грекъ схватилъ монету, и мгновенно, – не успѣлъ я замѣтить, какъ, – она исчезла въ его рваныхъ штанахъ съ ширинкой до полу.

– Сдачи? – повторилъ я настойчиво.

Грекъ смотрѣлъ на меня снизу вверхъ большими, черными. будто выточенными изъ антрацита, глазами и молчалъ.

– Сдачи! Пети монэ! – крикнулъ я во всю силу легкихъ,

Грекъ все такъ же стоялъ и такъ же смотрѣлъ. Насъ окружила толпа такихъ же рваныхъ, не латаныхъ грековъ съ такими же блестящими черными глазами, какъ у моего грека, и съ такими же не вѣсть зачѣмъ подметающими землю ширинками въ общемъ узкихъ штановъ. Они равнодушно и молча курили свои трубки съ невыносимо крѣпкимъ табакомъ, выжидая, чѣмъ все это кончится.

Я началъ теряться. "Можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ не понимаютъ", – думалось при видѣ того поразительнаго невиннѣйшаго спокойствія, съ которымъ греки выжидали конца всей исторіи. Но память, особенно почему-то острая при возбужденіи, неутомимо подсказывала и всѣ предупрежденія знакомаго серба, и разсказы корабельныхъ матросовъ о томъ, какъ ни одно русское судно не обходится въ Греціи безъ скандала, какъ въ Пиреѣ то и дѣло происходятъ драки матросовъ съ греками, и какъ греки такой продувной народъ, что безъ драки съ ними нельзя…

Не знаю, что было бы, если бъ грекъ выдержалъ свою роль до конца. Но онъ этого не сдѣлалъ. Замѣтилъ ли мою растерянность, или по другимъ соображеніямъ – не знаю – онъ сталъ пятиться, пятиться и вдругъ юркнулъ за спину другого грека. Еще моментъ, и я потерялъ бы его, а вмѣстѣ съ нимъ и возможность достать желѣзнодорожный билетъ. Съ кого спросить? Всѣ греки въ толпѣ одинаковы!

Растерянность моя мигомъ прошла. Преодолѣвъ брезгливость, я схватилъ бѣглеца за фалду коротенькой безрукавки. Грекъ упалъ на землю, застылъ.

– Сдачи, чортъ! – крикнулъ я, выпрямляясь.

Грекъ поползъ, извиваясь, въ толпу ширинокъ. Я наступилъ ногой ему на ширинку. Грекъ пересталъ ползти, но сталъ вырываться, какъ ужъ изъ-подъ палки.