Валентина смеялась, бабушка смеялась вместе с ней, а потом они играли в «пандемию» – бабушка накидывала на себя мохнатую шаль, надевала на голову шапочку для купания с резиновыми цветочками и изображала коронавирус, а маленькая Валентина в белом комбинезоне и папиной маске для подводного плавания была молодой бабушкой и опрыскивала вирус из пульверизатора дезинфицирующей жидкостью. Вирус страшно завывал и смешно охал, эстетично подыхая в конвульсиях посреди гостиной – бабушка в молодости занималась художественной гимнастикой и всё умела делать очень изящно, даже изображать умирающий вирус.

И только когда Валентина подросла и классе в седьмом ознакомилась с реальной историей борьбы с «коронкой», она поняла, как ужасно и трагично всё было на самом деле. Сухие цифры, графики и диаграммы мелькали на экране, а Валентине виделись бесконечные вереницы «Скорых» на узких улочках европейских городов, запруженные спецмашинами авеню Нью-Йорка, братские могилы на окраинах, забитые умирающими госпитали и больницы Италии, и апофеозом всему – ровные ряды трупов в чёрных пластиковых мешках, выложенные на льду катка в мадридском торгово-развлекательном центре «Palacio de Hielo».

Из своего уже бесконечно далёкого от тех событий времени Валентина, конечно, не могла прочувствовать тех эмоций, что охватили людей на всех континентах, но когда она смотрела интервью и новостные программы полувековой давности, читала статьи, блоги и комментарии под постами в мемориальной зоне соцсетей, ей становилось не просто неуютно – жутко, словно в её детскую с зелеными обоями, мода на которые вернулась не так давно, заглянул кто-то без лица, какое-то злобное существо из мрачных космических бездн.

Видя такой интерес Валентины к истории пандемии коронавируса, бабушка тихонько радовалась – династия будет продолжена! – но мама скептически качала головой, а Валентинин папа так и вообще однажды сказал: «Ну что она, каторжанка, что ли? Девять врачей на три поколения – по-моему, достаточно».

Может быть, именно в этот момент Валентина и решила, что уйдёт из медицины. Решила, ещё не став медиком. И где-то в заветном уголке её памяти папина фраза про «достаточно» жила и ждала момента. Ждала, когда Валентина с первого раза блестяще сдала вступительные экзамены и поступила в «Сеченовку», ждала, когда она на первом курсе ловила падающих в обмороки в прозекторской однокашников, ждала, когда проходила практику в монгольских степях, ждала, когда она участвовала в обеззараживании бывшего английского центра по производству бактериологического оружия «CBRN» возле Портон-Дауна, что под Солсбери…

Все старшие родственники Валентины – прабабушки, прадедушки, дедушка Иван, которого Валентина не застала, бабушка Надя, мама и папа – были врачами, причём дедушка Иван, бабушка Надя и мама – микробиологами-вирусологами, а папа – инфекционистом. И как бы сам медицинский бог Асклепий велел Валентине идти по стопам предков, а бабушка Надя так и прямо подталкивала внучку:

– «Aliis inserviendo consumor^[2]», – это, пожалуй, самый благородный девиз из всех, придуманных людьми, – говорила она. – Твой дедушка…

Тут бабушка всегда отворачивалась, потому что начинала плакать. Говорить про дедушку Ивана без слёз она не могла.

Познакомились бабушка с дедушкой в Новосибирске, во время стажировки после пятого курса.

– Он был такой… очень серьёзный и носил очки. Тогда вдруг стало модно ходить в очках, – вспоминала бабушка. – У нас был вечер знакомства в холле гостиницы – нас со всей России приехало почти шестьдесят человек, ну и устроили такой аляфуршетик типа междусобойчик. «Пати с афтерпати», да. Помню, Гречка играла в колонках, Оксимирон и этот… как его, бишь, дьявола? В наколках весь, из Уфы… А, вспомнила – Моргенштерн, да. Ну и мы расслабились, конечно. Танцы, приколы… Сразу стало ясно, кто заводила, кто тихоня, кто интроверт, кто озабочен, ну и вообще вот это вот всё. А твой дедушка… Он просто ушёл оттуда.

– Куда ушёл?

– На улицу. И сел с ноутбуком на скамейке. И когда мы вышли покури… подышать свежим воздухом на крыльцо, я вижу – сидит парень и работает. Мы там брютик пьём, веселимся, танцуем, а он работает. Я решила, что это какой-то ботаник, подошла, отпустила… колкость, как девушке положено, уже и не помню, зачем и какую, а он мне ответил: «Я на всех посмотрел, все понял, дальше это бессмысленно». «И что же ты понял?», – спрашиваю. «Ты – самая красивая тут», – отвечает, не отрываясь от монитора. Я просто опешила. Стою, в голове звенит, ноги ватные. «Тогда пойдём танцевать», – говорю. А он: «Нет. Сядь. Смартфон с собой? Посмотри статистику по вакцинации от свиного гриппа серотипа А и всех штаммов в США и Германии за последние десять лет. Продиктуй мне цифры».

– И что ты сделала? – спросила Валентина.

Бабушка в этом месте своего рассказа обычно тихонько смеялась.

– Что, что… Я же самая красивая! Села, естественно, рядом, нашла статистику и начала диктовать. Так и познакомились.

Бабушка у Валентины на самом деле была крутая, она в молодости даже общалась с профессором Викрамасингхом, главным столпом теории панспермии, который первым выдвинул идею о внеземном происхождении коронавируса, но ошибся с методикой заражения.

А дедушка Иван доказал, что главная проблема не в высокой вирулентности вируса, а в его невероятной изменчивости. И что нужно не пытаться закрыться от вируса, это всё равно не сработает, эпидемия продолжится, когда самоизолянты выйдут из заточения, а наоборот, подстегнуть вирус, но ослабить его, искусственно управляя его мутациями.

Днём он вместе с бабушкой работал в больнице, спасая людей, а по ночам создавал препарат, который должен был стать «вирусом для вируса».

Дедушка Иван запрограммировал в нём алгоритм возврата генома вируса к исходному состоянию – тогда болезнь протекает фактически бессимптомно, и организм-носитель, будь то человек или животное, не страдает. Для исследований требовался биоматериал, белок – и дедушка использовал свою кровь, ночью в лаборатории раз за разом запуская механизмы воспроизведения вируса.

– Это был период, когда все страны закрыли границы, посадили граждан на жёсткий карантин и мировая экономика остановилась. Никто не знал, что делать. Люди умирали сотнями, тысячами. В России ситуация выглядела намного лучше, чем в Италии или Америке, российская система здравоохранения оказалась лучше подготовлена к эпидемии, но все понимали – если что-то не изменить, мы пойдём тем же путём. И тут твой дедушка предлагает метод остановки пандемии – под видом тестов искусственно внедрить в организмы людей придуманный им «вирус для вируса», – рассказывала бабушка Надя.

– И что было потом?

– Ему, конечно, никто не поверил. И тогда твой дедушка продемонстрировал, как действует его препарат, та самая «вакцина Касаткина», на себе. Он отправился в больницу к больным коронавирусом, выделил вирус из их мокроты, заразил себя, а потом принял «вирус для вируса».

– И вылечился?

– И вылечился, да…

Бабушка снова начинала вытирать слезящиеся глаза и отворачиваться. Валентина знала, почему. Дедушка Иван погиб. Его ослабленный от кровопотери организм победил вирус, а вот запаса жизненных сил на то, чтобы жить дальше, уже не хватило. Он умер во сне, просто перестал дышать.

Но дедушка сумел доказать всем, что лекарство от вируса есть, и в России очень быстро победили болезнь. Жители страны стали словно бы невидимы для вируса, и везде отменили карантин, заработали предприятия, школы и детские садики, жизнь вошла в нормальную колею. Но счастья в одной, отдельно взятой стране, построить нельзя. Нужно было спасать человечество, медленно, но верно погружавшееся в пучину пандемического апокалипсиса. Дошло до того, что команда американского атомного авианосца, на борту которого были десятки заражённых, потребовала срочной эвакуации, а получив отказ, пригрозила ядрёным ударом по столице США.

2. «Служа другим, расточаю себя», или, в более поэтическом варианте, «Светя другим, сгораю сам» (лат.)