Читать книгу: «Где распускается алоцвет», страница 3

Глава 3
Ведовство и наследство

Альку бабушка заметила даже раньше, чем брат: высунулась из-за машины – чумазая, в джинсовом комбезе, с волосами, убранными под косынку, – и махнула рукой:

– Цветочек мой аленький, спаси старуху – сбацай лимонаду, а?

– Только лимонад? – уточнила Алька подозрительно, прикрывая калитку и задвигая массивную щеколду. На щеколде болтался обережный знак – узелок на красной нитке. – Или чего-то приготовить?

Баб Яся явно проголодалась, но Алькины кулинарные способности она знала слишком хорошо, потому с ответом медлила. Ситуацию спас Велька – захлопнул книгу, подскочил, складывая очки и вешая их за дужку на ворот футболки:

– Баб Ясь, а давай я приготовлю?

– Ты ж мой спаситель!

Велька зарделся; Алька тоже, но по другой причине.

Лимонад пришлось делать из слив – ничего другого, отдалённо подходящего, ни в холодильнике, ни в саду не отыскалось, а Краснолесье ещё не настолько далеко шагнуло в цивилизацию, чтобы в нём завелась круглосуточная доставка продуктов. Велька откуда-то извлёк остатки копчёной утятины – баб Яся накануне наготовила на целый полк – и с подозрением принюхался; результат его удовлетворил, и он быстро организовал пасту по какому-то обалденному рецепту.

– Тебе фартук идёт, – хмыкнула Алька. Она прохлаждалась за столом со стаканом лимонада и лениво наблюдала за тем, как кузен хлопочет по хозяйству. – Не надоедает готовить?

– А как оно надоест, если делать разное? – спросил он озадаченно, мелко нарезая сливу для соуса. – Дома ты не готовишь, что ли?

– У меня там кулинария рядом, – откликнулась Алька. – Ну или что-то можно заказать.

– А не боишься, что кто-то в еду плюнет, пока везёт?

– Курьер? Да ладно, у него времени нет.

– Ну это да…

Вскоре по коридору – не иначе, на запах приманилась – прокралась на цыпочках баб Яся и скрылась в ванной, а потом явилась снова, уже чистая. Пожаловалась на барахлящий движок, похвалила Велькину пасту, опрокинула в себя стакан лимонада-без-лимонов – и плюхнулась за стол, выдыхая:

– Ну и денёк…

Алька с ней была полностью согласна.

Некоторое время на кухне царило молчание: все сосредоточенно жевали. Потом бабушка, бормоча, что в тишине неуютно, щёлкнула пультом и включила телевизор. Там шла реклама: улыбчивый парень – с виду сущий ведьмак – забрасывал в машинку грязные носки оптом, засыпал порошок, а потом вынимал всё чистое, сверкающее, благоуханное… У парня были светлые волосы, короткие и чуть вьющиеся.

«Не похож», – подумала Алька, почему-то чувствуя себя разочарованной.

– Эх, ну как так можно, – вслух произнесла баб Яся, точно откликаясь на её мысли. – Вот так и появляются нереалистичные ожидания у молодёжи. Что думаешь, молодёжь?

– Думаю в магазе посмотреть, – ответил Велька. – А вдруг правда отстирается?

– Ну тебя, – хмыкнула она. И повернулась к Альке: – Кстати, я до Чибисов-то дошла. Да, постояльцы у них новые, но твоего среди них нет. В две комнаты набилась семья из шести человек, сорвались из столицы три недели назад, когда Костяной полсотни человек разом положил. Хотели вернуться, как всё успокоится, а оно, вишь, не успокоилось. Комендантский час этот…

В какой-то момент очень захотелось спросить, что баб Яся думает про Костяного, с её-то опытом, но язык прилип к гортани. Стало жутковато, по-глупому, суеверно – мол, не называй беду, а то накликаешь.

– Я сама нашла своего красавчика, – сказала Алька вместо этого. – Он сказал, что снимает комнату у Сенцовой. Это кто?

Баб Яся пошебуршила вилкой в тарелке, словно пытаясь свить из пасты гнездо, и вздохнула:

– Да Злата Сенцова, наверное. Ну оно и понятно: как Радик помер, денег стало не хватать, а у неё целых трое мальцов на шее… Наверное, сдала половину дома. Хочешь, загляну к ней завтра? Всё равно собралась кому-нибудь слив сбагрить, у нас их каждый день по ведру.

– Если для меня, то не надо, – быстро ответила Алька. Ей хотелось, конечно, похвастаться перед всеми красавчиком, но она-то понимала, что красавчик по большому счёту не её – скорее всего, просто скучает в глуши. В Краснолесье летом и в начале осени многие приезжали по старой памяти; раньше тут был санаторий, но, как и многое другое, он потихоньку загнулся, когда лет тридцать назад, после кризиса, народ ломанулся на заработки в крупные города. – Интересно, правда, чего ему тут у нас понадобилось. Не похоже, чтобы у него тут родственники были.

– Может, тоже решил уехать подальше от этого вашего Костяного? – предположил Велька. – Баб Ясь, давайте тарелку, я в раковину положу.

– О, и мою тогда, я тоже всё! – встрепенулась Алька. – Очень вкусно было, спасибо… Нет, он вроде в Светлоречье подсел.

– Ну и спроси его сама, раз теперь знаешь, где живёт, – подвела итог бабушка. – Велемир, ты сразу в посудомойку ставь, не руками же мыть…

– Да чего там мыть-то, три тарелки, – пробасил он, включая воду. – Алика, а ты к нам надолго? Пока Костяного не поймают, да?

– Наверное, – растерянно ответила она. И спросила всё-таки, хотя не собиралась: – Баб Яся, а ты как думаешь, его скоро поймают?

– А леший его знает, – махнула бабушка рукой и подвинула к себе стакан с лимонадом. Лицо у неё помрачнело. – Поди разбери, что это такое вылезло и откуда… На упыря не похоже. То появляется, то исчезает, будто ищет чего… Ну у вас, в столице, колдуны поумней меня, настоящие, авось разберутся. Этот особенно, как его, который щеголеватый… Дрёма.

Альке захотелось похвастаться, что импозантный мужчина лет сорока с каштановыми волосами и пронзительно-голубыми, как у лайки, глазами, в последние месяцы всё чаще появляющийся в новостях, на самом деле сын её начальницы. Но это было бы как-то глупо, и она промолчала.

Велька домыл посуду и засобирался домой. Баб Яся отправилась, как сама сказала, «искупнуться перед сном» – она вставала рано, поэтому и ложилась тоже до полуночи. Алька осталась одна; сперва лениво ковыряла текст, но потом начала замерзать, заварила себе чай, сунула под мышку ноутбук и ушла наверх, в спальню. Маленькая комнатка, развёрнутая на юг, лучше прогревалась за день и медленнее остывала; деревянный пол казался очень тёплым в сравнении с гулким кафелем на кухне.

За окном шевелились ветки – ветер волновал осиновое море. Пока ещё по-летнему зелёное, только суховатое… Но скоро – Алька знала – начнутся первые ночные заморозки, и листва вспыхнет разом, разгорится всеми оттенками красного, от тёмных, как засохшая кровь, до оранжеватых, как свечное пламя.

В детстве ей очень нравилось это время.

И красный цвет.

Работа шла хорошо. Может, потому что было тихо – в столице-то такой тишины не найдёшь, как ни ищи. Ни гудков машин, ни хлопающих дверей, ни разговоров, только путается в кронах ветер и посвистывает не то в карнизе, не то в водосточной трубе… А ещё тут было темно, настолько, что на небе стали видны звёзды, и не просто отдельные светящиеся точки, а скопления, сияющие облака.

Алька и забыла, что так-то на самом деле и правильно.

После полуночи её начало клонить в сон. Да и делать дальше, в общем, было нечего – вычитать и отправить… и спалиться перед начальницей, что работала в отпуске, вместо того чтоб обустраиваться на новом месте и отдыхать. Ругаться она, конечно, не будет, но спустит очки на кончик носа и глянет очень-очень укоризненно.

И тогда станет стыдно.

Закрыв ноутбук, Алька на цыпочках спустилась вниз. Ванная комната успела выстыть; кафель казался ледяным. Вода из душа лилась чуть тёплая – видимо, баб Яся что-то отрегулировала под себя в нагревателе, а назад вернуть забыла… Алька не стала вылезать и разбираться, ополоснулась как есть и, стуча зубами, поднялась в спальню, рассуждая, что так, наоборот, лучше – когда согреваешься под одеялом, то и засыпаешь легче.

Так и вышло – сон навалился почти сразу, но он был неприятным, вязким.

Поначалу снилась какая-то муть, беспросветная, тягостная. Как Алька разбирала мамины вещи после похорон, много-много одежды, пахнущей затхлостью; ночная зубрёжка в пустом библиотечном зале, где её случайно закрыли на первом курсе… Снился Дарён, каким он был в первые встречи, обаятельным и весёлым, и таким, каким он оказался на самом деле.

Снился лестничный пролёт и кровь на бетоне.

Алька несколько раз просыпалась, садилась на кровати, осоловело моргая в темноту, потом спускалась на кухню, делала пару глотков воды, брызгала на лицо из-под крана и поднималась назад, каждый раз всё более замёрзшая. Ступни были как ледышки, подтыкай одеяло, не подтыкай… Наверное, поэтому в какой-то момент Альке приснился огонь – рыже-красная дуга на небе, цвета самых светлых осиновых листьев. Дуга изогнулась, закрутилась в спираль – и прянула к окну.

А на подоконник ступил уже красавец в красном кафтане.

«Опять он мне снится, – пронеслось в голове, и дурная, тоскливая муть отступила, развеялась. – Такой красивый и весь для меня».

Айти-из-сна склонил голову к плечу, посмеиваясь, точно подслушал её мысли, и спросил:

– Холодно ли тебе, девица?

– Ну какая девица, – проворчала Алька в подушку, косясь на него из-под кудрей. – Я молодая прогрессивная женщина… на самообеспечении.

Всё было настоящее и ненастоящее одновременно, и жуткое, и томительно-приятное – как и полагается сну.

– Тем лучше, – улыбнулся Айти. Шагнул к ней, присел на корточки у кровати, отвёл рыжие кудряхи с лица. – Хочешь, согрею тебя?

– Хочу, – пробормотала Алька тем же тоном, каким отвечала Вельке, что хочет оладьи. – Особенно ноги.

…а дальше сон превратился во что-то странное.

Айти – золотые глаза, змеиные – усадил её, кутая в одеяло. Легко, очень легко; наяву бы так ни за что не вышло. А потом опустился на колени и, обхватив Алькину босую ступню горячими-горячими ладонями, дохнул на неё. И ещё; и поцеловал щиколотку, там, где косточка, и выше… Правда, стало жарко – и дурманно, и хорошо, и поэтому Алька не сопротивлялась даже, когда он мягко развёл ей ноги, продолжая целовать. Только когда ощутила щекочущее, влажное прикосновение к внутренней стороне бедра – и укус, скорее будоражащий, чем болезненный – испугалась.

И резко свела колени.

Одеяло сползало с плеч; Айти сидел на полу, упираясь подбородком в руки, скрещённые на краю постели, и улыбался чуть виновато.

– Значит, нет?

– Нет, – выдохнула Алька; сердце колотилось.

– А поцеловать на прощание можно? – спросил он снова. И, когда Алька промедлила с ответом, сказал: – Закрой глаза.

И она закрыла.

У него и вправду был змеиный язык; а ещё он – весь Айти целиком – казался горячим, как печка. От него пахло дымом и сумрачным диким лесом; волосы на ощупь были как шёлк. Всё полетело куда-то, кувырком, кувырком, в темноту и беспамятство…

И Алька проснулась.

Было, конечно, утро, позднее, ближе к полудню. Одеяло сбилось комом; от постели словно бы исходил жар. Окно было распахнуто настежь, хотя перед тем, как ложиться, она точно прикрыла его, почти насовсем…

– Это сон, – пробормотала Алька. – Точно сон.

И всё-таки она откинула одеяло, а потом задрала подол ночной сорочки.

С внутренней стороны бедра был небольшой синячок, и впрямь как след от укуса или засос.

Или как метка.

Голова закружилась; комната закружилась тоже, и Алька подтянула колени к подбородку, кутаясь в одеяло плотно-плотно и не понимая, испугана она или наоборот.

– Нет, – прошептала она еле слышно. – Не сон. Не сон.

И велик был соблазн сидеть так, закутавшись, пока кто-нибудь – лучше баб Яся – не забеспокоится и не поднимется к ней, будить и спасать. Но Алька не стала. Пересилила себя, встала, оделась, хоть и перепутала сначала, натянув штаны наизнанку, а кофту – задом наперёд.

Вельки сегодня внизу не было: он остался дома, с матерью, помогать ей ставить теплицу в огороде. Зато бабушка уже закончила с утренней консультацией и теперь сидела на кухне, пила кофе, заваренный «по-офицерски», прямо в большой кружке, и листала рабочий блокнот. На блюде высилась целая гора бутербродов, штук двенадцать.

– Забыла, что Велемира-то сегодня нет, – вздохнула баб Яся, поймав Алькин взгляд. – Вот настрогала целый противень… Ты садись, садись, кушай, золотце, они хоть и остывшие, но вкусные. Горчицы надо? В холодильнике возьми, за огурцами.

Подумав, Алька взяла и огурцов – бутерброды, как и статьи на редактуре, можно дополнять бесконечно. Против ожиданий, аппетит был зверский, словно сон-наваждение изрядно попил из неё сил: не настолько, чтоб лежать пластом, но достаточно, чтобы устроить себе завтрак плотнее обычного. Первый бутерброд залетел со свистом. Второй пошёл уже медленнее, под тягостные размышления о том, как лучше сформулировать, что рассказать… Появилось странное дежавю: некстати всплыл в памяти допрос в отделении, верней, «дача показаний», как сказал тогда колдун из сыска. Но по факту всё-таки допрос – разговаривала тогда с Алькой строгая женщина в тесноватой униформе, скрупулёзно выясняющая: «Как часто вы имели сношения с убитым? При каких обстоятельствах? Замечали что-то странное? Какие мысли посещали вас во время любовных свиданий?»

Спрашивала – и покачивала головой, точно поражаясь, а в конце уточнила: «То есть вас всё устраивало?»

Алька тогда расплакалась.

Сейчас она понимала, что баб Яся, конечно, осуждать её не станет, не скажет, что сама виновата, но всё равно медлила, прежде чем начать. Наконец решилась и выпалила, уперев взгляд в столешницу:

– Ко мне ночью кто-то приходил!

– Домовой? – растерянно откликнулась бабушка, сделав глоток кофе. – У нас нет его вроде. Что он делал – бегал, топотал? Вещи скидывал?

– Нет, он… – Алька сглотнула, принуждая себя говорить дальше. – Баб Ясь, это был красивый мужчина, он пришёл через окно и… в общем, соблазнял меня. Кажется.

Бабушка не стала спрашивать: «А тебе это не приснилось? А ты уверена?»

Она глянула на Альку поверх очков, потом резко поднялась, придерживая шаль на плечах, включила чайник; пока он закипал, порылась на полках, сыпанула в чашку травяную смесь с оранжевыми лепестками, заварила, отцедила и поставила на стол.

– На-ка, выпей чаю с календулой, – сказала она, пододвигая чашку к Альке. – Можем мёду добавить, если невкусно.

Алька сначала не поняла, а потом сообразила.

– Календула… ноготки, точно. От наваждения, да? Ты думаешь, это летавец? Ну, огненный змей? – уточнила она; в горле пересохло. – Он… у него правда был змеиный язык.

Баб Яся пристально посмотрела на неё, выдохнула длинно и вздохнула:

– Ты пей-пей, не помешает… Может, и летавец, а может, кто-то другой. Нечисть любит кем-то другим притворяться, и не всегда человеком. Как себя чувствуешь? Слабость есть?

Алька пригубила чай с календулой и прислушалась к себе.

– Вроде нет.

– Как он выглядел-то? Как кто-то знакомый? – спросила баб Яся, хмурясь.

– Ну… да.

– Не как твой Светлов?

При упоминании Дарёна – Дара – Алька вздрогнула рефлекторно и затрясла головой:

– Нет, нет, не он.

Уточнять, что ночной визитёр похож на Айти, не стала – огнезмей-летавец вряд ли стал бы разгуливать днём по поезду в своём истинном виде, да и любой другой нечистый тоже.

– А жаль, – цокнула языком бабушка и сощурилась. – Я его б ещё разок прибила, этими бы руками шею свернула… Ну, ну, Цветик-Алоцветик, не вешай носа. Я вон раз шла через болото, а меня хвать за ногу страшенная рука! Думала, всё, утянет; кинула вниз булку, которую на перекус взяла, рука ту булку поймала. Иду дальше, а на тропе корзина стоит – и вся доверху черникой полная.

Алька невольно улыбнулась:

– Болотник подарил?

– Ага, поменялись, – серьёзно кивнула бабушка. – Я ему хлеба, он мне – ягод… Или Тинку вспомни. Нечисть – она не всегда злющая, сама знаешь. Понять бы ещё, кто это был…

– Думаешь, не змей? – спросила Алька. – А кто ещё может быть?

Баб Яся поморщилась:

– Да кто угодно. Бывает, что и домовой так шалит, прикидывается человеком. Может, мара просто, сон. Жердяй тоже кошмары насылает, бывает… Главное, чтоб не заложный мертвец.

«А то с твоего Дарёна Светлова станется и вернуться, чтоб отомстить», – этого она так и не сказала, но подумала, судя по помрачневшему взгляду.

Алька так подумала тоже – и отхлебнула чай, отгоняющий летавцев, верней, их наваждения.

– И что теперь?

Баб Яся задумалась:

– Ну, хочешь, у меня поспи, постелю тебе на полу. У меня тихо, даже мыши не скребутся, только я встаю рано… Или давай оберегов у тебя развесим. На окно, над дверью, по углам, как положено. А вообще-то, доедай свой бутерброд и пойдём сперва глянем, что там у тебя в комнате творится. Змей-то обычно подпалины оставляет.

– Но не всегда?

– Но не всегда, – вздохнула баб Яся. – Эх, Алька-Алёночек, как бы легко было, если б всё всегда делалось по правилам, как заведено, да? Пристала к тебе на дороге шишига, и ты ей хоп – не по инструкции, давай, проваливай в камыши.

Алька невольно засмеялась; ночное происшествие не казалось теперь таким уж жутким, скорее, интригующим… и обидным: опять к ней привязалось что-то странное.

Нет чтоб просто симпатичный парень.

Перед тем как подниматься, баб Яся забежала к себе в спальню – по совместительству рабочий кабинет – и вернулась уже без сползающей шали, в удобном чёрном свитере. И – с коробкой в руках.

В коробке было всякое: красный вышитый пояс, бубенчики россыпью, большая пуговица в виде солнышка из янтаря, птичьи косточки в полотняном мешочке… При виде пояса Алька поёжилась. Мама частенько вышивала такие на заказ – мощные обереги, отгоняющие любое зло; вот только сейчас не понять было, это один из них или просто похожий.

«Спросить баб Ясю? – пронеслось в голове. – Нет, лучше не надо. А то продумает, что я опять грущу, и сама расстроится».

Они вместе осмотрели спальню. Нашли некоторое количество сухих листьев, паутину в углу, древний фантик от конфеты, заткнутый за плинтус, но ничего сколько-нибудь подозрительного. Больше всего Алька боялась увидеть что-то экстраординарное – отпечатки куриных лап на стене, доски, прогнившие в форме человеческой ступни, засечки от когтей на потолке… Словом, что-то, указывающее на заложного мертвеца или беспокойного колдуна, похороненного неправильно. Нет, конечно, Светлова похоронили по всем правилам, да и прошло уже почти восемь лет…

«Будь это огненный змей, он бы явился в образе Дара, – подумала Алька. – Я ведь только его и любила».

– Нет, горелых пятен нет, – подытожила тем временем баб Яся, высунувшись далеко в окно. Серебряные серьги-кольца сверкнули на солнце; седые волосы стояли дыбом. – Тьфу ты, весь подоконник собой вытерла… Алёночек, а сбегай-ка на кухню, возьми ножей, какие похуже. Попробуем сначала по-простому.

– Думаешь, не змей? – с надеждой спросила Алька.

Ей как-то неприятно было думать о том, что, возможно, Айти и правда змей, если не кто-то похуже; куда спокойнее было верить, что это на неё наслали дурацкий сон, заморочили ей голову. Кто угодно – домовой, мара. Да хоть жердяй, пусть их здесь, в округе, никогда не водилось, и только в Сырых Глинках видели одного, незлого и дюже любопытного.

И то давно.

Проблема в том, что в эту теорию никак не укладывался синяк на бедре, про который Алька так и не рассказала.

– А кто его знает, – вздохнула баб Яся, усаживаясь на подоконник и подставляя лицо солнцу. – Но начинать с чего-то надо.

Один нож они воткнули над порогом, на случай, если на самом деле незваный гость приходит через дверь. Остальные три – над окном. В изголовье кровати повесили янтарную пуговицу-солнце и несколько бубенцов, остальные прикрепили к люстре. Поперёк оконного проёма растянули вышитый пояс; его хватило едва-едва, впритык, пришлось закреплять булавками.

– Может, ещё один вышить? – спросила Алька с сомнением, отходя в сторону и любуясь на получившуюся композицию. Больше всего это напоминало предупредительную ленту, которой городовые обтягивали по периметру места преступлений. – Ты можешь?

– Я-то могу, а толку? – пожала плечами баб Яся и, взъерошив себе волосы, покосилась на Альку. – Я-то не ведьма, ведьма ты.

Перед глазами тут же мелькнуло то, что, кажется, было забыто – лестница в универе, Дар с перекошенным от ярости лицом… и – собственный голос: «Да чтоб к тебе это всё и вернулось, что заслужил!»

А потом кровь на бетоне.

Красное на сером.

– Нет, – быстро произнесла Алька, отводя взгляд. – Я не хочу. И… какая из меня ведьма, баб Ясь?

Бабушка шагнула к ней, обняла – рослая, как богатырка, жилистая и сильная даже сейчас – и шепнула на ухо:

– Хорошая ведьма. Но если не хочешь – значит, не будешь, и без того можно счастливую жизнь прожить. Я и так с Никой и с Баженом на сто лет вперёд наошибалась, так хоть тебя не подведу.

– Я тебя люблю, – прошептала Алька, обнимая её очень-очень сильно. – И тётя Ника тоже любит. И… – Голос у неё дрогнул. – И папа тоже.

– Звонил бы тогда почаще, что ли, я что, вечная, – ворчливо отозвалась баб Яся. – Ну, ну. Опять глаза на мокром месте, да? Пойдём-ка лучше кофе попьём. Гляди-ка, как спальню украсили, прямо как к празднику… Теперь ни один человек с недобрыми намерениями сюда не войдёт. Да и нечеловек тоже. Хорошо ведь?

– Хорошо… Баб Ясь, а если бутерброды ещё раз в духовку сунуть, они вкуснее станут?

– Вот поэтому, Алёночек, твоё коронное блюдо – угольки…

После завтрака, плавно перетекающего в обед, Алька всё-таки решила прогуляться. Бабушке сказала, что проветрит голову и заскочит на рынок, но на самом деле причина была другая.

Найти Айти и убедиться, что он обычный человек.

А если нет…

Что делать тогда, если честно, Алька пока не знала.

Баб Яся снова села за работу, – скорее всего, отвечать на письма; печатала она медленно, и времени на это уходило порядочно. Из спальни доносилось щёлканье клавиш, редкое, аритмичное. Алька слышала его, когда поднималась к себе, чтобы переодеться, и слышала, когда спустилась, словно работа шла постоянно, без перерывов… Но на кухне каким-то образом образовалась – не иначе, прискакала сама, совершенно случайно – большая шкатулка для шитья. С шёлковой тесьмой, с пяльцами и набором разных ниток, с ножницами и напёрстками… На душе сделалось тоскливо, и было не понять, из-за чего эта дурная тоска: из-за того, что, может, придётся колдовать, или, наоборот, из-за того, что Алька никогда этого больше делать не будет.

– Нет, нет, – пробормотала она, заглянув внутрь. – Никакого ведовства. Ни за что.

Но одну булавку она всё-таки достала и приколола изнутри кармана, над сердцем, шёпотом попросив её предупредить, если-де попадётся навстречу кто-то не вполне живой – и злой, опасный.

Булавка стала холодной, точно сделанной изо льда.

Значит, прислушалась.

Но всё, конечно, пошло не так с самого начала. Во-первых, Айти дома не было. Калитку открыл пацан лет девяти, вихрастый, румяный, только очень худой и коротко стриженный, сын хозяйки, и подтвердил, что да, мамка комнату сдаёт, что постоялец заехал по рекомендации какой-то дальней родственницы из Светлоречья, что он хороший, только всё время валяется на диване с планшетом. За постой заплатил вперёд, по хозяйству помогает и даже с хозяйскими пацанятами в футбол поиграл.

– Мы вон там мяч попинали, где гараж, – ткнул мальчишка пальцем куда-то себе за спину. – Он ничего так, только мажет по бочке… Тёть, а тёть, а ты чего его ищешь?

– Мы в поезде вместе ехали, и он кое-что забыл в купе, хочу вернуть, – соврала Алька не моргнув глазом. Нет, закладку она вернуть и правда собиралась, только вот никак не могла найти; скорее всего, тонкая золотая пластинка выпала из кармана в первый же вечер и завалилась куда-то в щель. – А куда он ушёл, не знаешь?

– На рынок, за яйцами. Он очень яйца любит, с утра три съел, – наябедничал пацан тут же. И обернулся, глазами выискивая кого-то у себя за спиной. – Ой, мамка! Тёть, пока! Я скажу, что ты приходила!

Альку отчего-то бросило в жар.

– Эм… лучше не надо, – пробормотала она сконфуженно, но пацан уже убежал.

Погода тем временем начала немного портиться. По сравнению со вчерашним днём потеплело, но небо стали заволакивать тучи, особенно с северного края, там, где была столица. Ветер задул сильнее; в нём ощущалась влага и что-то прелое, по-осеннему безысходное. Не то чтобы стало совсем тоскливо, просто не хотелось уже бессмысленно слоняться по улицам, щуриться на солнце и есть мороженое.

Что-то менялось.

Чувствуя себя немного сталкером, Алька буквально устроила на Айти засаду, прикинув, какими путями можно идти к рынку и как возвращаться назад – коротким путём, если несёшь сумку с продуктами. Конечно, Айти мог бы поехать назад на маршрутке или поймать попутку… Но Альке показалось, что он бы не стал. Ему – даже в пижонской красной толстовке и в порнографических джинсах – удивительно шли долгие прогулки по маленькому городу, по самым-самым задворкам. Настолько, что он даже мерещился Альке несколько раз, то на углу, то на скамье…

…пока она не увидела его по-настоящему.

Он шёл с авоськой через плечо по другой стороне улицы и болтал с парнем примерно лет двадцати, скорее всего, студентом из училища. Парень – выбритые виски, модная вязаная жилетка и мешковатые штаны – активно жестикулировал на ходу, показывая то направо, то налево… Похоже, что рассказывал о местных достопримечательностях, судя по тому, что они задержались на углу дома, у мемориальной таблички с именем первой директрисы текстильной фабрики, а потом только отправились дальше. Айти слушал настолько внимательно, что не заметил, как впечатался в столб – и плюхнулся на зад.

Яйца в авоське отчётливо хлюпнули.

Давясь от беззвучного смеха, Алька нырнула в ближайший подъезд, чтоб её не запалили, и выбралась наружу, только когда Айти и его экскурсовод отошли подальше.

– Ну нет, – хмыкнула она, наблюдая за тем, как скрывается красная толстовка за поворотом. Булавка за всё время так и не дёрнулась, – видимо, не нашлось поблизости никого злого и потустороннего. – Для змея-соблазнителя ты слишком нелепый, уж извини.

От этой мысли было и радостно – похоже, что жрать никого Айти не собирался, ну, не считая омлета, – и грустно: ведь тогда выходило, что кто-то использовал его облик, чтобы Альке навредить… Оставалось надеяться, что обереги этого кого-то отпугнут достаточно, чтоб он больше вовсе не приходил.

До вечера оставалось ещё много времени, а тучи вроде бы разошлись, так и не разродившись дождём. Для природы это было плохо – такая сушь, что спичку поднеси, и всё вспыхнет, а для прогулок очень даже хорошо. Алька заглянула в пекарню, где продавались приворотные пирожки, и купила себе обновлённую версию, с яблоками и айвой. И тут же употребила, с чаем в тонком бумажном стаканчике, нарочно, чтоб хоть немного себя полюбить. Потом свернула к реке, прошла по мосту на вчерашний земляничный берег, и почти не удивилась, когда на кочке увидела дремлющую змею.

Безвредную медяницу.

«Ах да, – промелькнуло в голове. – Они же всегда здесь жили. А я и забыла…»

– Ну что, – шепнула Алька, присев перед кочкой на корточки. Обычно пугливая, медяница сейчас даже не пошевелилась. – Кто твой хозяин, полоз? Или огненный змей? Или ты ничья, сама по себе? У-у, маленькая…

Медная кожа – коричневая с розоватыми переливами – виделась тёплой, и Алька сама не поняла, как протянула руку и осторожно погладила змейку.

И, только когда выпрямилась, осознала, что сделала.

«И жмётся к ней, к ведьме, всякая тварь…»

– Да я не ведьма, – буркнула Алька и, обиженная не пойми на кого, сбежала вниз, с косогора, к дороге, а оттуда – к мосту. Хотелось к людям, в толпу, если не в столицу, то хоть поближе к центру этого захолустья, где тёть-Тинин магазин, розовая брусчатка, расхваленная Велькой, и модный магазин «Чай, Кофе» с дурацкой неоновой вывеской.

Очень хотелось горячий сэндвич и кофе со льдом, но в единственном на весь бульвар киоске продавали только детские молочные коктейли, – видимо, потому что было недалеко до новой крутой школы с единственной на всё Краснолесье секцией по плаванию.

Впрочем, через полчаса Алька готова была признать, что молочный коктейль очень неплох. Даже тёплый, безо льда. В меру сладкий, с сильным запахом клубники, взбитый до мелкой-мелкой пены, словно бархатной…

– Алика, – сказали вдруг рядом. – Как хорошо, что я тебя встретила. Думала, придётся через весь город ехать.

В первую секунду Алька испугалась даже, а потом сразу узнала голос – и заулыбалась, отодвигаясь, чтобы освободить место на лавочке.

– Даринка, садись, – похлопала она рядом с собой. Подруга – в той же куртке нараспашку, что и вчера, с той же знакомой копной кудряшек – кивнула, но отчего-то не села. – Ты здесь какими судьбами? Или опять сына на секцию отвела? В бассейн?

– Ну да, у нас абонемент, – кивнула Дарина рассеянно. И вдруг, без перехода, уставилась в упор: – Помоги мне, пожалуйста. Я… мне кажется, я скоро умру.

От неожиданности у Альки вырвался смешок, дурацкий, неуместный. Она хотела переспросить, мол, ты что, серьёзно, что случилось-то… А потом увидела, разглядела за спиной у Даринки зыбкую тень, словно бы очертания высокой и сутулой женской фигуры, и ощутила озноб.

А булавка – та самая, заговорённая – расстегнулась и кольнула прямо над сердцем.