Тайная жизнь петербургских памятников. Полная версия

Чкалов-на-трубе

Несколько лет назад внучатые племянницы Чкалова сфотографировались для журнала «Плейбой». Об этом я вспомнил, узнав из Сети о криминальной драме, оборвавшей жизнь одного пожилого скульптора, азербайджанца, когда-то работавшего в Ленинграде.

Окна его мастерской выходили на школьную спортплощадку, благополучно исчезнувшую в конце перестройки; с тех пор это место (угол Чкаловского проспекта и Пионерской улицы) знаменито гнездом пивных ларьков-павильонов. Сейчас тут сравнительно респектабельно: прошли времена, когда коробки ларьков иного фасона укреплялись решетками против ночных громил, а паленую водку можно было купить не только в бутылке, но и в пластиковом стаканчике с подогнанной крышечкой, бережно упакованную на манер сметаны. Лично я пивал тут главным образом пиво – это когда случай сводил меня с детским писателем Николаем Федоровым, жителем соседней улицы. Открыв по банке «Невского», мы, как здесь было принято, устраивались «у Чкалова», то есть рядом с весьма необычным художественным объектом, скрытым стеной ларьков от праздного внимания посторонних. Мы не были посторонними, памятник нас не стеснялся, был с нами прям, откровенен, был таким, каким он и был. Я любил рассматривать его. От Федорова я и узнал, кто его автор.

Представьте себе громоздкую бетонную голову, вознесенную на высокую металлическую, нижним концом врытую в землю трубу. Голова покрашена в коричневый цвет, а труба – белая. Краска на голове потрескалась и шелушится, а на трубе вроде бы держится – сколь бы тщательно ни процарапывали свои автографы любители их оставлять. Две таблички приделаны к трубе; на одной – «В. П. Чкалов», на другой – Звезда Героя и ордена.

Статус монумента отвечает ауре места: этот памятник – нелегал. Незаконный, несанкционированный памятник. Он был воздвигнут на рубеже восьмидесятых – девяностых, в эпоху великой неразберихи, без разрешения властей и каких бы то ни было согласований – исключительно по воле самого скульптора Ягуба Алибабаевича Имранова, чья мастерская находилась в пятнадцати метрах отсюда (на огороженном пятачке перед окнами на пустырь и сейчас индевеют какие-то гипсовые фигуры, но это уже приватная территория другого ваятеля). Просто Имранов пригнал однажды МАЗ с подъемным краном, Чкалова зацепили за крюк, торчащий из головы, а дальше – дело техники. Охотников помочь с установкой трубы здесь было достаточно – старожилы этот день не забыли. Что касается крюка, он и сейчас торчит из бетонного темени как напоминание о непростом техническом предприятии.

Останься Имранов жить в Петербурге, он бы, может, позаботился о том, чтобы этот крюк с головы срезали, но Советский Союз развалился, бардак бардакович восторжествовал на всей территории когда-то великой державы, и отправился скульптор, всю жизнь воспевавший нравственную красоту советских людей, на свою историческую родину – в суверенный Азербайджан, оставив городу Ленина памятник Чкалову. Как завещание.

А может быть, как укор безумной эпохе.

Если какой из питерских памятников и живет тайной жизнью, так вот в первую очередь – этот. Незаконно, без паспорта. Будучи нелегалом – без регистрации. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, главное из которых – угроза сноса. Власти давно точат зуб на него, хотят ликвидировать, но что-то мешает. Врос! Врос в землю своей монументальной трубой!.. Сдвинь-ка такого…

Удивительный монумент. С точки зрения художественности тут спорить не о чем. Но есть здесь что-то другое, может быть, более ценное. Интенция жеста. Посыл. А вот так – и никаких разговоров!.. Воля быть, противостоять, состояться. Стоическим нонконформизмом веет от этой грубой и предельно откровенной работы, притом что в советские времена она б не воспринималась иначе как сверхконъюнктурная. Сегодня же это зримый протест. Сегодня Чкалов-на-трубе – это вызов гламуру, официозу, и монтажный крюк на темени тут как нельзя к месту. Необходимость прятаться за ларьками и оставаться самим собой придает памятнику дополнительный драматизм, а для всех нас (что бы мы рядом ни пили) это еще и урок сохранять достоинство.

Власти можно понять, особенно после того, как появился другой Чкалов, совсем рядом, у входа в метро, – бронзовый, «настоящий», победивший в конкурсе согласно утвержденному положению и торжественно открытый в присутствии официальных лиц. Ввиду того этот сугубо недопустим. Два Чкаловых – это абсурд! Но что делать, если к изящному творению скульптора Чаркина выходящие из метро так же относятся, как к предвыборной листовке, то есть никак, есть он или нет его, а бетонного с крюком, торчащим из головы, почитают «своим» и по-своему любят?

Когда я заметил грузчику, обслуживающему пивные ларьки, что «скоро, наверное, уберут», он ответил: «Пусть только попробуют! Тут такое начнется…» И рассказал мне, как бабульки уже однажды отстояли Чкалова, когда «за ним приходили».

Курсанты Академии им. А. Ф. Можайского (кто ж, как не они?) надели летные очки на бетонного Чкалова. Голова большая, очки едва прикрыли переносицу – чтобы удержать на носу, пришлось воспользоваться проволокой. Представляю, один встает на плечи другому – иначе не достать. Это тоже своего рода признание. Не глум. «Уважуха» того же порядка, что и фуражка на голове «екатерининского» Суворова от благодарных суворовцев в белую выпускную ночь или тельняшка на бронзовом Крузенштерне от курсантов Фрунзенки.

А вот чтобы такого внимания был удостоен тот, официально-правильный, бронзовый, у метро, – можно ли это представить?

Чкалов-на-трубе – поистине гений места. Пьющих и бездомных тянет к нему. Ничейная собака подойдет и уляжется рядом. Вечерами у трубы-постамента разыгрываются невероятные представления. Мало того, он еще и страж. Если бы не он, кто знает, какого рода уплотнительная застройка коснулась бы этого уголка?

Покажется невероятным, но первый же прохожий (гулял по Пионерской с собачкой), у которого я спросил, знает ли он что-нибудь о происхождении памятника, рассказал, что был сам моделью у скульптора. «Играем пацанами на площадке, он выйдет к нам: слушай, друг, помоги мне, попозируй немного, – ну, я постою в мастерской, он с меня пионера слепит (все пионеров лепил), потом конфет даст…»

Военно-космическая академия им. А. Ф. Можайского – это рядом. Старейший сотрудник академии полковник в отставке Тимон Николаевич Федоров (отец писателя) называет по памяти имена заслуженных деятелей науки и техники, чьи бюсты он видел сам. Скульптора здесь почитали как друга, он даже был оформлен кем-то вроде электрика. Во дворе академии стоит его «Родина-мать».

А перед отъездом в Азербайджан он изготовил скульптуру Гейдара Алиева и послал ее самому. Наверное, получилось, потому что, говорят, многим показывал.

В Интернете (на русском, конечно) я о нем не нашел ничего, кроме упоминания о его гибели. Нелепая смерть. Настолько нелепая, что сумела – в силу трагичной курьезности – попасть в раздел происшествий.

Собственно, я ничего не знаю о нем как о человеке. И ничего о нем лично сказать не хочу. Так что это получается не о нем, не о конкретном художнике, а о художнике вообще. Притча такая. Жил-был. Ваял пионеров, ученых, Героев Труда, деятелей социалистического государства, Героев Советского Союза. Не стало Союза, да и сам скульптор состарился. Море, небо, язык детства. Сны о далеком северном городе. Семьдесят два года, а рядом живет – протри глаза – юная соседка-красавица. Вот тебе и идеал красоты. И к чему ты стремился, чего достиг ты, художник? Замысел был ярок как никогда, и мысленный образ был совершенен. Он рассказал о задуманном. Тут его и убили.

Или посмотреть в другом ракурсе.

В июле девяносто девятого вышел номер «Плейбоя» с откровенными фотографиями Лены и Жени, внучатых племянниц Валерия Чкалова, а в июне 2002-го автор Чкалова-на-трубе был убит в родном Азербайджане благочестивым соседом. За что? За невинную просьбу разрешить его дочке-красавице позировать обнаженной.

Все, кому я говорил об этой невероятной гибели, отвечали одинаково: Восток.

Этак можно в самом деле решить, что мы живем на Западе.

При чем здесь Лена и Женя? Не знаю. Наверное, ни при чем.

Февраль 2007

P. S. (Сентябрь 2008)

Маловероятно, что публикация этого очерка в «Петербурге на Невском» могла послужить причиной к изменениям чего-либо и где-либо. Я вовсе не хотел быть понятым так, что критикую пивные ларьки, загородившие Чкалова-на-трубе. Вместе с памятником они, мне кажется, сумели образовать своеобразный ансамбль и тоже стать памятником – своему времени. И все-таки надо признать, что после публикации моего сообщения здесь стало многое меняться. Сначала был закрыт киоск с надписью «Хоз. товары», в котором, помимо зубных щеток и бумажных салфеток, продавалась еще и спиртосодержащая жидкость, популярная у местных алкашей. Следом закрыли пивные ларьки. К осени 2007-го территория была очищена от ларьков целиком, и Чкалов-на-трубе, лишенный убежища, предстал как он есть перед глазами народа. В пространстве, лишь по углу ограниченном обширными брандмауэрами, он, на оголенной площадке и без пивных ларьков, по-прежнему выразителен, даже более чем. Памятник не похож на ксенофоба (есть памятники-ксенофобы); теперь вся его жизнь на виду. Культуролог Кирилл Коротков, ранее прочитавший этот очерк в журнале, недавно сообщил мне, что самолично увидел, как курсанты надевают на Чкалова летные очки, встав один другому на плечи. По крупному счету власти на памятник не покушаются больше, площадку даже попытались благоустроить слегка, а рядом с пьедесталом-трубой на какое-то время установили четыре бетонные тарелки, явно способные служить местом для клумб. Тут выяснилось, что рядом с Чкаловым проходят подземные коммуникации. Время от времени что-то там лопается под землей, и сразу же начинают копать. Несколько раз я наблюдал Чкалова купающимся в водяных парах подобно посетителю турецких бань. Хотя с облаками сравнение этих паров, пожалуй, будет уместнее, речь ведь о летчике, о покорителе неба. Сейчас, когда пишу эти строки, позади Чкалова, сразу за трубой-пьедесталом, прокопали траншею – меняют трубы теплосети. Чкалов снова демонстрирует высокий пилотаж и необыкновенную точность – была бы его труба врыта на полметра ближе к стене, и пришлось бы памятник с этого места убрать по причине вполне уважительной.

Вряд ли бы его установили на место после ремонта подземных коммуникаций. Но памятник гордо стоит там, где только он и может стоять. И, мне кажется, он действительно выстоит.

P. P. S. (Февраль 2020)

Я возвращался автобусом из пригорода, когда мой знакомый, было это в декабре 2009-го, разбудил меня звонком на мобильный: вот я где-то шатаюсь, а памятник Чкалову, о котором писал, собираются демонтировать, уже об этом объявлено.

Приехал, включил компьютер, открыл новостную ленту – что в городе происходит, – действительно, вижу заголовки вроде «Нелегальный памятник на Петроградке могут демонтировать». Определенно речь шла о бетонном бюсте Чкалова на Пионерской улице. Цитировали заявление главного архитектора Петербурга Юрия Митюрева: «Нас, думаю, через суд обяжут демонтировать его и привести эту территорию в тот вид, в котором она была до установки». Я удивился. О каком суде шла речь? Кто с кем судится? Мне казалось, что власть махнула на памятник рукой и ничего ему теперь не угрожает. Что могло побудить главного архитектора города вот прямо сейчас открыто выражать неприязнь к Чкалову-на-трубе? Но тут я увидел ссылку на первоисточник: заявление было сделано телеканалу 100ТВ, а на этом канале выпускали по воскресеньям шестиминутные сюжеты по моей книге «Тайная жизнь петербургских памятников». Очередной, и как раз, кажется, про Чкалова, должен был пройти вчера в «Итогах недели». Уже это показалось мне подозрительным. Видите ли, авторы передачи с моими текстами поступили не то что бы вольно, но смело: брали фрагмент, потом по-своему интерпретировали и, придав какому-нибудь нюансу гипертрофированное значение, украшали сюжет авторитетным, но демонстративно неуместным высказыванием эксперта на отвлеченную тему. Прикол в том был, что специалист серьезно и охотно говорил на запись о чем-то своем, совершенно не представляя себя в контексте всей передачи.

Например, в сюжете о памятнике Менделееву депутат Законодательного собрания, отвечая на не прозвучавший в передаче вопрос, очень серьезно вещал о недопустимости курения в общественных местах, и это было подверстано к рассказу о папиросе, которую Менделеев на пьедестале как бы прятал в левой руке. Я сразу же отправился на сайт канала и посмотрел вчерашнюю фильму о Чкалове-на-трубе. Так и есть. Главный архитектор города стал жертвой приема. В той передаче говорилось о любви к памятнику местных жителей, которым был совершенно до фонаря нелегальный статус объекта (бабушки однажды не позволили демонтировать), – все, в общем, по книге, с особым нажимом на фактор нелегальности, – и вот к этому подверстали отвлеченные рассуждения главного архитектора города о том, как в принципе надо согласно закону демонтировать несанкционированные памятники (по-видимому, он отвечал на то, о чем был спрошен). Я-то юмор, положим, оценил, а кто-то из наших ньюсмейкеров к этому отнесся на полном серьезе, тем более что был понедельник, искали информационные поводы, вот кто-то нашел – и понеслось. Есть, оказывается, в городе памятник, любимый народом, а главный архитектор ему угрожает. Чем не информационный повод? Общественность заволновалась – что-то где-то замышляется нехорошее. Мне уже несколько человек позвонили: герою моей книги вынесен приговор. На самом деле это был день славы нелегального памятника. И поворот в его нелегкой судьбе.

Скоро оказалось, что над ним берет шефство депутат Законодательного собрания от Петроградского района. Вот это да! Приближались выборы, и бетонная голова преобразилась: ее всю покрасили вместе с трубой, исчез крюк с темени. Более того, началось благоустройство территории – пустырь превращался в сквер, сажались деревья, и не какие-нибудь, а экзотические. Некогда обшарпанные глухие стены подчиняли себя монументальному граффити – теперь на карте Яндекса достопримечательные брандмауэры обозначены так: «Муралы Покорители неба и космоса».

У меня уже об этом есть в предисловии ко второй части книги (оно написано в 2015-м, хронологически раньше, чем этот постскриптум, но по тексту ему быть впереди), и все же повторюсь:

«Удивительная судьба у памятника. Был нелегалом без прописки, и вот – почетный гражданин района».

Пионеры на Пионерской

Пятидесятилетие пионерской организации отмечалось особо торжественно. Марши, слеты, парады. «Пионерская плавка на Кировском заводе». Пионерстрой. «Вы уже знаете, ребята, что главный объект ленинградского пионерстроя – Пионерская улица», – обращались к читателям «Ленинские искры»^[18]. Так вот я о ней, о Пионерской улице, бывшей Большой Гребецкой, на которой когда-то жили гребцы галерного флота.

Здесь и была воздвигнута в ознаменование пятидесятилетия пионерской организации мемориальная композиция.

Открывается она в самом начале улицы вертикальной стелой с рельефным изображением ордена Ленина. Памятник интересен тем, что, когда его воздвигали, Всесоюзную пионерскую организацию им. В. И. Ленина орденом Ленина наградили вторично, – следовало бы сразу установить еще один такой же памятник, чтобы было два ордена (1962, 1972), но нет, этого не случилось.

Перекресток Пионерской и Корпусной. Напротив силовой станции давно уже не работающей чулочно-трикотажной фабрики «Красное знамя» – памятник первому петроградскому пионерскому отряду. В честь этого отряда, организованного при фабричном клубе, и была Большая Гребецкая в 1932 году переименована в Пионерскую улицу. Памятник, прямо скажем, простоват. Интересен (если источники не заблуждаются) тайной капсулой с письмом к пионерам 2022 года^[19], но, где она замурована, я не нашел – пионеры будущего, надо полагать, будут сообразительнее.

Главный элемент монумента – пилон. Он увенчан схематичным изображением пионерского значка – пятиконечной звездой и пламенем с тремя языками. Это числовое соотношение 5:3 с точностью до инверсии (3:5) отвечает эмблеме, украшавшей синие каски первых пионеров, маршировавших под барабанный бой по еще не переименованной Большой Гребецкой. На той эмблеме был изображен костер – три полена, символизировавших Третий интернационал, и пять, по числу континентов, языков пламени. Это я к тому говорю, что для идеологов пионерии числа 3 и 5 всегда были значимыми. Особенно 5. Вот и в пяти местах Пионерской улицы к пятидесятилетию пионерской организации появилось пять «рубиновых» пятиконечных звезд. Они и сейчас нависают над тротуаром на ржавых кронштейнах – стекла разбиты, но комплект полный.

Выразительнее всего магическое 5 обнаружило себя на «красногалстучной магистрали» числом героев. Через пятьдесят с лишним лет после октябрьских событий косметологи революционного прошлого серьезно озаботились проблемой подвига юных: понятно, что на главной улице ленинградской пионерии не совершить революционного подвига дети рабочих никак не могли. Число юных героев положили равным, конечно, пяти.

В мемориальном комплексе героической пятерке посвящены два памятника.

Первый – на углу Чкаловского проспекта. Это большая каменная плита-панно, а рядом на булыжном пятачке нечто металлическое, изображающее артиллерийское орудие. Железяка малоинтересна, а вот плита достойна внимания. По сути, это мемориальная доска. Только без букв. Украдены все. Отсутствие букв не мешает плите и по сей день оставаться одной из самых больших мемориальных досок Санкт-Петербурга. Служит она полигоном для несанкционированных письменных выступлений. Содержит спецпометки хозяйственных служб, указывающие на расстояние до канализационных люков.

Похоже, все забыли, что это памятник. И все-таки это действительно памятник.

Утрата текста, на мой взгляд, вовсе не обессмыслила объект, напротив, радикально переформатировала месседж в сторону безграничного расширения смысла. Теряя накладные буквы, объект независимо от воли людей (скажем, охотников за цветным металлом) самоперепосвящается: чему – это уже другой вопрос. Но плита при этом не перестает быть мемориальной. Так что зря ее лишили официального статуса и не включили в фундаментальный справочник «Мемориальные доски Санкт-Петербурга» (СПб., 1999), содержащий описание порядка двух тысяч похожих, но буквосодержащих объектов.

Между тем сочетание утраченных букв было следующим: «С этого места 29 октября 1917 года рабочие из орудия вели огонь по юнкерскому училищу, поднявшему мятеж. Пять питерских ребят подносили снаряды. Честь и слава юным борцам революции».

Что касается пушки, все верно: где-то здесь была установлена трехдюймовка, из которой прямой наводкой палили по зданию Владимирского пехотного училища. Юнкера отвечали пулеметным огнем. Пролилась кровь с обеих сторон. Через четыре дня после почти бескровного переворота и в перспективе грядущей гражданской войны все это было первым эксцессом бескомпромиссной жестокости и озверения. Какие там «дети»!.. Разгром «контрреволюционного гнезда» завершился банальным грабежом и самосудом.

Между прочим, в тогдашней печати именно к юнкерам относили слово «юный». Восставшие подчинялись Комитету спасения родины и революции, в котором заправляли правые эсеры. «Безусые юнцы», «юные юнкера» (как пренебрежительно называли их по горячим следам событий в «Известиях ЦИК»^[20]) ощущали себя не только спасителями родины, но и «борцами революции». Не для возрастного ли уравновешивания противоборствующих сторон решено было спустя более чем полвека – задним числом – призвать на помощь «рабочим» их же детей, будто бы подносивших снаряды?

Ни о каких гаврошах, подносивших снаряды, до пионерского юбилея никто не вспоминал. Даже в 1932 году, когда в ознаменование десятой годовщины пионерской организации Большую Гребец-кую переименовывали в Пионерскую. Безымянные гавроши с Пионерской – это уже специфическое изобретение начала семидесятых. Вот стиль газеты «Смена»: «Никто не знает их имен, недосуг тогда было узнавать их. Вместе со старшими, с отцами и братьями, пять Гаврошей творили историю»^[21]. И далее: «Еще не было тогда пионерских отрядов, но пять парнишек с Большой Гребецкой улицы уже тогда действовали как пионеры, рядом со взрослыми, явив изумительное бесстрашие, готовность погибнуть за великое дело Октября». А вот пафос «Ленинградской правды»: «Дети Октябрьской революции, подхватившей в немеркнущий факел огонь Парижской Коммуны»^[22].

Не в оправдание вандализма, а по человеческой справедливости: есть все-таки смысл в исчезновении букв с каменной плиты. Текст без букв тоже может быть текстом. Бессловесность может быть памятником. И этот памятник не обязан бросаться в глаза.

Еще интереснее монумент самим героям. Для него была выделена небольшая площадка возле дома 41. На «карте пионерстроя» ее так и обозначали – «сквер Гаврошей». С осени семьдесят первого пионеры – главным образом ждановцы (по названию района города) – работали над благоустройством сквера. Вскапывалась земля, сажались кусты и деревья. Ветеран Октября, старый матрос, хотя и не принимавший участия в разгроме юнкерского училища, но обладавший тем достоинством, что жил на Пионерской улице, посадил вместе с пионерами две рябинки (растут и сейчас). Вскоре здесь появился памятник: две горизонтальные стелы с изображением «пятерых мальчишек» (запомним это гендерное уточнение из справочника ленинградских достопримечательностей) и текстом: «Честь и слава детям питерских рабочих, принимавших участие в разгроме контрреволюционного мятежа юнкеров в октябре 1917 года»^[23].

Я помню этот памятник уже подвергнутым осквернению. Лица детей изуродовали: в горельефную композицию, похоже, бросали камни – металлические поверхности лиц были вдавлены внутрь. Жуткое зрелище. Потом детские головы и вовсе пропали вместе с накладными буквами – остались лишь ничего не выражавшие стелы-плиты. Правда, однажды кто-то (говорят, ночью) восстановил черной краской прежнюю надпись. В таком виде памятник и простоял несколько лет.

А в 2006-м, как мы помним, приключился саммит. Все к этому событию в городе красилось, обновлялось, реконструировалось. И памятник восстановили, точнее сказать, переделали. Тут и произошло чудо!.. Очень странное чудо.

Половина «детей рабочих» сменила пол. Было «пятеро парнишек», «пятеро мальчишек», а стало два мальчика и две девочки, а посередине – не ясно кто: не то девочка, не то мальчик. То есть мальчиков и девочек, надо полагать, по соображениям политкорректности, сделали поровну. Накладные буквы восстановили, но в меньшем количестве и в другом порядке – более политкорректном: «Честь и слава детям питерских рабочих, погибшим в октябре 1917 года». Ни слова о событии. Нет даже намека на «контрреволюцию». (Ну, это понятно: «разгром», «юнкера»… – решили не связываться.) Но – какой шаг вперед! До этого не додумались в семьдесят втором… Дети, оказывается, погибли! Два с половиной мальчика и две с половиной девочки!

Как погибли? Какие дети? Почему они должны были погибнуть в октябре семнадцатого года?.. Кому этот памятник? Что означает он?

Зачем решили угробить невинных детей?

Судя по выражению лиц и вытаращенным глазам, эти детские головы сами не понимают, кому они принадлежат и что здесь делают.

Меньше всего мне хочется демифологизировать прошлое.

Когда я фотографировал монумент, реальные дети, двое, стояли в сторонке и почему-то наблюдали за мной. Я спросил их, не знают ли они, кому памятник. «Знаем, – ответил один, не моргнув глазом, – они штурмовали Зимний дворец».

А что, может быть. Любой памятник – как бы он ни был абсурден – рано или поздно начинает обязательно репродуцировать смыслы. Надо только подумать.

Или – подождать.

Май 2007

P. S. (Сентябрь 2008)

И полутора лет не прошло после публикации этого текста, а на Пионерской улице многое изменилось. Упали две звезды. Причина одна: старость. Дату первого падения с пятиметровой высоты на асфальт (угол Пионерской и Корпусной) – уж очень событие символичное – назову точно: 3 сентября 2007 года. Николай Федоров, проезжавший мимо на велосипеде, не преминул сделать снимок. Но это так, для истории. Здесь я должен признаться, что звезд над Пионерской улицей было, по уточненным данным, не пять, как у меня, а семь. Но исправлять в тексте не стал, не важно. Куда важнее произошедшее в конце октября 2007-го. В эти дни приступили к уничтожению здания бывшего Владимирского пехотного училища и начали с того, что посредством ковша экскаватора с надписью «Терминатор» превратили в развалины крыло, выходившее окнами в Музыкантский переулок. 29 октября 1917 года именно отсюда, с угла, из окна второго этажа, строчил пулемет и именно сюда прямой наводкой била большевистская трехдюймовка. Снос исторических стен ознаменовал по невероятному, надо полагать, все ж совпадению девяностолетие «юнкерского мятежа». В октябре семнадцатого большевистский обстрел нанес урон зданию в виде двух брешей (о чем свидетельствует открытка, выпущенная по горячим следам событий); эти пробоины тогда же заделали.

А в октябре ноль седьмого, на круглую дату, здание и вовсе снесли. Памятник-пушка пока что стоит, где стоял, у Чкаловского проспекта – перед мемориальной стеной, давно лишившейся бронзовых букв.

Памятник-пушка – и здесь нельзя отказать устроителям в исторической точности – нацелен был правильно, прямо в окно, из которого прежде строчил пулемет. Цель исчезла. И во что теперь целиться символической пушке, совершенно неясно. Скоро ее тоже изымут. К тому же мешает парковке.

P. P. S. (Февраль 2020)

Невероятно, но пушка до сих пор на месте! Зато пропала мемориальная плита, о которой говорилось в очерке, – и так уже давно лишенная букв, хоть как-то поясняющих присутствие тут стилизованной пушки. Да что плита! Уже нет каменной стены, державшей эту плиту. А вместо завода, что был за стеной, теперь построен элитный дом. Точно так же вместо корпуса Владимирского пехотного училища, из окон которого стреляли юнкера, теперь возвышается громада жилищного комплекса «На Гребецкой» – введен в эксплуатацию в конце декабря 2014-го. Пушка целится в чью-то квартиру, а если взять пониже, то может условно накрыть салон красоты и «продажу цветов оптом». Для чего она здесь, знают немногие.

Я правда не верил, что такой простой памятник – из четырех сваренных шпал, врытых под углом в землю, – так долго продержится. Тем более что последние годы здесь все время что-то прокапывали, строили и ломали. Между прочим, в апреле 2010-го объект украли. Хотели сдать на металлолом. Не получилось. Водитель припаркованной рядом машины (а я еще говорил, что памятник мешает парковке!) записал номер грузовика, на который средь белого дня погрузили с помощью трактора эту металлоконструкцию. Злоумышленников нашли, они вернули объект и даже, если не ошибаюсь, покрасили.

Некоторые памятники становятся памятниками самим себе. Такими самодостаточными достопримечательностями.

Звезд на Пионерской больше нет. О первой пятиконечной жертве писал двенадцать лет назад (здесь, в предыдущем постскриптуме) – падение звезды оказалось для дома, на котором она висела, плохим предзнаменованием: № 36 по Пионерской улице, 1899 года постройки, срыли в декабре 2016-го. И опять Николай Федоров был свидетелем события. Двенадцать лет назад я рассказывал, как мы с ним видели уничтожение Владимирского пехотного училища под прицелом обессмысленной пушки. Федоров тогда взял на память старинный кирпич, на нем было клеймо «Л.А.В.» (завод Леопольда Адольфовича Витовского). Дома он этим кирпичом подпирает дверь, когда проветривает комнату. Тоже памятник – и не только быта, но и нашей истории.