Ирония жизни. Гайка Джанибекова

© Сергий Чернец, 2020

ISBN 978-5-4498-2716-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ирония в жизни. Гайка Джанибекова

Вместо эпиграфа:

Материал из Википедии – свободной энциклопедии.

«Иро́ния (от др.-греч. εἰρωνεία «притворство») – сатирический приём, в котором истинный смысл, скрыт или противоречит (противопоставляется) явному смыслу.

Ирония должна создавать ощущение, что предмет обсуждения не таков, каким он кажется. Ирония может выражаться и письменно, но тогда слова берутся в кавычки.

– Прямая ирония – сатирический способ принизить, придать отрицательный характер описываемому явлению.

– Антиирония – противоположна прямой иронии и позволяет представить объект антииронии недооценённым.

– Самоирония – ирония, направленная на собственную персону. В самоиронии и антииронии отрицательные высказывания могут подразумевать обратный (положительный) подтекст. Пример: «Где уж нам, дуракам, чай пить».

– Сократова ирония – форма самоиронии, построенная таким образом, что лицо, к которому она обращена, как бы самостоятельно приходит к закономерным логическим выводам и находит скрытый смысл иронического высказывания, следуя посылкам «не знающего истины» субъекта.

– Ироническое мировоззрение – состояние души, позволяющее не принимать на веру расхожие утверждения и стереотипы, и не относиться слишком серьёзно к различным «общепризнанным ценностям».

– Постирония – термин, используемый для обозначения такого состояния, когда искренность становится трудно отличить от иронии.

По мнению поэтессы Юнны Мориц, «с иронией и самоиронией в русской культуре, литературе всегда было всё преотлично, у нас в этом смысле вся русская классика – просто гениальная». По мнению Девида Ремника, традиционная культура в Москве зиждется на фатализме и иронии».

Конец цитаты.

Смех и насмешка

Как иногда одно меткое слово, одна острота часто воздействует на людей решительнее целой демосфеновской речи, так и в литературе малые миниатюры живут дольше толстых романов – это характеристика одного из писателей. И то правда, – юмор запоминается легко и надолго.

Об этике:

Почтение к жизни требует от каждого жертвовать частицей своей жизни ради других. Вообще определение этики в том, что всё – что поддерживает и продолжает жизнь – всё хорошо; а то, что повреждает и нарушает жизнь – то плохо. Глубокая и всеобщая этика, как религия, да она и есть религия, передаваемая из поколения в поколение.

Наша жизнь вообще «не сахар»:

«Коротка и бессильна жизнь человека; на него и на весь его род медленно и неумолимо падает рок, беспощадный и тёмный.

Не замечая добра и зла (не различая), безрассудно разрушительная и всемогущая материя следует своим неумолимым путём.

Человеку, осужденному сегодня потерять самое дорогое (своих родных и близких, мать и отца), а завтра самому пройти через врата тьмы, остаётся лишь надеяться на лучшее для своих детей.

Пока не нанесён удар и человек живёт, высокие мысли, освещающие его недолгие дни витают – стоит надеяться, презирая трусливый страх раба Судьбы – поклоняться святыням, созданным собственными руками; не боясь власти случая, хранить разум от бессмысленной тирании, господствующей над его внешней жизнью.

Стоит бросать гордый вызов неумолимым силам, которые терпят до поры его знание и его проклятия, держать на себе целый мир, подобно усталому, но не сдающемуся Атланту. Держать – вопреки давящей всё на своем пути бессознательной силе мир, сотворённый своими идеалами».

Трудна наша жизнь.

Пошутить и то не всегда удаётся.

Шутка дозволенная приятна, а какую кто стерпит – зависит от способности терпеть. Кто-то от колкости выходит из себя и даёт повод, тем самым, вновь колоть его, и колоть уже сильнее, принося боль моральную.

Если бы не было разума нас заездила бы чувственность. Но разум дает нам силы сдерживать себя. На то и ум дан от природы, чтобы обуздывать нелепость чувств. А если бы острое слово, брошенное в наш адрес, оставляло следы, как комок грязи, – то мы бы ходили все перепачканные.

Шутка многое спасает: умение легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают, нередко шутка служит проводником такой истины, которую не выскажешь вдруг, которая не достигла бы цели без её помощи.

При помощи иронии сильный удар наносится порокам, когда они выставляются на всеобщее посмеяние. Порицание, выговор, легко перенести, но насмешку далеко не так: никто не хочет быть смешным.

Насмешка, однако, должна кусать как овца, а не как собака, чтобы вреда человеку нанести меньше. – Шутить надо для того, чтобы совершать серьёзные дела.

Но есть шутка-развлечение, шутка ослабляет напряжение, поскольку она – отдых. Шутку, как и соль, нужно употреблять с умеренностью. Через-чур пересоленная пища бывает вредна.

Многие юмористы считают, что единственный способ спасти человеческое здравомыслие и сохранить разумность в мире – это дать свободу острому уму. Никогда не будет свободен острый ум там, где отнята свобода насмешек, ибо против серьёзных странностей и сплина и других подобных нестроений есть только одно лекарство – ирония, насмешка.

– — – — – — – — – — – — —

Если вы направляете в чей-либо адрес остроту. Вы должны быть готовы принять её и в свой адрес. Когда тебя похвалят лишний раз, обдумай хорошенько, заслуживаешь ли ты похвалы (?); если не заслуживаешь. – то значит, тебя осмеяли. Так всегда – мы смеёмся, если кто (другой) задет, а когда нас заденут – смеха (сразу) и нет!

Насмешка есть детище удовлетворённого презрения и хорошее испытание для самолюбия. Богатый обед в богатом ресторане – и наше самоуважение возрастает (вот я могу (!)); точно так же достаточно порою небольшой шутки, чтобы сбить большую спесь.

Объясненная шутка перестаёт быть шуткой. Шутка у философов столь умеренна, что её не отличишь от серьёзного рассуждения.

Осмеивать и вышучивать нужно так, чтобы осмеянный не мог рассердиться; в противном случае считайте, что шутка не удалась.

Шутка призвана карать любые пороки человека и общества; она оберегает нас от постыдных поступков, помогает нам ставить каждого на его место и не помогает (отшутившись) не поступаться собственным достоинством.

Лессинг (1781) писал о шутке: «Разве смеяться дурно? И разве нельзя смеяться, сохраняя полную серьёзность?.. смех лучше сохраняет нам разум, нежели досада и огорчения».

Даже характер человека можно понять вернее по той шутке, на которую он обижается.

– — – — – — – — – —

 
Смеяться право не грешно,
Над всем что кажется смешно.
 

Карамзин.

Со смехом ужас не совместим. Смех часто бывает великим посредником в деле отличения истины от лжи. – Слово отражает мысль: непонятная мысль – непонятное и слово.

Дурной признак, – когда люди перестают понимать иронию, аллегорию, шутку. «Не понимают шутки – пиши пропало! И знаете: это уже не настоящий ум, будь человек хоть семи пядей во лбу!» – говорил один из известных и великих писателей.

«Смехом нравы исправляются» – считал другой классик.

Много написано книг, и умных слов про смех.

Смех это солнце: оно прогоняет зиму с человеческого лица.

Смех это сила, которой вынуждены покоряться великие мира сего.

Нет силы более разрушительной, чем умение представлять людей в смешном виде.

Смех неплохое начало для дружбы, и смехом же хорошо её закончить.

Иногда надо рассмешить людей, чтобы отвлечь их от намерения вас побить или повесить.

– — – — – — – —

Смеяться можно над чем угодно, но не везде и когда угодно. Мы шутим, например, по поводу смертного ложа, но не на кладбище и не у гроба умершего.

Иногда ирония должна восстановить то, что разрушает пафос.

Большинство людей употребляют лучшую пору своей жизни на то, чтобы сделать худшую ещё более печальной… – жаль.

Будем смеяться, не дожидаясь минуты, когда почувствуем себя счастливыми, – иначе мы рискуем умереть, так ни разу и не засмеявшись по-настоящему!

Конец.

Шарапов

Гражданин в фуражке серого цвета, какую носили простые работяги, несомненно, принадлежал к…

Он проживал в рабочем бараке, похожем на коммуналку. Оба этажа этого дома были похожи как две капли воды: длинный коридор с дверями комнат оканчивался узенькими дверями туалета и ванной, разделённых перегородкой между собой, в которой верхняя часть была застеклённой, так, что можно было из ванной, приподнявшись на табурет увидеть сидящего в туалете и наоборот. Этим занимались «детишки» пубертатного возраста, подглядывая за моющимися женщинами, вызывая крики и скандалы, – что только не творят мальчишки-хулиганы.

А первая без дверей открытая большая комната была общей кухней. В которой, с одной стороны, вдоль стены, два умывальника (из стены, что к туалету, выходила тут труба водопровода), и длинный разделочный стол с дверками шкафами под ним. На другой стороне четыре плиты по четыре конфорки на каждой, но и тех не хватало, когда вечерами готовилась тут еда жильцов, пришедших с работы. А у окон, (двух), прямо напротив проёма дверей стоял стол у стены и четыре стула со спинками. Тут сидели и перекусывали (выпивали) жильцы и гости, чтобы не носить в комнату горячие кастрюли и сковородки.

Шарапов бросил фуражку на широкий подоконник и отодвинув стул у стены плюхнулся на него, спиной опершись на спинку, откинувшись и встряхнув головой:

– Садись, Серый, сегодня у нас праздник, – он жестом одной руки пригласил гостя, другой рукой доставал из-под куртки воткнутую под ремень бутылку «три семёрки».

Серый захватил пару стаканов с собой из комнаты Шарапова и нёс их в одной руке, всунув пальцы внутрь, а когда он поставил их на стол они звякнули ударившись друг о друга заседательским звоном. Открывалась пьянка – «заседание» за столом в общественной столовой – так решил сам Шарапов, давно, что происходило каждую пятницу и порядочно надоело всем соседям, поскольку приходили друзья из соседних бараков Заводского района, и «заседали» допоздна, громко общаясь и производя шум чуть не до полуночи.

– А ты знаешь, Шарапов, новость, – на каждого человека давит столб воздуха весом в двести четырнадцать килограмм? —

– Нет, – сказал Шарапов между делом уже открывая первую бутылку «ноль семь», остальные они пока с собой не взяли из комнаты: всегда можно было сбегать. – А что? —

– Как что! Это же научный факт. И мне стало почему-то тяжело, как только я узнал об этом. Ты только подумай! Двести четырнадцать килограммов веса, – это тебе не мешок картошки, что мы разгружали на «треугольнике». И давят они круглые сутки, особенно по ночам, – вот почему я плохо сплю. А ты говоришь: «А что!». —

– Да, это ерунда, а что делать-то?! Ты лучше выпей – полегчает сразу. Тем более, я слышу, что Костян уже идёт с закуской —

Слышался топот по коридору больших кирзовых сапог. А в кухню вошел маленький человек с двумя пакетами супермаркетов в обеих руках.

– Костя! – давай к столу! – «командовал парадом» Шарапов.

И Костя, вытянув руки с пакетами перед собой, деланно-юморно засеменил от входа к столу торопливой походкой, широко улыбаясь, чуть колеблясь всем телом из стороны в сторону. Если обычному человеку нужно было сделать 6 или 7 шагов по кухне от дверей к столу, то маленькому Косте, с короткими ногами, необходимо-понадобилось шагов 15.

– Принимай, братва, закусочки-разносольчики! Та-та-та-та (4), та-та-та (3) – весело сказал Костя, как бы пританцовывая в такт, голосом почти детским, да и от роду ему едва исполнилось 18 лет.

Он был рад тому, что его приняли в компанию взрослых и авторитетных во всём районе взрослых. Этим и его престиж среди сверстников поднялся: его перестали дразнить даже «за глаза». В некотором роде даже стали проявлять уважение и обращались к нему ребята по имени, а не прозвищами: «малёк», и другими оскорбительными.

Пьянка начиналась с умных разговоров, которые были Косте полезны, из которых он узнавал много новой информации, которую в школе не получишь. Рассказывал вначале Серый, как человек малознакомый, – он недавно приехал на родину, мотался по Сибирям. И его рассказов ждали-просили его собутыльники, особенно Шарапов, который слышал только о Сером, как о некотором «авторитете» в определённых кругах.

А Серый – «Плотник» получил прозвище своё не случайно: он плотничал на строительстве по восстановлению церквей, начиная ещё с переходного года смены веков 1999 – 2000 годов. Он помогал на службах священникам в качестве пономаря, в кадилах уголь разжигал и алтарь прибирал, да кресты выносил и хоругви, когда было нужно.

Гайка Джанибекова

Начало нового века явилось «обновлением» вектора развития общества. Новый век начался почему-то в обратную сторону развиваться: не стали строить новое общество, как начался век двадцатый до этого, а наоборот, всё стало возвращаться в век девятнадцатый, двадцатый подвергся всяческой критике и осуждению.

А было как:

В век двадцатый случилось обществу пережить переворот: всё старое разрушим и всё новое построим: построим коммунизм! И в новый двадцать первый век повторилось тоже самое: всё старое (от двадцатого века оставшееся – колхозы там, и даже дома-хрущевки, заводы даже) стали разрушать, закрывать, а новое строить не стали, – решили возвратиться к веку прошлому, к девятнадцатому.

И нет в этом странного, (подумалось мне), существует «эффект Джанибекова», о переворачивающейся гайке: все могут прочитать об этом в Википедии, есть даже видео на Ютубе —

Материал из Википедии – свободной энциклопедии

Демонстрация в условиях невесомости,

Теоре́ма промежу́точной оси́, или теоре́ма те́ннисной раке́тки в классической механике – утверждение о неустойчивости вращения твёрдого тела относительно второй главной оси инерции. Является следствием законов классической механики, описывающих движение твёрдого тела с тремя различными главными моментами инерции. Проявление теоремы при вращении такого тела в невесомости часто называют эффектом Джанибекова, в честь советского космонавта Владимира Джанибекова, который заметил это явление 25 июня 1985 года, находясь на борту космической станции «Салют-7». Статья, объясняющая эффект, была опубликована в 1991 году. В то же время сама теорема о неустойчивости вращения вокруг промежуточной оси инерции известна давно и доказывается в любом курсе классической механики. Неустойчивость такого вращения часто показывается в лекционных экспериментах.

Теорема описывает следующий эффект: вращение объекта относительно главных осей с наибольшим и наименьшим моментами инерции является устойчивым, в то время как вращение вокруг главной оси с промежуточным моментом инерции (откуда и название теорема промежуточной оси) – нет. Джанибеков увидел это с гайкой-барашком: скрутив её в невесомости с длинной шпильки, он заметил, что она пролетает немного, разворачивается на 180°, потом, ещё немного пролетев, опять разворачивается.

На Земле этот эффект можно увидеть на таком эксперименте: возьмите за ручку теннисную ракетку и попытайтесь подбросить её в воздух так, чтобы она выполнила полный оборот вокруг оси, проходящей в плоскости ракетки перпендикулярно рукоятке, и поймайте за ручку. Почти во всех случаях ракетка выполнит пол-оборота вдоль продольной оси и будет «смотреть» на вас другой стороной. Если подбрасывать ракетку и закручивать её по другим осям, то ракетка сохранит свою ориентацию после полного оборота.

Эксперимент может быть выполнен с любым предметом, который имеет три различных момента инерции, например с книгой или пультом дистанционного управления. Эффект возникает, когда ось вращения немного отличается от второй главной оси предмета; сопротивлением воздуха или гравитацией можно пренебречь.

И тут успокаивает нас что нам не грозит:

Называть устойчивыми вращения вокруг осей с максимальным и минимальным моментом инерции всё же неправильно, учитывая реальные физические тела. Если существуют какие-либо силы, способные рассеивать энергию вращения, например приливные, тело со временем будет вращаться только вокруг оси с максимальным моментом инерции. Так вращаются все астероиды и планеты, включая Землю. Поэтому спекуляции о возможном повороте оси вращения Земли необоснованны.

– — – — – — – — – — – —

Серый продолжал рассказывать:

– А раз, в Удмуртии, пришлось мне ночевать в «новом» Храме прямо под иконами на полу. Фуфайки бросил в уголок и спал в полнейшей тишине. Не в алтаре, конечно, а в «приделе», возле стола-комода, где свечи продают. А там висела напротив народная картинка, озарённая светом от огонька лампады, который колебался под иконой Владимирской Богоматери, что у входа. – рассказывал Серый, и его слушали оба собутыльника заинтересованно и внимательно, – как так случилось – что в Церкви спал человек (?).

Рассказ Серого: «Откуда она там появилась, эта картинка-лубок, может кто-то из старушек принёс, после долгого хранения где-то на чердаке от уничтожения «советской властью…», называлась она «Зерцало грешного» и была ярко раскрашена современными красками, подновлена. Этот большой лубок ясно показывал бренность земного: что без Бога жить нельзя. По верхнему ряду шли подряд четыре рисунка, каждый в своём квадрате, подписанные церковнославянским, с ятями: «Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Иафет власть имеет, Смерть всем владеет». Смерть была с косой и с песочными часами, и с крылами за плечами. Она была сделана, как будто из отдельных костей скелета, но со старушечьим лицом. Широко расставив ноги, она стояла на холме, над домами в долине изображающей мир людской. Её вид ясно говорил, что вся суета мирская – это пустое дело. Перед Смертью Иафет изображал богатство, намекая, что миром правит (власть имеет) тот, кто богат: тучный человек сидел на троне в короне и видел себя в овальном большом зеркале – богатство зеркально умножалось.

Вот представьте эту мистическую обстановку каждую ночь, я там с полмесяца ночевал, недели две точно: мрак, тишина, и огонёк освещает картину с адскими котлами и чертями и через наклонную черту райский сад, с Адамом и Евой под пальмами по сторонам. Веришь-не веришь – поверишь! Огонёк колеблется в лампадке и потрескивает сгораемый фитиль, а во вновь построенном приделе доски щелкают и будто шевелятся (притираются, ложатся на место свое), а кажется кто-то ходит и громко дышит по углам в Храме…» – конец рассказа Серого.

В это время за окнами быстро тускнел свет, и рассказ звучал в сумеречных потёмках и в кухне потемнело, как мистическое совпадение. Костян, даже будто испугавшись от впечатления рассказа Серого, подскочил и пробежался до «дверей» (которых не было) и обратно, включив свет лампочек под потолком, безо всяких абажуров, висевших на проводах.

– — – — – — – — —

Местный авторитет Шарапов, ощущая свою «значительность» не любил попов. Ему не понравился рассказ Серого, который поначалу и его чем-то заворожил, но в осветившейся от белого потолка и белой краской выкрашенных стен кухне, к нему вернулось пренебрежение к религии вообще. Он не верил ни в каких богов и чертей в равной степени обманщиками он считал всех: раввинов и муэдзинов, далай-лам и попов, а также шаманов и экстрасенсов.

– Я сам обманываю и обворовываю людей – сказал Шарапов, со спесью в голосе, – но я не пользуюсь песнопениями и стуком барабанов. И вообще я работаю без ладанов, без дыма и копоти, и без всяких астральных колокольчиков! – говорил Шарапов, который считал себя умнее, что с одной стороны было правдой, так как у него одного было высшее образование.

Он работал инженером на заводе в конструкторском отделе предприятия, предприятие было номерное, военное: завод №7, седьмой завод, как говорили. А рядом был и восьмой завод и еще пару заводов работали в городе раньше. Но они резко сократились с момента «перестройки», а с развалом страны закрылись оба мирских. Военные же перешли на выпуск продукции широкого массового потребления, ширпотреб стали выпускать: подставки под сковородки в одних цехах, зубные щетки, вёдра и тазики в цехах пластмассы и так далее.

Шарапов любил говорить и рассказывать сам, как любил и слушать.

– А все эти попы и священники придумывают мифы и охмуряют народ: херувимы и серафимы, ангелов разных напридумывали. А Бога-то нет! —

– А вдруг есть! – пытался возразить Серый.

– Нету, нету! – продолжал Шарапов, – это научный факт. И про этих Адама и Еву я, например, так тебе скажу, – могу на наше время перевести:

«Был, например, в Москве молодой человек, комсомолец. Звали его – Адам. И была в том же городе молодая девушка, комсомолка Ева. И вот однажды отправились они в „райский сад“, где всякие развлекательные качели карусели и колесо обозрения – в городской парк культуры и отдыха. Не знаю, о чём они там беседовали, – у нас обычно молодые люди беседуют о любви, но эти Адам и Ева, могли говорить и о другом, потому что они были комсомольцы, – о марксизме-ленинизме. Во всяком случае, вышло так, что, прогуливаясь по парку. Они присели на траву под деревом. Не знаю, какое было дерево, может и яблоня, „китайка“, которые у нас посажены, – может быть, это было „древо познания добра и зла“. Но комсомольцы, как известно, не любят мистики, – им показалось, что это простая яблонька, и они продолжали беседовать о своём. Ева сорвала с дерева ветку и подарила её Адаму. Но тут показался человек с повязкой на рукаве, которого молодые комсомольцы приняли за садового сторожа. А между тем это был, такой-растакой „ангел с духовным огненным мечом“. Ругаясь и ворча, этот „ангел“ повел Адама и Еву в контору, на предмет составления протокола за повреждения, нанесённые садовому хозяйству: сидеть на газонах у нас нельзя и тем более рвать ветки с деревьев, и потому обоих молодых выгнали из сада. Это ничтожное бытовое событие отвлекло молодых людей от высокой политики, от марксизма-ленинизма, и Адам увидел, что перед ним стоит нежная Ева, а Ева заметила, что перед ней стоит мужественный Адам: у них открылись глаза. И молодые люди полюбили друг друга. Через три года у них было уже два сына» – так рассказывал немного «деланным с юмором», ироничным голосом Шарапов.

– Ну, и что же? – спросил уже Костян, который успел налить в стаканы очередную порцию вина три семёрки. Он уже сбегал, по просьбе Шарапова, в его комнату и принёс ещё две бутылки по ноль семь.

– А то, – сказала Шарапов, – что одного сына звали Каин, а другого – Авель, и что, повзрослев, Каин убьет Авеля, Авраам родит Исаака, Исаак родит Иакова, и вообще вся библейская история начнётся сначала, и никакой марксизм-ленинизм этому помешать не сможет. Всё повторяется. Будет и потом и Ледниковый период, будет и Вавилонская башня, которая никогда не построится. И так далее. Ничего нового на свете не произойдёт. Так что напрасно люди ждут новой жизни – коммунизма! —

И Шарапов поднял стакан, но не привстал, как требуется, когда провозглашают тосты:

– Выпьем же за то, чтобы колесо истории продолжало крутиться! —

Выпили все.

– — – — – — – — – — – — —

– Всё это было бы прекрасно, – сказал Серый в продолжении «беседы» (как многие подумают: пьяного трёпа – «по пьянке треплются»), – если бы было подкреплено доказательствами. Но доказать ни то ни другое невозможно. – Серый усмехнулся и привёл свои аргументы:

– Вот в кино показывали. «Карнавальная ночь» – выступал пьяный Лектор среди елочек: «есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – это науке неизвестно», говорил он. А в другом фильме «Берегись автомобиля», когда главный герой, забыл как его звали-то, продавал свою угнанную Волгу эстонскому попу, – тот поп ответил на вопрос «есть ли Бог» также разумно и точно: «есть ли Бог или нет его – ни то ни другое недоказуемо». Однако, религиозное учение, сами книги, например, – имеет рациональное и практическое применение, полезное: Соломон мудрейший притчи написал, которые (многие из притч), народ применяет в жизни. И запрещать верить в чудеса надобности нет! – Пусть народ верит и молится! —

С этими словами Серого согласился Шарапов, с тем, что предсказание Соломона о том, что история всякого развития идёт по кругу и «всё возвращается на круги свои» не лишено смысла. «Более того: история нашей страны показательна», – говорил Шарапов. – Семьдесят лет пытались не верить в Богов, и вот опять вернулись в Вере к прошлому и строим Храмы».

Тут и Серый стал говорить умные вещи, такие, что с высшим образованием Шарапов, слушая, удивлялся знанию и уму «верующего» собеседника, ведь подразумевалось, что «верующий» по определению должен быть глупым: земля на трех китах, бог ярило – бог ветрило…

А Серый говорил: «Сколько раз в истории религия делала повороты и возвраты, и всякий раз нужна была «революция» и разрушения и даже кровь, как в средневековье инквизиция, сжигание людей «пачками» на кострах. Это о богах: например, в самой древности, в самой древней цивилизации, в Египте, – один Фараон решил поменять религию – поменял он Богов многих на одного, этакое Единобожие сделал. Храмы Атона-бога построил, стал сыном бога Атона и так далее. Но ненадолго. Через лет 50, другой Фараон вернулся снова к старым богам и разрушил Храмы Эхнатона, и более того – все статуи его разрушил, стер лица на всех барельефах, надписи на стенах выдолбить заставил, стереть. Не удалось Фараону вместо многих богов, полубогов, святых и прочих «домовых» – привести народ к вере в одного единственного Бога!

И потом, религия много раз пыталась и пытается до сих пор привести людей в Вере в одного Бога на Небесах!

Всякий раз меняют название, уничтожают идолов и все упоминания многобожия, – кажется, что вот, – победило единобожие! Но нет! Люди всё равно находят пути к старому понятному многобожию: бог ветра – один, бог моря – другой (Посейдон был раньше: помолишься богу моря и плавание пройдёт удачно и шторма не будет) – и молятся сегодня «святому Николаю» моряки! Так во всем остальном.

Но что говорить о религии – тут всё понятно, – названия меняют, а суть не меняется! А в жизни нашей мирской повороты на 180 градусов назад и сегодня затрагивают все сферы общества. Вот главное, что я вижу и меня возмущает немного, – говорил Серый, – это бараки времён послереволюционных, двадцать пятых годов, тридцатых, «коммунальные дома», «дом-коммуна»!

Это было придумано в тридцатые годы, – когда построили такие бараки по всей стране. И сто лет прошло, – а что мы видим – народ живёт в бараках: общий, один на 20 комнат, туалет, общая кухня на все комнаты – ужас «коммунизма»! И вся страна в бараках до сих пор! А у нас правители всегда обещали: отдельную квартиру каждому, каждой семье, – говорил Хрущёв, потом Брежнев на каждом съезде провозглашал: обеспечить благосостояние народа, а туалеты были на улице и люди жили в бараках! И перестройка была, а теперь уже президенты, губернаторы опять обещают, – но люди живут в бараках! Возьми и посмотри любой город в стране, даже столицы республик (слово-то какое: «столица!») и президенты там есть в каждой. Вопрос, – президент чего? – президент бараков!? Потому что в центре городов-столиц стоят бараки-коммуны, везде люди в бараках живут – хоть в Мордовии, хоть в Чувашии, хоть в Марий эл, – в Удмуртии, в губернаторских областях тоже самое: в Ярославле, в Нижнем Новгороде, да во всей стране – бараки и бараки (!), как сто лет назад! И все законно, по капитализму, по-новому, приватизировано – только туалет на всех один и кухня коммунальная общая, одна на всех!» Эта примета времени расстроила Серого, который вырос в таком бараке, а те собутыльники даже не возмущались – и Костян, и Шарапов тут родились и выросли, и думали, что так должно быть!

Конец.