Дальневосточный тупик: русская военная эмиграция в Китае (1920 – конец 1940-ых годов)

Глава 2. Эвакуация частей Белой армии в Китай в 1920 году и попытки сохранения русских воинских контингентов

Массовый исход русский военных в сопредельные с Россией регионы Китая – Маньчжурию, Синьцзян, Внешнюю Монголию – развернулся с начала 1920 года после разгрома белого Восточного фронта и гибели Омского правительства, а позднее – падения семеновского Забайкалья.

В начале 1920 г. в Маньчжурию, и прежде всего в Харбин, из Сибири начали прибывать эшелоны с раненными и больными, а также тысячами беженцев, среди которых было немало офицеров. В массе своей это были офицеры и чиновники военного времени из крайне раздутых штабных и тыловых служб Омского правительства. По подсчетам Е.В. Волкова, изучавшего офицерский корпус армии адмирала А.В. Колчака, в ее рядах насчитывалось около 30 тыс. офицеров, при этом на фронте находилось не более 12 тысяч [Волков Е., 2005, с. 47]^[90]. Значительная часть этих людей погибла и попала в плен во время отступления на восток и знаменитого Сибирского Ледяного похода. Из многотысячной колчаковской армии в Забайкалье пробилось около 25 тыс. солдат и офицеров, назвавших себя «каппелевцами» в честь умершего в период отступления главнокомандующего войсками Восточного фронта генерала В.О. Каппеля, одного из кумиров Белого движения на востоке России. Таким образом, в начале 1920 г. в Маньчжурию помимо части вывезенных из Сибири больных и раненных военнослужащих прибыли в основном офицеры и чиновники штабных и тыловых учреждений, среди которых было много тех, кто всеми правдами и неправдами не желали оказаться на фронте. В дальнейшем большинство из них не приняли участия в продолжавшейся на Дальнем Востоке Гражданской войне.

Другими районами, откуда в Маньчжурию перемещались отдельные воинские отряды и группы, являлись Приамурье и Приморье, вышедшие из-под контроля белой администрации. Так, в связи с переходом власти во Владивостоке в руки Приморской земской областной управы командующий войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенант С.Н. Розанов (начальник штаба – генерал Будберг) с частью своего штаба покинул город, выехав в Японию. Неудачную попытка уйти в Китай после того, как Никольск-Уссурийский оказался в руках левых сил, предприняло командование Уссурийской отдельной конной бригады. Большая часть состава бригады перешла на сторону левых, а остававшиеся с генералом Маковкиным и полковником Враштилем бойцы не были пропущены на китайскую территорию местными казаками [Ципкин, 2012, с. 144]. В дальнейшем полковник Враштиль и большая часть офицеров Конно-егерского полка будут зверски убиты красными партизанами на реке Хор.

В середине феврале 1920 г. сформированный на добровольческих началах Особый Уссурийский отряд атамана Калмыкова, насчитывавший более 600 человек (казаки, офицеры, добровольцы, кадеты, моряки под командованием старшего лейтенанта И.Э. Вуича и морские стрелки Амурской речной флотилии), покинул Хабаровск с намерением вступить в бой с красными партизанами. Командование Хабаровским гарнизоном Калмыков временно передал Генерального штаба полковнику М.А. Демишхану^[91], начальнику штаба Хабаровского воинского района. Осознавая, что его отряд не сможет противостоять красным, Калмыков отказался от открытого столкновения и приказал своим подчиненным уходить в Китай.

Переход был очень тяжелым – часть бойцов отряда погибла от обморожения, ампутации нередко приходилось делать подручными средствами. В начале марта отряд был разоружен китайцами в Фугдине (Фуцзине), атаман Калмыков, генерал Суходольский и капитан 1-го ранга Безуар были арестованы. Ситуация для «калмыковцев» складывалась крайне неблагоприятно – китайцы готовы были их всех передать красным. Около 200 бойцов в самом деле были выдворены на советскую территорию, где их сразу уничтожили. Напряжение было настолько велико, что генерал Суходольский скончался от острого психического расстройства. Калмыкова спасло от выдачи, возможно, то обстоятельство, что он объявил китайцам о спрятанных им 37 пудах золота, местонахождение которого было известно лишь ему [Кручинин, 2014, с. 36, 40, 48]. Калмыков и Безуар были отправлены в Гирин. В сентябре 1920 г., согласно официальной версии, Калмыков при попытке к бегству был убит, а Безуар благодаря ходатайству Русского Морского Агента в Японии и Китае контр-адмирала Б.П. Дудорова получил свободу [Военная мысль, 1920, 27 сент.].

Помимо группы старшего лейтенанта Вуича в Маньчжурию в начале 1920 г. прибыло еще несколько небольших групп моряков: группы капитана 1-го ранга Н.Ю. Фомина и контр-адмирала Старка из Омска, группа капитана 1-го ранга Б.К. Шутова из Благовещенска и группа из Приморья.

В начале февраля 1920 г. в Харбине в связи с большим наплывом военных был организован «Комитет по разработке вопросов об устройстве, службе и довольствии офицеров, прибывших в полосу отчуждения из мест захваченных большевиками» под председательством генерала Плешкова [ГАРФ, ф. Р-6081, оп. 1, д. 153, л. 116]. Впрочем, комитет не обладал достаточными денежными средствами и практически не имел жилищного фонда.

Большинство беженцев первые месяцы пребывания в Харбине жили в железнодорожных вагонах, размещавшихся на запасных путях Харбинского вокзала. Как отмечал в своем дневнике полковник И.С. Ильин^[92], прибывший с семьей в Харбин в начале февраля 1920 г., «наш вагон стоит в длинном ряду других вагонов, в которых все такие же беженцы, как и мы…» [Там же, ф. Р-6599, оп. 1, д. 8, л. 7]. Стоимость гостиничных номеров и сдаваемых в наем квартир была невероятно высока, местные домовладельцы стремились нажиться на вновь прибывших. Даже номер гостиницы Офицерского гарнизонного собрания стоил 2–3 иены, что составляло около 300 сибирских рублей [Там же, л. 1]. Контр-адмирал М.И. Федорович, бывший командующий морскими силами на Дальнем Востоке, следовавший во Владивосток, но из-за случившегося там переворота застрявший в Харбине, устроил в своем вагоне, стоявшем на запасных путях в т. н. «Адмиральском тупике», общежитие для морских офицеров, оказывая материальную помощь особо нуждавшимся из тех скромных денежных средств, которыми располагал сам [Жемчужин, 2005, с. 149, 150].

Чтобы помочь выжить офицерам и их семьям командование Охранной стражи охотно брало офицеров на службу. Жалование простого стражника составляло 42 китайских (мексиканских) доллара в месяц [ГАРФ, ф. Р-6599, оп. 1, д. 8, л. 2]. Иногда к частям Охранной стражи прикомандировывались отдельные воинские подразделения. Например, в феврале 1920 г. к 1-му Заамурскому железнодорожному батальону было прикомандировано Управление воздушного флота Восточного фронта в составе пяти офицеров и одного классного чиновника (начальник – полковник П. Самойло) [Там же, ф. Р-6081, оп. 1, д. 153, л. 131].

Между тем, дни самой Охранной стражи были сочтены. 16 марта китайские солдаты захватили Главный штаб стражи в Харбине, сорвав с крыши здания российский флаг. На линии начались захваты китайскими войсками казарм и имущества Охранной стражи. Генерал Самойлов, обратившись с запросом к Хорвату о дальнейших действиях, получил указание подчиниться китайской администрации [Там же, д. 126, л. 73]. Вскоре Пекинское Министерство внутренних дел объявило о создании особого Бюро железнодорожной полиции.

Весной 1920 г. на территорию китайского Синьцзяна начали прибывать русские воинские части, отступавшие из Семиречья. Это были подразделения Отдельной Семиреченской армии генерал-майора Б.В. Анненкова (заместитель – генерал-майор А.И. Бакич), в состав которой входили и части бывшей Отдельной Оренбургской армии атамана А.И. Дутова, а также разрозненные небольшие отряды.

Первыми на китайскую территорию в районе города Чугучак 27 марта 1920 г. вышли части под командованием генерала Бакича (Северная группа Семиреченской армии): 1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии и Отдельная Сызраньская Егерская бригада, составлявшие в Семиречье Отряд им. атамана Дутова. Численность отступавших исчислялась в 1814 офицеров и военных чиновников, 8039 солдат и казаков, 785 членов семей военнослужащих и около пяти тысяч гражданских беженцев из Оренбургской и Уфимской губерний. Обязательным условием интернирования, выдвинутым китайскими властями, стала сдача практически всего оружия, включая револьверы и шашки офицеров. Было разрешено оставить лишь по четыре винтовки на часть для охраны денежных ящиков [Ганин, 2004, с. 111, 112].

Интернированные русские части и беженцы были размещены в 10-верстовой зоне на правом берегу реки Эмиль в 40 верстах от Чугучака. Первым делом беженцы стали обустраиваться на месте, поскольку здесь не было никакого жилья. Строили бараки, шалаши, землянки. Китайскими властями были выделены для размещения беженцев сто юрт. Также были сооружены столовые и церковь. Вскоре на берегу Эмили сформировался своеобразный беженский город с правильной планировкой и русским комендантом.

Бакичу было разрешено сохранить в отряде прежнюю организацию и управление. В условиях неминуемого разложения командование отрядом стремилось поддерживать дисциплину, в отряде существовал военно-полевой суд, чем китайцы были весьма недовольны. Важным средством поддержания дисциплины и улучшения отношений с китайскими властями являлось соглашение Бакича с китайцами о возможности ареста любого чина отряда за оставление лагеря без особого разрешения и наказания провинившихся «без всякого снисхождения» [Там же, с. 113].

Практически одновременно с частями Бакича на китайскую территорию в районе Кульджи перешла Южная группа Семиреческой армии под командованием генерал-майора Н.П. Щербакова, последнего атамана Семиреченского казачьего войска, а также отряд полковника П.И. Сидорова, имевший самостоятельное управление и державшийся ранее в районе Хоргоса и Кольджата [Шулдяков, 2004, с. 72]. По другой версии, приводимой в воспоминаниях сотника В.Н. Ефремова, небольшая группа семиреченских казаков во главе с генералом Щербаковым и полковник Сидоров с несколькими офицерами Отдельной Кульджийской стрелковой бригады ушли в Китай вместе с отрядом атамана Дутова [Крах белой мечты, 2016, с. 36].

Партизаны генерала Анненкова совместно с несколькими оренбургскими казачьими частями численностью более четырех тысяч человек первоначально обосновались у перевала Сельке в горах Джунгарского Алатау недалеко от русско-китайской границы, сформировав лагерь, получивший название «Орлиное гнездо», с намерением развернуть партизанскую войну против красных [Шулдяков, 2004, с. 87]. Вынужденное полуголодное сидение в горах вело к быстрому разложению анненковских частей. Вскоре между анненковцами и оренбуржцами разгорелись распри, поводом для чего стало жестокое уничтожение анненковцами нескольких семей оренбургских казаков. Оренбуржцы расправились с насильниками, после чего в конце апреля 1920 г. Орлиное гнездо покинул 1-й Оренбургский казачий полк, возглавляемый войсковым старшиной Н.Е. Завершинским. В конце мая остававшиеся под командованием Анненкова около 1,5 тыс. человек (бывшие лейб-атаманцы, кирасиры, личные конвойцы, артиллеристы и личный оркестр генерала) покинули Орлиное гнездо и перешли китайскую границу в районе села Джимпань [Шулдяков, 2004, с. 91].

Генерал Бакич, узнав об интернировании анненковцев, обратился с просьбой к китайским властям не размещать их ближе чем на сто верст от лагеря на реке Эмиль, в противном случае такое соседство грозило эксцессами и столкновениями. Китайцы сочли за лучшее разместить Анненкова и его людей на берегах реки Боротала, значительно южнее Чугучака. Здесь был создан еще один русский лагерь, вскоре получивший название «Веселый» [Наземцева, 2013, с.20].

В мае 1920 г., преодолев практически непроходимый в это время года высокогорный перевал Кара-Сарык, русско-китайскую границу пересек небольшой отряд под командованием атамана Дутова (около 300 человек). Дутов после передачи в начале 1920 г. командования армией атаману Анненкову выполнял в Семиречье формальные функции гражданского губернатора и не имел под своим началом войск. Оренбургский атаман и часть его людей были размещены в Суйдине (40 км к северо-западу от Кульджи), где они заселились в остававшихся незанятыми китайскими войсками казармы на территории бывшего русского консульства. Часть беженцев расположилась в китайских поселках поблизости – Мазаре и Чимпанцзы. Вскоре к Дутову присоединились Оренбургский казачий полк Завершинского (разместился в Мазаре) и отдельные группы оренбуржцев.

Летом 1920 г. под руководством атамана Дутова сосредоточилось более тысячи человек. Генерал Щербаков и полковник Сидоров со своими людьми перебрались в Кульджу. Однако Дутов, несмотря на поступавшие ему предложения, в Кульджу переезжать отказывался, будучи крайне негативно настроенным против местных притонов и разгула, которому предавались некоторые беженцы [Ганин, 2006а, с. 348].

Положение военных беженцев, оказавшихся в Синьцзяне, было очень тяжелым. Найти работу было практически невозможно, денежные средства и продовольственные припасы, которыми располагало руководство русскими воинскими частями, были крайне невелики. В этой ситуации в мае 1920 г. генерал Бакич конфисковал в Чугучаке все серебро бывшей Семиреченской армии (243 пуда), а также реквизировал скот (8 тыс. баранов), закупленный колчаковским правительством на нужды армии^[93]. Эти действия были вполне оправданными, но Бакич не поделился серебром с другими отрядами, о чем ему мягко выговорил в одном из писем атаман Дутов [Ганин, 2006а, с. 350]. Некоторые средства поступали беженцам от русских консульств^[94] и из Забайкалья от атамана Семенова через представителя Оренбургского казачьего войска в Забайкалье генерал-майора Н.С. Анисимова. Однако кардинально это ситуацию не меняло, а отсутствие перспектив на будущее подталкивало людей к возвращению на родину. Свою лепту в разложение беженской массы вносили и большевистские агитаторы, проникавшие в беженские лагеря.

Первоначально Бакич, имевший в своем подчинении самый крупный воинский контингент, пытался препятствовать уходу беженцев, но уже в мае отказался от этих попыток. Возвращавшихся в Россию провожали всем лагерем с молебнами и клятвами не поднимать оружия против своих братьев, остававшихся в эмиграции. В результате массовой репатриации к концу лета 1920 г. в лагере на реке Эмиль осталось только 6746 человек, из них 1468 офицеров и 3557 солдат [Ганин, 2004, с. 119]. Часть офицеров, имея разногласия с Бакичем, были откомандированы из отряда или ушли сами, с целью пробраться в Маньчжурию^[95]. Отток беженцев наблюдался и из «Веселого» лагеря генерала Анненкова, где к августу 1920 г. осталось 670 человек [Шулдяков, 2004, с. 91].

Разложение и распыление белых частей в Синьцзяне существенно снижали шансы на продолжение антибольшевистской борьбы. Между тем, часть военных руководителей рассматривали пребывание в Китае, как временную передышку, накапливание сил для нового витка противостояния. Наиболее деятельное участие в подготовке нового антибольшевистского выступления принимал атаман Дутов. Попытки наладить связь с востоком оказались неудачными. Для этой цели в Забайкалье еще в конце декабря 1919 г. был командирован генерал И.Ф. Шильников (командир 1-го Оренбургского казачьего корпуса). Однако атаман Семенов не принял прибывшего в начале мая 1920 г. в Читу Шильникова, предписав ему покинуть Забайкальскую область в течение 48 часов. Семенов, видимо, не забыл конфликта с Шильниковым в июне 1918 г. и соперничества за пост Войскового атамана Забайкальского казачьего войска^[96]. После неудачи своей миссии Шильников остался на ст. Маньчжурия. В феврале 1920 г. Дутов отправил в Маньчжурию и Пекин специальную военно-дипломатическую миссию во главе с генерал-майором И.М. Зайцевым. Эта миссия также закончилась безрезультатно, генерал Зайцев осел в Шанхае.

Не имея большой надежды на поддержку с востока, Дутов установил связи с несколькими подпольными офицерскими организациями в Семиречье, наиболее известной из которых была организация в Верном, возглавляемая войсковым старшиной С.Е. Бойко^[97]. Существовали контакты и с басмачами Ферганы. В августе 1920 г. Дутов издал приказ об объединении всех русских воинских частей в Илийско-Тарбагатайском крае в составе Отдельной Оренбургской армии под своим командованием и потребовал подчинения себе со стороны командиров отдельных отрядов [Ганин, 2004, с. 129]. Однако атаман Анненков к этому времени уже договорился с китайцами о переброске его отряда в Маньчжурию, а генерал Бакич, считая план Дутова поднять восстание в Семиречье утопичным и не желая терять самостоятельности, отказался подчиниться. Острый конфликт разгорелся между Дутовым и генералом Щербаковым, который провел около месяца в китайской тюрьме якобы по доносу оренбургского атамана. Дело дошло до того, что Щербаков вызвал Дутова на дуэль и тот ответил согласием. Впрочем, благоразумие восторжествовало и было решено перенести поединок до возвращения на родину [Ганин, 2006а, с. 359]. По-видимому, наиболее деловые отношение у Дутова установились с полковником Сидоровым, чей отряд периодически делал вылазки на советскую территорию^[98].

Несмотря на первые неудачи подчинить себе командиров самостоятельных отрядов, Дутов не сложил руки и занялся реорганизацией находившихся под его командованием частей. К концу 1920 г. отряд Дутова состоял из 1-го Оренбургского казачьего полка (Мазар), Семиреченского пластунского батальона численностью в 80 человек (Суйдин), кадрового пластунского батальона (Чимпанцзе, 2 сотни), атаманской батареи, конвойной и особой сотни, инженерной и комендантской команд. Существовали отрядный суд чести и гауптвахта [Там же, с. 355].

Летом 1920 г. китайские власти Тарбагатайского уезда, стремясь добиться распыления русских воинских частей, приложили немало сил, чтобы уговорить генерала Анненкова перебраться в Пекин, а его части перевести вглубь китайской территории. В конце концов, Анненков дал согласие на перемещение своих бойцов в район Урумчи. В середине августа три эшелона с анненковцами двинулись вглубь Китая [Наземцева, 2013, с. 31].

В Урумчи китайцы развернули работу по разложению отряда, добившись ухода части анненковцев в Россию. В феврале 1921 г. была достигнута договоренность о продолжении перемещения русских подразделений. Эшелоны с офицерами и бойцами были направлены в Гучен, где китайские власти, узнав, что русские незаконно сохранили у себя много оружия, отказались от дальнейшего их снабжения продовольствием. В ответ на это анненковцы взяли город в осаду. Достичь перемирия удалось только в апреле в обмен на сдачу русскими оружия (кое-что из оружия все-таки вновь удалось спрятать). После возобновления снабжения русские части двинулись дальше на восток. Но после отбытия первых эшелонов с лейб-атаманцами и кирасирами из Гучена Анненков был арестован китайцами и водворен в тюрьму в Гучене, позднее переведен в Урумчи, где находился до января 1924 г. [Там же; HIA. Serebrenikov Papers, box 21, f. 21.6].

Сначала оставшиеся без командира анненковские части хотели возвратиться в Гучен и отбить атамана силой, но не все поддержали эту идею. Два месяца лейб-атаманцы и кирасиры находились в Хами, после чего решили следовать дальше на восток. По требованию китайской стороны продвижение разрешалось только небольшими группами по 20–30 человек по маршруту Аньсичжоу – Ланьчжоу – Гуйхуачен – Баотоу – Пекин – Тяньцзин. Весь конный состав анненковцами был продан, поэтому до Баотоу добирались на арбах, далее до Пекина – по железной дороге [Шулдяков, 2004, с. 107].

Часть Лейб-атаманского полка во главе с полковником П.Д. Илларьевым в апреле 1922 г. прибыла в Южное Приморье, где анненковцы присоединились к 3-му «каппелевскому» корпусу Дальневосточной армии^[99]. Атаманский конвой (40 человек), возглавляемый начальников штаба Анненкова полковником А.Н. Денисовым, остался в Гучене, надеясь на скорое освобождение атамана. Другие части распылились по китайской территории [Наземцева, 2013, с. 32].

Осенью 1920 г. очень тяжелое положение сложилось в отряде генерала Бакича. Бойцы практически не имели работы. Скудное финансирование, плохое снабжение продовольствием постоянно создавали угрозу голода, особенно большие опасения вызывала приближающаяся зима. Тяжелые условия способствовали дальнейшему разложению отряда. Некоторые офицеры уехали в Монголию, обосновавшись в Урге. Участь многих их них была трагичной – одни были убиты китайцами, другие – мобилизованы на службу в Азиатскую конную дивизию генерала Унгерна^[100] и погибли в монгольских степях. Часть ушедших из отряда Бакича военнослужащих объединялись в банды, действовавшие в районе Чугучака. По некоторым данным, осенью 1920 г. у Бакича осталось менее трех тысяч человек, около половины из которых являлись офицерами. Из оружия в распоряжении бойцов имелось лишь 108 винтовок [Ганин, 2004, с. 133].

В середине осени 1920 г. к поредевшему отряду генерала присоединились повстанцы, отступившие через Монголию в район Чугучака с территории Алтайской и Семипалатинской губерний. Один из отрядов возглавлял есаул Сибирского казачьего войска Д.Я. Шишкин. Всего под его командованием было около 800 человек. Повстанцы имели в своем распоряжение некоторое количество оружия [Там же].

Китайские власти, первоначально настроенные дружелюбно в отношении Бакича, постепенно стали проявлять все большее недовольство действиями разлагающегося русского воинства и недоверие к русскому военному руководству, особенно после обнаружения нескольких складов оружия и боеприпасов, закопанных у границы. Бакич отрицал принадлежность оружия его бойцам, сваливая все на анненковцев, но китайцы ему не поверили. Окончательно настроила китайские власти против белых русских военная авантюра генерала Унгерна в Монголии, предпринявшего в начале 1921 г. попытку создания независимого монгольского государства^[101].

Кроме того, отношения между генералом Бакичем и атаманом Дутовым продолжали оставаться очень напряженными. Нежелание Бакича признать верховенство Дутова и готовить совместное вторжение на советскую территорию заставили атамана в январе 1921 г. объявить об отстранении Бакича от командования и назначить новым начальником отряда генерал-майора А.С. Шеметова, а начальником штаба – полковника С.И. Кострова [Там же, с. 138, 139]. Бакич приказу не подчинился. Ситуация грозила перерасти в более серьезное противостояние, но в начале февраля 1921 г. атаман Дутов был убит агентами-чекистами в его штаб-квартире в Суйдине. Ликвидация атамана стала частью развернувшейся еще осенью 1920 г. активной борьбы ЧК с белым вооруженным подпольем в Семиречье и эмиграции. Чекисты имели своих агентов в ближайшем окружении Дутова, Бакича и других белых руководителей. Известно, что на Семиреченскую ОблЧК работала гражданская жена Бакича, А.М. Ишимова, отец которой М.П. Поверяев являлся секретным сотрудником ЧК, имевшим задание способствовать разложению белой эмиграции [Ганин, 2011, с. 71].

После гибели Дутова его отряд возглавил полковник Т.В. Гербов, начальником штаба стал подполковник П.П. Папенгут^[102]. Однако Гербов продержался недолго. В отряде разгорелись интриги, не последнюю роль в которых играл главный отрядный священник – игумен Иона^[103], поддерживавший в борьбе за лидерство начальника хозяйственной части отряда подъесаула А.Я. Арапова. Важным было и то, что игумен Иона имел доступ к отрядным деньгам, хранившимся в Кульдже^[104]. В конце концов, Иону удалось командировать в Китай с докладом о тяжелом положении беженцев в Синьцзяне^[105].

После гибели атамана Дутова генерал Бакич предпринял попытку поставить во главе дутовского отряда своего ставленника генерал-майора Н.П. Карнаухова, но потерпел неудачу. Тем не менее, в апреле 1921 г. полковник Гербов сложил свои полномочия в пользу войскового старшины А.З. Ткачева, в прошлом штаб-офицера для поручений при Походном атамане всех казачьих войск [Ганин, 2006а, с. 382]. Вскоре Ткачев избавился от своего конкурента в лице есаула Арапова, обвинив того в подготовке вооруженного выступления совместно с полковником Сидоровым и добившись заключения Арапова в Куринскую тюрьму, где тот провел полгода [АВПРФ, ф. 0100, оп. 10, п. 131, д. 92, л. 34].

В отряде Бакича, который после смерти Дутова был переименован в Отдельный Оренбургский корпус, ситуация тоже была неспокойной. Часть офицеров высказывала недовольство конфликтом Бакича с атаманом Дутовым и выступала за смещение Бакича и присоединение к дутовцам. В роли главных «раскольников» выступили полковник Е.Д. Савин, командир Атаманского полка, неоднократно пытавшийся уйти со своими людьми к Дутову, но так и не получивший разрешения Бакича, есаулы Остроухов и Шишкин. При помощи китайской администрации генерал Бакич все же сумел нейтрализовать заговорщиков, они были арестованы и помещены в китайскую тюрьму [Ганин, 2004, с. 141].

В начале мая 1921 г. в лагерь на реке Эмиль прибыла очередная партия отступивших с российской территории повстанцев – «Народная армия» подхорунжего С.Г. Токарева, насчитывавшая более двух тысяч человек. Повстанцы имели достаточно оружия, включая четыре пулемета. Токарев принял главенство Бакича и был произведен в полковники, а его «армия» включалась в состав Оренбургского корпуса в качестве 1-й Сибирской дивизии [Там же, с. 144].

Появление в лагере на Эмили «токаревцев» подтолкнуло китайские власти Тарбагатайского округа к принятию решения о ликвидации отряда Бакича. Для этого было заключено соглашение с красным командованием Туркестанского фронта, получившим возможность ввести свои войска на территорию округа для разгрома белых. У Бакича оставалась одна возможность – уйти на восток. Первоначально планировалось захватить Чугучак, чтобы обеспечить себя оружием. Но сосредоточение большого количества советских войск у границы, заставило отказаться от этой затеи и отступать с тем оружием, которое имелось.

В конце мая красные вошли в Чугучак и устроили здесь настоящую охоту за белыми офицерами, но лагерь на Эмили был уже пуст. Отряд Бакича численностью около 8,5 тыс. военных и гражданских беженцев в это время продвигался в глубь китайской территории навстречу пустыне Гоби. В результате тяжелейшего похода от голода, болезней и боевых потерь в столкновениях с красными до китайского Алтая добралась только половина беженцев [Там же, с. 149]. В июле 1921 г. корпус Бакича захватил крупный город Шарасумэ, центр китайского Алтая. Здесь генерал установил связи с Русско-инородческим отрядом Горного Алтая есаула А.П. Кайгородова.

Небольшой отряд Кайгородова обосновался на границе русского и китайского Алтая в начале 1921 г. (местечко Оралго), образовав что-то вроде «Алтайской сечи» [Серебренников, 1936, с. 128]. Первоначально в отряде было очень мало офицеров, но вскоре их количество увеличилось за счет беженцев. Начальником штаба есаула Кайгородова в марте 1921 г. стал бежавший с семьей из Кобдо во время резни русских монголами полковник В.Ю. Сокольницкий^[106]. В конце весны 1921 г. в ходе наступления войск генерала Унгерна на Кяхту и Троицкосавск, втянувшего в свою орбиту целый ряд белых отрядов в Монголии и на китайской Алтае, отряд Кайгородова захватил Кобдо. В июне кайгородовцы выступили в «поход на Россию», намереваясь пробиться в Сибирский Алтай. Однако успешные действия красных частей против войск Унгерна и выдача самого барона его же взбунтовавшимися бойцами красным^[107], привела к изменению планов. Отряд Кайгородова, к которому в августе присоединился партизанский отряд атамана И.Г. Казанцева [Там же, с. 162], развернул боевые действия против красных в районе Кобдо.

В августе 1921 г. китайские провинциальный власти заключили новое соглашение с советским командованием об открытии границы для красных войск. Их целью являлось уничтожение частей генерала Бакича. В свою очередь, Бакич 4 сентября объявил приказ о выступлении своих войск в Россию. В это время в составе его корпуса (1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии, 1-я Сибирская (Народная) дивизия, Сызраньская дивизия, конвой) находилось 2250 человек [Ганин, 2004, с. 164]. Через несколько дней корпус Бакича и отряд Кайгородова (800–900 бойцов) соединились у занятого красными монастыря (хурэ) Сарыл-гун.

Попытка захвата хурэ штурмом окончилась для белых неудачей. Не принесла успехов и последующая осада. Все это очень негативно сказалось на настроениях бойцов Кайгородова и Бакича. Целые группы, выйдя из подчинения командирам, покидали осаждаемый монастырь. В конце сентября часть распавшегося отряда Кайгародова^[108] перешла под руководство полковника Сокольницкого и расположилась в Кобдо. В октябре казаки из 1-го и 2-го Оренбургских дивизионов Бакича (сформированы из Оренбургских дивизий) оставили своего начальника и ушли в Кобдо к Сокольницкому [Серебренников, 136, с. 137]. Во главе этой группы стояли полковник Д.В. Кочнев и войсковой старшина Эпов [Ганин, 2006, с. 167]. Бакич снял осаду Сарыл-гуна и с остатками своего отряда попытался пробиться в Россию, но был разбит и сдался монголам. Монголы выдали Бакича, Токарева и еще 20 руководителей отряда красным [Шулдяков, 2004, с. 338].

В конце октября 1921 г. отряд полковника Сокольницкого эвакуировался из Кобдо и двинулся на юг к китайскому Туркестану. В отряде находилось 670 человек, из «которых бойцов было 488 человек, сбитых в четыре сотни и пулеметную команду; около 100 человек было нестроевых и раненных и около 80 женщин и детей» [Сереберенников, 1936, с. 183]. Добравшись с большим трудом до территории Китая, отряд в начале декабря был интернирован и размещен в лагере на реке Булугун [Там же, с. 192]. Начальником лагеря был назначен подъесаул И.А. Вощило [Краснощеков, 2015, с. 88]. В дальнейшем отряд партиями начали переводить в район Гучена. Последним туда в ноябре 1922 г. прибыл штаб Сокольницкого. В конце ноября 1922 г. своим последним приказом полковник Сокольницкий ликвидировал отряд. На протяжении декабря 1922 – февраля 1923 г. члены отряда были вывезены во Внутренний Китай, где осели в основном в Пекине, Тяньцзине и других населенных пункта Северного Китая [Серебренников, 1936, с. 196, 197].

После разгрома Бакича единственным крупным руководителем антибольшевистского движения в Синьцзяне оставался полковник Сидоров. Осенью 1921 г. полковник перешел к строгой конспирации. Распустив слух о своей смерти, он жил в Кульдже и работал под вымышленным именем в одной из небольших кузниц^[109]. Возможно, Сидоров имел связи с генералом Щербаковым, которого агентура Туркестанского фронта считала председателем тайного военного совета, готовившего вооруженное вторжение на советскую территорию [Наземцева, 2013, с. 99]. В сотрудничестве с китайским генералом У Тайчжи, бывшим командиром Маньчжурской бригады Семиреченской армии, Сидоров разрабатывал план нового партизанского рейда в Семиречье. Однако в августе 1922 г. советским агентам, среди которых находился и один из бывших сослуживцев Сидорова, прапорщик К. Мухамедов, удалось заманить полковника на конспиративную квартиру, где он был убит [Крах белой мечты, 2016, с. 131, 132].