Сестёр люблю, фашистов ненавижу!

Три дня отмокал дома, отъедался, отлёживался. Писал в туалете кровью, да и харкал кровью, так что терял кровь из разных дырок. А нога болела, врач рану прочистил. Рентген сделали, кости целы, посторонних предметов, вроде, нет. А болит, зараза! С Марлен – не вижусь, опасно для неё. Сопротивленцы тоже не заходят. Один, совсем один.

Из монашеской кельи, где я вёл почти моральный образ жизни (я даже на порносайты не заглядывал, ибо знакомые мне порталы успешно заблокировали, теперь порево могли смотреть только нацики) меня вынула активная фаза восстания. Вколол в ногу обезболивающее, проверил старый добрый автомат Калашникова и занял место, согласно штатному расписанию. Наш отряд должен был деблокировать мост через реку. Более многочисленные отряды штурмовали комендатуры, телецентр, тюрьмы. Когда дело было сделано, я отер кровь с лица, не мою кровь, а врага моего, который уж слишком близко подобрался к моему горлу… гадость какая! Тут я услышал подозрительный шум. Попросил разрешение и отлучился проверить. Так и есть – самосуд в полном разгаре. Марлен изрядно потрепали – синяки и ссадины на лице и теле – и хотят ставить к стенке. Забуриваюсь в толпу, ору матерно, орудую прикладом автомата, оттесняю наиболее буйных. Больно уж смелые гражданские рыла из домов повылезали – толпой на одну бабу нападать. Причем, что-то их в сопротивлении не видать было в пиковые времена. Освобождаю пострадавшую и ору:

– Тихо всем! – когда гвалт более-менее стих продолжаю орать: – Кого хотите расстрелять? Она на нас работает!

Мир не без добрых людей, тут же нашлись доброхоты, обвинившие меня в том, что я пытаюсь спасти свою полюбовницу.

– Трахались мы или нет – дело десятое. Она работает на сопротивление – вот, что главное!

      Тут заголосили, что она нацистка, а значит, её по любому надо расстрелять, причём прямо сейчас.

–Короче так, отведем её к бате (наш командир), он скажет своё слово. А если в оконцовке хотите пострелять, то стреляйте в меня, – передёргиваю затвор. Автомат Калашникова и доброе слово всегда действуют более убедительно, чем простое словоблудие.

Накал страстей потихоньку стих и толпа рассосалась. Беру Марлен за руку и веду к мосту. Там около костра даю ей водки из фляжки и сухпай на закуску, пусть подбухнёт, пожуёт и успокоится. Да и мне выпить не грех. Вкалываю в ногу ещё один шприц с обезболивающим – иначе мне от камелька не подняться. Марлен постепенно отходит от шока. Дальше неинтересно – мост пытались отбить, мы выдержали, позже подошли союзники. Видео встречи танков с цветами можно найти в сети, ну и селфи с победителями, как же без них?

Плоды победы пожинали без меня. Заражение крови подкосило, долго в госпитале валялся, пока мне конкретно не очистили рану, была там какая-то дрянь, которую рентген не обнаружил. В общем, хорошего мало. Хотя зубы бесплатно вставили, правда, дешёвые, но и то – есть чем хлебушек жевать. Марлен меня навещала, подкармливала. Её судили, скорый трибунал признал невиновной, освободил. Пропустив через себя положенное количество лекарств и впитав содержимое нужного количества шприцев, я покинул стены госпиталя. Ни наград, ни чинов мне не дали. Да и правильно – я же не герой, а обычный боец. Моя нога ограничивала выбор профессии и я осел охранником в продуктовом магазине. Зарплата шла и деньгами и продуктами, что в эпоху карточной системы крайне актуально. Периодически в магаз заходили лихие парни, они шли с козырей – гремели наградами и щёлкали затворами. Подобных беспредельщиков направляли ко мне, а я дулом автомата направлял их на выход. Двух непонятливых застрелил. Броники их спасли от смерти, но в реанимацию парни загремели. Суд назначил мне наказание в виде общественных работ за стрельбу в общественном месте, а ребята после больницы сели в тюрьму за попытку разбоя. Ничего не поделаешь – положенные приговором часы я менял таблички на зданиях, красил, подметал, на тяжелые работы меня из-за ноги не ставили.

А что дома? Ажур. Трахаемся, как кролики и жуём то, что находим по карточкам или то, на что хватает денег на чёрном рынке, а туда придёшь утром – одна цена, а вечером – уже другая, ибо гиперинфляция растуды её в качель! К слову, если решён вопрос мяса и картошки, то следующий вопрос наиважнейший – обувь. Обычно Марлен носила кроссовки и это понятно – удобно. Но иногда она надевала туфли на высоком каблуке и это был для меня праздник! Еще в наших фетишистских играх мы использовали её форменные ботинки, она их сохранила, по улицам в таких не походишь – не поймут, ну и ботфорты, я купил, ботфорты могут быть любого цвета, лишь они были чёрными. Гладкие, такие чёрные кожаные ботфорты – чистый восторг! Опять же в определенных позах можно за каблучки подержаться… иногда, правда, при наших охах-вздохах чулки рвались, а вот за порванные чулки Марлен могла меня и побить. Конечно, попробуй купи сейчас новые на чёрном рынке!

Ну и процедурный вопрос решили – поженились. Никакого пафоса и накрытого стола для гостей, чисто расписались, где положено и никаких брызг шампанского. Семейным полагались небольшие плюхи и большой пряник в виде отдельной однокомнатной квартиры, так что наш союз по любви мы оформили как ушлые прохиндеи чисто браком по расчету. Ну, а настанут времена для семейного бюджета полегче, тогда свадебку и справим, а может быть, и в путешествие отправимся куда-нибудь на тёплое море, где пляж и жрачка до пуза.

С работы за барной стойкой (устроили туда по знакомству, просто так с улицы сейчас в бар не попадёшь – не те времена) жена иногда возвращалась совершенно обессиленной. Я тогда брал Марлен на руки и нёс на кровать, там снимал с неё кроссовки и укрывал одеялом. Иногда она раздевалась, а иногда отсыпалась прямо так – в одежде. А ещё я готовил ей завтрак – яичницу и чай, точнее подкрашенную жижу, одно название. Бутеры делал с сыром, точнее с плавленым сыром, точнее с чем-то напоминающим плавленый сыр – лучше не глядя и не нюхая, просто запихнуть в микроволновку и расплавить эту субстанцию, есть её правильнее горячей, ибо холодный псевдосыр хрен разжуёшь. Ладно, хоть яйца натуральные, их ещё не научились делать из нефти. А иногда сил нам хватало на забавы и Марлен при оргазмах кричала так громко, что соседи стучали в стены от зависти и ненависти. Зачем ядом брызгать, когда самим можно потрахаться? Почему такие простые вещи не очевидны?

Как-то раз, мы с Марлен лежали после секса, она курила, хотя я ей это мильон раз сурово запрещал, а я думал про всякое. Ну, например, есть мужики, которые брезгуют куни, типа они такие брутальные, что не лижут пилотки и клитор не теребят своим языком. Не понимаю, как можно быть такими ограниченными, как не ласкать те ворота, из которых мы все вышли в мир? Вот и совсем малую вечность назад, я засовывал язык в святая святых Марлен и целовал и посасывал губы, коими она не разговаривает с помощью слов, но поёт на языке любви, а безымянный палец правой руки я беззастенчиво заснул ей в анус, а левой ладошкой проверял упругость знатных титек – одну то еле обхватишь, а их целых две – вот это праздник!

Раз уж зашла речь об оральном сексе, то надо и о минете поговорить. Есть ханжеское мнение, что данным развлечением можно заниматься только с проститутками, а с женой – ни-ни! Она же этим ртом будет детей целовать. То есть покупать женщин с низкой социальной ответственностью, по мнению этих блюстителей чистоты можно, а присунуть за щёку супруге – нет. А о гигиене эти духовно незамутнённые люди слышали? Может, не нужно жене сразу после минета бежать детей целовать? Что-то я расдухарился…

Марлен затушила сигарету, я было подумал, что нас ждёт продолжение, но она зашла с джокера:

– Я беременна!

А как же подготовить психологически, начать издалека, что когда пчёлки залетают на цветы и мажут пыльцой со своих брюшек их пестики…

– Ты чего замолк? – полюбовница нахмурилась, надо что-то из себя выдавить, некогда думать!