Читать книгу: «Память», страница 3

Сменяя тему за темой, постепенно перешли к воспоминаниям. Стали рассказывать друг другу разные забавные случаи из прошлого. Достали из шкафа пухлый от множества фотографий семейный альбом. Большой, увесистый, с обтянутой бархатом обложкой, альбом этот смотрелся впечатляюще и солидно. А вот фотографии хранились в нём небрежно – некоторые были закреплены в специальных уголках, другие были просто наложены между листами, разделёнными помятой калькой. Это были в основном чёрно-белые снимки запечатлевшие юность и более поздние годы родителей Татьяны, – чаще торжества, реже работа и будни, – незатейливые и счастливые фотографии поколения, чьи лучше годы пришлись на стабильно-достаточные семидесятые и восьмидесятые годы теперь уже прошлого века. Реже встречались цветные фото, где ярким утренним лучиком светилось безоблачное синеглазое Танино детство. Её отец, сидя рядом с держащим в руках альбом Владимиром, тыкал в снимки пальцем, хватал их в руки, комментировал. А мать мягким голосом изредка дополняла и поправляла своего супруга, придавая достоверности его рассказам.

В самом конце альбома, между последним листом и обложкой, среди беспорядочно накиданных фотографий, Владимир заметил снимок офицера времен Великой Отечественной войны. Было видно, что снимок этот – копия, сделанная в послевоенное время с фронтовой фотокарточки. На портрете был запечатлён молодой лейтенант. Чётко выделенные контрастностью чёрно-белого изображения, черты его лица казались резкими, слегка грубоватыми. Густая копна, зачёсанных на правую сторону волос, нависала над коротко выстриженными висками. На плечах жёсткие, видно ещё малоношеные, офицерские погоны – с одной ровной линией просвета и парой маленьких звёздочек на каждом. А на гимнастёрке, перехваченной по диагонали плечевым ремнём портупеи, крупным светлым диском выделялась, подвешенная к маленькой прямоугольной колодке, медаль. «За отвагу» – по соотношению размеров определил Владимир.

– А кто это? – спросил, Владимир, настолько заинтересовавшись, что даже не заметил, как перебил тестя, собирающегося поведать какую-то историю из своей молодости. Затем, взяв в руки фотографию и вопросительно обведя взглядом родителей жены, продолжил: – У вас вроде на фронте никого не было… Так ведь?..

– Да… – подтвердил Татьянин отец, слегка раздосадованный тем, что не дали рассказать интересный случай. – Наши родители в войну ещё детьми были… А это… – Взяв фотокарточку из рук Владимира, вспомнил: – Это брат моей матери… Старший… Погиб он… А фото это мой друг переснимал. Мать просила…. Сделал несколько. Вот одно у нас и осталось… – И, вернув в альбом фотокарточку, сменил тему: – Так вот… что я хотел рассказать…

Владимир, ради приличия, дослушал, взял обратно фотоснимок офицера и настойчиво, глядя прямо в глаза тестю, снова спросил:

– А у матери вашей от брата что-то осталось? Может быть документы, вещи какие-то…

– Ну-у… не знаю… Это у неё надо спрашивать… Не знаю… Может быть… Хотя вряд ли… Сколько уж лет прошло… – неопределённо пробормотал тот.

– Собирались же завтра бабушку с дедушкой проведать… Вот сходите и расспросите… – вступив в разговор, участливо посоветовала Татьянина мать. И тихо вздохнув, видимо вспомнив своих родителей, которых уже не было в живых, с лёгкой грустью в голосе повторила: – Сходите и расспросите…

– Вот, вот… Завтра у них и спросим… – нежно улыбнувшись матери, произнесла Татьяна. И обернувшись к Владимиру, заверила: – Обязательно!

– Хорошо! – согласился он, утвердительно кивнув головой.

Владимир неспроста заинтересовался этой фотокарточкой. Как каждый серьёзный и образованный мужчина, он с особым почтением относился к подвигу своего народа в Великой Отечественной войне, и придавал большое значение сохранению памяти о своих предках – участниках тех событий.

Чувство это появилось у Владимира ещё в детстве, когда он впервые увидел награды своего деда-фронтовика. Самого дедушку Владимир, к сожалению, не помнил, поскольку был ещё совсем маленьким, когда тот ушёл из жизни. В памяти, не понятно почему, сохранился лишь блестящий хромовым покрытием турникет в фойе больницы, куда Владимир вместе с родителями приходил проведать деда. Но остались, пусть и не всегда точные, но трогательные и душевные, воспоминания бабушки и отца, множество раз пересказанные по просьбе Владимира. Сбережено было и многое связанное с боевым прошлым деда: несколько поблёкших жёлто-коричневых фронтовых фотографий; потрёпанная красноармейская книжка, испещрённая множеством записей; справка о ранении на порванном по сгибам бланке; орденская книжка с золотым тиснением на тканевой обложке; отпечатанные на мягком, тонком картоне удостоверения к медалям; и конечно сами награды – потускневшие от времени медали с потёртыми немного замусоленными ленточками и два ордена, величаво отсвечивающие тёмно-рубиновой эмалью на чёрном фоне благородной патины. Всё это, бережно хранимое в шкатулке, было весьма значимо и дорого для Владимира.

И бабушка, и отец Владимира о боевом пути его деда знали крайне мало, – видимо тот не особо любил рассказывать о войне. Но по сохранившимся в семье документам; по информации, полученной из книг посвящённых событиям тех грозных лет; по ответу из Центрального архива Министерства обороны на запрос о награждениях, Владимир, со свойственной ему старательностью, сам восстановил этот путь… Его дед, попав на фронт летом 1943 года, в составе 3-й гвардейской танковой армии бил врага на родной ему Орловщине. Затем, дважды форсировав Днепр, гнал оккупантов по заснеженным полям Украины. Горел в подбитом танке на Сандомирском плацдарме. После госпиталя, вернувшись в свою часть, штурмовал Берлин, проламывая мощными ударами из стодвадцатидвухмиллиметровой пушки толстые кирпичные стены, огрызающихся яростным огнём зданий. И закончил войну в звании гвардии старшего сержанта, командиром орудия тяжёлого танка ИС-122, на цветущих улицах освобождённой красавицы Праги, весной того победного года, который с благодарностью помнит весь спасённый мир.

Дедом-фронтовиком Владимир гордился и при любом подходящем случае упоминал о нём. Не преминул он «похвастаться» дедушкой и в этот раз. Выслушав, пусть и без большого интереса, но с должным уважением, повествование Владимира, Татьянины родители вновь вернулись к прежней теме беседы. Закончив просмотр семейного альбома, принесли два других. Были это выпускные фотоальбомы Татьяны, – школьный и университетский, – современные, профессионально изготовленные. А тесть достал, очевидно, самую ценную свою реликвию – самодельный дембельский альбом, с нарисованными на кальке разноцветной тушью смешными картинками армейской тематики. Долго ещё сидели – общались, шутили, придавались воспоминаниям… А Владимира всё не оставляли мысли о предстоящее посещение дедушки и бабушки его жены. Уж очень хотелось ему узнать о судьбе погибшего воина…

Утром, вдоволь выспавшись, позавтракав тем, что осталось от праздничного ужина – по-простому, на кухне, Татьяна с мужем стали собираться. Владимиру не терпелось – торопил.

На дворе изумительно – аж дух захватывает! Зима в этом году, не в пример прошлым, радовала – была именно той, какой и полагается ей быть в средней полосе России. После густых снегопадов, оттеснив за горизонт хмурую свинцово-синюю пелену облаков, пришли ясные морозные дни. Застыв в чистом светло-голубом небе, яркое невысокое солнышко, ослепительным светом отражаясь от кристально-белых сугробов, озорно бьёт в глаза. Блестит, переливаясь перламутром, снежная целина за околицей. Колючий морозец игриво пощипывает разрумяненные щёки. В прозрачной тиши, малолюдных улиц посёлка, далеко слышится размеренный скрип снега под ногами прохожих. Наполняя пространство, плывёт над домами колокольный звон… Рождество…

Обрадованные погожим днём, Владимир и Татьяна в приподнятом настроении добрались до дома дедушки и бабушки. Заметив подошедших людей, заметался по двору, заливаясь звучным лаем, пегий небольшого росточка пёсик. Татьяна засмеялась, и смело отворив калитку деревянного заборчика, коротко шикнула на него. Пёс признав «своих», осёкся и, виновато завиляв хвостом, пустил к дому.

Минуя холодную веранду с большим количеством покрытых бледной ледяной плёнкой окон, через массивную обитую дерматином дверь, вошли в дом. Свободно, без лишних церемоний – как к себе.

Хозяева, зная, что внучка с мужем должны приехать в посёлок, надеялись, что те зайдут и к ним. Ждали… И вот, наконец-то дождавшись, – откровенно радуются встречи. Ласково светятся улыбающиеся лица стариков, трогательно наполняются слезами умиления их глаза… Не обращая внимания на заверение Татьяны, что они с Владимиром уже позавтракали и сыты, – усаживают за стол.

– Ну, что, старая, неси-ка нам с Вовкой!.. – лукаво щуря в зарослях бровей глаза, прохрипел дед. – У нас там есть…

– Не… Спасибо… Не надо… – поняв о чём идёт речь, мягко запротестовал Владимир.

– Вот. Видишь… Это тебе всё налей… налей… – беззлобно пожурила супруга бабушка – не потому, что он много и часто пил, а просто следуя устоявшейся деревенской привычке. И, обращаясь уже к Владимиру, добавила: – И ведь сын у нас… тесть твой… совсем не пьёт… А этот…

– Ну!.. Ну!.. старая, – прервал её дед. – Сын сколько ему надо в молодости выпил… От того и не пьёт-то теперь… Ты неси… неси давай… Не разговаривай… – И повернувшись к Владимиру спросил: – Ты какую будешь-то «беленькую» или «красненькую»?

Владимир, не поняв сути предложения, молчал, вопросительно уставившись на Татьяну. А та, недоумевая, только улыбалась в ответ, – видимо и сама до конца не поняла тонкостей «диалекта».

– «Красненькая» – это вишнёвая наливочка, а «беленькая» – самогон свойский… хороший… – улыбаясь, пояснила бабушка.

– Ну ладно тогда «красненькую»… – смирился, махнув рукой, Владимир. – Только чуть-чуть.

– Во дела! – возмутился дед. – Это мужикам-то «красненькую»… «Красненькую» это бабам!.. В нём и крепости-то нужной нет… – И, стараясь не терять инициативу, поторопил жену: – Давай неси-ка и «красненькую» и «беленькую». Там разберёмся…

Проводив её взглядом, дед улыбнулся и, подняв для пущей важности вверх корявый указательный палец, заявил:

– Нам бывшим шахтёрам в праздник полагается!.. За вредность… взамен молока…

– А вы, Сергеич, разве шахтёром были? – удивлённо спросил Владимир.

– Ну, да… Как в сорок восьмом в школу ФЗО направили, так считай на шахте-то и оказался… Проходчиком… После войны-то какая разруха была… Страшное дело! Вот и давал стране угля… на трудовом фронте… В Щёкино… Знаешь такое место-то? – Получив утвердительный кивок от Владимира, подсел поближе и продолжил: – Шахты-то там правда хоть неглубокие, но после войны состояние их было… Просто ужас! Обвалов много было… Гибли люди… Да… – замолчал, сурово глядя в сторону, задумался, поглощённый видениями из своего прошлого… Махнул рукой и повеселевшим тоном продолжил: – Это уж потом, как в село-то воротился, здесь на пенькозаводе работал… Мастером… Ну, а уж как на пенсию-то вышел, то конюхом стал… не сразу правда… Я коней-то с детства любил… Да… И конюшня при заводе своя была… Вот… – Снова замолчал и, сокрушённо покачав головой, с горечь в голосе заключил: – А теперь вот и завода-то нет… Во как!

– Ну что ж вы, гости дорогие, давайте кушать! – воспользовавшись паузой, предложила бабушка, уже успевшая и накрыть на стол, и принести два графина с «беленькой» и «красненькой». – Все буки дед вам забил…

На столе угощения были не такие, как вчера у родителей, – всё более скромно, по-простому. Но и Владимиру, и Татьяне всё равно пришлись по вкусу эти пусть и незатейливые, но с душой приготовленные кушанья.

Во время трапезы, чувствуя, как истомился в ожидании муж, Татьяна сама подняла волнующую его тему:

– Вы Владимиру о войне расскажите… Он увлекается…

– Ну… Что рассказать-то… – протянул дед. – Мы-то с бабкой в войну совсем детьми были… Вот… Да и немцы-то у нас в деревне совсем недолго были… Недели две… Вроде так… У нас в хате стояло несколько… Помню… Мороз был… Страшное дело! Так они печь-то как топили. Принесут бревно-то и целиком в топку его. Часть прогорит, они его дальше пихают… Ещё помню. В хате телёнок от мороза содержался… Так они его во двор выгнали. Мать думала всё – околеет. Ан нет, ничего, отхлиял… Тяжело было – вот что…

– Трудно было… – вступила в разговор бабушка, почувствовав, что хотят послушать и её. – Голодно… Мы с матерью да с младшим братом одни были. Отец до войны помер, а старший брат на фронте… – замолчала, пригорюнившись. А затем продолжила совсем про другое: – А на шахте мы с дедом вместе были, там и поженились. Я в ателье там модисткой работала. Швеёй, как теперь говорят…

– А вот старший брат твой, бабуш, – вернула разговор в прежнее русло Татьяна, – тот, что на войне погиб. Ни какой информации по нему нет… Документов?..