Экспериментальная лечебная практика

Через рваный трубопровод в морг скидывают тела тех пациентов, что не прошли очищение. Они вываливаются из широкого отверстия в стене прямо на пол, к ногам Исрафеля. Его основная задача заключается в том, чтобы раскладывать тела по полкам и мыть за ними пол, и он ответственно подошёл к выполнению этих задач. День за днём он сам растаскивает тела и моет кровавые полы, но осознание своего одиночества подталкивает его на то, чтобы поднять себе помощников. Найдя пару залежавшихся тел, Исрафель умело вырезал на груди каждого печати Зияния, а на лбу символ Резиньяции, так чтобы оживший кадавр не таил в себе дух усопшего и беспрекословно слушался. С двумя помощниками его руки развязались, пока они таскают и моют, он занимается углублённой анатомией.

Из трубы иногда выпадают совсем тёплые тела, которые ещё не оставил дух, а в некоторых даже теплится жизнь. Исрафель, скрипя зубами, сдерживается, чтобы не запереть их дух в телах, тем самым продлить им пребывание в этом мире. Извечная дилемма в его голове между порядком и возможностями, но даже те два помощника – уже нарушение порядка…

В дверь Лазарета раздался неожиданно тяжёлый стук. Благословенный Отец Бокор вздрогнул, голова женщины в его пальцах захрустела шейными позвонками, но, несмотря на это, она продолжила улыбаться, глядя ему в глаза. Она воспринимает Протодиакона как ближайшую святость, что прикоснулась к ней, и от этого блаженно улыбается.

Не дождавшись ответа, дверь распахнулась, и на пороге возникла фигура крепкого мужика. Он шагнул вовнутрь Лазарета, и в полумраке определилось лицо Драугра, что выглядит уж не совсем здорово. Бледная кожа с зеленоватым оттенком пропитана чёрными прожилками с гнойниками, что вздулись повсеместно. Из культи, что обрезал с месяц назад лекарь Марбас, постоянно что-то сочится, и это что-то совсем не кровь. За его спиной хлопком закрылась дверь, а сам он замер на входе. Лазарет тут же наполнился зловоньем гниения, что до тошноты пробирает даже привыкших. В операционной повисла немая тишина, даже лекарь Уфир перестал ковырять ногу женщине и лишь прикрыл себе нос.

– Что со мной, Отец? – Драугр шагнул вперёд и сорвал с себя отсыревшую рубаху. Пропитанная гноем, она шлёпнулась к ногам, больше напоминая бесформенную кучу отходов, нежели одежду.

– Уфир, запри дверь, – повысил голос Благословенный Отец Бокор, и тот тут же запер её на засов.

– Неужели это и правда увечья ереси, о которых Вы говорили? – Драугр говорит громко, но невнятно, его голос бурлит переполненным гноем в горле. На его теле выступили трупные пятна, вздулись гнойники и выступили пролежни. Состояние здоровья не выглядит совместимым с жизнью, он заживо сгнивает. – Меня не пускают даже в Храм, отец.

– Сын мой Драугр, ересь в твоём теле сильна, и только дух ещё крепок, – он ответил ему, а сам потерялся. Его глаза пытаются смотреть в заплывшие гноем глаза бедолаги, но они невольно поднимаются выше – к символике на лбу, что заросла ровными искусственными шрамами. – Неужели Вы меня не очистили, отец? – Драугр всё ближе подходит, медленно и тяжело, от чего Благословенный Отец Бокор начинает пятиться. Он вновь вздрогнул от шарканья ног Драугра, и его рука скользнула, так что у женщины, что по-прежнему лежит на операционном столе, с головы слетела повязка. – Помогите мне, отец, я хочу жить, – но тот замер, заметив на лбу женщины свежие кровавые порезы, как и у Драугра.

– Что здесь происходит? – голова Благословенного Отца Бокора закружилась, как после удара обухом, и его настигло осознание. – Ересь, – вскрикнул он и отпрыгнул как ошпаренный от пациента, а та по-прежнему блаженно улыбается, лёжа на столе. – Еретик, – Благословенный Отец Бокор задёргал руками, словно пытался стряхнуть с себя ересь, в которой замарался весь. – Мы все еретики, – он бросил скользящий взгляд на скамейку, где должен был сидеть наблюдатель, но его уже давно там нет. – Уфир, где тот некромант? – он знал с самого начала, что он в морге, но это не помешало панически вскрикнуть на лекаря.