Цитаты из книги «Сто имен», страница 4
Я думаю, что любовь может изменить человека до неузнаваемости, превратив его в изнывающего от чувств мягкотелого глупца.
- Посмотрим, что она там делает.
- Что можно делать в церкви? Я туда не пойду и тебе не советую.
- Может, она исповедуется, может, передаёт конверт агенту иностранной разведки, может, плачет, поёт, раздевается догола и кувыркается вокруг алтаря.
-Стоит тебе выпить, и ты храпишь громче моего отца.
-Никто мне не говорил.
-Наверное, когда ты спала, они тоже спали.
Боб был десятью годами старше, но они с Констанс всегда казались сверстниками. То ли Констанс была старше своих лет, то ли Боб оставался юным, но выглядели они идеальной парой, всегда схожи и внешне, и внутренне, настроены на одну волну, не подумаешь, что их разделяет целое десятилетие, если и спорили, то разве что об аспектах одной и той же проблемы. Будто они появились на Земле в один и тот же день и всегда оставались неразлучны, будто такими они и были задуманы. Китти с трудом представляла себе жизнь Констанс до встречи с Бобом, жизнь Боба до встречи с Констанс, а тем более те десять лет, которые он топтал землю прежде, чем Констанс появилась на свет. Интересно, думала она, почувствовал ли Боб что-то в тот миг, сам ни о чем не догадываясь, — обрела ли жизнь дублинского мальчишки суть и смысл оттого, что маленькая душа явилась в Париже?
– Бывают правильные вдовцы и неправильные. Только и слышишь что о правильных. Какой он молодец, такой сильный, такой решительный, – прошло совсем немного времени, а он уже делает то то и то то. Из меня правильный вдовец не выйдет, Китти. Я ничего не хочу делать и храбриться не желаю. Никуда не хочу двигаться и вообще не очень то хочу оставаться тут один, но ведь об этом нельзя говорить, верно? Нужно высказывать какие то глубокие мысли, пусть друзья удивляются и рассказывают всем, как вы сильны духом. Сильны! – повторил он, уже не сдерживая слез. – Но я никогда не был таким уж сильным и храбрым, почему на меня такое свалилось, этого я понять не могу.
– Мне казалось, вместе с ней исчезнет и весь мир. – Он взял из рук Китти бутылку, открыл ее, вонзив штопор, который лежал на журнальном столике вместе с кроссвордом, ручкой и очками. – Но нет, не исчез. Все продолжалось – все продолжается по прежнему. Порой я выхожу погулять, а потом вижу, что я остановился и стою, а вокруг меня все движется, живет своей жизнью. И я дивлюсь: неужто они ничего не знают? Не знают, какая стряслась беда?
– Две недели. Страшно подумать: две недели! В день похорон я проснулся и сказал себе: я не справлюсь, не смогу пройти через это. Но я справился. Как то справился. И день прошел, а затем ночь. С тех пор каждый день и каждую ночь я думаю, что не смогу. Каждое мгновение мучительно, мне кажется, оно стоит на месте и не двигается, и никогда не наступит облегчение. И вот пожалуйста: уже две недели. И я все еще бреду. И все еще думаю, что не справлюсь.
— Что можно делать в церкви?
— Может, она исповедуется, может, передает конверт агенту иностранной разведки, может, плачет, поет, раздевается догола и кувыркается вокруг алтаря.
— Интересные у тебя мысли.
- Некоторые считают, что нельзя действовать под влиянием страха, но если человек не боится, так в чем риск и вызов? Лучшие свои работы я делала, когда признавала свой страх и бросала себе вызов.
А ведь живи Джеймс Джойс сегодня, он мог бы написать в твиттер, и всем было бы куда легче разобраться в его писанине
